Мне плохо!!!!!
Плохо!. От всего….
Вот это все (аккаунт, тексты, итд) — это будет стерто.
Мне плохо находиться здесь.
Я уезжаю, возможно, насовсем.
Из страны.
Эмиграция, какое странное слово.
Одновременно, страшное.
Может я доеду, или дойду автостопом до границы.
Пешком, с рюкзаком на плечах.
Все равно.
Придется так и сделать.
Я не останусь здесь.
Здесь, это на Родине, где ходил в школу, где воспитали, где отслужил, где жил, где занимался творчеством..
Родина, или судьба, по капельки выдавливает меня отсюда.
Как так.
Всех с прощальным приветом.
Надеюсь свидимся в лучшей жизни, или когда я уже буду «там».
игорь райбан.
пы.сы.
больше ничего не будет...
ни заумных текстов, ни самовыражения себя.
аут. все. закрыто.
больше нет ничего.
прощайте.
Уголок самовыражения
Уголок самовыражения
Ведь кто я на самом деле, тоже не знаю.
Клоун, шут гороховый, паяц из театра теней.
Молодой Вертинский, со сломанным профилем.
Когда по носу прилетел враждебный кулак, навсегда ломая его. У жизни нет смыслов, или смысла.
Наверно поэтому так.
Кушать, пить чай, ходить в туалет.
Работать работу, если она тут есть под рукой.
Наверно поэтому люди не хотят видеть других людей.
Утыкаются в смартфоны, засовывают в уши наушники.
Там хорошо, там приятно и мило, в том вымышленном пространстве.
Свой уединенный мирок, где комфортно, или по другому, — «лакшери».
Сорта: люкс, черри, All inclusive.
Разум нужен для того — чтобы делать табуретки.
Для серьезных вещей, есть другие инструменты.
Так говорят некоторые.
Я вспоминаю как было тогда:
Она раздевается, делает селфи, оставаясь в одних джинсовых шортиках.
Крым, пешеходная тропа, она похожа на каменистую террасу, к тому же отвесную, по которой взбираться очень опасно. Обрушение, или покатятся камни по обрыву, соскользнет нога, тогда пиши привет своим богам.
Но она ничего не боится.
Потом передает камеру мне, я снимаю ее тоже.
Камешки сыплются, хочу не упасть вниз, там где пропасть.
Кадр за кадром, стараясь запечатлеть ее прекрасное молодое тело, в различных позах.
Наверно мы никогда не постареем на этих снимках.
Природа, состоящая из обрузглой травы, деревьев, листья которых трепещут от жажды, желают постоянного дождика, каменистая терраса, и она.
Но теперь остался только я.
Солнце пекло будь здоров.
Погода точно сошла с ума, истекая летним зноем.
Даже тень мало спасало от этой напасти спустившийся откуда-то сверху.
Хотя мир всегда бывает жесток.
Слова смешиваются, наверно теряют всякий смысл.
Но отсутствие денег, в современном обществе является одно из самых нелепых, одновременно страшных проявлений, точнее проклятий, доставшимся в наследство от предков.
Когда денег нет совсем…
Люди зарабатывают себе на жизнь.
И не только.
Множеством форм.
Например, честным трудом,
Работой, которая требует здоровье.
Хоть какое-то.
Еще нужны навыки, умения, сноровка.
Даже мести двор метлой, тоже требуются способности.
Проблемы, преграды, препятствия…..
Капля влаги, точно слеза, скатилась вниз по стеклу.
Острая несправедливость; почему одним всё, а другим ничего.
Лихорадит душу, как всегда.
Мне бы затянуться табачком, почувствовать себя человеком, хотя бы на пару мгновений.
Что я человек, а не бездомное существо, валяющее возле забора. Там, где проложены теплотрассы.
Колодец с чугунной крышкой, закрывающий небо, теперь мой дом.
Мой дом; беспризорный, совсем не ухоженный.
Так правильно, кто будет прибираться в канализации..
Закашлялся.
Кашель, мое второе я.
Мокрота с кровяными сгустками вылетала из рта.
Надо принять таблетки.
Только где их взять.
Рыба, даже самая дорогая, в неправильном приготовлении, она разваливается на кусочки.
Это очень некрасиво выглядит.
Может виновато масло, сковорода, медленный или слишком жаркий огонь на плите.
Причин множество.
Одна из них, когда пойдет дождь.
Клоун, шут гороховый, паяц из театра теней.
Молодой Вертинский, со сломанным профилем.
Когда по носу прилетел враждебный кулак, навсегда ломая его. У жизни нет смыслов, или смысла.
Наверно поэтому так.
Кушать, пить чай, ходить в туалет.
Работать работу, если она тут есть под рукой.
Наверно поэтому люди не хотят видеть других людей.
Утыкаются в смартфоны, засовывают в уши наушники.
Там хорошо, там приятно и мило, в том вымышленном пространстве.
Свой уединенный мирок, где комфортно, или по другому, — «лакшери».
Сорта: люкс, черри, All inclusive.
Разум нужен для того — чтобы делать табуретки.
Для серьезных вещей, есть другие инструменты.
Так говорят некоторые.
Я вспоминаю как было тогда:
Она раздевается, делает селфи, оставаясь в одних джинсовых шортиках.
Крым, пешеходная тропа, она похожа на каменистую террасу, к тому же отвесную, по которой взбираться очень опасно. Обрушение, или покатятся камни по обрыву, соскользнет нога, тогда пиши привет своим богам.
Но она ничего не боится.
Потом передает камеру мне, я снимаю ее тоже.
Камешки сыплются, хочу не упасть вниз, там где пропасть.
Кадр за кадром, стараясь запечатлеть ее прекрасное молодое тело, в различных позах.
Наверно мы никогда не постареем на этих снимках.
Природа, состоящая из обрузглой травы, деревьев, листья которых трепещут от жажды, желают постоянного дождика, каменистая терраса, и она.
Но теперь остался только я.
Солнце пекло будь здоров.
Погода точно сошла с ума, истекая летним зноем.
Даже тень мало спасало от этой напасти спустившийся откуда-то сверху.
Хотя мир всегда бывает жесток.
Слова смешиваются, наверно теряют всякий смысл.
Но отсутствие денег, в современном обществе является одно из самых нелепых, одновременно страшных проявлений, точнее проклятий, доставшимся в наследство от предков.
Когда денег нет совсем…
Люди зарабатывают себе на жизнь.
И не только.
Множеством форм.
Например, честным трудом,
Работой, которая требует здоровье.
Хоть какое-то.
Еще нужны навыки, умения, сноровка.
Даже мести двор метлой, тоже требуются способности.
Проблемы, преграды, препятствия…..
Капля влаги, точно слеза, скатилась вниз по стеклу.
Острая несправедливость; почему одним всё, а другим ничего.
Лихорадит душу, как всегда.
Мне бы затянуться табачком, почувствовать себя человеком, хотя бы на пару мгновений.
Что я человек, а не бездомное существо, валяющее возле забора. Там, где проложены теплотрассы.
Колодец с чугунной крышкой, закрывающий небо, теперь мой дом.
Мой дом; беспризорный, совсем не ухоженный.
Так правильно, кто будет прибираться в канализации..
Закашлялся.
Кашель, мое второе я.
Мокрота с кровяными сгустками вылетала из рта.
Надо принять таблетки.
Только где их взять.
Рыба, даже самая дорогая, в неправильном приготовлении, она разваливается на кусочки.
Это очень некрасиво выглядит.
Может виновато масло, сковорода, медленный или слишком жаркий огонь на плите.
Причин множество.
Одна из них, когда пойдет дождь.
Уголок самовыражения
Рыба, даже самая дорогая, в неправильном приготовлении, она разваливается на кусочки.
Это очень некрасиво выглядит.
Может виновато масло, сковорода, медленный или слишком жаркий огонь на плите.
Причин множество.
Одна из них, когда пойдет дождь.
Заехать на Красную площадь на Камазе,
Перейти восемь полос движения, на выездной трассе из мегаполиса, в час пик.
Беспрерывное движение транспорта.
Где на ней нет знаков, и светофоров.
Но перейти, то надо.
Надо, так надо, говорю себе, перешагивая через бетонное ограждение, делая первый шаг навстречу всему.
Мне не было страшно: «майбахи», «порши кайоны», мерсы, — проносились сквозь меня.
Молился ли богам, вряд ли.
Они не успеют, никто не успеет.
Чтобы взять душу, раздавленную под колесами.
Растертую шипами на асфальте.
Еще шаг, шаг, почти шажочек.
Среди них, балансируя на тонкой нити, словно невесомый циркач, исполняющий сложный трюк.
Очередной мерс с тонированными стеклами, не сбавляя скорости, проносится рядом со мной.
Едва не задевая мою левую руку и тело.
Ветер свистит в ушах, от его скорости, проносящейся мощи, заложенной в турбо-моторе.
Мне хорошо, не страшно.
Наверно это адреналин, выделяющийся в кровь.
Шаг, еще, и еще…
Вскарабкиваюсь на бетонный парапет, ограждающий встречные полосы, дорожной трассы.
Отряхиваюсь, поднимаю руки наверх, будто поверх всего говоря, — «я сдаюсь».
Мне нечего предъявить этому миру, кроме себя самого.
Наверно он прав, как и я.
Только доказывать надо мне, как всегда.
Вздымая руки.
Шаг, и еще, я иду с поднятыми руками напролом, через минные поля, ведь сдаюсь в плен, словно на какой-то войне.
Только кому?..
Варварам-завоевателям, тачкам, людям, или богам.
Странный вопрос, адресованный тоже не мне.
Автомашины останавливаются, находящиеся люди в них, отчаянно сигналят, матерятся, и кричат в спину, разные слова. Не столь пристойные.
Несколько железных тушек проносятся чуть позади, и чуть спереди, оставляя мне пространство для жизни.
Воздушные вихри сдувают мой головной убор.
Твою мать, ведь недавно купил.
Хотя наверно нужно пожертвовать чем-то.
Чтобы не гневить каких-то богов.
Дорога или трасса, это ведь вроде капища что-ли.
Не жаль, поэтому оставить на ней новую кепку.
Мятую, издавленную под колесами авто.
Шаг, и еще шаг, почти шажочек.
Стоп! Приказываю себе.
Туша из стали, стекла, и китайского пластика не сбавит скорости.
Думаю заранее.
Так и вышло
Останавливая тело буквально в сантиметре от нее.
Она проноситься, я тут же делаю длинный прыжок.
Отталкиваясь ногами от земли, которая мне уже порядком надоела. Это асфальт называется, но мне все равно.
Прыжок в метра в два, или три, словно олимпийский скакун, на играх в дерби.
Позади обдает воздух и мат, из открытого стекла.
Стремительно удаляющегося авто.
Мне пофиг, мне все до лампочки.
Трава. Наконец, достиг ее.
Трава у дорожной обочины, кустики обычной полыни.
Она сладкая, или не очень, с гарью и пылью.
Попробовал ее на вкус, зажевав несколько отростков.
Горечь, она возникла чуть погодя, связывая мой язык и рот, чтобы не мог громко голосом кричать в ответ.
Хотя зачем: глупые тачки, глупые люди, глупый мир.
Вот почему он не может обойтись без меня.
Наверно это судьба быть бессмертным.
Или наказанным.
Это очень некрасиво выглядит.
Может виновато масло, сковорода, медленный или слишком жаркий огонь на плите.
Причин множество.
Одна из них, когда пойдет дождь.
Заехать на Красную площадь на Камазе,
Перейти восемь полос движения, на выездной трассе из мегаполиса, в час пик.
Беспрерывное движение транспорта.
Где на ней нет знаков, и светофоров.
Но перейти, то надо.
Надо, так надо, говорю себе, перешагивая через бетонное ограждение, делая первый шаг навстречу всему.
Мне не было страшно: «майбахи», «порши кайоны», мерсы, — проносились сквозь меня.
Молился ли богам, вряд ли.
Они не успеют, никто не успеет.
Чтобы взять душу, раздавленную под колесами.
Растертую шипами на асфальте.
Еще шаг, шаг, почти шажочек.
Среди них, балансируя на тонкой нити, словно невесомый циркач, исполняющий сложный трюк.
Очередной мерс с тонированными стеклами, не сбавляя скорости, проносится рядом со мной.
Едва не задевая мою левую руку и тело.
Ветер свистит в ушах, от его скорости, проносящейся мощи, заложенной в турбо-моторе.
Мне хорошо, не страшно.
Наверно это адреналин, выделяющийся в кровь.
Шаг, еще, и еще…
Вскарабкиваюсь на бетонный парапет, ограждающий встречные полосы, дорожной трассы.
Отряхиваюсь, поднимаю руки наверх, будто поверх всего говоря, — «я сдаюсь».
Мне нечего предъявить этому миру, кроме себя самого.
Наверно он прав, как и я.
Только доказывать надо мне, как всегда.
Вздымая руки.
Шаг, и еще, я иду с поднятыми руками напролом, через минные поля, ведь сдаюсь в плен, словно на какой-то войне.
Только кому?..
Варварам-завоевателям, тачкам, людям, или богам.
Странный вопрос, адресованный тоже не мне.
Автомашины останавливаются, находящиеся люди в них, отчаянно сигналят, матерятся, и кричат в спину, разные слова. Не столь пристойные.
Несколько железных тушек проносятся чуть позади, и чуть спереди, оставляя мне пространство для жизни.
Воздушные вихри сдувают мой головной убор.
Твою мать, ведь недавно купил.
Хотя наверно нужно пожертвовать чем-то.
Чтобы не гневить каких-то богов.
Дорога или трасса, это ведь вроде капища что-ли.
Не жаль, поэтому оставить на ней новую кепку.
Мятую, издавленную под колесами авто.
Шаг, и еще шаг, почти шажочек.
Стоп! Приказываю себе.
Туша из стали, стекла, и китайского пластика не сбавит скорости.
Думаю заранее.
Так и вышло
Останавливая тело буквально в сантиметре от нее.
Она проноситься, я тут же делаю длинный прыжок.
Отталкиваясь ногами от земли, которая мне уже порядком надоела. Это асфальт называется, но мне все равно.
Прыжок в метра в два, или три, словно олимпийский скакун, на играх в дерби.
Позади обдает воздух и мат, из открытого стекла.
Стремительно удаляющегося авто.
Мне пофиг, мне все до лампочки.
Трава. Наконец, достиг ее.
Трава у дорожной обочины, кустики обычной полыни.
Она сладкая, или не очень, с гарью и пылью.
Попробовал ее на вкус, зажевав несколько отростков.
Горечь, она возникла чуть погодя, связывая мой язык и рот, чтобы не мог громко голосом кричать в ответ.
Хотя зачем: глупые тачки, глупые люди, глупый мир.
Вот почему он не может обойтись без меня.
Наверно это судьба быть бессмертным.
Или наказанным.
Уголок самовыражения
Тур с «Иванушками».
Фильм такой. Снятый. Кем-то недавно.
В молодости сам угорал над ними.
90-е, картинка.
Поле, бараки, стройка, возведенные коттеджи.
Крутые тачки; «аудио», «пежо», «рено», «бумер».
Из них одновременно доносятся песня, и слова:
— Ты ругаешь дождь
Лужи на асфальте
Ты стоишь и ждёшь
И намокло платье
Друг твой не пришёл….
Тачки бандитов.
Кругом всё бандитское.
Оранжевые пиджаки, зеленые штаны, золотые цепи на шеях.
Быки, с бритыми затылками.
Почти обритые налысо, с наколками.
Это разборка, между нами.
Городскими, и Комбинатовскими.
Стрелка. По понятиям.
Все серьезно, главари сходятся один на один.
Вдруг один дятел в тачке включает кассету с новой песней «Тучи», на полную громкость.
Динамики в авто херачит про тучи.
Тут натурально полил дождь, собрались тучи.
Что дальше…
Обсудили боссы, без стрельбы.
Быки включили тоже на полную громкость эту песню.
Она теперь пелась чуть в разнобой, чуть с замедлением или с ускорением, на всю округу.
Что про фильм:
Могли бы вспомнить Игоря Сорина.
Который дал старт этому «всему».
Игорь Сорин…
Я помню его по клипу.
Там метался расхристанный паренек.
Еще подумал он отбитый на всю голову.
Он был с обесцвеченными волосами.
Они были белые, воздушные, как пух.
Умалишенной, что с него взять.
Хотя что взять ребятам, вернувшимся с войны?
Без ног?
Без рук?
А ведь у нас в 2024 году — идет война.
Заибись?
Заибся!!
Кто-то так орет, потом вот снимаются такие фильмы.
Где все «хоккей».
У иванушек все норм, гастроли, туры.
Эти три телки (больше никак не могу назвать)
Отправляются в тур за группой.
Самое главное: возникает несколько реальностей:
реальность —- где эти все придуманные телки живут.
Или группа бросила солиста, когда нет другого выбора, взяла нового.
Незаменимых ведь нет.
Реальность новая, война: там, где кровь и боль.
Что-то незаметно на фронте «иванушек».
Плохо поют, однако.
Да и фильм дерьмец.
Фильм такой. Снятый. Кем-то недавно.
В молодости сам угорал над ними.
90-е, картинка.
Поле, бараки, стройка, возведенные коттеджи.
Крутые тачки; «аудио», «пежо», «рено», «бумер».
Из них одновременно доносятся песня, и слова:
— Ты ругаешь дождь
Лужи на асфальте
Ты стоишь и ждёшь
И намокло платье
Друг твой не пришёл….
Тачки бандитов.
Кругом всё бандитское.
Оранжевые пиджаки, зеленые штаны, золотые цепи на шеях.
Быки, с бритыми затылками.
Почти обритые налысо, с наколками.
Это разборка, между нами.
Городскими, и Комбинатовскими.
Стрелка. По понятиям.
Все серьезно, главари сходятся один на один.
Вдруг один дятел в тачке включает кассету с новой песней «Тучи», на полную громкость.
Динамики в авто херачит про тучи.
Тут натурально полил дождь, собрались тучи.
Что дальше…
Обсудили боссы, без стрельбы.
Быки включили тоже на полную громкость эту песню.
Она теперь пелась чуть в разнобой, чуть с замедлением или с ускорением, на всю округу.
Что про фильм:
Могли бы вспомнить Игоря Сорина.
Который дал старт этому «всему».
Игорь Сорин…
Я помню его по клипу.
Там метался расхристанный паренек.
Еще подумал он отбитый на всю голову.
Он был с обесцвеченными волосами.
Они были белые, воздушные, как пух.
Умалишенной, что с него взять.
Хотя что взять ребятам, вернувшимся с войны?
Без ног?
Без рук?
А ведь у нас в 2024 году — идет война.
Заибись?
Заибся!!
Кто-то так орет, потом вот снимаются такие фильмы.
Где все «хоккей».
У иванушек все норм, гастроли, туры.
Эти три телки (больше никак не могу назвать)
Отправляются в тур за группой.
Самое главное: возникает несколько реальностей:
реальность —- где эти все придуманные телки живут.
Или группа бросила солиста, когда нет другого выбора, взяла нового.
Незаменимых ведь нет.
Реальность новая, война: там, где кровь и боль.
Что-то незаметно на фронте «иванушек».
Плохо поют, однако.
Да и фильм дерьмец.
Уголок самовыражения
Скам.
Скам, это стыд, он бывает разных видов.
Стыд за себя, стыд за кого-то, который что-то сделал неправильное, или неудачное действие.
«Испанский стыд», так это называлось ранее.
Стыдно за других, за себя.
Блондинчик, который возомнил себя голосом нации, на днях устроил «перфоменс».
Беру в кавычки, так как это, нельзя называть представлением по-настоящему.
Значит, сижу вечером дома, никого не трогаю, листаю ютуб-каналы в поисках интересностей.
Тут, бац, — стрим!
Да не абы какой, а Самого, голоса нации.
То-сё, пока врубался в тему чужого стрима, а его снимал на камеру какой-то бородатый московский блогеришко, с мелочной подписотой.
— … сейчас мы находимся на празднике патриотизма!
Кто присоседился к нам, это митинг, одновременно концерт. Возле американского посольства.
— И на нем скоро выступит Сам…
Вещал тот московский блогер.
Его камера выхватила ограждения, полицаев, «депсов», которые проверяли проезжавшие тачки.
На предмет теракта.
А как вы хотели: это будет выступать Сам.
Потом здание: на нем лазерной пушкой нанесен голографический триколор.
Внизу здания, напротив посольства США, это через проспект, с 4-мя полосами движения, поставлена небольшая сцена.
На ней точно угорелый метался один чувак.
Он изображал из себя, то стендап-комика, то массовика-затейника, то певца, вроде Газманова, или Расторгуева, то артиста какого-нибудь, правда, под «фанеру».
Внизу сцены бесновалась толпа.
Больше никак не могу выразить словом.
Ну как толпа: человек сто, может двести, вместе с прохожими.
Подогретая алкоголем, «экстази», или бюджетными деньгами, что вполне вероятно.
Наверно до этого происходило так:
К случайному парню, или к девушке подкатывали серьезные люди, спрашивали:
— Тебе сколько заплатить, что ты подрыгался сейчас, поорал, часа два, или четыре, махая флажком?
Это тебе не «озон», не яндекс-маркет», где надо вкалывать с утра до вечера.
Нормальные, живые бабки налом.
Конечно, те парни и девушки соглашались.
(Блять!! Ну не верю, что это было так просто.
По велению сердца и души.
Если кто смотрел этот цирк вживую полностью, а не краткий репортаж по ТВ, то должен понять…)
Толпа из молодежи, состоящая в основном из: озабоченных телок, безработных блядей, скучающих студенток без дела.
Еще шлюх, из телевидения, порноблогеров, всякой шушеры, которую постоянно отгоняла чоповская охрана, или полицаи с дубинаторами.
Тем временем массовик-затейник принялся изображать физрука: по его командам, толпа послушно то наклонялась, то крутила руками, делая вид утренней производственной гимнастики. Потом в унисон энергично махая ручками с триколором.
Ну а что? Нормальная тема: автопати, прямо на улице, почти ночной клуб, только без кондера, и вип-кабинок.
Шабаш, или стрим, продолжался уже часа три, пока по людям не пробежался слушок, кем-то переданный из доверенных людей, — Он едет!
Будьте готовы! (всегда готовы, ответила толпа.)
Этот блогер пробирался среди всех новостных порношлюх, стараясь быть тоже в гуще событий.
— Прибыл! Прибыл! Я русский!!!
Заскандировала наученная пропагандой толпа.
Блогер шустро оказался возле подъехавший машины, марки «победа», перепрыгивая через ограждения.
Из нее вальяжно вылез тот самый, певчик, или певичек.
По-другому его не поворачивается язык, даже по именитому прозвищу, состоящему из заглавных английских букв. Он стал давать интервью, в подставленные микрофоны, камеры, и айфоны.
— …. Это исторический момент! И я делаю историю!
Заявил певчик.
И гордо пошагал прямо по проезжей части дороги, которую любезно перегородила полиция.
Он шагал, сверкая глазками, неся в руках знамя триколорное, при этих молодечных выкриках, все старые лозунги меркли.
Миру – мир, земля крестьянам, а заводы рабочим.
За ним неслась толпа шлюх: репортеры, блогеры, охранники, просто бляди, которые тупо за деньги предлагают секс, но еще нарисовали помадами на щечках триколор.
Что я чувствовал, смотря вживую эту трансляцию?
Скам….тупо скам.
Кто не в курсе, объясняю, в чем суть всего происходящего: певчику, забанили канал на ютубе. Вот и все.
Поэтому он решил кинуть предьяву самому США, и непосредственно самой дипломатической миссии Америки.
Нахера вы забанили мой акк в ютубе?!!
Вот я теперь вам задам! Мало не покажется.
Сначала мне стало смешно, а потом…
А потом скам… полный и беспощадный.
От которого, мне хочется провалиться под землю, чтобы никто не видел.
Объясню по порядку, почему так, как должен вести себя нормальный человек.
Первое: забанили акк в ютубе?
Так обращайся к заморским админам. Выясняй там, что, зачем. Может у тебя плагиат, обнаженка, или другое.
Попал под санкции?
Так ты работаешь на власть, поэтому смирись с этим тогда.
Навсегда. Переходи на «рутуб», где у тебя 400 просмотров и ни одного лайка.
Второе. Если «ты русский», яро топишь за это, то зачем тогда у тебя погоняло из английских букв?
Сделай себе кличку, например, Волгодятел, Вносокнасрал.
Это же круто, по-людски, как мы любим, и скрепно.
Третье. Оно же выходит из первого:
При чем здесь посольство США???!!
Это они что ли тебе акк в ютубе забанили?
Лично сам консул, атташе, или какой-нибудь второсортный дипломат? Они то здесь причем?
Они делают свою нелегкую работу.
Им пофиг на тебя, на твои песенки, на твой канал в ютубе.
Но только, глядя, из-за штор, на действо с противоположной стороны, наверно они все, долго крутили пальцами у виска, тихо приговаривая:
— Долбаные русские, что мы им сделали в этот раз?...
Видно они точно сошли с ума….
Скам, он такой.
Скам, тьфу, стыд: это когда мимо проехала ржавая «лада», с муляжом ядерной ракеты на верхнем багажнике, с надписью: «на Вашингтон».
Стыд, за молодежь, что они все такие: инфальтивные.
Которые не видали в своем жизни ничего, кроме сладкой морковки, еще обещанной при царе Горохе.
Стыд: это когда, певчик, дошагал, погрозил кулачком в сторону посольства, повернулся.
Попиздел обратно. За ним как свора собак, кинулись все остальные, шлюхи.
Как говориться: бляди, они хоть за деньги, а эти.
Готовые, и так….
Стыд за толпу, которая кричала «я русский», сама не зная о чем это.
Человек узбекской национальности, в нормальном состоянии будет ли он кричать на улицах Узбекистана и РФ, — «я узбек»?
Таджик, будет ли он, хоть самый певец и медийная личность, кричать всем, — «я таджик»?
А китаец? а марокканец? Сингапурец? Малаец?
Бербер из Африки?
Будут ли они кричат громогласно и во всеуслышывание….
Вряд ли.
Даже французы и немцы, тоже вряд ли.
Тогда зачем это мы кричим?!
Для чего?
Вспомнить себя, что мы какие-то русские, на самом деле?
Мне это напоминает Германию 30-ых годов прошлого века.
Обертка новая, только начинка старая, с национализмом.
Кстати, Олимпиада проводилась тоже в третьем рейхе.
Певчик залез на сцену, на стене включили видеоряд нового хита, под названием «я живу в России».
Смысл хитяры, я типа живу в России, мне хорошо (заибись). Как и всем остальным, руссиянам.
Под конец клипа, певчик достал бутылку с чем-то: коньяк или шампанское.
Вроде хочет сделать тост за Победу, выпить за нее.
Стал бухать прямо на сцене, правда, из стакана.
Только за какую «победу» тоже непонятно.
Машину, на которой его привезли?
Или та, которой, нам в 90-е, везли гуманитарную помощь, в виде «ножек буша»?
Просранная Чечня?
Или что-то новое?
Только «Киев за три дня», как бы, уже не победа.
Выпив стакан певчик, заголосил под фанеру, «яь русский»
(хотел «ять» поставить, для скрепности)
Наливая снова в стакан и бухая, между припевами.
Ну а чё?
На халяву зачем горло драть, пипл так схавает.
Здесь бесплатно, не концертный зал, никто не платить особо. За пузырь коньяка и шампанского, нахер надо надрываться.
— Я русскииииий!!
Доорал певчик, быстро-быстро-быстро, упиздел со сцены,
садясь в свою «победу», махая всем прощально ручкой.
Десять минут, за глаза. Пипл схавает.
Молодежь, простоявшая четыре часа, рассосалась меньше чем за пять минут, оставляя пустой проезд, пешеходный тротуар, с мусором, выкидывая ненужные флажки с триколором на асфальт.
Мусор потом будут вынужденно убирать уличные уборщики, они бесплатно, за зарплату.
Узбеки, или таджики, флажки с триколором они поднимут, соберут, отмоют, потом продадут на рынке.
А некоторые размалеванные шлюхи остались, делали селфи, давали интервью, делились впечатлениями, конечно, за отдельную плату.
Тут возникает вопрос, насущный: за чей счет сей банкет?
Менты, чопы, депсы, журналисты, блокировка улицы, установка сцены, и прочее, и прочее, и прочее.
Конечно, за счет Бюджета.
Видимо, в Лавровском Миде, под порошком порешили так:
Нашего обидели, голоса нации. Как вовремя, однако.
А мы им фигу покажем. Из кармана. С денюжками.
Мне все равно, бюджет страны есть бюджет.
Мне только стыдно. Сейчас.
Стыдно за Бу**, стыдно за малазийский «боинг».
За «Охмадед», да за многое другое тоже, не относящееся к большой политики.
Наверно потом будет страшно.
И в ужасе.
А по федеральному ТВ сказали в репортаже, что прошел многочисленный митинг, где побывало свыше двадцати тысяч человек.
Показали кадры бесноватой толпы, фотомонтажные.
Смотрите и любуйтесь вражьи враги, какая она огромная.
«Часовой митинг голоса нации прошел на ура… молодежь в едином порыве… мы победим…»
Это тоже скам.
Наверно, в наше современное время, теперь можно выразиться примерно так:
Родина, — это то, за то, что не скам.
А по-русски, не стыдно.
В конце, московский блогер, шагающий по пустой улице с мусором, развернул камеру на себя:
— Ну вот друзья. Вы сами все видели.
Подписывайтесь на канал, ставьте лайки, если понравилось.
Мы победим! Не прощаюсь. Ждите новых стримов…
Напоследок показывая два растопыренных пальца.
Надеясь на то, что у него немного прибавиться подписоты, на том самом, враждебном американском ютуб-канале.
—
Скам, это стыд, он бывает разных видов.
Стыд за себя, стыд за кого-то, который что-то сделал неправильное, или неудачное действие.
«Испанский стыд», так это называлось ранее.
Стыдно за других, за себя.
Блондинчик, который возомнил себя голосом нации, на днях устроил «перфоменс».
Беру в кавычки, так как это, нельзя называть представлением по-настоящему.
Значит, сижу вечером дома, никого не трогаю, листаю ютуб-каналы в поисках интересностей.
Тут, бац, — стрим!
Да не абы какой, а Самого, голоса нации.
То-сё, пока врубался в тему чужого стрима, а его снимал на камеру какой-то бородатый московский блогеришко, с мелочной подписотой.
— … сейчас мы находимся на празднике патриотизма!
Кто присоседился к нам, это митинг, одновременно концерт. Возле американского посольства.
— И на нем скоро выступит Сам…
Вещал тот московский блогер.
Его камера выхватила ограждения, полицаев, «депсов», которые проверяли проезжавшие тачки.
На предмет теракта.
А как вы хотели: это будет выступать Сам.
Потом здание: на нем лазерной пушкой нанесен голографический триколор.
Внизу здания, напротив посольства США, это через проспект, с 4-мя полосами движения, поставлена небольшая сцена.
На ней точно угорелый метался один чувак.
Он изображал из себя, то стендап-комика, то массовика-затейника, то певца, вроде Газманова, или Расторгуева, то артиста какого-нибудь, правда, под «фанеру».
Внизу сцены бесновалась толпа.
Больше никак не могу выразить словом.
Ну как толпа: человек сто, может двести, вместе с прохожими.
Подогретая алкоголем, «экстази», или бюджетными деньгами, что вполне вероятно.
Наверно до этого происходило так:
К случайному парню, или к девушке подкатывали серьезные люди, спрашивали:
— Тебе сколько заплатить, что ты подрыгался сейчас, поорал, часа два, или четыре, махая флажком?
Это тебе не «озон», не яндекс-маркет», где надо вкалывать с утра до вечера.
Нормальные, живые бабки налом.
Конечно, те парни и девушки соглашались.
(Блять!! Ну не верю, что это было так просто.
По велению сердца и души.
Если кто смотрел этот цирк вживую полностью, а не краткий репортаж по ТВ, то должен понять…)
Толпа из молодежи, состоящая в основном из: озабоченных телок, безработных блядей, скучающих студенток без дела.
Еще шлюх, из телевидения, порноблогеров, всякой шушеры, которую постоянно отгоняла чоповская охрана, или полицаи с дубинаторами.
Тем временем массовик-затейник принялся изображать физрука: по его командам, толпа послушно то наклонялась, то крутила руками, делая вид утренней производственной гимнастики. Потом в унисон энергично махая ручками с триколором.
Ну а что? Нормальная тема: автопати, прямо на улице, почти ночной клуб, только без кондера, и вип-кабинок.
Шабаш, или стрим, продолжался уже часа три, пока по людям не пробежался слушок, кем-то переданный из доверенных людей, — Он едет!
Будьте готовы! (всегда готовы, ответила толпа.)
Этот блогер пробирался среди всех новостных порношлюх, стараясь быть тоже в гуще событий.
— Прибыл! Прибыл! Я русский!!!
Заскандировала наученная пропагандой толпа.
Блогер шустро оказался возле подъехавший машины, марки «победа», перепрыгивая через ограждения.
Из нее вальяжно вылез тот самый, певчик, или певичек.
По-другому его не поворачивается язык, даже по именитому прозвищу, состоящему из заглавных английских букв. Он стал давать интервью, в подставленные микрофоны, камеры, и айфоны.
— …. Это исторический момент! И я делаю историю!
Заявил певчик.
И гордо пошагал прямо по проезжей части дороги, которую любезно перегородила полиция.
Он шагал, сверкая глазками, неся в руках знамя триколорное, при этих молодечных выкриках, все старые лозунги меркли.
Миру – мир, земля крестьянам, а заводы рабочим.
За ним неслась толпа шлюх: репортеры, блогеры, охранники, просто бляди, которые тупо за деньги предлагают секс, но еще нарисовали помадами на щечках триколор.
Что я чувствовал, смотря вживую эту трансляцию?
Скам….тупо скам.
Кто не в курсе, объясняю, в чем суть всего происходящего: певчику, забанили канал на ютубе. Вот и все.
Поэтому он решил кинуть предьяву самому США, и непосредственно самой дипломатической миссии Америки.
Нахера вы забанили мой акк в ютубе?!!
Вот я теперь вам задам! Мало не покажется.
Сначала мне стало смешно, а потом…
А потом скам… полный и беспощадный.
От которого, мне хочется провалиться под землю, чтобы никто не видел.
Объясню по порядку, почему так, как должен вести себя нормальный человек.
Первое: забанили акк в ютубе?
Так обращайся к заморским админам. Выясняй там, что, зачем. Может у тебя плагиат, обнаженка, или другое.
Попал под санкции?
Так ты работаешь на власть, поэтому смирись с этим тогда.
Навсегда. Переходи на «рутуб», где у тебя 400 просмотров и ни одного лайка.
Второе. Если «ты русский», яро топишь за это, то зачем тогда у тебя погоняло из английских букв?
Сделай себе кличку, например, Волгодятел, Вносокнасрал.
Это же круто, по-людски, как мы любим, и скрепно.
Третье. Оно же выходит из первого:
При чем здесь посольство США???!!
Это они что ли тебе акк в ютубе забанили?
Лично сам консул, атташе, или какой-нибудь второсортный дипломат? Они то здесь причем?
Они делают свою нелегкую работу.
Им пофиг на тебя, на твои песенки, на твой канал в ютубе.
Но только, глядя, из-за штор, на действо с противоположной стороны, наверно они все, долго крутили пальцами у виска, тихо приговаривая:
— Долбаные русские, что мы им сделали в этот раз?...
Видно они точно сошли с ума….
Скам, он такой.
Скам, тьфу, стыд: это когда мимо проехала ржавая «лада», с муляжом ядерной ракеты на верхнем багажнике, с надписью: «на Вашингтон».
Стыд, за молодежь, что они все такие: инфальтивные.
Которые не видали в своем жизни ничего, кроме сладкой морковки, еще обещанной при царе Горохе.
Стыд: это когда, певчик, дошагал, погрозил кулачком в сторону посольства, повернулся.
Попиздел обратно. За ним как свора собак, кинулись все остальные, шлюхи.
Как говориться: бляди, они хоть за деньги, а эти.
Готовые, и так….
Стыд за толпу, которая кричала «я русский», сама не зная о чем это.
Человек узбекской национальности, в нормальном состоянии будет ли он кричать на улицах Узбекистана и РФ, — «я узбек»?
Таджик, будет ли он, хоть самый певец и медийная личность, кричать всем, — «я таджик»?
А китаец? а марокканец? Сингапурец? Малаец?
Бербер из Африки?
Будут ли они кричат громогласно и во всеуслышывание….
Вряд ли.
Даже французы и немцы, тоже вряд ли.
Тогда зачем это мы кричим?!
Для чего?
Вспомнить себя, что мы какие-то русские, на самом деле?
Мне это напоминает Германию 30-ых годов прошлого века.
Обертка новая, только начинка старая, с национализмом.
Кстати, Олимпиада проводилась тоже в третьем рейхе.
Певчик залез на сцену, на стене включили видеоряд нового хита, под названием «я живу в России».
Смысл хитяры, я типа живу в России, мне хорошо (заибись). Как и всем остальным, руссиянам.
Под конец клипа, певчик достал бутылку с чем-то: коньяк или шампанское.
Вроде хочет сделать тост за Победу, выпить за нее.
Стал бухать прямо на сцене, правда, из стакана.
Только за какую «победу» тоже непонятно.
Машину, на которой его привезли?
Или та, которой, нам в 90-е, везли гуманитарную помощь, в виде «ножек буша»?
Просранная Чечня?
Или что-то новое?
Только «Киев за три дня», как бы, уже не победа.
Выпив стакан певчик, заголосил под фанеру, «яь русский»
(хотел «ять» поставить, для скрепности)
Наливая снова в стакан и бухая, между припевами.
Ну а чё?
На халяву зачем горло драть, пипл так схавает.
Здесь бесплатно, не концертный зал, никто не платить особо. За пузырь коньяка и шампанского, нахер надо надрываться.
— Я русскииииий!!
Доорал певчик, быстро-быстро-быстро, упиздел со сцены,
садясь в свою «победу», махая всем прощально ручкой.
Десять минут, за глаза. Пипл схавает.
Молодежь, простоявшая четыре часа, рассосалась меньше чем за пять минут, оставляя пустой проезд, пешеходный тротуар, с мусором, выкидывая ненужные флажки с триколором на асфальт.
Мусор потом будут вынужденно убирать уличные уборщики, они бесплатно, за зарплату.
Узбеки, или таджики, флажки с триколором они поднимут, соберут, отмоют, потом продадут на рынке.
А некоторые размалеванные шлюхи остались, делали селфи, давали интервью, делились впечатлениями, конечно, за отдельную плату.
Тут возникает вопрос, насущный: за чей счет сей банкет?
Менты, чопы, депсы, журналисты, блокировка улицы, установка сцены, и прочее, и прочее, и прочее.
Конечно, за счет Бюджета.
Видимо, в Лавровском Миде, под порошком порешили так:
Нашего обидели, голоса нации. Как вовремя, однако.
А мы им фигу покажем. Из кармана. С денюжками.
Мне все равно, бюджет страны есть бюджет.
Мне только стыдно. Сейчас.
Стыдно за Бу**, стыдно за малазийский «боинг».
За «Охмадед», да за многое другое тоже, не относящееся к большой политики.
Наверно потом будет страшно.
И в ужасе.
А по федеральному ТВ сказали в репортаже, что прошел многочисленный митинг, где побывало свыше двадцати тысяч человек.
Показали кадры бесноватой толпы, фотомонтажные.
Смотрите и любуйтесь вражьи враги, какая она огромная.
«Часовой митинг голоса нации прошел на ура… молодежь в едином порыве… мы победим…»
Это тоже скам.
Наверно, в наше современное время, теперь можно выразиться примерно так:
Родина, — это то, за то, что не скам.
А по-русски, не стыдно.
В конце, московский блогер, шагающий по пустой улице с мусором, развернул камеру на себя:
— Ну вот друзья. Вы сами все видели.
Подписывайтесь на канал, ставьте лайки, если понравилось.
Мы победим! Не прощаюсь. Ждите новых стримов…
Напоследок показывая два растопыренных пальца.
Надеясь на то, что у него немного прибавиться подписоты, на том самом, враждебном американском ютуб-канале.
—
Уголок самовыражения
Людям смешно, когда другому человеку вдруг становится больно. Ранее, это понял великий комик Чарли Чаплин, воплощая мысль, претворяя эпизоды из жизни, в черно-белых зарисовках немого кино.
Которая уже стала классикой комедийного жанра.
На это раз кино из Индии, можно сказать Болливуда.
Кино из Индии, в советское время, почему-то всегда ценилось. Наверно за искренность, заграничный колорит.
Правды в них ноль: танцы, постановочные драки, сюжет, как брат ищет младшего брата, а тот вдруг становиться властным махараджей, который угнетает любимую девушку того брата.
«Танцор диско», «бродяга», детективы, боевики, мелодрамы, — в кинотеатрах оставалось мало билетов, мало пустых мест на сеансах, которые длились больше трех часов. Зато кайф: зашел светлым вечером, а вышел на улицу, когда уже полная ночь.
Время летело незаметно, забывая на эти 3-4 часа о разных подростковых проблемах.
«Козья жизнь» (дни козла), снятый Блесси по роману Беньямина. Он тоже почти на 3 часа.
Незамысловатый сюжет, камерные съемки, пейзажи, музыка, кастинг.
Настоящие Актеры, это животные: козы, верблюды, и козлы.
Всё великолепно.
Хотя фильм почти индийский, но в нем нет: драк, пения, танцев, поисков брата, или сестры.
Конечно, чуть есть, придавая самобытность.
Фильм рождался на свет больше 15 лет.
Именно поэтому так появляются шедевры большого кино.
Шантарам, снятый тоже по книге, создавался лет 5-6, если не ошибаюсь. Но вышло не очень, конфетка не получилась.
Наверно поторопились, или что-то еще.
Эпизод с козлом, это очень смешно.
Я смеялся, над человеком, которому вдруг сделалось очень больно. ГГ, по неопытности, вмешался в схватку двух альфа-козлов в отаре, один из них поднял его на рога, сбил с ног. Потом еще раз, лоб в лоб.
Ну смешно же, прямо до слез, прокручивая этот момент много раз.
Человеку больно, мне смешно.
Так устроена жизнь. Всегда кто-то над кем-то смеется.
Бог, если он есть, наверно тоже смеется над нами: над нашей болью, условиями жизни, неустроенностью судеб, многим другим.
Видимо я, тоже, как этот странный бог: забавно глядеть со стороны, когда человек мучается.
Схватка с грифонами, которые разрывали труп, тоже символична: человек, это человек, а грифы, это демоны, внутренние, или внешние.
Которые всегда побеждают бренную плоть.
Сцена с козами, когда человек пьет воду из бадьи, поилки для коз.
Он пьет воду от жажды, а рядом с ним пьют животные.
Тоже, навевает некоторые мысли: человек тоже животное.
Причем бывает очень гнусное.
В фильме таких моментов, трогающих за душу, встречается немало, вместе с проникновенным музыкальным сопровождением.
Ну что же, смотрите, наслаждайтесь шедевром: видеорядом, диалогами, монологом героя, съемками, музыкой. Всем, чем можно.
Смейтесь, плачьте, улыбайтесь, ведь это искусство.
Захотелось почитать книгу, по которой сняли фильм, но в переводе она только на английском языке.
Я в нем не особо силен.
Наверно поэтому придется написать свою.
С примерно таким же направлением.
Мой сюжет нового текста «путник(и)», сам собой возник, когда не имел понятия, ни о об этом фильме, ни о романе того писателя из Индии.
Да и то: фильм не досмотрел, в середине остановил на паузе, печатая этот текст, поэтому не знаю, что будет в финале.
Слоган; я должен идти, я должен вернуться, даже если умру.
Жизнь человечка, это большое приключение, из *** (ну вы поняли), в могилу.
Хочется немного добавить к цитате Раневской: для большинства людей в мире, это херовое приключение, состоящее из гавна, в образном смысле.
Честно говоря, не могу описать это приключение, по полной программе.
Ведь для кого-то оно слишком ласковое и милое: деньги, карьера, богатые родичи, телки, пляжи, закат на море, ПМЖ в Европе, роскошная вилла в Майями за сто миллионов долларов.
А для других это нищета в русской провинции, безработица, из меню только самогон с ацетоном, когда нет денег на виски с кусочками льда.
Протест… не в том смысле протест, когда бунт и баррикады, а тот, совсем незаметный и тихий.
Протест, нарастающий в душе человека, против всего.
Восстающий наверно против великих богов и властей.
Хотя тут возникают вопросы:
Ну сбежит он из рабства, вернется на родину, что дальше то делать?...
Опять такая жизнь, в нищете, и в убожестве.
Этого уже не изменишь.
Если не изменишь себя.
Наверно такое происходит только в сказках, или в кино со счастливым финалом: он вернулся на родину известным героем, как Синдбад-мореход.
Я не мог толком досмотреть, прерываясь, то на обдумывание, то еще на что-то.
Наверно на переживания.
История, выводящая на эмоции, она всегда почему-то такая.
Потом будет не страшно умирать, думая, ведь кое-что останется после ухода.
Наверно это простая аллегория:
Горстка людей остается в пустыне.
Она сравнима с тем, что тупо нет многих врачей в поликлинике в полумиллионном городе.
Кто-то в отпуске, кто-то уехал по делам, кто-то уволился, кто-то подался в «платники».
Это пустыня, или это вымирающий город?
А если мне плохо? Если умираю? Если ослеп?
Отказали печень, почки, желудок?
Нужна узконаправленная срочная операция.
А ведь без направления от профильного врача ее тупо не сделают в больнице по бесплатному полису. Что тогда…
Поэтому я прав, как и создатели фильма: человек проживает в натуральной пустыне, только без песка, с водой, с интернетом, с канализацией, с отоплением, с электричеством, с блядями и шлюхами, в бетонном мегаполисе, но никого нет рядом, кто бы ему захотел помочь, в случае экстренной необходимости.
В фильме четко показано; ты идешь, и идешь по пустыне, (точнее живешь и живешь), без воды, без еды, без всего.
Что мы знаем о жизни? Наверно ничего.
Простая история о жизни, о смерти, о предательстве.
Поэтому в ней, по большому счету, — Ты, никому, нахуй, не нужен, всем насрать на тебя…
Когда остаешься без ничего, с разбитым корытом, возле сарая, как в сказке у Пушкина.
Бхай, ведь так звучит по-индийски, брат.
Которая уже стала классикой комедийного жанра.
На это раз кино из Индии, можно сказать Болливуда.
Кино из Индии, в советское время, почему-то всегда ценилось. Наверно за искренность, заграничный колорит.
Правды в них ноль: танцы, постановочные драки, сюжет, как брат ищет младшего брата, а тот вдруг становиться властным махараджей, который угнетает любимую девушку того брата.
«Танцор диско», «бродяга», детективы, боевики, мелодрамы, — в кинотеатрах оставалось мало билетов, мало пустых мест на сеансах, которые длились больше трех часов. Зато кайф: зашел светлым вечером, а вышел на улицу, когда уже полная ночь.
Время летело незаметно, забывая на эти 3-4 часа о разных подростковых проблемах.
«Козья жизнь» (дни козла), снятый Блесси по роману Беньямина. Он тоже почти на 3 часа.
Незамысловатый сюжет, камерные съемки, пейзажи, музыка, кастинг.
Настоящие Актеры, это животные: козы, верблюды, и козлы.
Всё великолепно.
Хотя фильм почти индийский, но в нем нет: драк, пения, танцев, поисков брата, или сестры.
Конечно, чуть есть, придавая самобытность.
Фильм рождался на свет больше 15 лет.
Именно поэтому так появляются шедевры большого кино.
Шантарам, снятый тоже по книге, создавался лет 5-6, если не ошибаюсь. Но вышло не очень, конфетка не получилась.
Наверно поторопились, или что-то еще.
Эпизод с козлом, это очень смешно.
Я смеялся, над человеком, которому вдруг сделалось очень больно. ГГ, по неопытности, вмешался в схватку двух альфа-козлов в отаре, один из них поднял его на рога, сбил с ног. Потом еще раз, лоб в лоб.
Ну смешно же, прямо до слез, прокручивая этот момент много раз.
Человеку больно, мне смешно.
Так устроена жизнь. Всегда кто-то над кем-то смеется.
Бог, если он есть, наверно тоже смеется над нами: над нашей болью, условиями жизни, неустроенностью судеб, многим другим.
Видимо я, тоже, как этот странный бог: забавно глядеть со стороны, когда человек мучается.
Схватка с грифонами, которые разрывали труп, тоже символична: человек, это человек, а грифы, это демоны, внутренние, или внешние.
Которые всегда побеждают бренную плоть.
Сцена с козами, когда человек пьет воду из бадьи, поилки для коз.
Он пьет воду от жажды, а рядом с ним пьют животные.
Тоже, навевает некоторые мысли: человек тоже животное.
Причем бывает очень гнусное.
В фильме таких моментов, трогающих за душу, встречается немало, вместе с проникновенным музыкальным сопровождением.
Ну что же, смотрите, наслаждайтесь шедевром: видеорядом, диалогами, монологом героя, съемками, музыкой. Всем, чем можно.
Смейтесь, плачьте, улыбайтесь, ведь это искусство.
Захотелось почитать книгу, по которой сняли фильм, но в переводе она только на английском языке.
Я в нем не особо силен.
Наверно поэтому придется написать свою.
С примерно таким же направлением.
Мой сюжет нового текста «путник(и)», сам собой возник, когда не имел понятия, ни о об этом фильме, ни о романе того писателя из Индии.
Да и то: фильм не досмотрел, в середине остановил на паузе, печатая этот текст, поэтому не знаю, что будет в финале.
Слоган; я должен идти, я должен вернуться, даже если умру.
Жизнь человечка, это большое приключение, из *** (ну вы поняли), в могилу.
Хочется немного добавить к цитате Раневской: для большинства людей в мире, это херовое приключение, состоящее из гавна, в образном смысле.
Честно говоря, не могу описать это приключение, по полной программе.
Ведь для кого-то оно слишком ласковое и милое: деньги, карьера, богатые родичи, телки, пляжи, закат на море, ПМЖ в Европе, роскошная вилла в Майями за сто миллионов долларов.
А для других это нищета в русской провинции, безработица, из меню только самогон с ацетоном, когда нет денег на виски с кусочками льда.
Протест… не в том смысле протест, когда бунт и баррикады, а тот, совсем незаметный и тихий.
Протест, нарастающий в душе человека, против всего.
Восстающий наверно против великих богов и властей.
Хотя тут возникают вопросы:
Ну сбежит он из рабства, вернется на родину, что дальше то делать?...
Опять такая жизнь, в нищете, и в убожестве.
Этого уже не изменишь.
Если не изменишь себя.
Наверно такое происходит только в сказках, или в кино со счастливым финалом: он вернулся на родину известным героем, как Синдбад-мореход.
Я не мог толком досмотреть, прерываясь, то на обдумывание, то еще на что-то.
Наверно на переживания.
История, выводящая на эмоции, она всегда почему-то такая.
Потом будет не страшно умирать, думая, ведь кое-что останется после ухода.
Наверно это простая аллегория:
Горстка людей остается в пустыне.
Она сравнима с тем, что тупо нет многих врачей в поликлинике в полумиллионном городе.
Кто-то в отпуске, кто-то уехал по делам, кто-то уволился, кто-то подался в «платники».
Это пустыня, или это вымирающий город?
А если мне плохо? Если умираю? Если ослеп?
Отказали печень, почки, желудок?
Нужна узконаправленная срочная операция.
А ведь без направления от профильного врача ее тупо не сделают в больнице по бесплатному полису. Что тогда…
Поэтому я прав, как и создатели фильма: человек проживает в натуральной пустыне, только без песка, с водой, с интернетом, с канализацией, с отоплением, с электричеством, с блядями и шлюхами, в бетонном мегаполисе, но никого нет рядом, кто бы ему захотел помочь, в случае экстренной необходимости.
В фильме четко показано; ты идешь, и идешь по пустыне, (точнее живешь и живешь), без воды, без еды, без всего.
Что мы знаем о жизни? Наверно ничего.
Простая история о жизни, о смерти, о предательстве.
Поэтому в ней, по большому счету, — Ты, никому, нахуй, не нужен, всем насрать на тебя…
Когда остаешься без ничего, с разбитым корытом, возле сарая, как в сказке у Пушкина.
Бхай, ведь так звучит по-индийски, брат.
Уголок самовыражения
Иногда кажется, что после смерти, меня ожидает совсем другое, а не воплощение в новое тело.
Сосуд души переполнен.
Сколько раз она умирала за время создания цивилизации: сто, двести, тысячу, сотни тысяч…
Кто этому ведет строгий подсчет?
Но там, где-то сверху, твердо решили: баста.
Наверно мне только привиделось, во снах, или в ощущение чего-то неизбежного.
Там мне кладут на веки, или навека, золотые магические кругляшки, на глаза, чтобы больше не мог проснуться.
Еще отрубают руки, чтобы не мог писать буквы и слова.
Отпиливают ноги, чтобы не мог ходить.
Зашивают рот, белой толстой ниткой с острой иголкой, чтобы не мог раскрыть рот, петь, говорить разные слова, кричать от боли.
Это помощник верховного судьи, проделывает все необходимые процедуры.
Он в черном балахоне, со скрытым лицом.
Перекусывает нитку зубами, отрывая ее от неровного шва.
Теперь вместо рта и губ, на моем раскрашенном
лице красуется только этот дьявольский шов.
Мне остается только мычать внутри себя, едва шевеля языком, внутри замурованного нёба, нет не от боли, а от невыносимой жалости, или скорби по всему человеческому, чего не успел сделать при жизни.
Оставляют уши.
Теперь мне можно только слушать и внимать, обрубком тела, которое ранее принадлежал человеку.
Наверно, поэтому говорят; мертвые только слушают.
Сосуд души переполнен.
Сколько раз она умирала за время создания цивилизации: сто, двести, тысячу, сотни тысяч…
Кто этому ведет строгий подсчет?
Но там, где-то сверху, твердо решили: баста.
Наверно мне только привиделось, во снах, или в ощущение чего-то неизбежного.
Там мне кладут на веки, или навека, золотые магические кругляшки, на глаза, чтобы больше не мог проснуться.
Еще отрубают руки, чтобы не мог писать буквы и слова.
Отпиливают ноги, чтобы не мог ходить.
Зашивают рот, белой толстой ниткой с острой иголкой, чтобы не мог раскрыть рот, петь, говорить разные слова, кричать от боли.
Это помощник верховного судьи, проделывает все необходимые процедуры.
Он в черном балахоне, со скрытым лицом.
Перекусывает нитку зубами, отрывая ее от неровного шва.
Теперь вместо рта и губ, на моем раскрашенном
лице красуется только этот дьявольский шов.
Мне остается только мычать внутри себя, едва шевеля языком, внутри замурованного нёба, нет не от боли, а от невыносимой жалости, или скорби по всему человеческому, чего не успел сделать при жизни.
Оставляют уши.
Теперь мне можно только слушать и внимать, обрубком тела, которое ранее принадлежал человеку.
Наверно, поэтому говорят; мертвые только слушают.
Уголок самовыражения
Не читал но осуждаю)
пс_ тайна исповеди священна
пс_ тайна исповеди священна
Уголок самовыражения
Горизонты. Часть первая.
Режиссер Кевин Костнер.
Тот самый актер, на пике известности в 90-ых годах.
Про него тогда вышло большое интервью в газете.
Там он рассказывал про себя, немного упомянул, что он консерватор.
То есть человек старомодных взглядов на современную жизнь.
Наверно, он, как и я, тоже, старомоден.
В этом мы схожи.
Видимо, я ждал, больше двадцати лет, когда же он, возьмется за свое дело.
За настоящее дело.
Снять кино самому, натуральное, про Дикий Запад, в качестве режиссера.
Хотя он тоже там выступает как актер, почти в главной роли.
Интересно, платит ли он сам себе зарплату, как продюсер данного фильма.
Отзывов, рецензий много.
Одним нравится, другим нет.
Дело вкуса, и ценителя натуральности.
Часть первая, названа так не случайно.
Наверно у него запланирована часть вторая, далее третья.
Если позволит судьба.
Уже года не те, и денег нет на продолжение съемок.
Когда сам писал цикл повестей, то указывал, это будет «часть первая».
Но это совсем непросто, загадывать на будущее.
Повезет, так повезет, а нет, так нет.
Конечно, есть другие вестерны, соперничающие в этом плане.
«1883», и «1923», за авторством Тейлора Шеридана.
«Убийцы цветочной луны», Мартина Скорсезе.
Они тоже по-своему сделаны очень круто.
Что их объединяет?
Выживание. Одно простое выживание.
Когда у человека есть одна лошадь, костер в холодную ночь, шестизарядный «кольт». Ну и всё.
В дикой природе, в каменных джунглях, в индийских резервациях.
Да неважно где.
Перестрелки, убийства, насилие.
Буду ли я ждать «горизонты. Часть вторая»?
Конечно, да.
Наверно, человек создан именно для того, чтобы выживать в этом мире.
Камни падают с горы, чтобы вызвать лавину, сметающую всё на своем пути.
Это неизбежно.
Но камни падают с горы.
Это навсегда.
Поколением, за поколением.
Здесь, на планете, обитают лишь одни сплошные демоны.
Они создают земной ад.
Но если это ад, значит я тоже демон, в каком-то смысле.
И я уже мертвый. Почти.
«Обменяем Корвалана, на крутого хулигана…»
Режиссер Кевин Костнер.
Тот самый актер, на пике известности в 90-ых годах.
Про него тогда вышло большое интервью в газете.
Там он рассказывал про себя, немного упомянул, что он консерватор.
То есть человек старомодных взглядов на современную жизнь.
Наверно, он, как и я, тоже, старомоден.
В этом мы схожи.
Видимо, я ждал, больше двадцати лет, когда же он, возьмется за свое дело.
За настоящее дело.
Снять кино самому, натуральное, про Дикий Запад, в качестве режиссера.
Хотя он тоже там выступает как актер, почти в главной роли.
Интересно, платит ли он сам себе зарплату, как продюсер данного фильма.
Отзывов, рецензий много.
Одним нравится, другим нет.
Дело вкуса, и ценителя натуральности.
Часть первая, названа так не случайно.
Наверно у него запланирована часть вторая, далее третья.
Если позволит судьба.
Уже года не те, и денег нет на продолжение съемок.
Когда сам писал цикл повестей, то указывал, это будет «часть первая».
Но это совсем непросто, загадывать на будущее.
Повезет, так повезет, а нет, так нет.
Конечно, есть другие вестерны, соперничающие в этом плане.
«1883», и «1923», за авторством Тейлора Шеридана.
«Убийцы цветочной луны», Мартина Скорсезе.
Они тоже по-своему сделаны очень круто.
Что их объединяет?
Выживание. Одно простое выживание.
Когда у человека есть одна лошадь, костер в холодную ночь, шестизарядный «кольт». Ну и всё.
В дикой природе, в каменных джунглях, в индийских резервациях.
Да неважно где.
Перестрелки, убийства, насилие.
Буду ли я ждать «горизонты. Часть вторая»?
Конечно, да.
Наверно, человек создан именно для того, чтобы выживать в этом мире.
Камни падают с горы, чтобы вызвать лавину, сметающую всё на своем пути.
Это неизбежно.
Но камни падают с горы.
Это навсегда.
Поколением, за поколением.
Здесь, на планете, обитают лишь одни сплошные демоны.
Они создают земной ад.
Но если это ад, значит я тоже демон, в каком-то смысле.
И я уже мертвый. Почти.
«Обменяем Корвалана, на крутого хулигана…»
Уголок самовыражения
Кто он такой...
Не знаю, на самом деле.
Возможно, он собиратель моих вещей.
Я ему как-то показал мою коллекцию холодного оружия.
Он заинтересовался.
С деньгами было трудно у меня, в то время.
Пришлось продать несколько предметов, понятно, уступая в цене.
Потом, когда не было денег, на еду, то звонил ему.
Предлагая купить нож.
Он такой, нож как нож.
Вполне обычный, только острый очень.
И красивый.
— Давай за тысячу? — говорю ему.
— Нет, за пятьсот.
— За пятьсот, я его лучше в реке утоплю.
Попрощались. По-доброму.
Ведь так иногда бывает, когда тебе обещают: позвать на шашлык, напоить вином, чачей, или армянским коньяком.
Привозным, в пластиковых «полторашках».
Конечно, конечно. Все наверно будет так.
— Салам.
— Привет.
— Нож твой хочу. Плачу тысячу.
— Тысячу?,,, зачем? Зачем тебе мой нож сейчас?
— Помочь тебе хотел с деньгами.
— Деньги у меня есть, пока. За предложение, «спасибо», но нож, уже не продается.
— Он мне самому нужен.
Выдохнул я, в телефон.
— Как же так?! Ведь мы же друзья.
Предлагаю полторы тысячи. Согласен, друг?
Нож не новый, использованный.
— Но это нож от Райбана, ты его потом продашь за миллион.
На каком-нибудь аукционе.
«Салам», или «пока».
Они так же, по звучанию, похожи.
Как и Друг и Нож.
На гортанном языке.
Наверно, нож, как и друг, не продается.
Не знаю, на самом деле.
Возможно, он собиратель моих вещей.
Я ему как-то показал мою коллекцию холодного оружия.
Он заинтересовался.
С деньгами было трудно у меня, в то время.
Пришлось продать несколько предметов, понятно, уступая в цене.
Потом, когда не было денег, на еду, то звонил ему.
Предлагая купить нож.
Он такой, нож как нож.
Вполне обычный, только острый очень.
И красивый.
— Давай за тысячу? — говорю ему.
— Нет, за пятьсот.
— За пятьсот, я его лучше в реке утоплю.
Попрощались. По-доброму.
Ведь так иногда бывает, когда тебе обещают: позвать на шашлык, напоить вином, чачей, или армянским коньяком.
Привозным, в пластиковых «полторашках».
Конечно, конечно. Все наверно будет так.
— Салам.
— Привет.
— Нож твой хочу. Плачу тысячу.
— Тысячу?,,, зачем? Зачем тебе мой нож сейчас?
— Помочь тебе хотел с деньгами.
— Деньги у меня есть, пока. За предложение, «спасибо», но нож, уже не продается.
— Он мне самому нужен.
Выдохнул я, в телефон.
— Как же так?! Ведь мы же друзья.
Предлагаю полторы тысячи. Согласен, друг?
Нож не новый, использованный.
— Но это нож от Райбана, ты его потом продашь за миллион.
На каком-нибудь аукционе.
«Салам», или «пока».
Они так же, по звучанию, похожи.
Как и Друг и Нож.
На гортанном языке.
Наверно, нож, как и друг, не продается.
Уголок самовыражения
Мархун.
Кто ты... Мархун, наверно, это кто ходит по свету еще.
Он и так колышо.
Можно сказать, чондымо.
Он всегда шел наперекор судьбе.
Здание поднималось, почему-то.
Этаж за этажом.
Он не знал, зачем это так.
Поэтому находился рядом.
С этим местом.
— Ты кто? Чуваш? Мариец?
Спросила морда из джипа, когда он обнюхивал это место, точно собака.
— Не знаю. Наверно.
— Будешь работать здесь?
— Буду.
— Приходи завтра с утра. Выдам тебе спецодежду и каску.
Он пришел, как было уговорено.
Стал работать, как все остальные, ничем не выделяясь.
Кроме своего говора, и языка.
Поэтому он всегда находился при стройке.
Неотлучно.
Днем работал разнорабочим, ночью сторожем.
Охраняя стройплощадку.
Может ее взорвать, разбить, разрушить…
Ведь Это не нужно на свете.
Он знал, как это сделать.
Немножко подточить сварку, в нужных местах.
Узлы сопряжения, так они называются.
Чуть толкнуть, здание посыпится, будто карточный домик.
Мир не станет лучше, но зато очистится.
Он не станет хорошим, даже если в нем будет рождаться много детей.
Колошо, им хорошо быть.
Не нужно ничего чувствовать, думать, любить.
Зачем все это мархуну.
Кто ты... Мархун, наверно, это кто ходит по свету еще.
Он и так колышо.
Можно сказать, чондымо.
Он всегда шел наперекор судьбе.
Здание поднималось, почему-то.
Этаж за этажом.
Он не знал, зачем это так.
Поэтому находился рядом.
С этим местом.
— Ты кто? Чуваш? Мариец?
Спросила морда из джипа, когда он обнюхивал это место, точно собака.
— Не знаю. Наверно.
— Будешь работать здесь?
— Буду.
— Приходи завтра с утра. Выдам тебе спецодежду и каску.
Он пришел, как было уговорено.
Стал работать, как все остальные, ничем не выделяясь.
Кроме своего говора, и языка.
Поэтому он всегда находился при стройке.
Неотлучно.
Днем работал разнорабочим, ночью сторожем.
Охраняя стройплощадку.
Может ее взорвать, разбить, разрушить…
Ведь Это не нужно на свете.
Он знал, как это сделать.
Немножко подточить сварку, в нужных местах.
Узлы сопряжения, так они называются.
Чуть толкнуть, здание посыпится, будто карточный домик.
Мир не станет лучше, но зато очистится.
Он не станет хорошим, даже если в нем будет рождаться много детей.
Колошо, им хорошо быть.
Не нужно ничего чувствовать, думать, любить.
Зачем все это мархуну.
Уголок самовыражения
Может подойти к огню?
И съесть его, словно он голодный и несчастный путник.
Он, и эта газосварка, состоящая из красных баллонов, на которых написано «пропан».
Черные шланги, будто кишкэ.
Может поцеловать солнце, на краю неба.
Но мешаются высотные краны, под горизонтом, таскающие непосильный груз по воздуху, весом в тонну, или в две.
Миру все равно, как и ему.
И съесть его, словно он голодный и несчастный путник.
Он, и эта газосварка, состоящая из красных баллонов, на которых написано «пропан».
Черные шланги, будто кишкэ.
Может поцеловать солнце, на краю неба.
Но мешаются высотные краны, под горизонтом, таскающие непосильный груз по воздуху, весом в тонну, или в две.
Миру все равно, как и ему.
Уголок самовыражения
Я разжмурил прикрытые глаза, очнулся от гнетущих душу воспоминаний о прошлом. За это ностальгическое время, кое-что в баре немного поменялось.
На экране телевизора запустился новый сюжет порно ролика: четыре игривые подружки лесбиянки, на вечеринке знакомятся с двумя мужчинами. Потом прямо на танцполе, две из них, чрезвычайно возбужденных, блондинка и шатенка, присаживаются на корточки перед парнями, вынимают мужские члены, принимают их в ротик, и начинают наперебой отсасывать.
На конкурс самых умелых губок: у кого член во рту быстрее кончит.
Стоявшие рядом подруги помогают, они подбадривают отсасывающих девушек, насаживая головку подруги поглубже на мужской член.
Затем знакомство переходит плавно в домашнюю постель, напоминая оргию, в стиле постмодернизма.
Вернулся бармен со склада, подволакивая шаркающую ногу, на его ладони покачивалась мерзлая упаковка наггетсов.
Еще к барной стойке, сжатой пружинкой, подскочил один щупленький паренёк, в куртке и в штанах, на два размера больше его самого.
Голову скрывал накинутый капюшон, на лице позировали мотоциклетные очки, он сидел немного порознь от остальной стаи парней.
А мужчина с аккуратными усиками, тот же постаревший Бартон, отвел руку Магды с 45-ым, встал из-за столика уставленными пустыми бутылками, отпихнул стул, и направлялся тоже сюда, шагая расслабленной походкой, к барной стойке.
Наверно я предчувствовал, как сейчас что-то произойдет, и оно, выработанное предчувствие, иногда выручавшее в сложные моменты, снова не подвело меня, заставляя собраться в один сжатый кулак.
Интересно, будет ли сегодня ласковый дождь, как тогда, в ту ночь...
Мои наблюдения за обстановкой, которая могла в любое мгновение измениться, перебил удивленный возглас Блада:
— Вик, Вик, да вот же она! А вот и мои любимые наггетсы!!
— Не понял, где она?!
— Да рядом. Возле, стойки, тот щупленький, в очках.
Отрывисто пролаял Блад.
Я перевел взгляд на паренька с упрятанной внешностью, к которому явно, по всей видимости, направлялся Бартон, а за ним двигалась Магда, на ходу доставая второй 45-ый, еще следом за ней повыскакивали с насиженных мест остальные члены банды, спешно заправляя стоявшие члены в ширинки.
— Эй fellow, как там тебя? Постой, надо потолковать, с тобой.
Развязным тоном, в котором чувствовалась угроза, обратился к нему Бартон. Парень замотал головой, что-то неслышно пробормотал, наверно ругательство.
А ко мне пришла мысль, простая и ясная: она оформилась в неизбежность, неизбежность нашей встречи, затем последующие за ней действия, с его, и с моей стороны. Хотя можно сказать, что это причинно-следственная связь,
судьба, участь, рок, или фатум.
Ты живешь дальше, после всего случившегося, чтобы неотвратимо встретиться с этой fate: чтобы ты ни делал, как бы ни дергался, как бы ни суетился, ни бежал, ни скрывался, это тебя все равно достанет, рано или поздно, хоть через сто лет. Наверно даже после смерти.
Магда резко остановилась, стоя на месте, она развела руки, устремляя заряженные 45-ые в разные стороны.
— Мне не нужны разборки здесь! Валите на улицу!
Предостерег криком бармен, всех посетителей, из-под прилавка вытащив помповый дробовик, на весу передергивая затвор, поочередно направляя ствол, с одной цели, на другую.
Напряжение в баре нарастало с каждым движением любого, кто посмел случайно пошевелиться.
Оно словно повисало в воздухе, растекалось в пространстве, как тягучий кисель, заставляя мгновения, замедлится в тысячу раз.
— Готовься! Прыгай вниз, по моей команде!
Мысленно прокричал псу.
— А мои наггетсы?!
— Да к черту их!
Тут Бартон расхохотался, шлепая ладонями по бедрам, его точно завела на всю катушку эта ковбойская сцена, подобная на театр, состоящий из одного актера. Он и был похож в ней на актера, в своей черной кожаной шапочке бини. Поэтому он картинно развел пустые руки, постепенно поворачиваясь по кругу:
— Джентльмены и леди, нам всем надо успокоиться. Выдохнуть, присесть, и выпить. Я угощаю! Мистер бармен, всем пива!
Бартон достал из кармана куртки никелированную фляжку, поднял ее над головой под радостный рев его стаи, скрутил колпачок с горлышка, делая большой глоток.
Парни из банды выстроились в нестройную очередь, на краю барной стойке, где бармен им стал им выдавать теплое баночное пиво по одной штуке, наверняка просроченное.
А переодетому парнишке, если верить Бладу, пришлось передвинуться ко мне ближе. Непроизвольно обернулся, чтобы не задерживать лишнее внимание на лже-парнишке.
Тут в мое лицо уставился Бартон, сверля черными прищуренными глазами, потом хищно улыбнувшись, предложил:
— Что стоишь один, скучаешь? Давай, угощайся, бери пиво тоже.
Пока я добрый.
— У меня еще есть.
Я кивнул на свой недопитый бокал с пивом.
— Ладно, живи.
Бартон отпил снова из фляжки, алчно причмокнул губами, сглатывая вкус алкоголя, переключаясь на парнишку, окликая его:
— Как тебя зовут, fellow? Повернись, невежливо задом ко мне стоять…
Процедил последние слова Бартон.
— Отстань от него, Барт!
Обращаюсь к нему.
Я не знаю, почему Бартон прицепился к лже-парнишке, может он все-таки переключился на мальчиков, кто его знает.
— Не лезь не в свое дело!
Зло шипит Бартон, поворачивая голову на меня, потом вновь на парнишку, делая шаг ближе к напряженной спине.
Он даже протянул руку, чтобы потрогать его за щуплое плечо, но тут же отдернул, будто что-то вспомнив важное, снова поворачиваясь на меня, тыча указательным пальцем в мою грудь:
— Слуушаай: а мы раньше не встречались с тобой?!
— Хорошая память, Большой Барт. А я тебя сразу узнал.
— Да кто ты такой, черт возьми?!
— Чаппи, с «доджем». Помнишь? Выпускной вечер, выбитый зуб, девчонку…
— Офигеть! Точно-точно! Даа, вот ведь было времечко…
Барт задумался на секунду, затем оживился:
— Но а чего ты теперь хочешь?! Разобраться со мной за ту целку?
Нет проблем!
Я отрицательно покачал головой.
— Зачем? Что было, то прошло. Не нужно лишней крови. Просто оставь этого парня в покое, он со мной, тоже.
— Ха! Ну ты даешь! Мальчиками интересуешься сейчас?
— Тебе какое дело, Барт. Отойди в сторону.
— Нее, так не пойдет, чаппи. Сначала я разберусь с ним по порядку.
Вот про тебя слышал, например, ты соло с собакой, еще знаю лично, причем оказывается давно. А вот его никогда еще не встречал. Пусть покажется, представиться обществу, кто он такой в жизни: соло, социк, педик, или еще кто-нибудь.
Блад спрыгнув на пол, жалобно проскулил:
— Вик, может не надо ввязываться? Он настроен очень серьезно. Оставь их. Уедем отсюда, с моими наггетсами.
Тут Барт сделал вторую попытку, дерганой рукой, обернуть парнишку за плечо. Но я не дал ему этого шанса: перехватывая его руку за запястье своей рукой. Так мы стояли некоторое время, он пытался вырвать руку из моего захвата, пожирая друг друга остервеневшими глазами.
Наконец, тряхнув его руку напоследок, отпустил ее.
Барт вытащил сигару, закурил, глядя снизу вверх из-за низкого роста, он почти не вырос, выпустил дым прямо мне в лицо.
— Так что будем делать, чаппи?
— Как всегда: встретимся возле туалета. Только на этот раз, один на один.
— Без свидетелей, или можно взять секундантов?
— Мне без разницы, как хочешь. Только этот паренек будет со мной, да и пёс тоже.
— Тогда я тоже беру одного, или двух, если ты не против.
— Не против, бери кого хочешь.
— Фан! Бенни! Хватит дрочить, вы пойдете со мной!
Проревел Бартон на всё помещение.
Две мужские фигуры встали, двинулись к нам, но сначала подоспела Магда, поигрывая двумя 45-ми в руках.
— Ты уверен? — обратилась она.
— Да мисс, только присмотри за этим сбродом.
Магда улыбнулась, поднесла 45-ый к губкам, вроде как сдувая дымок со ствола револьвера:
— Конечно присмотрю. Возвращайся потом живым, дружище.
Я допил пиво, взял наггетсы, подхватил лже-паренька под руку, насильно потащил его к выходу из бара, а Блад сам пошел впереди нас, виляя куцым хвостом, в предвкушении вкусного ужина.
Вечерний пряный воздух щекотал ноздри, летний пух от одуванчиков лез в глаза, высокая трава мочила ботинки росой.
Блад бежал сбоку не затоптанной тропы, иногда поднимая заднюю лапу.
А наггетсы по пути к туалету, закинул в корзину байка.
Спутник, или уже спутница, не противясь, шла позади меня.
Я оглянулся, из двери бара выходили три мужские фигуры.
— Этот пес умеет читать мысли, поэтому знаю, что ты chick.
Можешь не отпираться. Твоя проблема в том, что это понял, пока только я.
Поэтому отвечай, быстро и кратко.
— У тебя есть оружие? Умеешь стрелять?
— Да, есть «браунинг 22», — проговорила она тонким голоском, стягивая очки вниз к подбородку, блеснули ее синие глазищи, с огромными зрачками, на привлекательном личике.
Расширенные глаза, то ли от страха, то ли от возбуждения, искренне сообщали, что она очень соблазнительная.
— На чем сюда приехала?
— На скутере. Если что, меня зовут Дейзи.
— Понятно. Валим отсюда на моём байке, он двухместный.
А сначала стоишь, прикрываешь, от тех двоих.
— Зачем ты меня спасаешь? Что я тебе буду потом должна?
Воскликнула тихо Дейзи.
Я не знал, что ей ответить: правду, что тоже хочу ее жестко поиметь во все женские дырочки, пробывать помногу, и не по одному разу.
Или соврать, мол, просто хочу помочь, бедной девушке, попавшей в передрягу. Поэтому пришлось, немного обмануть девчонку в своих невинных ожиданиях от незнакомого мужчины.
— Ты тут ни при чем, у меня личные счеты, с этой бандой.
Так получилось сказать, что являлось тоже, отчасти правдой.
— На возьми, — передал ей украдкой мой проверенный 45-ый.
— А то много не настреляешь своей пукалкой.
В запасе имелся еще обрезанный дробовик 12 калибра, спрятанный под курткой.
Вот условленное место, площадка, посыпанная гравием, возле кирпичного строения туалета на четыре кабинки, по периметру расставлены несколько бочек: семь, или восемь.
Я проверил их, обходя по кругу; кое-какие были с песком, в них воткнуты потухшие факелы. Некоторые бочки закрыты крышками, некоторые уже пустыми, и ржавыми.
Когда скинул крышку с одной из них, в нос ударил запашок солярки, или керосина, правда, давно выдохшегося, но еще вполне годного для освещения. Собрал два факела, окунул их в бочку, чтобы они пропитались отработанным топливом.
Потом воткнул основание факелов в бочки с песком, поднес зажженную зажигалку. Огонь двух факелов стал разгонять вечернюю темноту.
— Бенни, помоги ему! — приказал здоровенному человеку, подошедший к месту, Бартон с двумя подручными.
Этот Бенни, оказался тем самым негром, который трахал тогда Долли в ночном клубе. Он тоже взял факел, намочил топливом, зажег, и установил на другом конце площадки.
Фан принялся разминаться в стиле карате: махать кулаками и ногами.
Барт хищно улыбался, покуривая сигару, глядя на мои действия, на Дейзи, спрятавшую лицо за натянутой повязкой, и на своих парней.
Тем временем, зажег еще два факела.
Стало светло, почти как днем, только он был красноватого цвета, как кровь.
Прогремел гром, почти где-то рядом, принялся накрапывать дождик.
— Чувак, ну ты даешь, всё как тогда! Вечер, дождь, туалет. Ха-ха-ха!
Расхохотался Бартон, отблески огня зловеще играли на лице, превращая его в усатую морду инфернального существа.
Великое, всегда оттеняется простым, поэтому бывают бессмертные демоны, ниспосланные свыше, переодетые в людей, или в девушку.
— Только не хватает девчонки, как тогда, — продолжил Барт.
— Или… вот ни хрена себе! Так значит, этот парень, и есть телка?!
Догадался всё-таки Барт.
— Я не телка! — гордо тут заявила Дейзи.
Она появилась в свете факела, скинула капюшон курточки с головы, сдернула повязку с лица, придерживая 45-ый, который казался слишком громадным, в ее тонких ручках.
Девчонка прицелилась в Барта, отщелкивая предохранитель.
— Охренеть!! Настоящая телочка! С натуральными дырками!
Она отсосёт у меня!! вместе с черным членом Бенни!
Проревел он, во весь голос, потрясая в руках карманным «Узи» с глушителем. Капли дождя, попадая в огонь факелов, мгновенно испаряясь, шипели как ядовитые змеи.
— Но на этот раз она тебе не достанется! Только через мой труп!
Воскликнул я, выставив ствол 45-го.
— Тогда тебе придется умереть. Ведь наша жизнь, та самая фабрика смерти, сравнимая с адом. Согласен, чаппи?!
— Нет, Бартон: жизнь состоит из парадоксов, изощренных откровений, и удивительных совпадений, порой с нулевым контактом.
— Хватит философских доктрин. Готовься!
— Фан, комон! Надери ему задницу!
Что ж, пора рассчитаться за выбитый зуб, двадцать лет назад.
Поэтому мой 45-ый отправился обратно, на место, в крепление наплечной кобуры.
Неуловимо быстрым движением, Фан перекатился на меня, выходя на дистанцию прямого удара.
Последовала ослепительная вспышка молнии, она прочертила сгущенное непрозрачное небо, с оглушительным громовым раскатом, похожим на выстрелы из револьвера.
Непроизвольно отшатнулся, мимо со свистом пролетел кулак Фана.
С тех пор он тоже ни чуть не изменился, только стал злее в сто раз, и мощным как горилла, в телосложение.
Он завалился набок, на этом поймал его: мой кулак, одетый в тактическую кожаную перчатку, ворвался в его рот, дробя его передние зубы.
Дейзи стреляла, почти без остановки, выпуская пулю за пулей, в обездвиженную фигуру Бенни, распростертую на краю площадки.
Она сначала ранила негра, он попытался сбежать, но не успешно.
Бенни затих, испуская дух.
Трассерная лента патронов, выпущенная с «узи», резко прорезала воздух, беспорядочно попадая в живые мишени.
Я прикрылся большим телом Фана, в которого раз за разом вмещались пули автомата.
Бартон палил без остановки, без конца меняя магазины с патронами.
Хотя Дейзи уже спряталась за кирпичной стеной туалета.
Наверно у нее кончились патроны 45-го.
Он подходил ближе, намериваясь расстрелять меня в упор.
Мертвое тяжелое тело Фана, не давало двигаться, в полной мере.
— Ну что, чаппи?! Как там оно? Ты готов встретить смерть?!
Презреть свою немощь, вот что главное сейчас.
Смерть подловит в самый не подходящий момент.
Так и здесь: Барт, приблизил дуло с глушителем, нажимая на спусковой крючок «узи».
Отдача у него, или у меня, как принимающего смерть?...
Пули прошивали насквозь развороченное тело Фана, впиваясь злыми огоньками уже в меня.
На экране телевизора запустился новый сюжет порно ролика: четыре игривые подружки лесбиянки, на вечеринке знакомятся с двумя мужчинами. Потом прямо на танцполе, две из них, чрезвычайно возбужденных, блондинка и шатенка, присаживаются на корточки перед парнями, вынимают мужские члены, принимают их в ротик, и начинают наперебой отсасывать.
На конкурс самых умелых губок: у кого член во рту быстрее кончит.
Стоявшие рядом подруги помогают, они подбадривают отсасывающих девушек, насаживая головку подруги поглубже на мужской член.
Затем знакомство переходит плавно в домашнюю постель, напоминая оргию, в стиле постмодернизма.
Вернулся бармен со склада, подволакивая шаркающую ногу, на его ладони покачивалась мерзлая упаковка наггетсов.
Еще к барной стойке, сжатой пружинкой, подскочил один щупленький паренёк, в куртке и в штанах, на два размера больше его самого.
Голову скрывал накинутый капюшон, на лице позировали мотоциклетные очки, он сидел немного порознь от остальной стаи парней.
А мужчина с аккуратными усиками, тот же постаревший Бартон, отвел руку Магды с 45-ым, встал из-за столика уставленными пустыми бутылками, отпихнул стул, и направлялся тоже сюда, шагая расслабленной походкой, к барной стойке.
Наверно я предчувствовал, как сейчас что-то произойдет, и оно, выработанное предчувствие, иногда выручавшее в сложные моменты, снова не подвело меня, заставляя собраться в один сжатый кулак.
Интересно, будет ли сегодня ласковый дождь, как тогда, в ту ночь...
Мои наблюдения за обстановкой, которая могла в любое мгновение измениться, перебил удивленный возглас Блада:
— Вик, Вик, да вот же она! А вот и мои любимые наггетсы!!
— Не понял, где она?!
— Да рядом. Возле, стойки, тот щупленький, в очках.
Отрывисто пролаял Блад.
Я перевел взгляд на паренька с упрятанной внешностью, к которому явно, по всей видимости, направлялся Бартон, а за ним двигалась Магда, на ходу доставая второй 45-ый, еще следом за ней повыскакивали с насиженных мест остальные члены банды, спешно заправляя стоявшие члены в ширинки.
— Эй fellow, как там тебя? Постой, надо потолковать, с тобой.
Развязным тоном, в котором чувствовалась угроза, обратился к нему Бартон. Парень замотал головой, что-то неслышно пробормотал, наверно ругательство.
А ко мне пришла мысль, простая и ясная: она оформилась в неизбежность, неизбежность нашей встречи, затем последующие за ней действия, с его, и с моей стороны. Хотя можно сказать, что это причинно-следственная связь,
судьба, участь, рок, или фатум.
Ты живешь дальше, после всего случившегося, чтобы неотвратимо встретиться с этой fate: чтобы ты ни делал, как бы ни дергался, как бы ни суетился, ни бежал, ни скрывался, это тебя все равно достанет, рано или поздно, хоть через сто лет. Наверно даже после смерти.
Магда резко остановилась, стоя на месте, она развела руки, устремляя заряженные 45-ые в разные стороны.
— Мне не нужны разборки здесь! Валите на улицу!
Предостерег криком бармен, всех посетителей, из-под прилавка вытащив помповый дробовик, на весу передергивая затвор, поочередно направляя ствол, с одной цели, на другую.
Напряжение в баре нарастало с каждым движением любого, кто посмел случайно пошевелиться.
Оно словно повисало в воздухе, растекалось в пространстве, как тягучий кисель, заставляя мгновения, замедлится в тысячу раз.
— Готовься! Прыгай вниз, по моей команде!
Мысленно прокричал псу.
— А мои наггетсы?!
— Да к черту их!
Тут Бартон расхохотался, шлепая ладонями по бедрам, его точно завела на всю катушку эта ковбойская сцена, подобная на театр, состоящий из одного актера. Он и был похож в ней на актера, в своей черной кожаной шапочке бини. Поэтому он картинно развел пустые руки, постепенно поворачиваясь по кругу:
— Джентльмены и леди, нам всем надо успокоиться. Выдохнуть, присесть, и выпить. Я угощаю! Мистер бармен, всем пива!
Бартон достал из кармана куртки никелированную фляжку, поднял ее над головой под радостный рев его стаи, скрутил колпачок с горлышка, делая большой глоток.
Парни из банды выстроились в нестройную очередь, на краю барной стойке, где бармен им стал им выдавать теплое баночное пиво по одной штуке, наверняка просроченное.
А переодетому парнишке, если верить Бладу, пришлось передвинуться ко мне ближе. Непроизвольно обернулся, чтобы не задерживать лишнее внимание на лже-парнишке.
Тут в мое лицо уставился Бартон, сверля черными прищуренными глазами, потом хищно улыбнувшись, предложил:
— Что стоишь один, скучаешь? Давай, угощайся, бери пиво тоже.
Пока я добрый.
— У меня еще есть.
Я кивнул на свой недопитый бокал с пивом.
— Ладно, живи.
Бартон отпил снова из фляжки, алчно причмокнул губами, сглатывая вкус алкоголя, переключаясь на парнишку, окликая его:
— Как тебя зовут, fellow? Повернись, невежливо задом ко мне стоять…
Процедил последние слова Бартон.
— Отстань от него, Барт!
Обращаюсь к нему.
Я не знаю, почему Бартон прицепился к лже-парнишке, может он все-таки переключился на мальчиков, кто его знает.
— Не лезь не в свое дело!
Зло шипит Бартон, поворачивая голову на меня, потом вновь на парнишку, делая шаг ближе к напряженной спине.
Он даже протянул руку, чтобы потрогать его за щуплое плечо, но тут же отдернул, будто что-то вспомнив важное, снова поворачиваясь на меня, тыча указательным пальцем в мою грудь:
— Слуушаай: а мы раньше не встречались с тобой?!
— Хорошая память, Большой Барт. А я тебя сразу узнал.
— Да кто ты такой, черт возьми?!
— Чаппи, с «доджем». Помнишь? Выпускной вечер, выбитый зуб, девчонку…
— Офигеть! Точно-точно! Даа, вот ведь было времечко…
Барт задумался на секунду, затем оживился:
— Но а чего ты теперь хочешь?! Разобраться со мной за ту целку?
Нет проблем!
Я отрицательно покачал головой.
— Зачем? Что было, то прошло. Не нужно лишней крови. Просто оставь этого парня в покое, он со мной, тоже.
— Ха! Ну ты даешь! Мальчиками интересуешься сейчас?
— Тебе какое дело, Барт. Отойди в сторону.
— Нее, так не пойдет, чаппи. Сначала я разберусь с ним по порядку.
Вот про тебя слышал, например, ты соло с собакой, еще знаю лично, причем оказывается давно. А вот его никогда еще не встречал. Пусть покажется, представиться обществу, кто он такой в жизни: соло, социк, педик, или еще кто-нибудь.
Блад спрыгнув на пол, жалобно проскулил:
— Вик, может не надо ввязываться? Он настроен очень серьезно. Оставь их. Уедем отсюда, с моими наггетсами.
Тут Барт сделал вторую попытку, дерганой рукой, обернуть парнишку за плечо. Но я не дал ему этого шанса: перехватывая его руку за запястье своей рукой. Так мы стояли некоторое время, он пытался вырвать руку из моего захвата, пожирая друг друга остервеневшими глазами.
Наконец, тряхнув его руку напоследок, отпустил ее.
Барт вытащил сигару, закурил, глядя снизу вверх из-за низкого роста, он почти не вырос, выпустил дым прямо мне в лицо.
— Так что будем делать, чаппи?
— Как всегда: встретимся возле туалета. Только на этот раз, один на один.
— Без свидетелей, или можно взять секундантов?
— Мне без разницы, как хочешь. Только этот паренек будет со мной, да и пёс тоже.
— Тогда я тоже беру одного, или двух, если ты не против.
— Не против, бери кого хочешь.
— Фан! Бенни! Хватит дрочить, вы пойдете со мной!
Проревел Бартон на всё помещение.
Две мужские фигуры встали, двинулись к нам, но сначала подоспела Магда, поигрывая двумя 45-ми в руках.
— Ты уверен? — обратилась она.
— Да мисс, только присмотри за этим сбродом.
Магда улыбнулась, поднесла 45-ый к губкам, вроде как сдувая дымок со ствола револьвера:
— Конечно присмотрю. Возвращайся потом живым, дружище.
Я допил пиво, взял наггетсы, подхватил лже-паренька под руку, насильно потащил его к выходу из бара, а Блад сам пошел впереди нас, виляя куцым хвостом, в предвкушении вкусного ужина.
Вечерний пряный воздух щекотал ноздри, летний пух от одуванчиков лез в глаза, высокая трава мочила ботинки росой.
Блад бежал сбоку не затоптанной тропы, иногда поднимая заднюю лапу.
А наггетсы по пути к туалету, закинул в корзину байка.
Спутник, или уже спутница, не противясь, шла позади меня.
Я оглянулся, из двери бара выходили три мужские фигуры.
— Этот пес умеет читать мысли, поэтому знаю, что ты chick.
Можешь не отпираться. Твоя проблема в том, что это понял, пока только я.
Поэтому отвечай, быстро и кратко.
— У тебя есть оружие? Умеешь стрелять?
— Да, есть «браунинг 22», — проговорила она тонким голоском, стягивая очки вниз к подбородку, блеснули ее синие глазищи, с огромными зрачками, на привлекательном личике.
Расширенные глаза, то ли от страха, то ли от возбуждения, искренне сообщали, что она очень соблазнительная.
— На чем сюда приехала?
— На скутере. Если что, меня зовут Дейзи.
— Понятно. Валим отсюда на моём байке, он двухместный.
А сначала стоишь, прикрываешь, от тех двоих.
— Зачем ты меня спасаешь? Что я тебе буду потом должна?
Воскликнула тихо Дейзи.
Я не знал, что ей ответить: правду, что тоже хочу ее жестко поиметь во все женские дырочки, пробывать помногу, и не по одному разу.
Или соврать, мол, просто хочу помочь, бедной девушке, попавшей в передрягу. Поэтому пришлось, немного обмануть девчонку в своих невинных ожиданиях от незнакомого мужчины.
— Ты тут ни при чем, у меня личные счеты, с этой бандой.
Так получилось сказать, что являлось тоже, отчасти правдой.
— На возьми, — передал ей украдкой мой проверенный 45-ый.
— А то много не настреляешь своей пукалкой.
В запасе имелся еще обрезанный дробовик 12 калибра, спрятанный под курткой.
Вот условленное место, площадка, посыпанная гравием, возле кирпичного строения туалета на четыре кабинки, по периметру расставлены несколько бочек: семь, или восемь.
Я проверил их, обходя по кругу; кое-какие были с песком, в них воткнуты потухшие факелы. Некоторые бочки закрыты крышками, некоторые уже пустыми, и ржавыми.
Когда скинул крышку с одной из них, в нос ударил запашок солярки, или керосина, правда, давно выдохшегося, но еще вполне годного для освещения. Собрал два факела, окунул их в бочку, чтобы они пропитались отработанным топливом.
Потом воткнул основание факелов в бочки с песком, поднес зажженную зажигалку. Огонь двух факелов стал разгонять вечернюю темноту.
— Бенни, помоги ему! — приказал здоровенному человеку, подошедший к месту, Бартон с двумя подручными.
Этот Бенни, оказался тем самым негром, который трахал тогда Долли в ночном клубе. Он тоже взял факел, намочил топливом, зажег, и установил на другом конце площадки.
Фан принялся разминаться в стиле карате: махать кулаками и ногами.
Барт хищно улыбался, покуривая сигару, глядя на мои действия, на Дейзи, спрятавшую лицо за натянутой повязкой, и на своих парней.
Тем временем, зажег еще два факела.
Стало светло, почти как днем, только он был красноватого цвета, как кровь.
Прогремел гром, почти где-то рядом, принялся накрапывать дождик.
— Чувак, ну ты даешь, всё как тогда! Вечер, дождь, туалет. Ха-ха-ха!
Расхохотался Бартон, отблески огня зловеще играли на лице, превращая его в усатую морду инфернального существа.
Великое, всегда оттеняется простым, поэтому бывают бессмертные демоны, ниспосланные свыше, переодетые в людей, или в девушку.
— Только не хватает девчонки, как тогда, — продолжил Барт.
— Или… вот ни хрена себе! Так значит, этот парень, и есть телка?!
Догадался всё-таки Барт.
— Я не телка! — гордо тут заявила Дейзи.
Она появилась в свете факела, скинула капюшон курточки с головы, сдернула повязку с лица, придерживая 45-ый, который казался слишком громадным, в ее тонких ручках.
Девчонка прицелилась в Барта, отщелкивая предохранитель.
— Охренеть!! Настоящая телочка! С натуральными дырками!
Она отсосёт у меня!! вместе с черным членом Бенни!
Проревел он, во весь голос, потрясая в руках карманным «Узи» с глушителем. Капли дождя, попадая в огонь факелов, мгновенно испаряясь, шипели как ядовитые змеи.
— Но на этот раз она тебе не достанется! Только через мой труп!
Воскликнул я, выставив ствол 45-го.
— Тогда тебе придется умереть. Ведь наша жизнь, та самая фабрика смерти, сравнимая с адом. Согласен, чаппи?!
— Нет, Бартон: жизнь состоит из парадоксов, изощренных откровений, и удивительных совпадений, порой с нулевым контактом.
— Хватит философских доктрин. Готовься!
— Фан, комон! Надери ему задницу!
Что ж, пора рассчитаться за выбитый зуб, двадцать лет назад.
Поэтому мой 45-ый отправился обратно, на место, в крепление наплечной кобуры.
Неуловимо быстрым движением, Фан перекатился на меня, выходя на дистанцию прямого удара.
Последовала ослепительная вспышка молнии, она прочертила сгущенное непрозрачное небо, с оглушительным громовым раскатом, похожим на выстрелы из револьвера.
Непроизвольно отшатнулся, мимо со свистом пролетел кулак Фана.
С тех пор он тоже ни чуть не изменился, только стал злее в сто раз, и мощным как горилла, в телосложение.
Он завалился набок, на этом поймал его: мой кулак, одетый в тактическую кожаную перчатку, ворвался в его рот, дробя его передние зубы.
Дейзи стреляла, почти без остановки, выпуская пулю за пулей, в обездвиженную фигуру Бенни, распростертую на краю площадки.
Она сначала ранила негра, он попытался сбежать, но не успешно.
Бенни затих, испуская дух.
Трассерная лента патронов, выпущенная с «узи», резко прорезала воздух, беспорядочно попадая в живые мишени.
Я прикрылся большим телом Фана, в которого раз за разом вмещались пули автомата.
Бартон палил без остановки, без конца меняя магазины с патронами.
Хотя Дейзи уже спряталась за кирпичной стеной туалета.
Наверно у нее кончились патроны 45-го.
Он подходил ближе, намериваясь расстрелять меня в упор.
Мертвое тяжелое тело Фана, не давало двигаться, в полной мере.
— Ну что, чаппи?! Как там оно? Ты готов встретить смерть?!
Презреть свою немощь, вот что главное сейчас.
Смерть подловит в самый не подходящий момент.
Так и здесь: Барт, приблизил дуло с глушителем, нажимая на спусковой крючок «узи».
Отдача у него, или у меня, как принимающего смерть?...
Пули прошивали насквозь развороченное тело Фана, впиваясь злыми огоньками уже в меня.
Уголок самовыражения
Ещё немножко по-надоедаю)
https://www.championat.com/olympic/arti ... cseti.html
https://kanobu.ru/articles/medalon-iz-v ... io-376607/
Как поётся_ не то чтобы не знаю рассказывать нельзя
https://www.championat.com/olympic/arti ... cseti.html
https://kanobu.ru/articles/medalon-iz-v ... io-376607/
Как поётся_ не то чтобы не знаю рассказывать нельзя
Уголок самовыражения
Приключение последнее.
Записи, из тетради одного искателя.
*
Наверно не имеет значения, где ты побывал, что видел, чем занимался.
Со смыслом, или просто так.
Важнее передать через себя, через написанные строчки, свои впечатления, какие врезались в память, ту оригинальную атмосферу, возможно другим людям.
Я не знаю.
С собой, в объемном туристическом рюкзаке, у меня лежит толстая тетрадь, она специальная, сделана для путешествий.
Поэтому по пути исканий, буду делать записи в ней, для себя.
Наверно, чтобы не забыть, окончательно, кто я еще, что нашел, а что потерял.
Время не остановить.
Оно идет и идет себе, по кругу солнцестояния.
Кто ты?
Постоянно спрашивает жизнь с меня, спрашивают проходящие люди на улицах.
Да кто я такой?
Спрашиваю сам себя.
Нет ответа. Сложно ответить по-настоящему.
Ведь моё имя не стало брендом, как у тех, кто выбился из заурядного строя.
Бродяга, надо с этим жить.
Только как, если есть границы и табу на всех материках и островах.
Нет, не так, хотя бы одним глазом увидеть настоящую жизнь, сам огромный Мир, а не впитывать впечатления с экрана телевизора.
Взобраться на Эверест, плевать, что там кислородное голодание, а потом наступает смерть. Лишь бы увидеть вживую красоты горными пиками пронзённого неба под тибетской крышей.
Но чудес не бывает, как итог: работы нет, дома нет, семьи нет, здоровья тоже нет.
Нет ничего. Что же тогда есть в остатке?
Когда ты касаешься пустоты, это не имеет значение.
Хорошо когда едешь куда-то очень далеко, кто-то дома тебя ждёт.
А если никто не ждёт, от слова совсем.
Наверно плохо. Что ж плохо, так плохо. Надо смириться.
Но разве это имеет значение, когда стоишь на перепутье всех дорог.
«Жить», что за выражение?
Есть два понятия: жажда жизни, когда человек цепляется за нить существования всеми способами.
Есть усталость от жизни, когда человек кончает с ней разными вариантами.
Не хочет жить и всё тут, что поделаешь с ним, разве в психбольницу лежит принудительная дорога.
Я видел и встречал на пути таких людей.
А неутраченная память, словно воскресший туман из мира мертвых, гнала и гнала по степи табун за табуном черных кобылиц мне в мозг воспоминания о самом начале путешествии.
Это было год назад.
Тогда удачно подзаработал немного денег.
Пришлось выложиться и пахать круглыми сутками на работе, но деньги этого стоили.
Меня потянуло в Африку, поэтому отправляюсь туда поздней осенью, чтобы попытаться найти ответы на несколько вопросов давно мучивших меня.
Путешествие не задалось с самого начала.
Билеты подорожали на глазах, деньги обесценивались, проблемы нарастали подобно грязному кому катящемуся под уклон сизифовой горы.
В общем кутерьма та ещё.
То нога отнимется ни с того ни сего, то на глазу вспыхнет глазной ячмень, то где-нибудь стрельнет невпопад и заболит до нервных судорог.
По сравнению с икотой и артериальным давлением, сущая мелочь в многострадальном теле.
Вроде не грешил, не материл соседей, не обижал никого, сам не обижался на злые шутки, милостыню подавал тем кто просил, перед отъездом, хоть несколько рублей, но всё-таки.
Под конец сборов обнаружился парень под дверью.
Юнец, что с него взять. Убежал из дома в поисках лучшей жизни.
Просил помощи у меня.
Я бы взял его с собой туда, вдвоем оно всяко веселее в дальней дороге.
Только как, а я не бог, чтобы его уменьшить и в карман спрятать, будто бездомного котёнка. Да своих проблем хватает.
Помощь ближнему своему, она такая: двойственная.
Дорога в ад вымощена благими намерениями.
Дал хлеб ему с колбасой.
Под утро он ушел, куда, не знаю.
Я дверь не открыл, мало ли что у него, неразумного.
Жестко, но мир жесток, люди достаточно жестоки по сути как звери, несмотря на все заверения блаженных экспертов.
Помнится, дело было в Крыму, где по слухам живут самые добрые люди на свете.
Я приехал на сломанном автобусе в незнакомый город у моря.
Ночь, темнота, ливень.
Кричу, стучусь во все двери, где развешено объявления »сдам жильё».
Ноль ответа и ноль внимания.
Да к черту нехорошие воспоминания, надо думать о будущем, или хотя бы о насущном.
Теперь пришла пора спускать ещё один плот надежды, в маленький океан дней, являвшийся моей жизнью.
Ты зачем летишь туда? Спрашивают.
Наверно так нужно, было и стало.
Африка, что может быть жарче, что можно себе представить.
Зачем? Арабика, отвечаю им.
Свобода. Там нет рабов. Там, они простые, как дети.
Кого-то избили, кого-то сбили, кто-то идёт домой после рабочего дня, кто-то стоит в закоулке магазина и просит милостыню, кто-то молится, кто-то кричит.
Большое видится через призму малого, или на расстоянии.
Но как это уложить в разуме.
Понять, как возможно, устроено.
Перелет за перелетом, часовые и климатические пояса следуют одни за одними.
Вместе со странами в них расположенными, попадая изо дня в ночь, переходя из лета в зиму, или наоборот.
Когда судьба сталкивает в одном месте, в тесном пространстве столь разных людей из множеств наций на планете.
В самолете, вместе со мной летели: арабы, французы, негры, немцы, китайцы, много других людей, различных по цвету кожи и вероисповеданию.
Рядом сидел китаец, с женой.
Он поделился со мной, своей порцией алкоголя, когда по салону с передвижного столика стали раздавать бесплатные напитки.
Наверно чувствуешь себя одним из олимпийских богов, когда выпиваешь парочку виски или коньяка. Они так же пили амброзию, или небесный нектар, потом смотрели на нас с высоты, бесстрастно наблюдая за нами.
Ведь так красиво смотреть сверху вниз.
Когда горы выглядят букашками, люди песчинками, мириады из мириад, составляя единый бархан.
Города видятся кальмарами, от уплощения в центре, тянутся в стороны щупальца дорог и шоссейных трасс.
Или как паучки, которые раскидывают паутинки, среди зеленых пастбищ.
Огромные портовые мегаполисы, словно смешные моллюски, корчащиеся на морском берегу.
Коричневая земля морщинится складками горных хребтов, взрезывается голубыми нитками рек, глядит черными пятнами больших озер и водохранилищ.
Такое также трудно уразуметь, как если это неотвратимость течения, где мы все куда-то плывем.
Непоколебимость судьбы, которая может в любой миг измениться.
Такова шутка мироздания.
Мир устроен с тонким юмором, подчас и горьким.
Он огромный и маленький, одновременно.
Понять это тоже непросто, как непреложные истины, что такое любовь или вера.
Если смысл странствий, это само путешествие.
Даже проделанное, без всякого смысла.
Снова такое чувство, будто стою на крыше перед выбором высоты.
Необратимость судьбы, как она есть.
Она идет впереди меня, ступая тяжелыми шагами, предвещавшая череду испытаний.
Она катится колесами шасси самолетов по взлетной колее.
Я тенью иду вслед за ней к призрачному гейту, едва открывшемуся проходу в иные миры.
Вот он, момент истины, самопознания себя и мира.
Человек должен выживать, как говорят некоторые.
Да никому он не должен.
Мы все идём, подстраиваемся к социуму, к миру, ползём через силу, грызём зубами, но всё равно двигаемся вперед.
1.
Из Марокко с любовью.
О да. Это будет незабываемое, невероятное приключение.
Но наверное, предчувствую я, самый сладкий момент окажется почему-то моим возвращением в первые минуты, когда открою дверь жилища.
Ступлю на порог дома, хоть и временного.
Я вижу в путешествие много горя, слёз, радостных улыбок светящихся искренним счастьем, пусть не обращённых в мою честь, но перепадало и мне, малую толику.
Страдания бытия и боль телесная, перемежалась с мучениями души.
Я вижу множество городов, больших и малых.
Встречаю много людей, плохих, так и хороших.
Смотрю на разные и странные вещи, творившиеся на другом конце света.
Роскошь и нищета соседствует рядом.
Как полная свобода и бесправное рабство, они ведь сподвижники друг друга.
Бьются часы, ломается цифровая техника, трескаются линзы очков и дисплеи смартфонов, оставляются личные вещи, навсегда теряется багаж в огромных аэропортах.
Но неважно, так должно было быть!
Или стать чем-то новым, отдаренным на сиюминутную потеху новым владельцам.
Ты отделываешься только малой кровью, жертвуешь материальными вещами, но не собой, чтобы потом отплёвываться от дрянной шелухи и мерзкой суеты бренного существования.
Когда-то, в далёкие времена, человек шёл по земле с копьем и мечом, с набёдренной повязкой, вместо паспорта у него было лишь знамя.
Флаг или штандарт на деревянной ветке или на древке, а то просто грязное полотнище, ржавое от пятен крови, развевающейся по ветру.
Вот весь паспортный контроль и визы.
Кусок тряпки заменял ему всё.
Наглядно показывая всем встречным в пути, куда он направляется, какому богу он служит. А сейчас приходиться постоянно носить с собой кусочек картона, именуемым паспортом.
Люди стали как пешки, можно сказать даже мельче, самых простых пешек, движимые более крупными фигурами.
Но речь не об этом, не об игре в шахматные партии, придуманной на жарком Востоке
Это о городе древней истории и урбанизации.
Городе, зла и добра, вечного противостояния.
Где духовное начало льется изо всех сотен минаретов.
Утренний звук молитв перекрывает гул взлетающих самолетов, что он кажется пожарным набатом, когда надо немедля вскочить с постели и что-то делать.
Пошлость и проституция. Ханжество и лесть.
Обман и воровство, не говоря уже о других криминальных пороках, наряду с добродетельствами также мирно существуют друг с другом.
Инь и янь, если это применимо так сказать к этому городу, наполненному своеобразной энергетикой.
Люди молятся, кто как и на что способен; они встают на колени на топчаны и коврики, кто-то шевелит губами от души, кто-то замаливает грехи в произнесенных быстрой речью текстов аята »всёпрощающего», а кто-то благодарит его нараспев.
Кто о чем просит, что желает, ведь аллах милосерден и так велик.
Это Марракеш.
Не Бомбей, не Пекин, не Лондон, не Нью-Йорк, этим всё сказано.
Каков он был, сейчас, будет в далёком будущем.
Марракеш, куда прилетел, встретил непривычным воздухом, атмосферой непрекращающегося лета, всем остальным антуражем, присущим большим городам.
Не хотел здесь надолго задерживаться, но покинуть его удалось только на следующий день.
Записи, из тетради одного искателя.
*
Наверно не имеет значения, где ты побывал, что видел, чем занимался.
Со смыслом, или просто так.
Важнее передать через себя, через написанные строчки, свои впечатления, какие врезались в память, ту оригинальную атмосферу, возможно другим людям.
Я не знаю.
С собой, в объемном туристическом рюкзаке, у меня лежит толстая тетрадь, она специальная, сделана для путешествий.
Поэтому по пути исканий, буду делать записи в ней, для себя.
Наверно, чтобы не забыть, окончательно, кто я еще, что нашел, а что потерял.
Время не остановить.
Оно идет и идет себе, по кругу солнцестояния.
Кто ты?
Постоянно спрашивает жизнь с меня, спрашивают проходящие люди на улицах.
Да кто я такой?
Спрашиваю сам себя.
Нет ответа. Сложно ответить по-настоящему.
Ведь моё имя не стало брендом, как у тех, кто выбился из заурядного строя.
Бродяга, надо с этим жить.
Только как, если есть границы и табу на всех материках и островах.
Нет, не так, хотя бы одним глазом увидеть настоящую жизнь, сам огромный Мир, а не впитывать впечатления с экрана телевизора.
Взобраться на Эверест, плевать, что там кислородное голодание, а потом наступает смерть. Лишь бы увидеть вживую красоты горными пиками пронзённого неба под тибетской крышей.
Но чудес не бывает, как итог: работы нет, дома нет, семьи нет, здоровья тоже нет.
Нет ничего. Что же тогда есть в остатке?
Когда ты касаешься пустоты, это не имеет значение.
Хорошо когда едешь куда-то очень далеко, кто-то дома тебя ждёт.
А если никто не ждёт, от слова совсем.
Наверно плохо. Что ж плохо, так плохо. Надо смириться.
Но разве это имеет значение, когда стоишь на перепутье всех дорог.
«Жить», что за выражение?
Есть два понятия: жажда жизни, когда человек цепляется за нить существования всеми способами.
Есть усталость от жизни, когда человек кончает с ней разными вариантами.
Не хочет жить и всё тут, что поделаешь с ним, разве в психбольницу лежит принудительная дорога.
Я видел и встречал на пути таких людей.
А неутраченная память, словно воскресший туман из мира мертвых, гнала и гнала по степи табун за табуном черных кобылиц мне в мозг воспоминания о самом начале путешествии.
Это было год назад.
Тогда удачно подзаработал немного денег.
Пришлось выложиться и пахать круглыми сутками на работе, но деньги этого стоили.
Меня потянуло в Африку, поэтому отправляюсь туда поздней осенью, чтобы попытаться найти ответы на несколько вопросов давно мучивших меня.
Путешествие не задалось с самого начала.
Билеты подорожали на глазах, деньги обесценивались, проблемы нарастали подобно грязному кому катящемуся под уклон сизифовой горы.
В общем кутерьма та ещё.
То нога отнимется ни с того ни сего, то на глазу вспыхнет глазной ячмень, то где-нибудь стрельнет невпопад и заболит до нервных судорог.
По сравнению с икотой и артериальным давлением, сущая мелочь в многострадальном теле.
Вроде не грешил, не материл соседей, не обижал никого, сам не обижался на злые шутки, милостыню подавал тем кто просил, перед отъездом, хоть несколько рублей, но всё-таки.
Под конец сборов обнаружился парень под дверью.
Юнец, что с него взять. Убежал из дома в поисках лучшей жизни.
Просил помощи у меня.
Я бы взял его с собой туда, вдвоем оно всяко веселее в дальней дороге.
Только как, а я не бог, чтобы его уменьшить и в карман спрятать, будто бездомного котёнка. Да своих проблем хватает.
Помощь ближнему своему, она такая: двойственная.
Дорога в ад вымощена благими намерениями.
Дал хлеб ему с колбасой.
Под утро он ушел, куда, не знаю.
Я дверь не открыл, мало ли что у него, неразумного.
Жестко, но мир жесток, люди достаточно жестоки по сути как звери, несмотря на все заверения блаженных экспертов.
Помнится, дело было в Крыму, где по слухам живут самые добрые люди на свете.
Я приехал на сломанном автобусе в незнакомый город у моря.
Ночь, темнота, ливень.
Кричу, стучусь во все двери, где развешено объявления »сдам жильё».
Ноль ответа и ноль внимания.
Да к черту нехорошие воспоминания, надо думать о будущем, или хотя бы о насущном.
Теперь пришла пора спускать ещё один плот надежды, в маленький океан дней, являвшийся моей жизнью.
Ты зачем летишь туда? Спрашивают.
Наверно так нужно, было и стало.
Африка, что может быть жарче, что можно себе представить.
Зачем? Арабика, отвечаю им.
Свобода. Там нет рабов. Там, они простые, как дети.
Кого-то избили, кого-то сбили, кто-то идёт домой после рабочего дня, кто-то стоит в закоулке магазина и просит милостыню, кто-то молится, кто-то кричит.
Большое видится через призму малого, или на расстоянии.
Но как это уложить в разуме.
Понять, как возможно, устроено.
Перелет за перелетом, часовые и климатические пояса следуют одни за одними.
Вместе со странами в них расположенными, попадая изо дня в ночь, переходя из лета в зиму, или наоборот.
Когда судьба сталкивает в одном месте, в тесном пространстве столь разных людей из множеств наций на планете.
В самолете, вместе со мной летели: арабы, французы, негры, немцы, китайцы, много других людей, различных по цвету кожи и вероисповеданию.
Рядом сидел китаец, с женой.
Он поделился со мной, своей порцией алкоголя, когда по салону с передвижного столика стали раздавать бесплатные напитки.
Наверно чувствуешь себя одним из олимпийских богов, когда выпиваешь парочку виски или коньяка. Они так же пили амброзию, или небесный нектар, потом смотрели на нас с высоты, бесстрастно наблюдая за нами.
Ведь так красиво смотреть сверху вниз.
Когда горы выглядят букашками, люди песчинками, мириады из мириад, составляя единый бархан.
Города видятся кальмарами, от уплощения в центре, тянутся в стороны щупальца дорог и шоссейных трасс.
Или как паучки, которые раскидывают паутинки, среди зеленых пастбищ.
Огромные портовые мегаполисы, словно смешные моллюски, корчащиеся на морском берегу.
Коричневая земля морщинится складками горных хребтов, взрезывается голубыми нитками рек, глядит черными пятнами больших озер и водохранилищ.
Такое также трудно уразуметь, как если это неотвратимость течения, где мы все куда-то плывем.
Непоколебимость судьбы, которая может в любой миг измениться.
Такова шутка мироздания.
Мир устроен с тонким юмором, подчас и горьким.
Он огромный и маленький, одновременно.
Понять это тоже непросто, как непреложные истины, что такое любовь или вера.
Если смысл странствий, это само путешествие.
Даже проделанное, без всякого смысла.
Снова такое чувство, будто стою на крыше перед выбором высоты.
Необратимость судьбы, как она есть.
Она идет впереди меня, ступая тяжелыми шагами, предвещавшая череду испытаний.
Она катится колесами шасси самолетов по взлетной колее.
Я тенью иду вслед за ней к призрачному гейту, едва открывшемуся проходу в иные миры.
Вот он, момент истины, самопознания себя и мира.
Человек должен выживать, как говорят некоторые.
Да никому он не должен.
Мы все идём, подстраиваемся к социуму, к миру, ползём через силу, грызём зубами, но всё равно двигаемся вперед.
1.
Из Марокко с любовью.
О да. Это будет незабываемое, невероятное приключение.
Но наверное, предчувствую я, самый сладкий момент окажется почему-то моим возвращением в первые минуты, когда открою дверь жилища.
Ступлю на порог дома, хоть и временного.
Я вижу в путешествие много горя, слёз, радостных улыбок светящихся искренним счастьем, пусть не обращённых в мою честь, но перепадало и мне, малую толику.
Страдания бытия и боль телесная, перемежалась с мучениями души.
Я вижу множество городов, больших и малых.
Встречаю много людей, плохих, так и хороших.
Смотрю на разные и странные вещи, творившиеся на другом конце света.
Роскошь и нищета соседствует рядом.
Как полная свобода и бесправное рабство, они ведь сподвижники друг друга.
Бьются часы, ломается цифровая техника, трескаются линзы очков и дисплеи смартфонов, оставляются личные вещи, навсегда теряется багаж в огромных аэропортах.
Но неважно, так должно было быть!
Или стать чем-то новым, отдаренным на сиюминутную потеху новым владельцам.
Ты отделываешься только малой кровью, жертвуешь материальными вещами, но не собой, чтобы потом отплёвываться от дрянной шелухи и мерзкой суеты бренного существования.
Когда-то, в далёкие времена, человек шёл по земле с копьем и мечом, с набёдренной повязкой, вместо паспорта у него было лишь знамя.
Флаг или штандарт на деревянной ветке или на древке, а то просто грязное полотнище, ржавое от пятен крови, развевающейся по ветру.
Вот весь паспортный контроль и визы.
Кусок тряпки заменял ему всё.
Наглядно показывая всем встречным в пути, куда он направляется, какому богу он служит. А сейчас приходиться постоянно носить с собой кусочек картона, именуемым паспортом.
Люди стали как пешки, можно сказать даже мельче, самых простых пешек, движимые более крупными фигурами.
Но речь не об этом, не об игре в шахматные партии, придуманной на жарком Востоке
Это о городе древней истории и урбанизации.
Городе, зла и добра, вечного противостояния.
Где духовное начало льется изо всех сотен минаретов.
Утренний звук молитв перекрывает гул взлетающих самолетов, что он кажется пожарным набатом, когда надо немедля вскочить с постели и что-то делать.
Пошлость и проституция. Ханжество и лесть.
Обман и воровство, не говоря уже о других криминальных пороках, наряду с добродетельствами также мирно существуют друг с другом.
Инь и янь, если это применимо так сказать к этому городу, наполненному своеобразной энергетикой.
Люди молятся, кто как и на что способен; они встают на колени на топчаны и коврики, кто-то шевелит губами от души, кто-то замаливает грехи в произнесенных быстрой речью текстов аята »всёпрощающего», а кто-то благодарит его нараспев.
Кто о чем просит, что желает, ведь аллах милосерден и так велик.
Это Марракеш.
Не Бомбей, не Пекин, не Лондон, не Нью-Йорк, этим всё сказано.
Каков он был, сейчас, будет в далёком будущем.
Марракеш, куда прилетел, встретил непривычным воздухом, атмосферой непрекращающегося лета, всем остальным антуражем, присущим большим городам.
Не хотел здесь надолго задерживаться, но покинуть его удалось только на следующий день.
Уголок самовыражения
Когда вышел из аэропорта на транспортные перроны, где находились трансфертные автобусы и такси отвозившие пассажиров, непонятный гомон, поистине летний зной, облепили меня словно мухи.
Стало жарко, зашел в тень под навес перрона, передохнуть и осмотреться, а главное, наметить цель на сегодня, на ближайшие дни.
Ведь план, как таковой у меня отсутствовал напрочь.
При первых взглядах на окружающую действительность, опьянение, алкогольное и новой жизнью, быстро проходило.
Жарко, я достал из рюкзака пакет сока, принялся жадно пить, закурил, намечая план действий, когда тебя тут никто не ждет.
Один за одним, стали подходить англоязычные таксисты, предлагая свои услуги.
— До центра, сколько будет стоить в долларах? — спрашиваю у них, ведь местной валюты дирхамов, нет еще у меня. Только доллары.
Кто-то просит двадцать, кто-то тридцать, или двадцать пять.
Один заломил пятьдесят долларов.
В пересчете, это пятьсот дирхам, то есть пять тысяч рублей.
Конечно, в стоимостях, слабо ориентировался, так примерно.
Из мануалов других путешественников знал: курс обмена, примерные цены на жильё и продукты. А вот на такси нет.
Но все равно, выглядело натуральной обдираловкой приезжего мечтателя.
Плюнул от злости, всех послал к шайтану, допил сок, перевел часы на местное время, взвалил рюкзак на плечи, включил навигатор, надел на глаза солнцезащитные очки, и пошел пешком по улицам, до самого центра.
В безлюдном пути по тротуарам, в желтых тонах городского пейзажа, среди пустынных площадей возле аэропорта, попадались мохнатые верблюды с погонщиками, рослые пальмы, и лиловые до синевы, негры. Они сидели на скамейках, лежали на ковриках вместе с семьей, или мочились в пожухлых кустах, состоящие из колючих кустарников, вроде саксаула.
Через два часа, хорошей ходьбы с грузом, я достиг примерного центра.
Там находились судя по карте навигатора, банки, где хотел обменять доллары, и ближайший автовокзал, в котором хотел купить билет на автобус, до какого-нибудь примечательного места.
Например до Феса, или в Шефшауэн, «голубого города».
Центром оказалась большая локация, с торговыми зданиями, которые отбрасывали тень на разогретый асфальт и брусчатку.
Парковая участок, сквер с фонтанами, скамейки, красноватая глиняная плитка.
Ведь с неба, этот город выглядит светло-красным пятном, будто он вылеплен полностью из глины.
Расположены кафе, рестораны, зоны отдыха.
Наступил почти вечер, поэтому банки стояли с закрытыми дверями.
Значит билет не купить сегодня, придется остаться здесь заночевать, прикинул в уме. Расположился за пустым столиком уличной кафешки, в рюкзаке находилась запасная бутылка минералки. Она была последней.
Достал, стал пить, обдумывая, что делать дальше, где искать ночлег.
Палатку ведь не поставишь на этой площади.
Нужна еда и питье, вместе с туалетом.
Еще полиция заберет в участок, как бездомного, или протестующего против королевской власти.
Приблизился официант, спросил у него:
— Фри вайфай?
— Да есть.
Он дал пароль, подключился к «букингу».
Нашел адрес хостела, или гостевого дома, под названием «Margane Saada».
Он находился недалеко, в нескольких километрах отсюда.
По бульвару Алаль Аль Фаси, возле кольцевой развязки.
Жилье в нем стоило совсем недорого, всего-то 70 дирхам за сутки.
Но как туда добраться?
Тут подошел один мужчина интеллигентной наружности, наверно вид у меня был немного потерянным.
Он вежливо поздоровался, присел за столик, предложил чем-то помочь, сидящему на виду у всех, отдыхающему туристу.
— Девочки, гашиш?
Конечно, мужчина оказался «смотрящим», за этой локацией.
Как мог, объяснил ему свою ситуацию; что у меня нет местных денег, хочу помыться с долгой дороги, покушать, переночевать.
Короче, нужно что-то такое, вроде недорогого хостела.
— О, хотель?! Ес, мистер.
— Ноу, ноу. Вот адрес этого места.
Я дал ему тетрадь, куда переписал подробный адрес, с названием района.
Он прочитал, кивнул.
— Окей мистер.
Рядом стояли машины, видимо стоянка для такси.
Он подошел к одной из них, стал говорить.
Махнул мне рукой, показывая, подойти к ним.
Я подхватил рюкзак, приблизился к машине.
— Он отвезет тебя, к этому месту.
— Сколько?
— Договоритесь, — ответил мужчина, похлопал меня по плечу.
— Окей, — забрасывая рюкзак на заднее сиденье.
— Шукран, — сказал ему напоследок.
Водитель, молодой араб, резко дал по газам, срываясь с места.
Ехали недолго, но какими-то запутанными улочками.
Остановились в одном месте, вроде гаражей, вместе с автомастерскими.
Выяснилось, что никто, ничего здесь не сдает.
Каких-нибудь отелей и хостелов поблизости не нашлось.
Поехали дальше.
Хотя до этого, спросил моего возчика по незнакомым районам:
— Сколько плата?
— Десять доларс, — на ломаном английском ответил он.
Я покопался в бумажнике, из мелочи есть только девять долларов, чтобы расплатиться без сдачи.
— Девять, — предъявил ему несколько черно-белых бумажек.
Он недовольно мотнул головой, вырывая из пальцев мои банкноты.
Перевозчик снова резко дал по газам.
Через пару минут он привез меня на какой-то пустырь.
— Финиш.
— А где? Что?
Я непонимающе осматривался по сторонам.
— Туда, туда! — араб нетерпеливо махнул рукой, показывая в сторону, где располагались неказистые строения, вроде бараков.
— Гоу, гоу!
Мол, выходи из тачки, вали из нее нахрен.
Пришлось выходить наружу, в полную неизвестность.
Таксист посигналил, умчался прочь, оставляя меня, посреди уличного гетто.
Было еще светло, но ведь скоро наступит ночь.
Вокруг меня уже начали шнырять мальчишки, прохаживаться местные парни, бандитского вида, словно акулы возле легкой добычи.
Ноги подкашивались, дрожало тело, от усталости.
Но деваться некуда, надо бы что-то делать.
Ускоренным шагом, я бросился оттуда, не разбирая дороги, куда глядели глаза.
Где еще светлели небеса, загорались уличные фонари на столбах, возле двухэтажного торгового центра.
Встречались разные люди, парочки из мужчин и женщин, некоторые из них весело спрашивали про «сову», глядя на мой измученный вид, как вытираю пот со лба.
— Да нормально, сава вам тоже.
Тут попались две девчонки, точнее две арабские девушки.
Обе черноволосые, черноглазые, но с белой кожей на лицах, видимо от того, что головки всегда повязаны материей, вроде шляпки.
Наверно ножки у них тоже белые, подумал, под длинными платьями.
Они курили, немного таясь от посторонних глаз.
Подошел к ним, поздоровался, спросил, где тут есть хостел.
— Голяк?!
Спросила одна из них, улыбаясь
— Голяк, — уныло ответил.
Эта девушка понимала еще разные языки: французский и английский.
Она задорно рассмеялась, поэтому решила мне помочь.
В который раз за день, объяснил ситуацию.
Девушки отвели меня к дому. Он был недалеко.
Подъезд с домофоном, два этажа вверх по лестнице, дверь в квартиру, которую открыла старуха. Меня пригласили пройти внутрь.
Квартира по планировке, как наши «хрущевкки».
Эта бабушка сдавала комнаты постояльцам, как выяснилось.
Показали комнату, я осмотрелся: диван, телевизор, интернет, душ, туалет.
На полах ковры, как и на стенах. Кухня с чайником и плитой.
Ничего шикарного, но пойдет.
Наконец, решил спросить цену за ночлег, девушка перевела старухе мой вопрос.
Бабушка заговорила по-арабски, получилось, что она хочет сдать эту комнату до утра, примерно за тридцать долларов.
Три тысячи рублей, прикинул в уме, за эту халупу, когда такое жилье, максимум стоит до двух тысяч.
Поэтому отрицательно покачал головой, взял рюкзак, вышел за дверь.
Потом на улицу. Девушки вышли тоже за мной.
Они проводили меня обратно, к торговому центру.
Там распрощались, девушки пожелали удачи, и ушли по своим делам.
Стемнело. Почти ночь.
Кое-как, разглядел одного мужчину в серой униформе, который находился возле «черных входов» торгового центра.
Он сидел на стульчике под навесом подсобки, покуривал, пил чай из стаканчика, поглядывал по сторонам. Может он сторож, или подсобный разнорабочий при маркетах, кто его знает.
Подошел к нему, поздоровался, на мое счастье он оказался англоязычным товарищем.
Поэтому спросил, где поблизости отель имеется.
Он немного проводил меня до дальнего угла, дальше показал рукой, желая удачи.
Мне оставалось только перейти одну улицу до цели, точнее до здания.
Этим зданием оказался гостиничный отель в шесть этажей, уже настоящий, в несколько «звезд». Его вывеска ярко горела в ночи, словно приглашая в гости усталого путника, исполняемого в моей роли.
Цена, — уже не имела значения.
Поэтому я зашел внутрь.
Стойка в холле, с девушкой и парнем в униформе. Ресепшен, называется.
— Доллары принимаете?
— Принимаем.
— Окей. Тогда оформляйте.
— Паспорт, плиз.
Мне подобрали маленький одноместный номер, за 45 долларов.
Но в стоимость входил сегодняшний ужин, на который еще успевал, и завтрак.
При внутренней столовой этого отеля.
Комфортная гостиница оказалась, что и говорить: лифт, кругом мрамор.
Номер как номер, для некурящих, на втором этаже, ванная комната с душевой кабиной. Кондиционер, телевизор, интернет.
А главное, — мягкая и просторная постель, со свежим бельем.
За пять минут принял душ, переоделся, правда, раскидывая вещи в беспорядке по комнате.
Но зато успевал на бесплатный ужин!
В ней кормили по принципу «шведского стола»: подходи с тарелкой, смотри, что осталось в кастрюлях, набирай сколько хочешь.
Садись за столик, и кушай.
Мне повезло, в поварских бачках, еще оставалась кой-какая еда.
Картофель, макароны, рис, овощные салаты, сдобренные мясной подливкой.
Чай, кофе, напиток вроде компота.
Ел, не разбирая вкуса блюд. Аппетита не было, из-за усталости.
Также не особо смотрел по сторонам, разглядывая обстановку и людей, которые еще находились в зале столовой.
Некоторые гуляки, праздные парочки, спускались из номеров, проходили через зал столовой и оказывались на открытой террасе, с баром.
Вроде там еще продавался отдельно алкоголь.
Как я понял, отель был европейского типа, поэтому заселяли его, почти все приезжие европейцы, которые любят отдых с арабским колоритом.
После ужина придя в номер, собрал вещи в кучу.
Сходил перекурить, на моем этаже был запасной выход на террасу, закрытый под решетку с замком. Но дым выходил на улицу вполне свободно.
Кондиционер не стал включать, после душа, да и ночью стало прохладно.
Потом смотрел телевизор, переключая каналы.
В нем кругом показывались одни негры.
В одном ТВ-шоу, чернокожий парень выступал на сцене: он пел, шутил, танцевал, разыгрывал клоунские сценки, делал пародии. В общем на все руки мастер.
Наконец, попал на какой-то фильм.
Под него, не заметил, как отрубился.
Хотя, успел раздеться до трусов.
Утро разбудило меня, пришлось вставать
Было где-то в восемь часов утра по ихнему, а по-нашему, уже полдень.
Принял душ, оделся, спустился на ресепшен пообщаться на тему, где тут можно обменять доллары. Посидел на мягком кресле, ожидая, время открытия столовой.
Поэтому вошел в столовую одним из первых посетителей, выбирая, из всего меню, а не из остатков, как вчера.
Было вроде мясного гуляша, пюре картофельное, еще что-то вкусное.
Еще десерт: булочки, печенья, пирожные, тортики.
Набирал блюда по два раза, насыщаясь по полной программе
Забрал несколько булочек в номер, покушать «на потом».
А ближайший банк находился от отеля в получасах ходьбы.
Когда пришел туда, он был еще закрыт.
За дверями топтался охранник.
Походил вокруг, изучил вывеску: банк работал, наверно как все банки в стране, с десяти утра до четырех часов дня.
Без обеда, без выходных, без праздников.
Кроме Рамадана, который длится почти месяц.
Наконец, банк открылся, охранник пропустил внутрь.
В нем пришлось заполнять декларацию, подписывать разные бумаги, причем на английском.
Семь потов сошло как в бане, хотя работал кондиционер.
Но зато обмен произошел по официальному курсу, десять дирхам с копейками, к одному доллару. Шучу, нет в этой стране копеек. Дирхам, есть дирхам, на меньшую сумму не делится. Если купить доллары в банке обратно, то выходило уже где-то от 11-13 дирхам, за один доллар.
Еще вычли комиссию, из общей суммы, которую мне выдали в кассе.
А в частных обменниках курс разный, зато без комиссии.
Купить дирхамы, то предложат восемь, или девять, за один доллар.
Если хочешь купить доллары, то готовь 15 дирхам, за один доллар.
В отель я вернулся, почти богачом, по местным меркам.
Собрал все вещи, сдал ключ от номера на ресепшене, оставил чаевые, заодно благодарственную запись в журнале, что мне понравилось посещение данного отеля.
Взамен выдали рекламный буклет, пожелали удачи.
А самое главное, подробно объяснили, как проехать до автовокзала.
Остановка находилась недалеко от отеля.
Через нее ездили автобусы, проходящие возле междугороднего автовокзала.
Спустя минуту прикатил и он, с искомым номером маршрута.
Автобус оказался несподручный и непривычный, я влез в него кое-как, также кое-как размещаясь с рюкзаком в свободном пространстве, которого получилось не так уж и много.
Все места заняты разными людьми, мне пришлось стоять, держась за непривычную ручку.
Осмотрелся, что делают остальные: входящие люди на остановках, брали билет у водителя.
Кто-то прикладывал карты к терминалам, прикрепленные к водительской кабине, кто-то кидал монеты в ящик, из него выползал билетик.
Монет у меня не было, только бумажные деньги, и крупные.
А мне нужна сдача. Что же делать?
Возле поручня стоял мужчина, явно европейской наружности.
— Тикет? — обратился к нему, показывая самую мелкую купюру, которая у меня нашлась.
— Драйвер, гоу, — посоветовал он, улыбаясь.
Только сделал пару шагов по указанному направлению, здорово тряхнуло, мой рюкзак сорвался с места, но тот мужчина вовремя подхватил его за лямку, чтобы он не покатился дальше по салону автобуса.
— Фенкью!
Поблагодарил его за оказанную помощь.
Направился снова к водителю.
На очередной остановке, он разменял купюру на мелочь, выдал билетик.
Получилось так, что проезд стоил два дирхама.
Не сравнить с ценами у местных таксистов в 50 дирхам.
На той остановке набился народ, наполняя салон почти до отказа.
Но мой рюкзак с вещами остался где-то там.
— Сорри плиз, сорри плиз, — говорил, аккуратно пробираясь через плотные тела.
Тот мужчина с оставленным рюкзаком, хвала аллаху, оказался на том же месте.
Мы разговорились, хотя в основном спрашивали друг друга.
— Треин?
— Скоро будет вокзал. Я скажу, где выходить.
— Фенкью.
— Воркер?
— Да. Офис энд маркет. Ты турист?
— Ес, фром рашен.
— Супер.
— Гуд лак! — пожелал он удачи, когда приблизилась моя остановка.
Выгрузился где-то, огляделся, ничего похожего на вокзал рядом не было.
Как же так?! обманул что ли.
Но тут вспомнил его слова, что надо от остановки пройти еще сколько-то.
Автобус не заезжает на сам вокзал.
Теперь понятно, не так все просто, включаем навигатор, пойдем туда.
Локацию остановки составляли улицы, но транспортное движение на них отсутствовало.
Потому что они были сплошь заставлены прилавками, лотками, передвижными ларьками, машинами с товарами. Вообщем уличный базар и рынок, под открытым небом, на протяжении всех улиц, ведущих к вокзалу.
Ко мне приставали попрошайки, донимали ходячие торговцы, навязывая что-то купить.
За мной бежал два квартала по пятам, один из них, предлагая приобрести то ли золотые часы, то ли фирменные очки, болтающиеся на рейках.
— Мистер, мистер, гуд прайс, — кричал он мне вслед.
— Да отвяжись ты, к такой-то матери! — бросаю ему на русском, больше не оборачиваясь.
Конечно, я знал некоторые распространенные матерные слова и выражения по-арабски;
Отвали, — ялла, конец, — халас, пошел к черту, — я хабара аббет.
Но они вылетели у меня в тот момент из головы.
С трудом отвязавшись от торговца, вылетел на знакомую локацию вокзала.
Вот фонтан, вон то самое кафе, это что-то архитектурное на площади, там парк, торговые центры, а вот там вроде автовокзал. И устремился в выбранном направлении.
Вокзал оказался невысоким двухэтажным зданием.
Правда выглядел чистеньким, снаружи покрашенным в белые, розовые, красные тона.
Прошел шлагбаумы, оградки, зашел внутрь. Входные двери отсутствовали.
Ага, здесь вроде кассы, в небольшом зале.
Скинул рюкзак на скамью, встал в очередь из трех человек, в одну из двух касс.
Раздумывая, куда же поехать, какую сторону выбрать.
Очередь рассосалась, я остался один возле окна кассы, с мужчиной кассиром внутри.
— Мархаба, — поздоровался.
— Мархаба.
— Куда поедут автобусы?
— Сувейра. Через сорок минут.
— А это где?
— Океан, море, — ответил кассир, зажмуривая глаза от удовольствия.
— А что еще есть?
— Загора. Через тридцать минут.
— А там что?
— Пустыня, Сахара, — со значением произнес мужчина араб.
— Понятно. Шукран.
Я отошел от кассы, стал думать: море, или пустыня, что же мне выбрать?
Почему-то в голове представилась вода, бескрайняя, и огромная.
Снова отстоял очередь в два человека, пока решение окончательно созревало.
— Дайте мне плиз билет в Сувейру. На море хочу.
— Окей мистер. С вас 120 дирхам.
— Кваэйс.
Отдал в кассу деньги, кассир пощелкал, посчитал, затем протянул мне билет и сдачу.
Билет был картонкой, похож на визитную карточку, только поменьше.
Кстати, жд билеты, тоже такого же образца.
А железнодорожный вокзал находился почти рядом, с этим автовокзалом.
Еще билеты на поезде стоят дешевле автобусных, оказывается.
— Гуд лак, мистер. Отправление через двадцать минут.
— Спасибо.
Я пошатался по вокзалу, убивая оставшееся время, сходил в туалет, в служебный, он там был на втором этаже, где всякие офисные кабинеты.
Туалет по-арабски, как и бани, — «хаман». А спросить: где туалет?
Будет: файн ал хаман.
Зашел в кафе при вокзале, присмотреться, что да как в нем.
— Бикам хата? Сколько стоит?
Зашел на другую сторону здания: там были рельсы, железнодорожные развязки.
Вдали виднелись поезда, значит там находится сам жд вокзал.
Заглянул в зону курения, заодно выкурил сигарету.
В специально отведенном месте.
Вот подъехал автобус к обозначенной платформе под загрузку пассажиров.
С табличкой: Марракеш — Загора. Он поедет в пустыню, но нам пока туда не надо.
Люди стали не торопясь грузить чемоданы, баулы, большие сумки в багажный отсек, расположенный внизу автобуса.
Присматривал за этим сам водитель, заодно проверяя отдельный билет на багаж.
А укладывал вещи, его юркий помощник.
Тут подкатил мой автобус.
Пребывая в самом радужном настроении, подошел к нему.
Да, все верно: Марракеш — Эс-Сувейра.
Подоспели другие люди.
Помощник этого водителя открыл багажный отсек.
Вот черт!! Я вспомнил что у меня тоже есть, оказывается багаж.
Я бросился обратно к кассам. Там уже люди набрались.
Пришлось снова отстоять очередь, только к другому кассиру.
— Багаж! Багаж тикет! — кричу в запале, показывая ей основной билет, и свой рюкзак.
Кассирша, женщина, улыбнулась.
— Шесть дирхам.
— Только побыстрее, плиз. Такхара вахда лав самахт. Один билетик, плиз!
Я отсчитал нужные деньги, а мне выдали две бумажки с буквами и цифрами: одна липучая, одна простая.
— Гуд лак, мистер.
— Шукран.
Поблагодарил женщину, подхватил рюкзак, побежал к автобусу.
Хотя можно было не бежать, он еще стоял минут десять.
Липучую бумажку, помощник налепил на мой рюкзак, после затолкал его внутрь автобусного чрева. А простую, нужно носить с пассажирским билетом.
Его показал водителю, он посмотрел, одобрительно кивнул, пропустил в салон.
Поднялся по ступенькам на высоту.
Теперь только осталось найти свое место, указанное в билете.
С помощью других, так сказать, туристов, которые подсказали где его искать, наконец, уселся в мягкое кресло, возле окна, со шторкой от солнечного света.
Можно отправляться в дорогу. Предстояло ехать больше шести часов.
Салон заполнился почти полностью, разными пассажирами.
Двери закрылись, водитель завел мотор, автобус мягко тронулся с места.
Шлагбаум прощально поднялся к верху: всем счастливого пути.
Автобус в ответ посигналил: я еще вернусь.
Стало жарко, зашел в тень под навес перрона, передохнуть и осмотреться, а главное, наметить цель на сегодня, на ближайшие дни.
Ведь план, как таковой у меня отсутствовал напрочь.
При первых взглядах на окружающую действительность, опьянение, алкогольное и новой жизнью, быстро проходило.
Жарко, я достал из рюкзака пакет сока, принялся жадно пить, закурил, намечая план действий, когда тебя тут никто не ждет.
Один за одним, стали подходить англоязычные таксисты, предлагая свои услуги.
— До центра, сколько будет стоить в долларах? — спрашиваю у них, ведь местной валюты дирхамов, нет еще у меня. Только доллары.
Кто-то просит двадцать, кто-то тридцать, или двадцать пять.
Один заломил пятьдесят долларов.
В пересчете, это пятьсот дирхам, то есть пять тысяч рублей.
Конечно, в стоимостях, слабо ориентировался, так примерно.
Из мануалов других путешественников знал: курс обмена, примерные цены на жильё и продукты. А вот на такси нет.
Но все равно, выглядело натуральной обдираловкой приезжего мечтателя.
Плюнул от злости, всех послал к шайтану, допил сок, перевел часы на местное время, взвалил рюкзак на плечи, включил навигатор, надел на глаза солнцезащитные очки, и пошел пешком по улицам, до самого центра.
В безлюдном пути по тротуарам, в желтых тонах городского пейзажа, среди пустынных площадей возле аэропорта, попадались мохнатые верблюды с погонщиками, рослые пальмы, и лиловые до синевы, негры. Они сидели на скамейках, лежали на ковриках вместе с семьей, или мочились в пожухлых кустах, состоящие из колючих кустарников, вроде саксаула.
Через два часа, хорошей ходьбы с грузом, я достиг примерного центра.
Там находились судя по карте навигатора, банки, где хотел обменять доллары, и ближайший автовокзал, в котором хотел купить билет на автобус, до какого-нибудь примечательного места.
Например до Феса, или в Шефшауэн, «голубого города».
Центром оказалась большая локация, с торговыми зданиями, которые отбрасывали тень на разогретый асфальт и брусчатку.
Парковая участок, сквер с фонтанами, скамейки, красноватая глиняная плитка.
Ведь с неба, этот город выглядит светло-красным пятном, будто он вылеплен полностью из глины.
Расположены кафе, рестораны, зоны отдыха.
Наступил почти вечер, поэтому банки стояли с закрытыми дверями.
Значит билет не купить сегодня, придется остаться здесь заночевать, прикинул в уме. Расположился за пустым столиком уличной кафешки, в рюкзаке находилась запасная бутылка минералки. Она была последней.
Достал, стал пить, обдумывая, что делать дальше, где искать ночлег.
Палатку ведь не поставишь на этой площади.
Нужна еда и питье, вместе с туалетом.
Еще полиция заберет в участок, как бездомного, или протестующего против королевской власти.
Приблизился официант, спросил у него:
— Фри вайфай?
— Да есть.
Он дал пароль, подключился к «букингу».
Нашел адрес хостела, или гостевого дома, под названием «Margane Saada».
Он находился недалеко, в нескольких километрах отсюда.
По бульвару Алаль Аль Фаси, возле кольцевой развязки.
Жилье в нем стоило совсем недорого, всего-то 70 дирхам за сутки.
Но как туда добраться?
Тут подошел один мужчина интеллигентной наружности, наверно вид у меня был немного потерянным.
Он вежливо поздоровался, присел за столик, предложил чем-то помочь, сидящему на виду у всех, отдыхающему туристу.
— Девочки, гашиш?
Конечно, мужчина оказался «смотрящим», за этой локацией.
Как мог, объяснил ему свою ситуацию; что у меня нет местных денег, хочу помыться с долгой дороги, покушать, переночевать.
Короче, нужно что-то такое, вроде недорогого хостела.
— О, хотель?! Ес, мистер.
— Ноу, ноу. Вот адрес этого места.
Я дал ему тетрадь, куда переписал подробный адрес, с названием района.
Он прочитал, кивнул.
— Окей мистер.
Рядом стояли машины, видимо стоянка для такси.
Он подошел к одной из них, стал говорить.
Махнул мне рукой, показывая, подойти к ним.
Я подхватил рюкзак, приблизился к машине.
— Он отвезет тебя, к этому месту.
— Сколько?
— Договоритесь, — ответил мужчина, похлопал меня по плечу.
— Окей, — забрасывая рюкзак на заднее сиденье.
— Шукран, — сказал ему напоследок.
Водитель, молодой араб, резко дал по газам, срываясь с места.
Ехали недолго, но какими-то запутанными улочками.
Остановились в одном месте, вроде гаражей, вместе с автомастерскими.
Выяснилось, что никто, ничего здесь не сдает.
Каких-нибудь отелей и хостелов поблизости не нашлось.
Поехали дальше.
Хотя до этого, спросил моего возчика по незнакомым районам:
— Сколько плата?
— Десять доларс, — на ломаном английском ответил он.
Я покопался в бумажнике, из мелочи есть только девять долларов, чтобы расплатиться без сдачи.
— Девять, — предъявил ему несколько черно-белых бумажек.
Он недовольно мотнул головой, вырывая из пальцев мои банкноты.
Перевозчик снова резко дал по газам.
Через пару минут он привез меня на какой-то пустырь.
— Финиш.
— А где? Что?
Я непонимающе осматривался по сторонам.
— Туда, туда! — араб нетерпеливо махнул рукой, показывая в сторону, где располагались неказистые строения, вроде бараков.
— Гоу, гоу!
Мол, выходи из тачки, вали из нее нахрен.
Пришлось выходить наружу, в полную неизвестность.
Таксист посигналил, умчался прочь, оставляя меня, посреди уличного гетто.
Было еще светло, но ведь скоро наступит ночь.
Вокруг меня уже начали шнырять мальчишки, прохаживаться местные парни, бандитского вида, словно акулы возле легкой добычи.
Ноги подкашивались, дрожало тело, от усталости.
Но деваться некуда, надо бы что-то делать.
Ускоренным шагом, я бросился оттуда, не разбирая дороги, куда глядели глаза.
Где еще светлели небеса, загорались уличные фонари на столбах, возле двухэтажного торгового центра.
Встречались разные люди, парочки из мужчин и женщин, некоторые из них весело спрашивали про «сову», глядя на мой измученный вид, как вытираю пот со лба.
— Да нормально, сава вам тоже.
Тут попались две девчонки, точнее две арабские девушки.
Обе черноволосые, черноглазые, но с белой кожей на лицах, видимо от того, что головки всегда повязаны материей, вроде шляпки.
Наверно ножки у них тоже белые, подумал, под длинными платьями.
Они курили, немного таясь от посторонних глаз.
Подошел к ним, поздоровался, спросил, где тут есть хостел.
— Голяк?!
Спросила одна из них, улыбаясь
— Голяк, — уныло ответил.
Эта девушка понимала еще разные языки: французский и английский.
Она задорно рассмеялась, поэтому решила мне помочь.
В который раз за день, объяснил ситуацию.
Девушки отвели меня к дому. Он был недалеко.
Подъезд с домофоном, два этажа вверх по лестнице, дверь в квартиру, которую открыла старуха. Меня пригласили пройти внутрь.
Квартира по планировке, как наши «хрущевкки».
Эта бабушка сдавала комнаты постояльцам, как выяснилось.
Показали комнату, я осмотрелся: диван, телевизор, интернет, душ, туалет.
На полах ковры, как и на стенах. Кухня с чайником и плитой.
Ничего шикарного, но пойдет.
Наконец, решил спросить цену за ночлег, девушка перевела старухе мой вопрос.
Бабушка заговорила по-арабски, получилось, что она хочет сдать эту комнату до утра, примерно за тридцать долларов.
Три тысячи рублей, прикинул в уме, за эту халупу, когда такое жилье, максимум стоит до двух тысяч.
Поэтому отрицательно покачал головой, взял рюкзак, вышел за дверь.
Потом на улицу. Девушки вышли тоже за мной.
Они проводили меня обратно, к торговому центру.
Там распрощались, девушки пожелали удачи, и ушли по своим делам.
Стемнело. Почти ночь.
Кое-как, разглядел одного мужчину в серой униформе, который находился возле «черных входов» торгового центра.
Он сидел на стульчике под навесом подсобки, покуривал, пил чай из стаканчика, поглядывал по сторонам. Может он сторож, или подсобный разнорабочий при маркетах, кто его знает.
Подошел к нему, поздоровался, на мое счастье он оказался англоязычным товарищем.
Поэтому спросил, где поблизости отель имеется.
Он немного проводил меня до дальнего угла, дальше показал рукой, желая удачи.
Мне оставалось только перейти одну улицу до цели, точнее до здания.
Этим зданием оказался гостиничный отель в шесть этажей, уже настоящий, в несколько «звезд». Его вывеска ярко горела в ночи, словно приглашая в гости усталого путника, исполняемого в моей роли.
Цена, — уже не имела значения.
Поэтому я зашел внутрь.
Стойка в холле, с девушкой и парнем в униформе. Ресепшен, называется.
— Доллары принимаете?
— Принимаем.
— Окей. Тогда оформляйте.
— Паспорт, плиз.
Мне подобрали маленький одноместный номер, за 45 долларов.
Но в стоимость входил сегодняшний ужин, на который еще успевал, и завтрак.
При внутренней столовой этого отеля.
Комфортная гостиница оказалась, что и говорить: лифт, кругом мрамор.
Номер как номер, для некурящих, на втором этаже, ванная комната с душевой кабиной. Кондиционер, телевизор, интернет.
А главное, — мягкая и просторная постель, со свежим бельем.
За пять минут принял душ, переоделся, правда, раскидывая вещи в беспорядке по комнате.
Но зато успевал на бесплатный ужин!
В ней кормили по принципу «шведского стола»: подходи с тарелкой, смотри, что осталось в кастрюлях, набирай сколько хочешь.
Садись за столик, и кушай.
Мне повезло, в поварских бачках, еще оставалась кой-какая еда.
Картофель, макароны, рис, овощные салаты, сдобренные мясной подливкой.
Чай, кофе, напиток вроде компота.
Ел, не разбирая вкуса блюд. Аппетита не было, из-за усталости.
Также не особо смотрел по сторонам, разглядывая обстановку и людей, которые еще находились в зале столовой.
Некоторые гуляки, праздные парочки, спускались из номеров, проходили через зал столовой и оказывались на открытой террасе, с баром.
Вроде там еще продавался отдельно алкоголь.
Как я понял, отель был европейского типа, поэтому заселяли его, почти все приезжие европейцы, которые любят отдых с арабским колоритом.
После ужина придя в номер, собрал вещи в кучу.
Сходил перекурить, на моем этаже был запасной выход на террасу, закрытый под решетку с замком. Но дым выходил на улицу вполне свободно.
Кондиционер не стал включать, после душа, да и ночью стало прохладно.
Потом смотрел телевизор, переключая каналы.
В нем кругом показывались одни негры.
В одном ТВ-шоу, чернокожий парень выступал на сцене: он пел, шутил, танцевал, разыгрывал клоунские сценки, делал пародии. В общем на все руки мастер.
Наконец, попал на какой-то фильм.
Под него, не заметил, как отрубился.
Хотя, успел раздеться до трусов.
Утро разбудило меня, пришлось вставать
Было где-то в восемь часов утра по ихнему, а по-нашему, уже полдень.
Принял душ, оделся, спустился на ресепшен пообщаться на тему, где тут можно обменять доллары. Посидел на мягком кресле, ожидая, время открытия столовой.
Поэтому вошел в столовую одним из первых посетителей, выбирая, из всего меню, а не из остатков, как вчера.
Было вроде мясного гуляша, пюре картофельное, еще что-то вкусное.
Еще десерт: булочки, печенья, пирожные, тортики.
Набирал блюда по два раза, насыщаясь по полной программе
Забрал несколько булочек в номер, покушать «на потом».
А ближайший банк находился от отеля в получасах ходьбы.
Когда пришел туда, он был еще закрыт.
За дверями топтался охранник.
Походил вокруг, изучил вывеску: банк работал, наверно как все банки в стране, с десяти утра до четырех часов дня.
Без обеда, без выходных, без праздников.
Кроме Рамадана, который длится почти месяц.
Наконец, банк открылся, охранник пропустил внутрь.
В нем пришлось заполнять декларацию, подписывать разные бумаги, причем на английском.
Семь потов сошло как в бане, хотя работал кондиционер.
Но зато обмен произошел по официальному курсу, десять дирхам с копейками, к одному доллару. Шучу, нет в этой стране копеек. Дирхам, есть дирхам, на меньшую сумму не делится. Если купить доллары в банке обратно, то выходило уже где-то от 11-13 дирхам, за один доллар.
Еще вычли комиссию, из общей суммы, которую мне выдали в кассе.
А в частных обменниках курс разный, зато без комиссии.
Купить дирхамы, то предложат восемь, или девять, за один доллар.
Если хочешь купить доллары, то готовь 15 дирхам, за один доллар.
В отель я вернулся, почти богачом, по местным меркам.
Собрал все вещи, сдал ключ от номера на ресепшене, оставил чаевые, заодно благодарственную запись в журнале, что мне понравилось посещение данного отеля.
Взамен выдали рекламный буклет, пожелали удачи.
А самое главное, подробно объяснили, как проехать до автовокзала.
Остановка находилась недалеко от отеля.
Через нее ездили автобусы, проходящие возле междугороднего автовокзала.
Спустя минуту прикатил и он, с искомым номером маршрута.
Автобус оказался несподручный и непривычный, я влез в него кое-как, также кое-как размещаясь с рюкзаком в свободном пространстве, которого получилось не так уж и много.
Все места заняты разными людьми, мне пришлось стоять, держась за непривычную ручку.
Осмотрелся, что делают остальные: входящие люди на остановках, брали билет у водителя.
Кто-то прикладывал карты к терминалам, прикрепленные к водительской кабине, кто-то кидал монеты в ящик, из него выползал билетик.
Монет у меня не было, только бумажные деньги, и крупные.
А мне нужна сдача. Что же делать?
Возле поручня стоял мужчина, явно европейской наружности.
— Тикет? — обратился к нему, показывая самую мелкую купюру, которая у меня нашлась.
— Драйвер, гоу, — посоветовал он, улыбаясь.
Только сделал пару шагов по указанному направлению, здорово тряхнуло, мой рюкзак сорвался с места, но тот мужчина вовремя подхватил его за лямку, чтобы он не покатился дальше по салону автобуса.
— Фенкью!
Поблагодарил его за оказанную помощь.
Направился снова к водителю.
На очередной остановке, он разменял купюру на мелочь, выдал билетик.
Получилось так, что проезд стоил два дирхама.
Не сравнить с ценами у местных таксистов в 50 дирхам.
На той остановке набился народ, наполняя салон почти до отказа.
Но мой рюкзак с вещами остался где-то там.
— Сорри плиз, сорри плиз, — говорил, аккуратно пробираясь через плотные тела.
Тот мужчина с оставленным рюкзаком, хвала аллаху, оказался на том же месте.
Мы разговорились, хотя в основном спрашивали друг друга.
— Треин?
— Скоро будет вокзал. Я скажу, где выходить.
— Фенкью.
— Воркер?
— Да. Офис энд маркет. Ты турист?
— Ес, фром рашен.
— Супер.
— Гуд лак! — пожелал он удачи, когда приблизилась моя остановка.
Выгрузился где-то, огляделся, ничего похожего на вокзал рядом не было.
Как же так?! обманул что ли.
Но тут вспомнил его слова, что надо от остановки пройти еще сколько-то.
Автобус не заезжает на сам вокзал.
Теперь понятно, не так все просто, включаем навигатор, пойдем туда.
Локацию остановки составляли улицы, но транспортное движение на них отсутствовало.
Потому что они были сплошь заставлены прилавками, лотками, передвижными ларьками, машинами с товарами. Вообщем уличный базар и рынок, под открытым небом, на протяжении всех улиц, ведущих к вокзалу.
Ко мне приставали попрошайки, донимали ходячие торговцы, навязывая что-то купить.
За мной бежал два квартала по пятам, один из них, предлагая приобрести то ли золотые часы, то ли фирменные очки, болтающиеся на рейках.
— Мистер, мистер, гуд прайс, — кричал он мне вслед.
— Да отвяжись ты, к такой-то матери! — бросаю ему на русском, больше не оборачиваясь.
Конечно, я знал некоторые распространенные матерные слова и выражения по-арабски;
Отвали, — ялла, конец, — халас, пошел к черту, — я хабара аббет.
Но они вылетели у меня в тот момент из головы.
С трудом отвязавшись от торговца, вылетел на знакомую локацию вокзала.
Вот фонтан, вон то самое кафе, это что-то архитектурное на площади, там парк, торговые центры, а вот там вроде автовокзал. И устремился в выбранном направлении.
Вокзал оказался невысоким двухэтажным зданием.
Правда выглядел чистеньким, снаружи покрашенным в белые, розовые, красные тона.
Прошел шлагбаумы, оградки, зашел внутрь. Входные двери отсутствовали.
Ага, здесь вроде кассы, в небольшом зале.
Скинул рюкзак на скамью, встал в очередь из трех человек, в одну из двух касс.
Раздумывая, куда же поехать, какую сторону выбрать.
Очередь рассосалась, я остался один возле окна кассы, с мужчиной кассиром внутри.
— Мархаба, — поздоровался.
— Мархаба.
— Куда поедут автобусы?
— Сувейра. Через сорок минут.
— А это где?
— Океан, море, — ответил кассир, зажмуривая глаза от удовольствия.
— А что еще есть?
— Загора. Через тридцать минут.
— А там что?
— Пустыня, Сахара, — со значением произнес мужчина араб.
— Понятно. Шукран.
Я отошел от кассы, стал думать: море, или пустыня, что же мне выбрать?
Почему-то в голове представилась вода, бескрайняя, и огромная.
Снова отстоял очередь в два человека, пока решение окончательно созревало.
— Дайте мне плиз билет в Сувейру. На море хочу.
— Окей мистер. С вас 120 дирхам.
— Кваэйс.
Отдал в кассу деньги, кассир пощелкал, посчитал, затем протянул мне билет и сдачу.
Билет был картонкой, похож на визитную карточку, только поменьше.
Кстати, жд билеты, тоже такого же образца.
А железнодорожный вокзал находился почти рядом, с этим автовокзалом.
Еще билеты на поезде стоят дешевле автобусных, оказывается.
— Гуд лак, мистер. Отправление через двадцать минут.
— Спасибо.
Я пошатался по вокзалу, убивая оставшееся время, сходил в туалет, в служебный, он там был на втором этаже, где всякие офисные кабинеты.
Туалет по-арабски, как и бани, — «хаман». А спросить: где туалет?
Будет: файн ал хаман.
Зашел в кафе при вокзале, присмотреться, что да как в нем.
— Бикам хата? Сколько стоит?
Зашел на другую сторону здания: там были рельсы, железнодорожные развязки.
Вдали виднелись поезда, значит там находится сам жд вокзал.
Заглянул в зону курения, заодно выкурил сигарету.
В специально отведенном месте.
Вот подъехал автобус к обозначенной платформе под загрузку пассажиров.
С табличкой: Марракеш — Загора. Он поедет в пустыню, но нам пока туда не надо.
Люди стали не торопясь грузить чемоданы, баулы, большие сумки в багажный отсек, расположенный внизу автобуса.
Присматривал за этим сам водитель, заодно проверяя отдельный билет на багаж.
А укладывал вещи, его юркий помощник.
Тут подкатил мой автобус.
Пребывая в самом радужном настроении, подошел к нему.
Да, все верно: Марракеш — Эс-Сувейра.
Подоспели другие люди.
Помощник этого водителя открыл багажный отсек.
Вот черт!! Я вспомнил что у меня тоже есть, оказывается багаж.
Я бросился обратно к кассам. Там уже люди набрались.
Пришлось снова отстоять очередь, только к другому кассиру.
— Багаж! Багаж тикет! — кричу в запале, показывая ей основной билет, и свой рюкзак.
Кассирша, женщина, улыбнулась.
— Шесть дирхам.
— Только побыстрее, плиз. Такхара вахда лав самахт. Один билетик, плиз!
Я отсчитал нужные деньги, а мне выдали две бумажки с буквами и цифрами: одна липучая, одна простая.
— Гуд лак, мистер.
— Шукран.
Поблагодарил женщину, подхватил рюкзак, побежал к автобусу.
Хотя можно было не бежать, он еще стоял минут десять.
Липучую бумажку, помощник налепил на мой рюкзак, после затолкал его внутрь автобусного чрева. А простую, нужно носить с пассажирским билетом.
Его показал водителю, он посмотрел, одобрительно кивнул, пропустил в салон.
Поднялся по ступенькам на высоту.
Теперь только осталось найти свое место, указанное в билете.
С помощью других, так сказать, туристов, которые подсказали где его искать, наконец, уселся в мягкое кресло, возле окна, со шторкой от солнечного света.
Можно отправляться в дорогу. Предстояло ехать больше шести часов.
Салон заполнился почти полностью, разными пассажирами.
Двери закрылись, водитель завел мотор, автобус мягко тронулся с места.
Шлагбаум прощально поднялся к верху: всем счастливого пути.
Автобус в ответ посигналил: я еще вернусь.
Уголок самовыражения
Водитель автобуса в пути сделал две долгие остановки.
Сначала возле какой-то придорожной забегаловки.
Климат здесь был сухой, песчаный. Поэтому толком ничего не росло.
Пейзаж вокруг дороги выглядел желтым и серым.
Народ вышел из автобуса, потом почти все направились в забегаловку.
Я тоже, но чтобы размять ноги.
Хотя потом зашел следом за всеми.
Что-то купил: вроде минералку и один пирожок.
Пока бесплатно, заодно сходил в туалет.
Правда в ближайшие кустики, ведь кабинки биотуалетов были почему-то заняты.
Поехали дальше.
Примерно на половине пути, ближе к морю, стала появляться зелень.
Луга, поля, сады, огороды, оливковые насаждения, виноградники, плантации овощей.
Стало веселее смотреть из окна автобуса.
Потом через некоторое время, заехали в какую-то деревню.
В ней и остановились на добрые полчаса.
Люди снова повылазили из салона, разбредаясь, кто куда.
Конечно, там стояли прилавки, палатки, торговцы, имелись магазинчики, кафешки.
Я тоже вылез, походить, посмотреть.
Эта деревня находилась будто посередине ущелья, внутри гор, обступающих ее с боков. Поэтому деревня была вытянутая, извилистая, и длинная.
Расположенная по обеим сторонам той дороги.
Отошел от автобуса, закурил, осматривая горный пейзаж.
— Бьютифул?
— Да, красиво тут очень.
Обернулся к подошедшему человеку.
— Дашь прикурить?
Я протянул ему зажигалку, внимательно осмотрел его, с головы до ног.
Взгляд цеплялся к разным мелочам, порой невидным для обычного человека, но не для меня.
Одежда: специальная туристическая куртка, с капюшоном, красного цвета.
С молниями, с кармашками, на груди логотип одной известной фирмы.
Вполне легкая, ведь начинка из натурального пуха.
Ее стоимость, примерно от тысячи долларов.
На ногах высокие шнурованные ботинки, с хорошей подошвой, похожие на наши армейские «берцы», только намного лучше.
Возраст, — непонятный: в один момент, ему можно дать тридцать лет, а в другой и все семьдесят.
Поэтому, пусть будет пятьдесят. Полтинник, как говориться: ни туда, и не сюда.
Внешность: острые прищуренные глаза, непонятно какого цвета, скрытые под черной бейсболкой.
Нос, чуть с горбинкой, черные волосы, с проседью под кепкой и на висках.
Лицо, чуть смуглое, с морщинами, которые всегда приветливо улыбаются, независимо от того, растянуты ли губы, обнажающие рот, с несколькими золотыми зубами, или сомкнуты плотно.
Это лицо всегда улыбается, почему-то. Наверно и человек тоже.
Так решил я.
— Не гадай. Альпинист. Бывший.
Он зажег огонь, прикурил сигарету, выдохнул дым.
— Раньше работал в Европе. Ходил в экспедиции, покорял вершины, искал жилы с кристаллами.
— Классно!
— Абдулла, — он протянул мне руку, с мозолистой ладонью.
— Райбан, из России.
— Кваэйс. Смотри, что у меня есть для тебя.
Абдулла извлек что-то из кармана красной куртки, положил на морщинистую ладонь. Оказалось, что это типичный коробок для спичек.
— Ноу, ноу, — запротестовал я, думая, что в нем обычная марихуана.
Он усмехнулся, все равно открыл его.
Внутри спичечной коробки, лежало несколько маленьких стекляшек.
Но каких-то необычных. Отсвет от них играл искорками, разжигая огонь людских страстей.
Хотя день выдался облачный, почти без солнца.
— Что это?
— Алмазы. Сам находил, там, на горах.
Гордо сказал Абдулла.
— Офигеть! Настоящие алмазы?!
— Конечно настоящие. Купи, я продаю.
— И почем?
— Две тысячи дирхам, за один кристалл.
Я отрицательно покачал головой.
— Дорого? Тогда есть еще вот.
Он достал предмет из другого кармана, держа его в пальцах.
Размеров он был чуть поменьше куриного яйца, такой же формы.
Это оказался полудрагоценный камень или кристалл, вроде хризолита.
Или вроде того: камень сам синий, а внутри искрятся золотистые жилки, испуская таинственный свет.
Это было очень красиво, завораживающее действие, особенно когда он стал крутить пальцами «яйцо» вокруг своей оси.
— За пятьсот дирхам отдам тебе. Как настоящему другу. Этот кристалл стоит намного дороже.
— Сорри май френд. Я не… вообщем я, не коллекционер.
Я не за этим здесь. Я, понимаешь…
Я, просто, ищу, что-то в этом мире…
— Окей. Понимаю. Рашен тревелер. Как хочешь.
Абдулла спрятал камень в куртку, без всяких уговоров дальше.
Потом мы стояли, я угостил его тремя сигаретами, из моей пачки, о чем-то разговаривали.
— Расскажи о своей родине.
— Это и есть моя родина. Здесь я родился, и вырос.
Вот по этим горам, я бегал, когда был маленьким.
— А ты что ищешь?
— Я не знаю, правда, пока, не знаю. Наверно эти горы, эту красоту, этот первозданный мир вокруг нас.
Я обвел рукой окрестности деревеньки, этого места, где родился Абдулла, ставший потом альпинистом, не убоявшийся презренной высоты.
Поломался, покалечился, так бывает. Горы, ведь не прощают ошибок.
Вернувшийся сюда, на родину, доживать последние дни из своей жизни.
Без семьи, без детей, без ничего.
— Людей, вашу жизнь, как вы живете. Я хочу всё это понять…
Я покачнулся, точно пьяный, Абдулла подхватил меня, обнял как брата.
— Иззи, иззи, бро.
— Окей, окей.
Я вытер слезы кулаком, отталкивая тело.
С лицом, на котором тоже блестели слезы,
Будто алмазы, из его спичечного коробка.
Водитель залез в автобус, в свою кабину.
Посигналил, чтобы народ стал возвращаться на места.
Первым занял свое место, оно было возле окна.
Абдулла всё-таки нашел меня.
Ведь не успел задернуть оконную шторку, чтобы никто не видел.
Он стал что-то говорить, жестикулируя, по-доброму улыбаясь ртом.
В котором осталось совсем мало зубов.
Наконец народ собрался. Водитель посигналил еще раз.
Абдулла все также стоял за окном, что-то говорил, говорил, говорил.
Не понимая, что толком не слышу его отсюда.
Автобус медленно тронулся, набирая скорость.
Он отчаянно замахал рукой мне, наверно на удачу, подумал.
Автобус уже скрылся за поворотом.
А он все махал и махал рукой, проехавшей мимо жизни, красивому комфортабельному автобусу.
Глядя с тоской вслед ему, где в нем ехал тот странный русский.
Искатель своих приключений.
Удивительно похожий, на того, давно погибшего друга, кем пришлось делить оставшуюся галету, восходя на вершину Монблана, в ту снежную бурю.
С которым судьба свела только сейчас, лишь на несколько минут.
Сначала возле какой-то придорожной забегаловки.
Климат здесь был сухой, песчаный. Поэтому толком ничего не росло.
Пейзаж вокруг дороги выглядел желтым и серым.
Народ вышел из автобуса, потом почти все направились в забегаловку.
Я тоже, но чтобы размять ноги.
Хотя потом зашел следом за всеми.
Что-то купил: вроде минералку и один пирожок.
Пока бесплатно, заодно сходил в туалет.
Правда в ближайшие кустики, ведь кабинки биотуалетов были почему-то заняты.
Поехали дальше.
Примерно на половине пути, ближе к морю, стала появляться зелень.
Луга, поля, сады, огороды, оливковые насаждения, виноградники, плантации овощей.
Стало веселее смотреть из окна автобуса.
Потом через некоторое время, заехали в какую-то деревню.
В ней и остановились на добрые полчаса.
Люди снова повылазили из салона, разбредаясь, кто куда.
Конечно, там стояли прилавки, палатки, торговцы, имелись магазинчики, кафешки.
Я тоже вылез, походить, посмотреть.
Эта деревня находилась будто посередине ущелья, внутри гор, обступающих ее с боков. Поэтому деревня была вытянутая, извилистая, и длинная.
Расположенная по обеим сторонам той дороги.
Отошел от автобуса, закурил, осматривая горный пейзаж.
— Бьютифул?
— Да, красиво тут очень.
Обернулся к подошедшему человеку.
— Дашь прикурить?
Я протянул ему зажигалку, внимательно осмотрел его, с головы до ног.
Взгляд цеплялся к разным мелочам, порой невидным для обычного человека, но не для меня.
Одежда: специальная туристическая куртка, с капюшоном, красного цвета.
С молниями, с кармашками, на груди логотип одной известной фирмы.
Вполне легкая, ведь начинка из натурального пуха.
Ее стоимость, примерно от тысячи долларов.
На ногах высокие шнурованные ботинки, с хорошей подошвой, похожие на наши армейские «берцы», только намного лучше.
Возраст, — непонятный: в один момент, ему можно дать тридцать лет, а в другой и все семьдесят.
Поэтому, пусть будет пятьдесят. Полтинник, как говориться: ни туда, и не сюда.
Внешность: острые прищуренные глаза, непонятно какого цвета, скрытые под черной бейсболкой.
Нос, чуть с горбинкой, черные волосы, с проседью под кепкой и на висках.
Лицо, чуть смуглое, с морщинами, которые всегда приветливо улыбаются, независимо от того, растянуты ли губы, обнажающие рот, с несколькими золотыми зубами, или сомкнуты плотно.
Это лицо всегда улыбается, почему-то. Наверно и человек тоже.
Так решил я.
— Не гадай. Альпинист. Бывший.
Он зажег огонь, прикурил сигарету, выдохнул дым.
— Раньше работал в Европе. Ходил в экспедиции, покорял вершины, искал жилы с кристаллами.
— Классно!
— Абдулла, — он протянул мне руку, с мозолистой ладонью.
— Райбан, из России.
— Кваэйс. Смотри, что у меня есть для тебя.
Абдулла извлек что-то из кармана красной куртки, положил на морщинистую ладонь. Оказалось, что это типичный коробок для спичек.
— Ноу, ноу, — запротестовал я, думая, что в нем обычная марихуана.
Он усмехнулся, все равно открыл его.
Внутри спичечной коробки, лежало несколько маленьких стекляшек.
Но каких-то необычных. Отсвет от них играл искорками, разжигая огонь людских страстей.
Хотя день выдался облачный, почти без солнца.
— Что это?
— Алмазы. Сам находил, там, на горах.
Гордо сказал Абдулла.
— Офигеть! Настоящие алмазы?!
— Конечно настоящие. Купи, я продаю.
— И почем?
— Две тысячи дирхам, за один кристалл.
Я отрицательно покачал головой.
— Дорого? Тогда есть еще вот.
Он достал предмет из другого кармана, держа его в пальцах.
Размеров он был чуть поменьше куриного яйца, такой же формы.
Это оказался полудрагоценный камень или кристалл, вроде хризолита.
Или вроде того: камень сам синий, а внутри искрятся золотистые жилки, испуская таинственный свет.
Это было очень красиво, завораживающее действие, особенно когда он стал крутить пальцами «яйцо» вокруг своей оси.
— За пятьсот дирхам отдам тебе. Как настоящему другу. Этот кристалл стоит намного дороже.
— Сорри май френд. Я не… вообщем я, не коллекционер.
Я не за этим здесь. Я, понимаешь…
Я, просто, ищу, что-то в этом мире…
— Окей. Понимаю. Рашен тревелер. Как хочешь.
Абдулла спрятал камень в куртку, без всяких уговоров дальше.
Потом мы стояли, я угостил его тремя сигаретами, из моей пачки, о чем-то разговаривали.
— Расскажи о своей родине.
— Это и есть моя родина. Здесь я родился, и вырос.
Вот по этим горам, я бегал, когда был маленьким.
— А ты что ищешь?
— Я не знаю, правда, пока, не знаю. Наверно эти горы, эту красоту, этот первозданный мир вокруг нас.
Я обвел рукой окрестности деревеньки, этого места, где родился Абдулла, ставший потом альпинистом, не убоявшийся презренной высоты.
Поломался, покалечился, так бывает. Горы, ведь не прощают ошибок.
Вернувшийся сюда, на родину, доживать последние дни из своей жизни.
Без семьи, без детей, без ничего.
— Людей, вашу жизнь, как вы живете. Я хочу всё это понять…
Я покачнулся, точно пьяный, Абдулла подхватил меня, обнял как брата.
— Иззи, иззи, бро.
— Окей, окей.
Я вытер слезы кулаком, отталкивая тело.
С лицом, на котором тоже блестели слезы,
Будто алмазы, из его спичечного коробка.
Водитель залез в автобус, в свою кабину.
Посигналил, чтобы народ стал возвращаться на места.
Первым занял свое место, оно было возле окна.
Абдулла всё-таки нашел меня.
Ведь не успел задернуть оконную шторку, чтобы никто не видел.
Он стал что-то говорить, жестикулируя, по-доброму улыбаясь ртом.
В котором осталось совсем мало зубов.
Наконец народ собрался. Водитель посигналил еще раз.
Абдулла все также стоял за окном, что-то говорил, говорил, говорил.
Не понимая, что толком не слышу его отсюда.
Автобус медленно тронулся, набирая скорость.
Он отчаянно замахал рукой мне, наверно на удачу, подумал.
Автобус уже скрылся за поворотом.
А он все махал и махал рукой, проехавшей мимо жизни, красивому комфортабельному автобусу.
Глядя с тоской вслед ему, где в нем ехал тот странный русский.
Искатель своих приключений.
Удивительно похожий, на того, давно погибшего друга, кем пришлось делить оставшуюся галету, восходя на вершину Монблана, в ту снежную бурю.
С которым судьба свела только сейчас, лишь на несколько минут.
Уголок самовыражения
3
Я приехал в приморский городок.
Снял номер, на этот раз, как точно сказано, эконом-класса:
«включено то — чего нет».
Да плевать.
Пускай льётся вода холодная в душе, общий туалет, так не зима на дворе.
Нет полотенец, нет красивой обстановки, кроме стола и стула, нет ничего связанного с комфортом.
Ни холодильника, ни телевизора.
Всё что мне надо, это солнце и море.
Чайки кричат совсем рядом, кругом одна Медина.
Из окна моей комнаты, можно дотянуться до соседской стены дома, на другой стороне тесной улочки.
Постройки, как в средневековье, когда они помнят шаги арабских султанов и лязг копыт их скакунов по каменной брусчатке.
Этот маленький городок исходил вдоль и поперек, все улочки, закоулочки.
Казалось, что я могу идти по нему с завязанными глазами.
Но нет! бывало блуждал, в поисках входа домой.
Какая-то магия происходила: вроде все понимаешь, идешь правильно, по расставленным «маячкам», собственным примечательным деталям.
Вот поворот мимо пушек, потом сюда, здесь дервиш сидит, проходишь мимо него налево…
Черт!! Понятно. Я вернулся назад к дервишу.
Порылся в кармане штанов, мои дирхамы зазвенели.
Но их мне было жалко отдавать, кидать кому-то на землю.
Они такие красивые, и.. и это деньги.
Да ладно, зато сегодня домой попаду.
Подумал, бросая монету в десять дирхам.
Жертва, что еще сказать.
Домой, в отель попал, тут же находя путь.
Но Абдулла, мог достать, кажется всё что угодно душе из запретных удовольствий: киф, кокс, гашиш, марьиванну. Так они называют марихуану.
Или даже отыскать виски.
С ним нежданно столкнулся, когда брёл в поисках приюта над головой.
Я присел на скамейку шумного бульвара, расположенного неподалёку от моря, чтобы немного перевести дух.
Осмотреться, куда попал после прибытия на вокзал, где отшил попрошаек, таксистов, и грузчиков, которые в основном развозили багаж прибывших туристов по маленькому городу, или куда не мог проехать автомобиль.
Точнее сказать, одного такого субъекта.
Он долго шел за мной следом с пустой тележкой для багажа, настойчиво повторял: куда вести, куда везти?
Он не отстал от меня после того как я послал в первый раз, не отстал и во второй, и в третий...
У него было печальное, морщинистое лицо, усталые глаза старого пса, словно говорящие: зачем ты меня гонишь прочь, хозяин.
Конечно, потом корил себя, зря с ним, так поступил в тот момент.
Я ещё плохо разбирался в тех людях, причислял их к одной стороне плохой медали.
Наверно стоило дать ему денег, пусть бы он вёз мой рюкзак.
Ведь это его работа и пропитание на жизнь в его родном городе.
Но случилось так, как случилось.
Еще будет много и много таких случайных избраний, того или иного выбора.
В автобусе, пообщался с водителем, когда пришлось выйти наружу по нужде.
— Дайте плиз интернет. Очень надо.
Попросил его. В автобусе имелся служебный вай-фай, конечно с паролем.
Он был несложным, но водитель записал его в мою тетрадь.
— Иншалла.
Сказал так ему, наверно еще много раз так буду говорить.
Снова подключился к «букингу», выбирая новое жилье.
«Hotel Coeur de Mogadop», адрес, район Ибана.
После перекрестка к морю, по улице Мойме Эль Кори.
Или вот еще; Прекрасный гостевой дом «Dar Achraf».
В районе Эл Лала Амина. По адресу; проспект Мааре, 2.
Но почему-то выбрал другое:
«Hotel Majestic». Он уже совсем возле моря, по улице Таан.
Напротив стоит памятник. (кстати, его не было.)
На перекрестке, где уже отвязался от носильщика, отпил воды из походной бутылки, пошагал, куда глаза глядят.
По пути, всё-таки приходилось вступать в диалог, что и где, здесь расположено.
Уличный зазывала, крутившийся в тени раскидистого дерева, юркий мужчина небольшого роста, раздавал рекламные листовки, навязывал отели и экскурсии проходящим мимо приезжим людям.
Их было видно сразу, туристов было много, хотя сезон вроде был закончен.
Я коротко пообщался с ним, спрашивая примерное направление.
Он, махнув рукой, объяснял, что надо пройти через крепостную стену с аркой, где на входе стоят пушки.
Наверно все встречные мной люди, думали, как бы меня облегчить от слишком тяжелой наличности по дороге.
Нищие просили дирхамы, у арочных проходов монахи бормотавшие молитвы, суфии или седовласые дервиши, тянули руки за мелочью, дети умоляюще заглядывали в глаза, кошки и коты мяукали, видно тоже просили деньги, и, наверное, на колбасу.
Я поразился обилию кошачьих особей в этом городе.
Их было великое множество, все они жили на улицах, никто их не трогал, когда они заходили в чужие дома, нежились на разложенных коврах и подстилках для продажи, или заходили в кафе покушать рыбку.
Они вполне чувствовали себя равными людям, или возможно, даже превыше человека.
Вообще-то, я прошел в старый город, присел на скамейку, тут нарисовался он, пролетая мимо меня быстрой походкой:
— Салам.
Он сказал, на ходу, почти по-русски.
От удивления открыл рот, тоже окликнул его приветствием:
— Салам.
Наверняка он куда-то спешил по делам, но остановился, протянул руки для дружеского пожатия.
— Абдулла, я был механик шкипер на корабле.
Представился он с достоинством, немного коверкая слова.
Позже, я вспоминал Юшу, и Абдуллу, и того альпиниста на дороге.
Почти у всех была одинаковая внешность: немного бородатые, с хитрой улыбкой, хриплым голосом, гнилые зубы от грубой пищи и нездоровья, поношенная потрепанная одежда, темные глаза, видевшие в жизни всю мерзость и прелесть бытия.
Они были бродягами по жизни, как и я.
Наверно поэтому судьба сталкивала нас вместе.
Абдулла разговорился со мной, он неплохо знал английский, да и другие языки тоже, даже несколько слов и выражений на русском я зыке.
Как я понял, он ходил на корабле по всему свету, вот откуда он знал.
Между делом, поинтересовался у него как найти отель «маджестик».
Он утвердительно кивнул, что знает, отведёт меня прямо туда.
Я угостил его сигаретой, предложил мелочь.
От денег он отказался, потащил за собой.
По дороге мы по-дружески болтали о разном.
Неожиданно, в закутке он остановился, украдкой показал мне бурый комок на ладони:
— Гаш. — похвалился Абдулла.— Надо?
Я отказался, мы пошли дальше, по извилистым улочкам.
Он нырнул в расщелину между стенами домов, протискиваясь в тесное пространство.
— Сюда. Рюкзак давай.
Снял его, передал Абдулле. Он протащил внутрь пару метров, пачкая бока толстого рюкзака осыпающейся штукатуркой. Потом стало уже просторней, между стенами можно развернуться.
Показался длинный проход, Абдулла передал рюкзак.
Отряхнул его от цемента и мела, нацепил его на плечи, двинулись дальше по этому ходу.
— Теперь ты мой друг. Я достану для тебя все, что захочешь.
Ты только скажи.
— Окей. Ладно. Ты сам скажи, когда мы выберемся на свет божий?
Взмолился, от невыносимой вони.
Место, где мы шли, походило на грязный подвал;
Сверху перекрытия, стены склизкие от постоянной влаги, внизу, под нашими ногами текут нечистоты, где-то попискивало.
Если это арка, то почему она такая длинная и темная?
В метров пятьсот, а может и больше.
Наверно, такие ходы использовали пираты, или контрабандисты.
Свет в проход проникал через маленькие дыры, еще сделанные вроде как для вентиляции. Но все равно было темно, и не по себе.
Я уже хотел достать фонарь, включить его, но пройдя еще немного, мы, наконец, вынырнули на свет. Это Абдулла отдернул ковер торговой палатки, прикрывавший проем в стене, попутно здороваясь с торговцем.
— Салам.
Потайной выход выходил на оживленный перекресток.
Как объяснить: в основном здесь ходили люди, транспорт в редких исключениях.
Когда надо что-то привезти, или увезти.
И делалось все это, в основном по ночам.
Пройдя метров сто направо, как по волшебству, нарисовалось здание, с табличкой поверх навеса над крыльцом, «Маджестик».
Абдулла молча стоял, наверно ожидая от меня восторгов, или аплодисментов.
Но я лишь выдохнул: наконец-то протяну ноги на чем-то мягком.
— Всё. Зур рахмат, как говорится брат. Салам пополам.
— Может сигареты? У меня есть.
Абдулла не отвечал, ни что не реагировал.
— Ладно. Фе хиэн.
Я взобрался по бетонным ступенькам, открыл дверь отеля.
Стало темно, когда ввалился с рюкзаком внутрь зала, холла, или помещения.
Освещение тут наверно никогда не было.
— Эй, тут есть кто нибудь? Мисс, мистер?
— Сори сори, ай эм слиппинг.
Послышался откуда-то голос, но вполне близко от меня.
— Секинд!
Зажегся огонек керосиновой лампы, освещая мужчину, вставшего из-за прилавка, или небольшой стойки ресепшена, у него небольшие усики, будто прилизанные волосы.
— Это Маджестик?
— Да мистер, управляющий перед вами.
— Хочу снять комнату на неделю.
— Нет проблем. Это будет стоить…
Человек с керосиновой лампой чуть помялся.
— Ладно, скидку сделаю, будет, стоить 90 дирхам в сутки.
Итого…
Мужчина посчитал на деревянных счетах:
— Получается 630 дирхам.
Я хотел было произнести «согласен», уже почти.
— Со..
Но тут в дверь вошел Абдулла.
Его тень, отбрасываемая от лампы, незримо напоминала о его присутствие здесь.
— Это ваш провожатый?
— Да, — буркнул. — Он самый. Почему он не уходит от меня?!
— Он ждет, пока вы с ним не расплатитесь. Такова традиция.
— Черт! Фак…..
Вся эта сцена с керосиновой лампой, в темноте, напоминало мне пиратское сборище, или чертовски забавный розыгрыш.
— И сколько мне ему дать?! Может тысячу долларов?!
— Нет, мистер. Сколько пожелаете ему дать нужным.
Только и всего.
— Во сколько вы оцениваете его труды?
— Не знаю. Я устал. Мне нужна комната!
— Светите сюда.
Я достал бумажник, на свету керосиновой лампы считая банкноты.
— Здесь 650 дирхам. Берите их, и делайте что хотите!
Тут человек чем-то щелкнул, вдруг зажглись светильники, зашумел компьютер, или что-то еще электрическое.
— Ты прошел проверку. Можешь заселяться у нас.
— Фак..!
— Иззи. Здесь такое не любят.
— Я Саид.
Он протянул руку. Тоже в ответ.
— Райбан. Джон Райбан.
— Окей. Так и запишем в журнале. Не люблю со всеми канцелярскими делами связываться.
Саид взял деньги, нагнулся за стойкой, там наверно находился сейф.
Достал журнал для посетителей, и монеты.
Положил на стойку, две монетки по десять дирхам, подвинул их мне.
— Отдай ему сам.
Ладно. Наверно, это уроки от жизни, или что ищу.
Я обернулся, сделал два шага к Абдулле.
Он стоял как недвижимая статуя, или как испорченный возрастом манекен.
— Возьми.
Бесполезно. Пришлось взять его за руку, разжать ладонь, положить в нее монеты, потом снова сжать. Чудо свершилось.
Абдулла ожил, стал что-то бормотать по-арабски.
Конечно, он оказался пройдохой из пройдох, поэтому когда он привел в отель, мне пришлось рассчитаться с ним, за оказанную услугу проводника.
Взамен он сунул мне в руку тот комочек гашиша.
Абдулла проговорил по-арабски на прощание:
— Подарок.
После с гордо поднятой головой вышел за дверь.
4
Я приехал в приморский городок.
Снял номер, на этот раз, как точно сказано, эконом-класса:
«включено то — чего нет».
Да плевать.
Пускай льётся вода холодная в душе, общий туалет, так не зима на дворе.
Нет полотенец, нет красивой обстановки, кроме стола и стула, нет ничего связанного с комфортом.
Ни холодильника, ни телевизора.
Всё что мне надо, это солнце и море.
Чайки кричат совсем рядом, кругом одна Медина.
Из окна моей комнаты, можно дотянуться до соседской стены дома, на другой стороне тесной улочки.
Постройки, как в средневековье, когда они помнят шаги арабских султанов и лязг копыт их скакунов по каменной брусчатке.
Этот маленький городок исходил вдоль и поперек, все улочки, закоулочки.
Казалось, что я могу идти по нему с завязанными глазами.
Но нет! бывало блуждал, в поисках входа домой.
Какая-то магия происходила: вроде все понимаешь, идешь правильно, по расставленным «маячкам», собственным примечательным деталям.
Вот поворот мимо пушек, потом сюда, здесь дервиш сидит, проходишь мимо него налево…
Черт!! Понятно. Я вернулся назад к дервишу.
Порылся в кармане штанов, мои дирхамы зазвенели.
Но их мне было жалко отдавать, кидать кому-то на землю.
Они такие красивые, и.. и это деньги.
Да ладно, зато сегодня домой попаду.
Подумал, бросая монету в десять дирхам.
Жертва, что еще сказать.
Домой, в отель попал, тут же находя путь.
Но Абдулла, мог достать, кажется всё что угодно душе из запретных удовольствий: киф, кокс, гашиш, марьиванну. Так они называют марихуану.
Или даже отыскать виски.
С ним нежданно столкнулся, когда брёл в поисках приюта над головой.
Я присел на скамейку шумного бульвара, расположенного неподалёку от моря, чтобы немного перевести дух.
Осмотреться, куда попал после прибытия на вокзал, где отшил попрошаек, таксистов, и грузчиков, которые в основном развозили багаж прибывших туристов по маленькому городу, или куда не мог проехать автомобиль.
Точнее сказать, одного такого субъекта.
Он долго шел за мной следом с пустой тележкой для багажа, настойчиво повторял: куда вести, куда везти?
Он не отстал от меня после того как я послал в первый раз, не отстал и во второй, и в третий...
У него было печальное, морщинистое лицо, усталые глаза старого пса, словно говорящие: зачем ты меня гонишь прочь, хозяин.
Конечно, потом корил себя, зря с ним, так поступил в тот момент.
Я ещё плохо разбирался в тех людях, причислял их к одной стороне плохой медали.
Наверно стоило дать ему денег, пусть бы он вёз мой рюкзак.
Ведь это его работа и пропитание на жизнь в его родном городе.
Но случилось так, как случилось.
Еще будет много и много таких случайных избраний, того или иного выбора.
В автобусе, пообщался с водителем, когда пришлось выйти наружу по нужде.
— Дайте плиз интернет. Очень надо.
Попросил его. В автобусе имелся служебный вай-фай, конечно с паролем.
Он был несложным, но водитель записал его в мою тетрадь.
— Иншалла.
Сказал так ему, наверно еще много раз так буду говорить.
Снова подключился к «букингу», выбирая новое жилье.
«Hotel Coeur de Mogadop», адрес, район Ибана.
После перекрестка к морю, по улице Мойме Эль Кори.
Или вот еще; Прекрасный гостевой дом «Dar Achraf».
В районе Эл Лала Амина. По адресу; проспект Мааре, 2.
Но почему-то выбрал другое:
«Hotel Majestic». Он уже совсем возле моря, по улице Таан.
Напротив стоит памятник. (кстати, его не было.)
На перекрестке, где уже отвязался от носильщика, отпил воды из походной бутылки, пошагал, куда глаза глядят.
По пути, всё-таки приходилось вступать в диалог, что и где, здесь расположено.
Уличный зазывала, крутившийся в тени раскидистого дерева, юркий мужчина небольшого роста, раздавал рекламные листовки, навязывал отели и экскурсии проходящим мимо приезжим людям.
Их было видно сразу, туристов было много, хотя сезон вроде был закончен.
Я коротко пообщался с ним, спрашивая примерное направление.
Он, махнув рукой, объяснял, что надо пройти через крепостную стену с аркой, где на входе стоят пушки.
Наверно все встречные мной люди, думали, как бы меня облегчить от слишком тяжелой наличности по дороге.
Нищие просили дирхамы, у арочных проходов монахи бормотавшие молитвы, суфии или седовласые дервиши, тянули руки за мелочью, дети умоляюще заглядывали в глаза, кошки и коты мяукали, видно тоже просили деньги, и, наверное, на колбасу.
Я поразился обилию кошачьих особей в этом городе.
Их было великое множество, все они жили на улицах, никто их не трогал, когда они заходили в чужие дома, нежились на разложенных коврах и подстилках для продажи, или заходили в кафе покушать рыбку.
Они вполне чувствовали себя равными людям, или возможно, даже превыше человека.
Вообще-то, я прошел в старый город, присел на скамейку, тут нарисовался он, пролетая мимо меня быстрой походкой:
— Салам.
Он сказал, на ходу, почти по-русски.
От удивления открыл рот, тоже окликнул его приветствием:
— Салам.
Наверняка он куда-то спешил по делам, но остановился, протянул руки для дружеского пожатия.
— Абдулла, я был механик шкипер на корабле.
Представился он с достоинством, немного коверкая слова.
Позже, я вспоминал Юшу, и Абдуллу, и того альпиниста на дороге.
Почти у всех была одинаковая внешность: немного бородатые, с хитрой улыбкой, хриплым голосом, гнилые зубы от грубой пищи и нездоровья, поношенная потрепанная одежда, темные глаза, видевшие в жизни всю мерзость и прелесть бытия.
Они были бродягами по жизни, как и я.
Наверно поэтому судьба сталкивала нас вместе.
Абдулла разговорился со мной, он неплохо знал английский, да и другие языки тоже, даже несколько слов и выражений на русском я зыке.
Как я понял, он ходил на корабле по всему свету, вот откуда он знал.
Между делом, поинтересовался у него как найти отель «маджестик».
Он утвердительно кивнул, что знает, отведёт меня прямо туда.
Я угостил его сигаретой, предложил мелочь.
От денег он отказался, потащил за собой.
По дороге мы по-дружески болтали о разном.
Неожиданно, в закутке он остановился, украдкой показал мне бурый комок на ладони:
— Гаш. — похвалился Абдулла.— Надо?
Я отказался, мы пошли дальше, по извилистым улочкам.
Он нырнул в расщелину между стенами домов, протискиваясь в тесное пространство.
— Сюда. Рюкзак давай.
Снял его, передал Абдулле. Он протащил внутрь пару метров, пачкая бока толстого рюкзака осыпающейся штукатуркой. Потом стало уже просторней, между стенами можно развернуться.
Показался длинный проход, Абдулла передал рюкзак.
Отряхнул его от цемента и мела, нацепил его на плечи, двинулись дальше по этому ходу.
— Теперь ты мой друг. Я достану для тебя все, что захочешь.
Ты только скажи.
— Окей. Ладно. Ты сам скажи, когда мы выберемся на свет божий?
Взмолился, от невыносимой вони.
Место, где мы шли, походило на грязный подвал;
Сверху перекрытия, стены склизкие от постоянной влаги, внизу, под нашими ногами текут нечистоты, где-то попискивало.
Если это арка, то почему она такая длинная и темная?
В метров пятьсот, а может и больше.
Наверно, такие ходы использовали пираты, или контрабандисты.
Свет в проход проникал через маленькие дыры, еще сделанные вроде как для вентиляции. Но все равно было темно, и не по себе.
Я уже хотел достать фонарь, включить его, но пройдя еще немного, мы, наконец, вынырнули на свет. Это Абдулла отдернул ковер торговой палатки, прикрывавший проем в стене, попутно здороваясь с торговцем.
— Салам.
Потайной выход выходил на оживленный перекресток.
Как объяснить: в основном здесь ходили люди, транспорт в редких исключениях.
Когда надо что-то привезти, или увезти.
И делалось все это, в основном по ночам.
Пройдя метров сто направо, как по волшебству, нарисовалось здание, с табличкой поверх навеса над крыльцом, «Маджестик».
Абдулла молча стоял, наверно ожидая от меня восторгов, или аплодисментов.
Но я лишь выдохнул: наконец-то протяну ноги на чем-то мягком.
— Всё. Зур рахмат, как говорится брат. Салам пополам.
— Может сигареты? У меня есть.
Абдулла не отвечал, ни что не реагировал.
— Ладно. Фе хиэн.
Я взобрался по бетонным ступенькам, открыл дверь отеля.
Стало темно, когда ввалился с рюкзаком внутрь зала, холла, или помещения.
Освещение тут наверно никогда не было.
— Эй, тут есть кто нибудь? Мисс, мистер?
— Сори сори, ай эм слиппинг.
Послышался откуда-то голос, но вполне близко от меня.
— Секинд!
Зажегся огонек керосиновой лампы, освещая мужчину, вставшего из-за прилавка, или небольшой стойки ресепшена, у него небольшие усики, будто прилизанные волосы.
— Это Маджестик?
— Да мистер, управляющий перед вами.
— Хочу снять комнату на неделю.
— Нет проблем. Это будет стоить…
Человек с керосиновой лампой чуть помялся.
— Ладно, скидку сделаю, будет, стоить 90 дирхам в сутки.
Итого…
Мужчина посчитал на деревянных счетах:
— Получается 630 дирхам.
Я хотел было произнести «согласен», уже почти.
— Со..
Но тут в дверь вошел Абдулла.
Его тень, отбрасываемая от лампы, незримо напоминала о его присутствие здесь.
— Это ваш провожатый?
— Да, — буркнул. — Он самый. Почему он не уходит от меня?!
— Он ждет, пока вы с ним не расплатитесь. Такова традиция.
— Черт! Фак…..
Вся эта сцена с керосиновой лампой, в темноте, напоминало мне пиратское сборище, или чертовски забавный розыгрыш.
— И сколько мне ему дать?! Может тысячу долларов?!
— Нет, мистер. Сколько пожелаете ему дать нужным.
Только и всего.
— Во сколько вы оцениваете его труды?
— Не знаю. Я устал. Мне нужна комната!
— Светите сюда.
Я достал бумажник, на свету керосиновой лампы считая банкноты.
— Здесь 650 дирхам. Берите их, и делайте что хотите!
Тут человек чем-то щелкнул, вдруг зажглись светильники, зашумел компьютер, или что-то еще электрическое.
— Ты прошел проверку. Можешь заселяться у нас.
— Фак..!
— Иззи. Здесь такое не любят.
— Я Саид.
Он протянул руку. Тоже в ответ.
— Райбан. Джон Райбан.
— Окей. Так и запишем в журнале. Не люблю со всеми канцелярскими делами связываться.
Саид взял деньги, нагнулся за стойкой, там наверно находился сейф.
Достал журнал для посетителей, и монеты.
Положил на стойку, две монетки по десять дирхам, подвинул их мне.
— Отдай ему сам.
Ладно. Наверно, это уроки от жизни, или что ищу.
Я обернулся, сделал два шага к Абдулле.
Он стоял как недвижимая статуя, или как испорченный возрастом манекен.
— Возьми.
Бесполезно. Пришлось взять его за руку, разжать ладонь, положить в нее монеты, потом снова сжать. Чудо свершилось.
Абдулла ожил, стал что-то бормотать по-арабски.
Конечно, он оказался пройдохой из пройдох, поэтому когда он привел в отель, мне пришлось рассчитаться с ним, за оказанную услугу проводника.
Взамен он сунул мне в руку тот комочек гашиша.
Абдулла проговорил по-арабски на прощание:
— Подарок.
После с гордо поднятой головой вышел за дверь.
4
Уголок самовыражения
Каждый человек безумен по-своему.
Внутри отель состоял из двух этажей.
На первом этаже, кроме так называемого ресепшена, подсобка.
Вроде кухни, с газовым баллоном, мойкой, стол с самоваром.
Там я готовил себе чай с утра, по ночам.
По утрам, обычно холодно, бывает туман.
Наверно это из близкого соседства с морем.
Я топочусь по холлу и по коридору, пытаясь согреться.
Из каморки выходит Саид, жмурясь и потягиваясь.
Он тоже поеживается, хотя одет в зимнюю куртку-безрукавку.
— Что не спишь?
— Чай хочу, Саид-джан. Открой кухню, плиз.
Он открывал кухню, потом выходил курить, сидя на бетонных ступеньках крыльца.
Большой самовар подогревался снизу газовой горелкой.
Чтобы налить кипяток в кружку, надо повернуть краник вниз, из согнутого носика польется с пузырьками вода.
Холл с коврами, картинами на стенах.
Помещение для игры и кальяна, с диваном и креслами.
Кальян он стоит на полированном столе, на котором играют в нарды приходящие игроки.
Комната для сна, там спал по ночам сам Саид, его помощник, брат, или какой-то родственник. Они работали вдвоем в отеле, не считая уборщицы, сутки, через сутки.
Он был злой по характеру, наверно от того, что у него не было одной руки.
Наверх ведет винтовая лестница.
Там пять номеров, вместе с душем, двумя кабинками туалетов.
Полы из черно-белой плитки, расположенные в шахматном порядке.
Как и в моем номере, с деревянной дверью.
Ключ от нее, с игральной костью, на кольце.
Его мне отдал Саид, потом он принес свежее постельное бельё, сказал пароль от вайфая. Он еще спросил:
— Откуда узнал про нас?
— Из «букинга».
— Тогда отзыв там оставь, или оцени по-хорошему.
— Нет проблем, сделаем уважаемый мистер.
Застелил, зашторил окно, лег на кровать, тут же уснул, на пару часов.
Наступил вечер, когда проснулся, захотелось кушать, поэтому пришлось искать еду.
Выйдя на крыльцо, следуя совету Саида, выбрал левую сторону.
Двигаясь туда, в одном месте меня привлек запах чего-то вкусного.
Зеленый забор, поискал вывеску взглядом.
Ее не было, кроме какой-то надписи сделанной мелом.
Значит мне сюда.
Сунулся в открытый проем в заборе, оттуда слышались резкие мужские голоса.
Несколько мужчин кучкой сидели за столом, играя в нарды, наверно на деньги.
Они недовольно покосились на меня.
Не стал спрашивать у них, дабы не накалять обстановку.
Но запах то отсюда возникает!
Огляделся еще раз, — ага, вот оно, деревянная лестница вела на второй этаж.
Поднялся по ступенькам, там столы, стулья.
С боку ограда из деревянных резных брусков.
С другой стороны, вроде кухонные проемы, как в столовой.
Возник человек, молодой мужчина араб, плотного телосложения, угодливо приветствуя кивком головы.
— Кафе?
— Каффе.
— Окей. Кушать хочу.
— Ноу проблем.
— Что у вас есть?
— Таджин есть. Или может меню, мистеру?
— Нет, не нужно. Тащите таджин, да поскорее!
— Ноу мистер, ждать десят минуте.
— Черт,,!
— Может еще что-то? Есть «пти».
— Пти?
— Пти!
Парень поднял руки, замахал, закудахтал.
— Курица! Так бы и сказал. Давай тоже неси свою «пти».
Я был готов сожрать от голода целого быка, а тут какой-то цыпленок.
— Ес, мистер. Подождать, пять минуте.
О боги. Ладно, подождем, куда нам еще торопиться.
С высоты второго этажа, открывался прекрасный вид.
Я уселся за столиком, предварительно работник протер тряпкой клеенчатую скатерть, покрывавшую столик.
Он возле заборчика, достал тетрадь, принялся записывать свои впечатления.
— Хай!
— Привет.
Это был молодой смуглый парень, отвлекающий меня от написания слов в тетради, смахивающий на испанца, с кудрявой головой.
Длинный и тощий, несуразно одетый, с нервными пальцами, которыми он непрерывно жестикулировал.
— Фром раша?!
— Да, оттуда.
— О да! я Семуэль, можно Семён. Я художник. А ты писатель?
Он показал на мою тетрадь, и руку, державшую авторучку.
— Вроде того. Журналист.
— О супер! Напиши обо мне. Творческие люди всегда понимают друг друга.
Секунд! Я покажу тебе свои работы! Чтобы ты понял.
Не давая, опомнится, Семен скатился вниз по лестнице.
Там слышались испанские выражения.
Тут же появляясь вновь, передо мной, с большой коробкой, в которой он носил свою живопись.
Он стал поочередно раскладывать работы, опирая их об столик, придвинутый к кухонному проему.
На одной был алый морской закат, на другой корабль и волны, написанные вроде гуашью на тонком картоне.
Картины сменялись, одна за одной, будто в волшебном амфитеатре;
портрет девушки красавицы, рыбака, старого моряка с трубкой, нищего, монаха, какого-то музыканта с флейтой, изображение местной сторожевой башни, вот просто море… Это было очень красиво нарисовано.
— Ну как?
— Супер.
— Что понравилось? Купи, я продам.
Помялся, раздумывая над предложением.
— Я бы взял ту, с закатом.
— Окей! По рукам?!
— А сколько?
— Сто дирхам.
— Нее, братан. За двадцать взял бы.
— Окей, двадцать, так двадцать. Продано! Как подарок.
Он жестом фокусника преподнес мне картину.
Я отдал ему двадцать дирхам, все, что было из мелочи.
Тут появился работник кафе, он нес мне поднос с тарелкой, с бедром курицы, с оливками. Поставил еду на столик.
Семен отозвал работника в сторону, они стали о чем-то яростно спорить.
Мне стало интересно, о чем это они.
Подозвал этого официанта:
— О чем вы с ним?
— Так, мелочи. Этот дурачок немного должен кафе.
Ходит сюда всегда, просит еду. Возомнил себя великим художником.
Тоже мне, Пикассо!
Он сплюнул на пол, показывая ничтожность.
— Понятно. Дайте ему поесть, за мой счет.
— Как пожелаете, мистер.
Он удалился к Семену, поговорил, скрылся за стенкой, появился, неся в руке сверток. Тощий испанец радостно вскочил, обнял официанта, тотчас кинулся вниз по лестнице, топоча башмаками, унося коробку с картинами, и сверток с едой.
Наверно домой.
Мне представилось, что он живет где-то под крышей старого замка.
Но за неимением его в городке, живет в крепостной башне, «порт ля скала».
Я отложил тетрадь, слова, мысли, принялся за аппетитно хрустящую курочку.
Потом принесли таджин, снова оливки с рассолом.
Таджин оказался огромной порцией, на глиняном блюде.
Кое-как, сьел все это.
— С вас 50 дирхам. Тридцать, что сьели вы, двадцать за того дурачка.
— Окей.
Мне не хотелось спорить.
Беря картину под мышку, направился в отель.
— Есть молоток, веревка, и гвозди?
Спросил у мирно сидящего Саида на ступеньках «Маджестика».
Три номера еще пустовали, поэтому видимо он надеялся отыскать новых постояльцев, таким способом, среди гуляющих туристов.
— Найдем. Что хочешь? Картину у себя повесить?
— Ну да. Мне будет веселее.
— Окей. Сейчас всё принесу.
Вскоре морской закат был повешен на свое законное место.
Откуда я его мог всегда видеть, с любого места, из любого положения.
До ночной темноты еще оставалось время, поэтому вышел из отеля, совершить небольшой променад до моря, посмотреть на настоящий морской закат.
На пляже было почти никого.
Я уселся на сухой песок, наблюдая за солнцем.
— Мистер, мистер…
— Что?!
Меня, оказывается, отвлек негр.
Он был поистине деревенского, негритянского типажа.
— Сувенир, покупать. Сто дирхам.
— Ноу.
— Ес, ай ду. Ай лук.
Негр показал мне резную статуэтку из черного дерева.
Это был какой-то зверь, вроде нашего медведя.
Потом он из наплечной сумки стал вытаскивать еще фигурки: тигров, слонов.
Маски каких-то чудовищ, по-африкански это были боги.
— Ноу, ноу. Ноу мани. Сорри.
Стал отнекиваться от предложений.
— Факинг вайт пипл!! Почему?!
У меня семья! У меня дети! Мне их надо кормить!
А на что? Где взять факинг мани?!
Негр скинул сумку на песок, сорвал футболку с себя, обнажая мускулистое тело:
— Может мне утопиться?! Или убить тебя?!
На пляже кроме нас никого не было.
— Иззи, иззи. Я отдам, что у меня есть.
Только не делай ничего дурного! Ни со мной, ни с собой.
— Найс, окей, давай мани сюда.
Я открыл бумажник при нем, вытащил все, что было. Отдал.
— Найс. Это тебе. Подарок.
Негр швырнул маску мне под ноги.
Быстро скрылся, где-то на набережной.
Маска оказалась с дефектом, чуть треснутой.
Поэтому он так легко согласился на сделку в сорок дирхам.
Я подобрал маску божка с песка, направился домой, то есть в отель.
Настроение было испорчено.
Поэтому посылал всех нахер подряд, кто осмеливался пристать, или заговорить со мной, в это время.
Добравшись до отеля в темноте, долго стучал по закрытой двери.
Не ночевать же на улице!
Разбудил кое-как Саида.
Добравшись до номера, закрыл дверь на замок.
Лег на кровать, но сон не шел.
В голове что-то постоянно мелькало.
Надо успокоиться, говорю я себя.
Взгляд упал на комочек, завернутый в бумажку.
Подарочки, это они виной всему, или то, что ищу.
Не знаю, надо пробывать.
Через две глубокие затяжки, с начиненной сигареты.
Меня отпустило от стресса, стало легко и свободно, как никогда.
Покуривая, чуть пошатываясь, надел треснутую маску на лицо, подошел к зеркалу, над рукомойником.
Из него пялилась незнакомая рожа бога, кривясь и оживая, словно в мультфильме.
Беря на пользование мои глаза.
Теперь уже он, моими глазами, посмотрел на картину с закатом.
Она тоже стала живой.
Будто застывшее изображение стало меняться с каждым мгновением.
Багровые лучи уходящего солнца проникли в мою темную комнату, послышались крики чаек, хотя это они за окном так кричат днем, близкий шум волн, синева воды, рокот моря.
Но это уже ни с чем не перепутаешь.
Все вокруг обрело какой-то смысл.
Время, и место, теперь не имело значения.
5
Внутри отель состоял из двух этажей.
На первом этаже, кроме так называемого ресепшена, подсобка.
Вроде кухни, с газовым баллоном, мойкой, стол с самоваром.
Там я готовил себе чай с утра, по ночам.
По утрам, обычно холодно, бывает туман.
Наверно это из близкого соседства с морем.
Я топочусь по холлу и по коридору, пытаясь согреться.
Из каморки выходит Саид, жмурясь и потягиваясь.
Он тоже поеживается, хотя одет в зимнюю куртку-безрукавку.
— Что не спишь?
— Чай хочу, Саид-джан. Открой кухню, плиз.
Он открывал кухню, потом выходил курить, сидя на бетонных ступеньках крыльца.
Большой самовар подогревался снизу газовой горелкой.
Чтобы налить кипяток в кружку, надо повернуть краник вниз, из согнутого носика польется с пузырьками вода.
Холл с коврами, картинами на стенах.
Помещение для игры и кальяна, с диваном и креслами.
Кальян он стоит на полированном столе, на котором играют в нарды приходящие игроки.
Комната для сна, там спал по ночам сам Саид, его помощник, брат, или какой-то родственник. Они работали вдвоем в отеле, не считая уборщицы, сутки, через сутки.
Он был злой по характеру, наверно от того, что у него не было одной руки.
Наверх ведет винтовая лестница.
Там пять номеров, вместе с душем, двумя кабинками туалетов.
Полы из черно-белой плитки, расположенные в шахматном порядке.
Как и в моем номере, с деревянной дверью.
Ключ от нее, с игральной костью, на кольце.
Его мне отдал Саид, потом он принес свежее постельное бельё, сказал пароль от вайфая. Он еще спросил:
— Откуда узнал про нас?
— Из «букинга».
— Тогда отзыв там оставь, или оцени по-хорошему.
— Нет проблем, сделаем уважаемый мистер.
Застелил, зашторил окно, лег на кровать, тут же уснул, на пару часов.
Наступил вечер, когда проснулся, захотелось кушать, поэтому пришлось искать еду.
Выйдя на крыльцо, следуя совету Саида, выбрал левую сторону.
Двигаясь туда, в одном месте меня привлек запах чего-то вкусного.
Зеленый забор, поискал вывеску взглядом.
Ее не было, кроме какой-то надписи сделанной мелом.
Значит мне сюда.
Сунулся в открытый проем в заборе, оттуда слышались резкие мужские голоса.
Несколько мужчин кучкой сидели за столом, играя в нарды, наверно на деньги.
Они недовольно покосились на меня.
Не стал спрашивать у них, дабы не накалять обстановку.
Но запах то отсюда возникает!
Огляделся еще раз, — ага, вот оно, деревянная лестница вела на второй этаж.
Поднялся по ступенькам, там столы, стулья.
С боку ограда из деревянных резных брусков.
С другой стороны, вроде кухонные проемы, как в столовой.
Возник человек, молодой мужчина араб, плотного телосложения, угодливо приветствуя кивком головы.
— Кафе?
— Каффе.
— Окей. Кушать хочу.
— Ноу проблем.
— Что у вас есть?
— Таджин есть. Или может меню, мистеру?
— Нет, не нужно. Тащите таджин, да поскорее!
— Ноу мистер, ждать десят минуте.
— Черт,,!
— Может еще что-то? Есть «пти».
— Пти?
— Пти!
Парень поднял руки, замахал, закудахтал.
— Курица! Так бы и сказал. Давай тоже неси свою «пти».
Я был готов сожрать от голода целого быка, а тут какой-то цыпленок.
— Ес, мистер. Подождать, пять минуте.
О боги. Ладно, подождем, куда нам еще торопиться.
С высоты второго этажа, открывался прекрасный вид.
Я уселся за столиком, предварительно работник протер тряпкой клеенчатую скатерть, покрывавшую столик.
Он возле заборчика, достал тетрадь, принялся записывать свои впечатления.
— Хай!
— Привет.
Это был молодой смуглый парень, отвлекающий меня от написания слов в тетради, смахивающий на испанца, с кудрявой головой.
Длинный и тощий, несуразно одетый, с нервными пальцами, которыми он непрерывно жестикулировал.
— Фром раша?!
— Да, оттуда.
— О да! я Семуэль, можно Семён. Я художник. А ты писатель?
Он показал на мою тетрадь, и руку, державшую авторучку.
— Вроде того. Журналист.
— О супер! Напиши обо мне. Творческие люди всегда понимают друг друга.
Секунд! Я покажу тебе свои работы! Чтобы ты понял.
Не давая, опомнится, Семен скатился вниз по лестнице.
Там слышались испанские выражения.
Тут же появляясь вновь, передо мной, с большой коробкой, в которой он носил свою живопись.
Он стал поочередно раскладывать работы, опирая их об столик, придвинутый к кухонному проему.
На одной был алый морской закат, на другой корабль и волны, написанные вроде гуашью на тонком картоне.
Картины сменялись, одна за одной, будто в волшебном амфитеатре;
портрет девушки красавицы, рыбака, старого моряка с трубкой, нищего, монаха, какого-то музыканта с флейтой, изображение местной сторожевой башни, вот просто море… Это было очень красиво нарисовано.
— Ну как?
— Супер.
— Что понравилось? Купи, я продам.
Помялся, раздумывая над предложением.
— Я бы взял ту, с закатом.
— Окей! По рукам?!
— А сколько?
— Сто дирхам.
— Нее, братан. За двадцать взял бы.
— Окей, двадцать, так двадцать. Продано! Как подарок.
Он жестом фокусника преподнес мне картину.
Я отдал ему двадцать дирхам, все, что было из мелочи.
Тут появился работник кафе, он нес мне поднос с тарелкой, с бедром курицы, с оливками. Поставил еду на столик.
Семен отозвал работника в сторону, они стали о чем-то яростно спорить.
Мне стало интересно, о чем это они.
Подозвал этого официанта:
— О чем вы с ним?
— Так, мелочи. Этот дурачок немного должен кафе.
Ходит сюда всегда, просит еду. Возомнил себя великим художником.
Тоже мне, Пикассо!
Он сплюнул на пол, показывая ничтожность.
— Понятно. Дайте ему поесть, за мой счет.
— Как пожелаете, мистер.
Он удалился к Семену, поговорил, скрылся за стенкой, появился, неся в руке сверток. Тощий испанец радостно вскочил, обнял официанта, тотчас кинулся вниз по лестнице, топоча башмаками, унося коробку с картинами, и сверток с едой.
Наверно домой.
Мне представилось, что он живет где-то под крышей старого замка.
Но за неимением его в городке, живет в крепостной башне, «порт ля скала».
Я отложил тетрадь, слова, мысли, принялся за аппетитно хрустящую курочку.
Потом принесли таджин, снова оливки с рассолом.
Таджин оказался огромной порцией, на глиняном блюде.
Кое-как, сьел все это.
— С вас 50 дирхам. Тридцать, что сьели вы, двадцать за того дурачка.
— Окей.
Мне не хотелось спорить.
Беря картину под мышку, направился в отель.
— Есть молоток, веревка, и гвозди?
Спросил у мирно сидящего Саида на ступеньках «Маджестика».
Три номера еще пустовали, поэтому видимо он надеялся отыскать новых постояльцев, таким способом, среди гуляющих туристов.
— Найдем. Что хочешь? Картину у себя повесить?
— Ну да. Мне будет веселее.
— Окей. Сейчас всё принесу.
Вскоре морской закат был повешен на свое законное место.
Откуда я его мог всегда видеть, с любого места, из любого положения.
До ночной темноты еще оставалось время, поэтому вышел из отеля, совершить небольшой променад до моря, посмотреть на настоящий морской закат.
На пляже было почти никого.
Я уселся на сухой песок, наблюдая за солнцем.
— Мистер, мистер…
— Что?!
Меня, оказывается, отвлек негр.
Он был поистине деревенского, негритянского типажа.
— Сувенир, покупать. Сто дирхам.
— Ноу.
— Ес, ай ду. Ай лук.
Негр показал мне резную статуэтку из черного дерева.
Это был какой-то зверь, вроде нашего медведя.
Потом он из наплечной сумки стал вытаскивать еще фигурки: тигров, слонов.
Маски каких-то чудовищ, по-африкански это были боги.
— Ноу, ноу. Ноу мани. Сорри.
Стал отнекиваться от предложений.
— Факинг вайт пипл!! Почему?!
У меня семья! У меня дети! Мне их надо кормить!
А на что? Где взять факинг мани?!
Негр скинул сумку на песок, сорвал футболку с себя, обнажая мускулистое тело:
— Может мне утопиться?! Или убить тебя?!
На пляже кроме нас никого не было.
— Иззи, иззи. Я отдам, что у меня есть.
Только не делай ничего дурного! Ни со мной, ни с собой.
— Найс, окей, давай мани сюда.
Я открыл бумажник при нем, вытащил все, что было. Отдал.
— Найс. Это тебе. Подарок.
Негр швырнул маску мне под ноги.
Быстро скрылся, где-то на набережной.
Маска оказалась с дефектом, чуть треснутой.
Поэтому он так легко согласился на сделку в сорок дирхам.
Я подобрал маску божка с песка, направился домой, то есть в отель.
Настроение было испорчено.
Поэтому посылал всех нахер подряд, кто осмеливался пристать, или заговорить со мной, в это время.
Добравшись до отеля в темноте, долго стучал по закрытой двери.
Не ночевать же на улице!
Разбудил кое-как Саида.
Добравшись до номера, закрыл дверь на замок.
Лег на кровать, но сон не шел.
В голове что-то постоянно мелькало.
Надо успокоиться, говорю я себя.
Взгляд упал на комочек, завернутый в бумажку.
Подарочки, это они виной всему, или то, что ищу.
Не знаю, надо пробывать.
Через две глубокие затяжки, с начиненной сигареты.
Меня отпустило от стресса, стало легко и свободно, как никогда.
Покуривая, чуть пошатываясь, надел треснутую маску на лицо, подошел к зеркалу, над рукомойником.
Из него пялилась незнакомая рожа бога, кривясь и оживая, словно в мультфильме.
Беря на пользование мои глаза.
Теперь уже он, моими глазами, посмотрел на картину с закатом.
Она тоже стала живой.
Будто застывшее изображение стало меняться с каждым мгновением.
Багровые лучи уходящего солнца проникли в мою темную комнату, послышались крики чаек, хотя это они за окном так кричат днем, близкий шум волн, синева воды, рокот моря.
Но это уже ни с чем не перепутаешь.
Все вокруг обрело какой-то смысл.
Время, и место, теперь не имело значения.
5
Уголок самовыражения
После гуляния по окрестностям городка, хорошего обеда в кафе, в результате пришедшего отличного настроения, как вследствие этого, мне пришла идея раздобыть гашиш.
Того комочка, которым меня угостил Абдулла, хватило только на один косячок с парой хороших затяжек.
Теперь же мне хотелось распробовать до конца, что это за штука.
Я подозвал парня, того официанта, который работает в кафе.
Стал расплачиваться с ним за обед, между делом, спросил, знает ли он где достать что-нибудь эдакое.
О да, его глаза тут же заблестели, рот растянулся в улыбке.
— Гаш, — произнес он понимающе.
Конечно же, он знал отличные места и добрых людей, у которых водятся такие запретные вещи.
Он метнулся куда-то на бесчисленные улочки, я остался ждать на месте.
Такое было условие, не ходить с ним в негласное место.
Вскоре он вернулся, сообщил украдкой, что мне надо подождать, придет один человек, тот самый торговец счастьем.
Ждал я, правда, недолго.
За мой столик в безлюдном кафе, подсел незнакомый тип маленького роста, живой и быстрый точно прыгучий мячик.
Он по-дружески поздоровался со мной, проницательно глядя на меня черными глазами, в тоже время, не переставая улыбаться и ласково, почти вкрадчиво, разговаривать о разных вещах, не относящихся к нашей будущей сделке.
Видно, поняв за беседой, что я за птица, он сразу перешел к делу:
— Так, у меня есть гашиш. Сколько ты берешь грамм?
Откуда я знал сколько?
Мне всего-то требовалось на несколько забитых сигарет.
На столе лежала моя писательская тетрадь с записями и ручкой.
Раскрыл её, на пустом листе стал рисовать, то чего нужно, какой примерно размер дозы требовался.
Он понятливо кивнул и сообщил, что мне надо сидеть здесь и ждать, а он скоро вернется с товаром.
Через несколько минут он прибежал, снова упругим мячиком закатился на стул и за столик, быстро положил в закрытую тетрадь какой-то предмет.
Осмотревшись по сторонам, я раскрыл тетрадь и взглянул на него.
Конечно, это был гашиш.
Твердый кусочек, как отломанная долька шоколада, бурого цвета с зеленью, прессованный точно под заводским прессом и запакованным в фабричную плёночку.
Да, это было то, что нужно.
Но цена и размер оказались велики раза в два.
Он тоже сообразил, как нам конкретно договориться, перехватил у меня ручку и обозначил новую стоимость.
Это было многовато для меня одного, разумеется, дороговато в цене.
Я покачал головой.
— Это очень много и дорого.
Стал исправлять в тетради его предложение в меньшую сторону.
Тут уже он отрицательно покачал головой.
Да, наверно в таких делах торговаться не принято.
Цена есть цена, товар есть товар, он не делится на части, мы не на восточном базаре, бери что предлагают.
Как я понял из его сердитых выражений.
Он привстал, сунул гашиш в карман, собрался уходить.
Я задержал его, махнув рукой:
— Ладно, окей, беру весь товар. Только скинь немного цену.
Он помялся, но всё же уступил чуть.
— Еще у меня нет такой суммы при мне, — добавил я просьбу, показывая ему всю оставшуюся наличность.
— Мне нужно сходить в отель за деньгами.
— Хорошо. Только быстро давай, — согласился он, присовокупил почему-то.
— Мне за детьми идти надо.
Я поднялся, быстро направился к себе в отель.
Глубоко задумавшись о нашей жизни, я машинально, не помнил особо, то ли оставил эти деньги на столике в кафе возле него, вроде залога.
Может, получилось так, что сунул их в маленький карман штанов, они оттуда как-то выпали при быстрой ходьбе.
Или их вытащили карманники.
Наконец, только дойдя до номера, я этих денег не обнаружил, хотя обыскал всё: одежду, и вещи, и повседневный рюкзачок.
Наверно стоило отменить сделку, остаться в отеле, но вдруг их оставил там, а этот дилер, этот нехороший человек, просто сбежал с товаром и с моими оставленными деньгами.
И товар при себе остался и деньги заработал легко. Зашибись!
Так думал о сложившейся ситуации, медленно приближаясь к кафе.
Деньги на товар всё-таки взял с собой, не зная на что надеясь.
Нет, я ошибся, он сидел, словно привязанный, никуда не сбежал.
Я окинул его взглядом и столик.
На столике ничего, то есть денег, не было.
И он сидел, как ни в чем не бывало: спокойно, очень спокойно.
Для верности проверил рукой под небольшой клеенкой, денег не оказалось.
Он даже не пошевелился, мирно ожидал окончания сделки.
Глупая и простая ситуация, что мне делать в ней?
С возрастом я стал намного опытнее и гораздо мудрее, чем был в молодости, научился прощать чужие ошибки, мелкие слабости и долги, которые не особо существенные.
Научился сдерживать гнев и агрессию в опасности, быть терпеливым к людям, которые не понимают тебя с одного слова.
Меньше стал участвовать в скандалах и в конфликтных делах.
Много чему учишься с каждым прожитым днем.
Но это было там, на далёкой родине.
Здесь другая жизнь и царят новые законы.
Хотя люди по сути, одни и те же: что там, что здесь.
Ладно, продолжим играть по правилам дальше, решил я, и достал только часть денег, выкладывая их на столик.
Они вместе с теми, как раз составляли требуемую сумму.
— Вот деньги. Товар где?
Он отрицательно покачал головой.
— Этого мало. Давай полностью.
Уставился на меня непонимающими глазами.
— Вот здесь были деньги! — тыкнул пальцем на столик, для наглядности приподнял край клеенки.
— Не было здесь никаких денег! — С доброй улыбкой сказал он.
Что тут сделаешь…
В кафе не было посетителей кроме нас, но на кухне находились обслуга, рядом в пристройке, группа мужчин играла в карты, может у него есть прикрытие.
У меня не было той, настоящей уверенности человека в своей полной правоте, когда можно и надо идти до конца, вплоть до разборок, драки с кровью.
Невзирая на его прикрытие и бандитские связи.
Деньги… на эту сумму можно было прилично пообедать бизнес–ланчем в каком-нибудь хорошем ресторане, даже по ценам Марракеша, где всё дорого.
Не так много, не так мало.
Конечно, бывало терял больше.
Совсем недавно, когда меня обманул таксист в том же Марракеше на десятку зелёных баксов.
Да вдобавок завез не туда, куда мне было нужно!
Понятное дело, что с криминальными личностями надо держать ухо востро, не расслабляться ни на одну секунду.
Я стоял возле него, не двигаясь с места, он сидел за столиком не меняя позы.
Мы молча смотрели друг на друга, как два змея.
Ладно, черт с ним, и с деньгами.
Я достал ещё часть недостающих денег, кинул на столик.
Он пересчитал их, протянул мне товар.
Напоследок, он хотел было прочитать мне лекцию о вреде курения, или о безопасности, но я перебил его, махнув рукой, заявил, что мне и так всё понятно.
Мы попрощались, пожали друг другу руки в знак окончания неплохой сделки, разошлись в разные стороны
Может он, правда, был не виноват, не знаю.
Уже потом, сменил кафе на другое, через несколько дней встретил его там.
Точнее описать, я сидел за столиком кафе, где работал мой новый знакомый негр, а он проходил мимо, увидел меня.
Сначала он кричал мне что-то, я не обращал внимания, он подошёл сам.
Мы пообщались; я нейтрально, а он как старый друг.
Этот гашиш я курил каждый день, но его всё равно оставалось к концу проживания в этом городке, ещё добрая половина.
Что было делать с ним, было сложно принять решение.
Я очень опасался брать такое добро с собой в дальнюю дорогу.
Полиция, контроль в пограничном городе, проверки датчиками и собаками на вокзалах. Хрен его знает, как оно обернется потом...
Товар можно слить в унитаз, выкинуть на улицу, оставить в номере, на память или другим постояльцам.
Много чего можно было сделать, как поступить.
Потом решил его отдать Саиду, с которым состоял в недурственных отношениях, вроде подарка.
В отеле работал ещё один сотрудник, у меня с ним сложились неприязнь.
Наверно характер у него такой неуживчивый: резкий, вспыльчивый.
Может причиной этого стало отсутствие руки, не знаю
Но перед отъездом, того, доброго портье не оказалось.
В итоге гашиш, отдал неграм. Бесплатно, и даром.
Хотя взамен они отдали мне почти целую пачку сигарет.
Это были славные ребята.
Настоящие ганста–реперы, какими их показывают в музыкальных клипах и в криминальных боевиках.
Когда мы закуриваем сигарету.
Наверно мы думаем обо всем, что случилось с нами в этот непростой день, и возможно в другое время.
Вспоминаем друзей, подруг.
Или смотрим на окно, глядя, как там исчезают колечки дыма.
Сигарета в губах, делаем пшиихк из зажигалки.
Делаем первых вдох, но спирает горло, как от удушья, когда ловкий убийца набросил удавку на шею.
Кто-то кашляет, кто-то давиться, кто-то блюет в этот момент.
Организм не дает втянуть отраву сразу.
Но ты перебарываешь себя усилием воли.
Запретный, столь губительный запах свободы входит внутрь.
Заставляя кого-то внутри себя кричать; я свободен, я свободен, черт возьми, от всех дел, и от обязательств мира.
Тоже самое, почти тоже самое происходит, но гораздо круче по ощущениям, когда закуриваешь сигарету, набитую табаком вперемешку с натуральным крепким первосортным гашишем.
Да, это стоило попробовать хоть раз в жизни.
А с маской и картиной, будто проваливаешься в другую реальность.
Это невозможно описать словами.
В ней, как будто все честно и правдиво.
Того комочка, которым меня угостил Абдулла, хватило только на один косячок с парой хороших затяжек.
Теперь же мне хотелось распробовать до конца, что это за штука.
Я подозвал парня, того официанта, который работает в кафе.
Стал расплачиваться с ним за обед, между делом, спросил, знает ли он где достать что-нибудь эдакое.
О да, его глаза тут же заблестели, рот растянулся в улыбке.
— Гаш, — произнес он понимающе.
Конечно же, он знал отличные места и добрых людей, у которых водятся такие запретные вещи.
Он метнулся куда-то на бесчисленные улочки, я остался ждать на месте.
Такое было условие, не ходить с ним в негласное место.
Вскоре он вернулся, сообщил украдкой, что мне надо подождать, придет один человек, тот самый торговец счастьем.
Ждал я, правда, недолго.
За мой столик в безлюдном кафе, подсел незнакомый тип маленького роста, живой и быстрый точно прыгучий мячик.
Он по-дружески поздоровался со мной, проницательно глядя на меня черными глазами, в тоже время, не переставая улыбаться и ласково, почти вкрадчиво, разговаривать о разных вещах, не относящихся к нашей будущей сделке.
Видно, поняв за беседой, что я за птица, он сразу перешел к делу:
— Так, у меня есть гашиш. Сколько ты берешь грамм?
Откуда я знал сколько?
Мне всего-то требовалось на несколько забитых сигарет.
На столе лежала моя писательская тетрадь с записями и ручкой.
Раскрыл её, на пустом листе стал рисовать, то чего нужно, какой примерно размер дозы требовался.
Он понятливо кивнул и сообщил, что мне надо сидеть здесь и ждать, а он скоро вернется с товаром.
Через несколько минут он прибежал, снова упругим мячиком закатился на стул и за столик, быстро положил в закрытую тетрадь какой-то предмет.
Осмотревшись по сторонам, я раскрыл тетрадь и взглянул на него.
Конечно, это был гашиш.
Твердый кусочек, как отломанная долька шоколада, бурого цвета с зеленью, прессованный точно под заводским прессом и запакованным в фабричную плёночку.
Да, это было то, что нужно.
Но цена и размер оказались велики раза в два.
Он тоже сообразил, как нам конкретно договориться, перехватил у меня ручку и обозначил новую стоимость.
Это было многовато для меня одного, разумеется, дороговато в цене.
Я покачал головой.
— Это очень много и дорого.
Стал исправлять в тетради его предложение в меньшую сторону.
Тут уже он отрицательно покачал головой.
Да, наверно в таких делах торговаться не принято.
Цена есть цена, товар есть товар, он не делится на части, мы не на восточном базаре, бери что предлагают.
Как я понял из его сердитых выражений.
Он привстал, сунул гашиш в карман, собрался уходить.
Я задержал его, махнув рукой:
— Ладно, окей, беру весь товар. Только скинь немного цену.
Он помялся, но всё же уступил чуть.
— Еще у меня нет такой суммы при мне, — добавил я просьбу, показывая ему всю оставшуюся наличность.
— Мне нужно сходить в отель за деньгами.
— Хорошо. Только быстро давай, — согласился он, присовокупил почему-то.
— Мне за детьми идти надо.
Я поднялся, быстро направился к себе в отель.
Глубоко задумавшись о нашей жизни, я машинально, не помнил особо, то ли оставил эти деньги на столике в кафе возле него, вроде залога.
Может, получилось так, что сунул их в маленький карман штанов, они оттуда как-то выпали при быстрой ходьбе.
Или их вытащили карманники.
Наконец, только дойдя до номера, я этих денег не обнаружил, хотя обыскал всё: одежду, и вещи, и повседневный рюкзачок.
Наверно стоило отменить сделку, остаться в отеле, но вдруг их оставил там, а этот дилер, этот нехороший человек, просто сбежал с товаром и с моими оставленными деньгами.
И товар при себе остался и деньги заработал легко. Зашибись!
Так думал о сложившейся ситуации, медленно приближаясь к кафе.
Деньги на товар всё-таки взял с собой, не зная на что надеясь.
Нет, я ошибся, он сидел, словно привязанный, никуда не сбежал.
Я окинул его взглядом и столик.
На столике ничего, то есть денег, не было.
И он сидел, как ни в чем не бывало: спокойно, очень спокойно.
Для верности проверил рукой под небольшой клеенкой, денег не оказалось.
Он даже не пошевелился, мирно ожидал окончания сделки.
Глупая и простая ситуация, что мне делать в ней?
С возрастом я стал намного опытнее и гораздо мудрее, чем был в молодости, научился прощать чужие ошибки, мелкие слабости и долги, которые не особо существенные.
Научился сдерживать гнев и агрессию в опасности, быть терпеливым к людям, которые не понимают тебя с одного слова.
Меньше стал участвовать в скандалах и в конфликтных делах.
Много чему учишься с каждым прожитым днем.
Но это было там, на далёкой родине.
Здесь другая жизнь и царят новые законы.
Хотя люди по сути, одни и те же: что там, что здесь.
Ладно, продолжим играть по правилам дальше, решил я, и достал только часть денег, выкладывая их на столик.
Они вместе с теми, как раз составляли требуемую сумму.
— Вот деньги. Товар где?
Он отрицательно покачал головой.
— Этого мало. Давай полностью.
Уставился на меня непонимающими глазами.
— Вот здесь были деньги! — тыкнул пальцем на столик, для наглядности приподнял край клеенки.
— Не было здесь никаких денег! — С доброй улыбкой сказал он.
Что тут сделаешь…
В кафе не было посетителей кроме нас, но на кухне находились обслуга, рядом в пристройке, группа мужчин играла в карты, может у него есть прикрытие.
У меня не было той, настоящей уверенности человека в своей полной правоте, когда можно и надо идти до конца, вплоть до разборок, драки с кровью.
Невзирая на его прикрытие и бандитские связи.
Деньги… на эту сумму можно было прилично пообедать бизнес–ланчем в каком-нибудь хорошем ресторане, даже по ценам Марракеша, где всё дорого.
Не так много, не так мало.
Конечно, бывало терял больше.
Совсем недавно, когда меня обманул таксист в том же Марракеше на десятку зелёных баксов.
Да вдобавок завез не туда, куда мне было нужно!
Понятное дело, что с криминальными личностями надо держать ухо востро, не расслабляться ни на одну секунду.
Я стоял возле него, не двигаясь с места, он сидел за столиком не меняя позы.
Мы молча смотрели друг на друга, как два змея.
Ладно, черт с ним, и с деньгами.
Я достал ещё часть недостающих денег, кинул на столик.
Он пересчитал их, протянул мне товар.
Напоследок, он хотел было прочитать мне лекцию о вреде курения, или о безопасности, но я перебил его, махнув рукой, заявил, что мне и так всё понятно.
Мы попрощались, пожали друг другу руки в знак окончания неплохой сделки, разошлись в разные стороны
Может он, правда, был не виноват, не знаю.
Уже потом, сменил кафе на другое, через несколько дней встретил его там.
Точнее описать, я сидел за столиком кафе, где работал мой новый знакомый негр, а он проходил мимо, увидел меня.
Сначала он кричал мне что-то, я не обращал внимания, он подошёл сам.
Мы пообщались; я нейтрально, а он как старый друг.
Этот гашиш я курил каждый день, но его всё равно оставалось к концу проживания в этом городке, ещё добрая половина.
Что было делать с ним, было сложно принять решение.
Я очень опасался брать такое добро с собой в дальнюю дорогу.
Полиция, контроль в пограничном городе, проверки датчиками и собаками на вокзалах. Хрен его знает, как оно обернется потом...
Товар можно слить в унитаз, выкинуть на улицу, оставить в номере, на память или другим постояльцам.
Много чего можно было сделать, как поступить.
Потом решил его отдать Саиду, с которым состоял в недурственных отношениях, вроде подарка.
В отеле работал ещё один сотрудник, у меня с ним сложились неприязнь.
Наверно характер у него такой неуживчивый: резкий, вспыльчивый.
Может причиной этого стало отсутствие руки, не знаю
Но перед отъездом, того, доброго портье не оказалось.
В итоге гашиш, отдал неграм. Бесплатно, и даром.
Хотя взамен они отдали мне почти целую пачку сигарет.
Это были славные ребята.
Настоящие ганста–реперы, какими их показывают в музыкальных клипах и в криминальных боевиках.
Когда мы закуриваем сигарету.
Наверно мы думаем обо всем, что случилось с нами в этот непростой день, и возможно в другое время.
Вспоминаем друзей, подруг.
Или смотрим на окно, глядя, как там исчезают колечки дыма.
Сигарета в губах, делаем пшиихк из зажигалки.
Делаем первых вдох, но спирает горло, как от удушья, когда ловкий убийца набросил удавку на шею.
Кто-то кашляет, кто-то давиться, кто-то блюет в этот момент.
Организм не дает втянуть отраву сразу.
Но ты перебарываешь себя усилием воли.
Запретный, столь губительный запах свободы входит внутрь.
Заставляя кого-то внутри себя кричать; я свободен, я свободен, черт возьми, от всех дел, и от обязательств мира.
Тоже самое, почти тоже самое происходит, но гораздо круче по ощущениям, когда закуриваешь сигарету, набитую табаком вперемешку с натуральным крепким первосортным гашишем.
Да, это стоило попробовать хоть раз в жизни.
А с маской и картиной, будто проваливаешься в другую реальность.
Это невозможно описать словами.
В ней, как будто все честно и правдиво.
Уголок самовыражения
Иногда без вариантов) оставить ссылку для прослушивания понравившейся композишн
грустная песня о неразделённой любви. Примерный перевод тут видим здесь не очень)Уголок самовыражения
Я познакомился с девушкой.
На пятый день пребывания в городке, и в отеле.
У нее на лбу, словно было написано широкими буквами, предостерегая об опасности: «Не влюбляться!»
Слова точно обвивали ее точеную фигурку.
Неслись за ней неотвязным шлейфом.
Хотя когда, это нас останавливало.
В те прошлые дни, когда употреблял гашиш, я услышал девичий голос, вроде разговаривающий по-русски.
Из туалета, в котором перегорела лампочка, плохо смывается вода из сливного бачка. Надо бы об этом сказать Саиду, а то уже глюки какие-то начались.
Средь бела дня.
Умылся, поспал, зашел к Саиду в каморку.
Он тоже спал, но я разбудил.
— Там в туалете лампочка перегорела.
— Окей, заменим.
Саид устало зевнул.
— Нет, ты не понял: из туалета, мне слышаться голоса!
— Людям всегда что-то слышаться.
— Фак! Саид, скажи: есть в отеле русские, кроме меня?!
— В журнале записал новых людей.
— Саид! Пойдем, посмотрим журнал.
— Нельзя смотреть посторонним.
— Да ладно. Ты же знаешь меня.
Саид, ворча себе под нос, отправился за стойку ресепшена.
Достал из сейфа журнал, положил на стойку, стал листать, остановившись на последней странице:
— Вот смотри. Как ты заселился…
Светлана Эн, тоже русская, взяла номер на десять дней.
Номер, рядом с тобой. Вы соседи.
Я посмотрел запись в журнале.
Все верно: Светлана, судя по паспорту и прописки, из Питера.
— Причем одна! Молоденькая!
Саид, ухмыляясь, многозначительно поднял вверх указательный палец.
Мне захотелось его сломать.
Хотя, с одной стороны, успокоился.
Это не глюк, не сошел с ума, получается.
— Шукран, Саид-джан. Буду должен.
На следующее утро, столкнулся с ней.
Да именно так было, я выходил из душа, она из туалета.
Или наоборот: она из душа, я из туалета.
Вообщем неважно.
— Привет.
— Привет.
И в ее глазах удивление.
Ах да: еще раз повторю:
«Не сметь влюбляться!»
— Хочешь кофе, или позавтракать? А то я голодный как волк.
Девушка заулыбалась:
— Ты живешь во «втором»?
— Да.
— Пойдем. Только мне надо привести себя в порядок.
— Окей. Я тоже приведу себя.
Через пять минут, надушенный и наряженный, ожидал девушку возле крыльца.
Саид, показываясь из открытых дверей отеля, хитро подмигивал.
Наверно намекая, чтобы купил цветы, или что-то еще, от чего, девчонки всегда млеют. Вскоре она тоже вышла, конечно, с запозданием.
На пятый день пребывания в городке, и в отеле.
У нее на лбу, словно было написано широкими буквами, предостерегая об опасности: «Не влюбляться!»
Слова точно обвивали ее точеную фигурку.
Неслись за ней неотвязным шлейфом.
Хотя когда, это нас останавливало.
В те прошлые дни, когда употреблял гашиш, я услышал девичий голос, вроде разговаривающий по-русски.
Из туалета, в котором перегорела лампочка, плохо смывается вода из сливного бачка. Надо бы об этом сказать Саиду, а то уже глюки какие-то начались.
Средь бела дня.
Умылся, поспал, зашел к Саиду в каморку.
Он тоже спал, но я разбудил.
— Там в туалете лампочка перегорела.
— Окей, заменим.
Саид устало зевнул.
— Нет, ты не понял: из туалета, мне слышаться голоса!
— Людям всегда что-то слышаться.
— Фак! Саид, скажи: есть в отеле русские, кроме меня?!
— В журнале записал новых людей.
— Саид! Пойдем, посмотрим журнал.
— Нельзя смотреть посторонним.
— Да ладно. Ты же знаешь меня.
Саид, ворча себе под нос, отправился за стойку ресепшена.
Достал из сейфа журнал, положил на стойку, стал листать, остановившись на последней странице:
— Вот смотри. Как ты заселился…
Светлана Эн, тоже русская, взяла номер на десять дней.
Номер, рядом с тобой. Вы соседи.
Я посмотрел запись в журнале.
Все верно: Светлана, судя по паспорту и прописки, из Питера.
— Причем одна! Молоденькая!
Саид, ухмыляясь, многозначительно поднял вверх указательный палец.
Мне захотелось его сломать.
Хотя, с одной стороны, успокоился.
Это не глюк, не сошел с ума, получается.
— Шукран, Саид-джан. Буду должен.
На следующее утро, столкнулся с ней.
Да именно так было, я выходил из душа, она из туалета.
Или наоборот: она из душа, я из туалета.
Вообщем неважно.
— Привет.
— Привет.
И в ее глазах удивление.
Ах да: еще раз повторю:
«Не сметь влюбляться!»
— Хочешь кофе, или позавтракать? А то я голодный как волк.
Девушка заулыбалась:
— Ты живешь во «втором»?
— Да.
— Пойдем. Только мне надо привести себя в порядок.
— Окей. Я тоже приведу себя.
Через пять минут, надушенный и наряженный, ожидал девушку возле крыльца.
Саид, показываясь из открытых дверей отеля, хитро подмигивал.
Наверно намекая, чтобы купил цветы, или что-то еще, от чего, девчонки всегда млеют. Вскоре она тоже вышла, конечно, с запозданием.
Уголок самовыражения
После короткого привала, новый друг, предложил пойти к нему домой.
Стояла невыносимая жара, точно в настоящей Сахаре, без всяких намеков на дождливые тучи.
Мне было неудобно навязываться в нежданные гости, да ещё непонятно как ко мне отнесутся жители деревни и родные Смаила.
Но пришлось согласиться, тем более устал.
Деревня оказалась приличной, с мечетью и минаретом.
С простой спортплощадкой и маленьким магазинчиком, куда мы потом зашли.
Их дом находился возле этой мечети.
Внутри дом, или так сказать жилище, представлял собой постройку из двух комнат.
В них почти не было мебели, вся семья сидела, скрестив под себя ноги, или полулежала на полу покрытым ковром, опираясь спиной на подушку, прислоненную к стене.
В каждой комнате по одному окну.
Они жили просто, без всяких изысков.
Да наверно все жители этой деревни.
Отопления не было, центрального газоснабжения и канализации тоже.
Газ привозной, в баллонах.
Когда баллон заканчивался, его относили в магазинчик, там было сделано вроде обменного пункта.
Из благ цивилизации имелось электричество и наверно водопровод.
Но они не жаловались на судьбу, выглядели довольными своей жизнью, счастливыми людьми.
Наверно они никогда не ругались: ни в большой семье, ни между собой в деревне.
Я попросил домочадцев, где сполоснуть руки.
Стало понятно, это когда садишься на ковер, тебе руки поливают водой из чайника, а грязная вода с ладоней стекает в тазик.
Не знаю, так здесь руки они сами моют, или только гостям положено.
На полу ещё находился столик, круглый и с маленькими ножками, словно их отпилили под самый корень.
Потом принесли угощения, поставили на столик.
Это было блюдо с большой лепешкой, мягкой и без особого вкуса.
Но оказалась очень лакомой.
И орехи в тарелке похожие на фундук, и миска с оливковым маслом.
В которую надо макать отломленную мякоть лепешки
Подали чай, натуральный арабский чай, из чего-то заваренный, но не из обычной заварки зелёного или черного чая.
Вкус был своеобразный ни на что не похожий, но тоже был очень приятен и кстати.
Его пьют из маленьких стаканчиков, такими же глоточками.
Видно здесь так принято и вшито в кровь издавна при рождении:
образ жизни в безводной пустыне, когда воду надо беречь и наслаждаться каждой каплей.
А я по привычке, пил чай сразу залпом, без зазрения совести, у них выпил почти весь приготовленный заварной чайник и горячий кипяток.
Они всё равно улыбались, вода на газовой конфорке кипятилось снова.
Чай предлагался мне ещё и ещё.
Пока я вдоволь не напился.
Предложил, в качестве отплаты за гостеприимство, вместе сфотографироваться.
Они согласились.
Их было очень много: дети, внуки, некоторые еще ползали и агукали.
Мы все не помещались в кадр.
Пришлось кое-кого убирать.
Они убрали дедушек, хотя был против.
Ещё показал им видеозаписи, сделанные в дороге.
До вечера время пролетело быстро.
Стояла невыносимая жара, точно в настоящей Сахаре, без всяких намеков на дождливые тучи.
Мне было неудобно навязываться в нежданные гости, да ещё непонятно как ко мне отнесутся жители деревни и родные Смаила.
Но пришлось согласиться, тем более устал.
Деревня оказалась приличной, с мечетью и минаретом.
С простой спортплощадкой и маленьким магазинчиком, куда мы потом зашли.
Их дом находился возле этой мечети.
Внутри дом, или так сказать жилище, представлял собой постройку из двух комнат.
В них почти не было мебели, вся семья сидела, скрестив под себя ноги, или полулежала на полу покрытым ковром, опираясь спиной на подушку, прислоненную к стене.
В каждой комнате по одному окну.
Они жили просто, без всяких изысков.
Да наверно все жители этой деревни.
Отопления не было, центрального газоснабжения и канализации тоже.
Газ привозной, в баллонах.
Когда баллон заканчивался, его относили в магазинчик, там было сделано вроде обменного пункта.
Из благ цивилизации имелось электричество и наверно водопровод.
Но они не жаловались на судьбу, выглядели довольными своей жизнью, счастливыми людьми.
Наверно они никогда не ругались: ни в большой семье, ни между собой в деревне.
Я попросил домочадцев, где сполоснуть руки.
Стало понятно, это когда садишься на ковер, тебе руки поливают водой из чайника, а грязная вода с ладоней стекает в тазик.
Не знаю, так здесь руки они сами моют, или только гостям положено.
На полу ещё находился столик, круглый и с маленькими ножками, словно их отпилили под самый корень.
Потом принесли угощения, поставили на столик.
Это было блюдо с большой лепешкой, мягкой и без особого вкуса.
Но оказалась очень лакомой.
И орехи в тарелке похожие на фундук, и миска с оливковым маслом.
В которую надо макать отломленную мякоть лепешки
Подали чай, натуральный арабский чай, из чего-то заваренный, но не из обычной заварки зелёного или черного чая.
Вкус был своеобразный ни на что не похожий, но тоже был очень приятен и кстати.
Его пьют из маленьких стаканчиков, такими же глоточками.
Видно здесь так принято и вшито в кровь издавна при рождении:
образ жизни в безводной пустыне, когда воду надо беречь и наслаждаться каждой каплей.
А я по привычке, пил чай сразу залпом, без зазрения совести, у них выпил почти весь приготовленный заварной чайник и горячий кипяток.
Они всё равно улыбались, вода на газовой конфорке кипятилось снова.
Чай предлагался мне ещё и ещё.
Пока я вдоволь не напился.
Предложил, в качестве отплаты за гостеприимство, вместе сфотографироваться.
Они согласились.
Их было очень много: дети, внуки, некоторые еще ползали и агукали.
Мы все не помещались в кадр.
Пришлось кое-кого убирать.
Они убрали дедушек, хотя был против.
Ещё показал им видеозаписи, сделанные в дороге.
До вечера время пролетело быстро.
Уголок самовыражения
Приключение последнее.
6.
Рай находиться не здесь.
Я познакомился с девушкой.
На пятый день пребывания в городке, и в отеле.
У нее на лбу, словно было написано широкими буквами, предостерегая об опасности: «Не влюбляться!»
Слова точно обвивали ее точеную фигурку.
Неслись за ней неотвязным шлейфом.
Хотя когда, это нас останавливало.
В те прошлые дни, когда употреблял гашиш, услышал девичий голос, вроде разговаривающий по-русски.
Из туалета, в котором перегорела лампочка, плохо смывается вода из сливного бачка. Надо бы об этом сказать Саиду, а то уже глюки какие-то начались.
Средь бела дня.
Умылся, поспал, зашел к Саиду в каморку.
Он тоже спал, но я разбудил.
— Там в туалете лампочка перегорела.
— Окей, заменим.
Саид устало зевнул.
— Нет, ты не понял: из туалета, мне слышаться голоса!
— Людям всегда что-то слышаться.
— Фак! Саид, скажи: есть в отеле русские, кроме меня?!
— В журнале записал новых людей.
— Саид! Пойдем, посмотрим журнал.
— Нельзя смотреть посторонним.
— Да ладно. Ты же знаешь меня.
Саид, ворча себе под нос, отправился за стойку ресепшена.
Достал из сейфа журнал, положил на стойку, стал листать, остановившись на последней странице:
— Вот смотри. Как ты заселился…
Светлана Эн, тоже русская, взяла номер на десять дней.
Номер, рядом с тобой. Вы соседи.
Я посмотрел запись в журнале.
Все верно: Светлана, судя по паспорту и прописки, из Питера.
— Причем одна! Молоденькая!
Саид, ухмыляясь, многозначительно поднял вверх указательный палец.
Мне захотелось его сломать.
Хотя, с одной стороны, успокоился.
Это не глюк, не сошел с ума, получается.
— Шукран, Саид-джан. Буду должен.
На следующее утро, столкнулся с ней.
Да именно так было, я выходил из душа, она из туалета.
Или наоборот: она из душа, я из туалета.
Вообщем неважно.
— Привет.
— Привет.
И в ее глазах удивление.
Ах да: еще раз повторю:
«Не сметь влюбляться!»
— Хочешь кофе, или позавтракать? А то я голодный как волк.
Девушка заулыбалась:
— Я тоже. Ты живешь во «втором»?
— Да.
— Пойдем. Только мне надо привести себя в порядок.
— Окей. Я тоже приведу себя.
Через пять минут, надушенный и наряженный, ожидал девушку возле крыльца.
Саид, показываясь из открытых дверей отеля, хитро подмигивал.
Наверно намекая, чтобы купил цветы, или что-то еще, от чего, девчонки всегда млеют.
Вскоре она тоже вышла, конечно, с запозданием.
Было где-то восемь часов, по местному времени.
Хотя городок просыпался уже после шести утра, для рабочих рук.
— Ты был на рыбном рынке?
— Нет. Только, мимо проходил.
— Тогда пойдем, сходим. Там так классно.
— Ладно, пойдем.
Яркое солнце слепило глаза, отражаясь от прозрачных луж.
Рыбный рынок вместе с портом, представлял из себя, вроде обширного раздвоенного мола, или пирса, с берега выдаваясь в море на несколько сот метров.
Рыбаки, или портовые грузчики, из причаленных катеров, лебедками поднимали пойманную рыбу в сетях, раскидывали улов на прямо асфальте, промывали ее водой из шлангов, окатывали из ведёр.
Поэтому вода текла куда угодно, оставляя те самые лужи на асфальте, или на бетонных плитах.
Еще в ноздри бил острый запах морской воды, пряной соли, и полуживой рыбы с водорослями.
Большие морские чайки, лениво клекотали, стоя в сторонке на бетонном отвале, на ветру махая ожиревшими крыльями, нехотя ожидали, свою законную долю добычи.
Они уже не боялись людей. Хотя подходил к ним очень близко.
Старые брусчатые рыбацкие баркасы с убранными веслами, без мачт и парусов, с другой стороны, стояли в шлюзовом отстойнике с водой.
Наверху, растянутые по длинному канату, сушились просторные сети с деревянными поплавками.
Несмотря на утро, там было много народу.
Грузчики в просоленных робах развозили рыбу в неповоротливых тележках, с остерегающими криками предназначенные для невнимательных покупателей, скользя вдоль торговых рядов.
Кто-то из местных, брал себе свежей рыбы домой, торгуясь за каждый дирхам, кто-то закупался впрок, оптом для магазинчика, кафе, или для уличной жарки.
Такие жаровни, вроде мангалов, стояли повсюду на отдаленных улочках, распространяя вездесущие запахи прогорклого масла, и жареной рыбы.
Света меж тем продолжала говорить сразу обо всем.
Как недавно познакомилась здесь на рынке, с каким-то капитаном, он ее пригласил на ужин, после с какими-то матросами пила вино, они угощали устрицами, потом катали на яхте ночью.
— Смелая ты. Не боишься развлекаться, в чужой стране.
— Да ну. Чего бояться?
Я хмыкнул, вот отчаянная девка!
— Ого, вот и они!
Девушка устремилась к прилавку с морской живностью:
Моллюски, рапаны, устрицы, мелкие крабы, ежи.
Еще что-то, живое и шевелящее в бачках с водой.
— Будешь?
— Нет, не хочу.
— А я буду. Очень хочу попробовать всё новое, необычное.
Она бегло заговорила с торговцем, с седым дядькой в линялой тельняшке.
Он только успевал поддакивать: да, мисс.
Потом она выбрала морских ежей, две штуки.
Дядька сноровисто принял деньги, ножом вскрыл на половинки ежей.
Подал ей с соломинкой.
— Бон аппетито, сеньорита.
Девушка кивнула, мы отошли от него.
— Подержи плиз.
Она сунула мне в руку, располовиненного ежа.
Еж, как лесной ежик, с острыми иглами, которые чуть покалывают ладонь.
Внутри плавала какая-то слизь, похожая на белок в сыром курином яйце.
Света на ходу принялась за первого ежа, высасывая соломинкой содержимое.
Потом она шла за мной, доедая второго ежа, я ледоколом раздвигал плотную толпу людей.
Обошли мол, повернули на берег, по этой стороне располагались под разноцветными шатрами плотным строем кафешки, где в них в основном готовили рыбные блюда.
— Теперь можно и поесть, — сказала Света. — Зайдем куда нибудь?
— Давай, почему нет.
Мы выбрали один шатер, который оказался поблизости, заглянули, но в нем еще не было ничего готового. Зашли в соседний, там уже что-то жарилось, источая вкусный аромат.
Мужчина в поварском колпаке спросил, что мы желаем.
Я заказал что-то простое, вроде местной камбалы, а Света захотела нечто изысканное.
Вроде лангуста, с огромными клешнями. Он был красного цвета.
Его еще живого принес помощник повара, прямо в ведре, чтобы показать эдакого местного обитателя моря.
Потом сидели, ждали заказы, Света еще заказала мелкой рыбешки.
Ведь лангуст быстро не приготовляется.
Сидеть надоело, прогулялись еще раз по пирсу, заодно осмотрели портовую крепость.
Она стояла на берегу, но хорошо рассмотреть можно было только оттуда.
Крепость была с темными бойницами, резной стеной и башенкой наверху, яичного цвета, построенная из чего-то желтого: то ли из кирпича, то ли из песчаника.
Вернулись в кафе. Помощник повара, в белом тельнике, с матросским воротником из синих полосок, принес нам заказы: мне рыбу на огромном блюде, размером с большую сковороду, а Свете хрустящие рыбки, вроде морских окуньков.
Ее лангуст еще продолжал готовиться.
Стали кушать, моя рыба оказалась очень вкусной, правда в ней оказалось много косточек, что было довольно неприятно, каждый раз вытаскивать их изо рта.
Потом вытирая масляные пальцы салфеткой.
Света быстро умяла своих рыбешёк, обтерла рот салфеткой, принялась говорить, я тоже остановился передохнуть на половине блюда, теперь слушая ее голосок.
— Я уезжаю.
Наконец, мне удалось вставить слово, тормозя девушку, словно на опасном повороте.
Но она продолжала говорить, делясь своими впечатлениями.
— Ты не слышишь, — я уезжаю отсюда.
Она остановилась, обдумывая услышанное:
— Когда?
— Завтра вечером, примерно.
— Зачем уезжаешь? Ведь тут классно!
— Не знаю. Мне надоело здесь. Как ты говоришь, хочу что-то новое испытать.
Поехали со мной? Вдвоем по-всякому веселее будет.
— Куда поедешь?
— Не знаю, пока не решил: может вТанжер, может в Фес, может в Агадир, а может в Сахару. Кто его знает, или куда будут билеты на вокзале.
— Мне надо подумать.
— Да ладно, ведь ты же отчаянная, ничего не боишься.
Каждый платит сам за себя, отдельные номера, просто держаться будем вдвоем.
— Не знаю.
Помощник принес Свете пожаренного лангуста, потерявшего красный цвет, с вилкой, и с щипцами.
Конечно с оливками.
Она принялась за него, я за оставшуюся рыбу.
Кстати, мы заплатили здесь тоже, каждый сам за себя.
Я вроде двадцать дирхам, она пятьдесят.
Хотя она угостила меня лангустом.
— На, попробуй! Такая вкуснотища!
Она отщипнула одну клешню, положила мне в тарелку.
Пришлось попробовать, по вкусу ужаренная клешня, или его лапка, словно хрустящие чипсы.
Вкусно, есть можно. Но я не любитель, ракообразных.
— Уф, вот это я наелась!
Сказала она, откидываясь на спинку, когда от лангуста осталось что-то уже несъедобное.
— Поздравляю.
— У меня так бывает. Что, какие планы?
У меня попить кофе… и сходить в настоящий хаман!
Там делают такой массаж…
Она закатила глаза от предстоящего удовольствия.
— Ладно, пойдем.
Мы поднялись с места, то есть сначала рассчитались с улыбающимся помощником, оставляя ему немного чаевых.
Направились в город, неторопливым шагом.
Она принялась кому-то звонить,
— Дай сигаретку, плиз.
Я дал, заодно дал зажигалку.
— Да, але мам, да нет, все в порядке у меня. Я тут познакомилась с одним молодым человеком. Он зовет меня с собой…
Из-за тактичности, отдалился подальше от нее, поэтому не услышал весь разговор с мамой.
Когда она закончила болтовню, подошел к ней.
— Как дела?
— Нормально, звонила домой, в Питер. Что-то папа приболел.
— Понятно.
Дальше мы шли молча.
Вот набережная, сквер со скамейками, где познакомился с Абдуллой.
— Дай еще свою сигарету. Никак не могу привыкнуть к местным.
Подождал, когда она закурит, пойдет следом.
Площадь перед Мединой, входная арка с чугунными пушками, седые дервиши, которые сидят на ковриках, поджав под себя ноги.
Дальше длинный проход по рынку.
Можно сказать, по восточному базару, когда в нем можно купить всё что угодно.
Это была коробочка, вроде пудреницы, из красного дерева.
Внутри, на открывающейся крышечке, зеркальце.
Света застыла возле одного прилавка, жадно все разглядывая.
Она и лежала на витрине. Я приценился к необычной вещице.
— Сколько?
Спросил у смуглого мужчины, похожего на черноволосого турка.
— Тридцать пять.
— Пять!
— Тридцать!
— Ноу! Десять.
— Сори, двадцать дирхам.
— Окей. Шукран.
Торговец отдал шкатулку, я протянул ее девушке.
— Это тебе подарок. На память.
— Спасибо.
Она отлипла от прилавков, пошли дальше, выходя на вторую площадь.
Таи была вторая набережная, второй сквер, но на площади уже находились разные кафе и кофейни.
Обойдя площадь по кругу, мы выбрали одно из них.
Присели, Света выбрала место с розеткой, тут же туда сунула свой зарядник, подзарядить телефон.
Подошедшему официанту заказали по чашке кофе.
Она у него еще спросила пароль от вайфая.
Поэтому получив пароль, девушка залезла в интернет.
— Угости еще сигареткой. Они такие классные.
— Может сразу пачку? Или денег нет?
— Я не жадная. И да, деньги есть у меня. Сама заработала.
Если ты об этом.
— Тогда поехали? Закончатся деньги на жильё, — плевать! У меня есть двухместная палатка, спальник, походный матрас. Где-нибудь, да заночуем.
— Ты дурак?!
— А ты? что тебе мешает?
— Да всё! здесь у меня номер, классное место у моря. Здесь рай на земле!
Я хмыкнул.
— Рай…, возможно, для таких, как ты. Но не для всех.
— Повернись. Видишь вон того парня?
Она обернулась.
На другой стороне площади располагался разный сброд из местных людей: от торговцев всякой утварью разложенной на газетах, нищих, попрошаек, калек, инвалидов, и прочих.
Среди них был молодой парень, лет двадцати с чем-то, чистильщик обуви.
Он чистил, сидя на газетке, крестив ноги под себя, кожаную обувь до блеска, приезжим заморским туристам, от пыли, от грязи. Губкой, щеткой, и кремом.
Но клиентов у него бывало немного, так как в основном здесь ходили в босоножках, или в шлепанцах на босую ногу.
Поэтому он просто сидел, без работы, скучая.
Глядя с тоской на мир большими выразительными глазами.
Из которых чуть ли не выкатывались огромные слезы.
К тому же этот паренек обладал внешностью киногероя.
Густые волнистые черные волосы, покрашенные сверху в рыжий цвет.
Я уже давно за ним наблюдал, ведь приметный.
Общался чуть, когда прошел мимо, он обратился, с предложением почистить обувь.
Отказался вежливо, ведь у меня на ногах простые сандалии.
Каждый раз у него было грустное настроение, когда проходил мимо по этой площади.
В один день он был какой-то странный, точно пьяный.
Сидя на газете, раскачивался, что-то напевал.
— Да, вот этого, с рыжими волосами.
— Ну смазливый паренёк, и что?
— Интересно, что он скажет в ответ, когда услышит, что здесь рай.
Иди, подойди к нему скажи так.
— Зачем мне это?!
— Ты не понимаешь: для тебя это выглядит раем, но для него, для таких же, здесь просто суровая жизнь. Без денег, без работы, без еды.
Без всяких перспектив в будущем, до самой старости, вот сидя на этой площади, чистить обувь за горстку монет.
— Оглянись, почувствуй, наконец! Это не то место, которое, я ищу.
Света обиженно уткнулась в телефон, допивая кофе.
— Ты знаешь, где тут бани?
— Пошли, провожу. Если не заблужусь.
Тогда Абдулла, провел меня по улочке, где находились те самые хаманы.
Турецкие, арабские бани, там вся улица сплошь состояла из бань, предназначенных для туристов. Наверно в них здорово, но для меня дорого.
Лучше в холодном душе помоюсь.
Нам повезло, я не ошибся с поворотами на перекресточках, поэтому вскоре очутились на банной улочке.
Одна дверь была открытой, оттуда вырывался влажный пар, похожий на туман.
Зашли внутрь, почти ничего не разобрать, кроме запотевших каменных стен.
Подошел толстый потный мужчина в халате на голое тело.
Света спросила, тут есть баня для женщин, и массаж.
Он ответил, подзывая кого-то.
— Что вечером будешь делать? — спросил ее, при входе, в женское отделение.
— Не знаю пока.
— Ладно, я постучусь тебе в дверь.
Она осталась там, а я направился в отель.
Готовиться к походу в основной город.
7
6.
Рай находиться не здесь.
Я познакомился с девушкой.
На пятый день пребывания в городке, и в отеле.
У нее на лбу, словно было написано широкими буквами, предостерегая об опасности: «Не влюбляться!»
Слова точно обвивали ее точеную фигурку.
Неслись за ней неотвязным шлейфом.
Хотя когда, это нас останавливало.
В те прошлые дни, когда употреблял гашиш, услышал девичий голос, вроде разговаривающий по-русски.
Из туалета, в котором перегорела лампочка, плохо смывается вода из сливного бачка. Надо бы об этом сказать Саиду, а то уже глюки какие-то начались.
Средь бела дня.
Умылся, поспал, зашел к Саиду в каморку.
Он тоже спал, но я разбудил.
— Там в туалете лампочка перегорела.
— Окей, заменим.
Саид устало зевнул.
— Нет, ты не понял: из туалета, мне слышаться голоса!
— Людям всегда что-то слышаться.
— Фак! Саид, скажи: есть в отеле русские, кроме меня?!
— В журнале записал новых людей.
— Саид! Пойдем, посмотрим журнал.
— Нельзя смотреть посторонним.
— Да ладно. Ты же знаешь меня.
Саид, ворча себе под нос, отправился за стойку ресепшена.
Достал из сейфа журнал, положил на стойку, стал листать, остановившись на последней странице:
— Вот смотри. Как ты заселился…
Светлана Эн, тоже русская, взяла номер на десять дней.
Номер, рядом с тобой. Вы соседи.
Я посмотрел запись в журнале.
Все верно: Светлана, судя по паспорту и прописки, из Питера.
— Причем одна! Молоденькая!
Саид, ухмыляясь, многозначительно поднял вверх указательный палец.
Мне захотелось его сломать.
Хотя, с одной стороны, успокоился.
Это не глюк, не сошел с ума, получается.
— Шукран, Саид-джан. Буду должен.
На следующее утро, столкнулся с ней.
Да именно так было, я выходил из душа, она из туалета.
Или наоборот: она из душа, я из туалета.
Вообщем неважно.
— Привет.
— Привет.
И в ее глазах удивление.
Ах да: еще раз повторю:
«Не сметь влюбляться!»
— Хочешь кофе, или позавтракать? А то я голодный как волк.
Девушка заулыбалась:
— Я тоже. Ты живешь во «втором»?
— Да.
— Пойдем. Только мне надо привести себя в порядок.
— Окей. Я тоже приведу себя.
Через пять минут, надушенный и наряженный, ожидал девушку возле крыльца.
Саид, показываясь из открытых дверей отеля, хитро подмигивал.
Наверно намекая, чтобы купил цветы, или что-то еще, от чего, девчонки всегда млеют.
Вскоре она тоже вышла, конечно, с запозданием.
Было где-то восемь часов, по местному времени.
Хотя городок просыпался уже после шести утра, для рабочих рук.
— Ты был на рыбном рынке?
— Нет. Только, мимо проходил.
— Тогда пойдем, сходим. Там так классно.
— Ладно, пойдем.
Яркое солнце слепило глаза, отражаясь от прозрачных луж.
Рыбный рынок вместе с портом, представлял из себя, вроде обширного раздвоенного мола, или пирса, с берега выдаваясь в море на несколько сот метров.
Рыбаки, или портовые грузчики, из причаленных катеров, лебедками поднимали пойманную рыбу в сетях, раскидывали улов на прямо асфальте, промывали ее водой из шлангов, окатывали из ведёр.
Поэтому вода текла куда угодно, оставляя те самые лужи на асфальте, или на бетонных плитах.
Еще в ноздри бил острый запах морской воды, пряной соли, и полуживой рыбы с водорослями.
Большие морские чайки, лениво клекотали, стоя в сторонке на бетонном отвале, на ветру махая ожиревшими крыльями, нехотя ожидали, свою законную долю добычи.
Они уже не боялись людей. Хотя подходил к ним очень близко.
Старые брусчатые рыбацкие баркасы с убранными веслами, без мачт и парусов, с другой стороны, стояли в шлюзовом отстойнике с водой.
Наверху, растянутые по длинному канату, сушились просторные сети с деревянными поплавками.
Несмотря на утро, там было много народу.
Грузчики в просоленных робах развозили рыбу в неповоротливых тележках, с остерегающими криками предназначенные для невнимательных покупателей, скользя вдоль торговых рядов.
Кто-то из местных, брал себе свежей рыбы домой, торгуясь за каждый дирхам, кто-то закупался впрок, оптом для магазинчика, кафе, или для уличной жарки.
Такие жаровни, вроде мангалов, стояли повсюду на отдаленных улочках, распространяя вездесущие запахи прогорклого масла, и жареной рыбы.
Света меж тем продолжала говорить сразу обо всем.
Как недавно познакомилась здесь на рынке, с каким-то капитаном, он ее пригласил на ужин, после с какими-то матросами пила вино, они угощали устрицами, потом катали на яхте ночью.
— Смелая ты. Не боишься развлекаться, в чужой стране.
— Да ну. Чего бояться?
Я хмыкнул, вот отчаянная девка!
— Ого, вот и они!
Девушка устремилась к прилавку с морской живностью:
Моллюски, рапаны, устрицы, мелкие крабы, ежи.
Еще что-то, живое и шевелящее в бачках с водой.
— Будешь?
— Нет, не хочу.
— А я буду. Очень хочу попробовать всё новое, необычное.
Она бегло заговорила с торговцем, с седым дядькой в линялой тельняшке.
Он только успевал поддакивать: да, мисс.
Потом она выбрала морских ежей, две штуки.
Дядька сноровисто принял деньги, ножом вскрыл на половинки ежей.
Подал ей с соломинкой.
— Бон аппетито, сеньорита.
Девушка кивнула, мы отошли от него.
— Подержи плиз.
Она сунула мне в руку, располовиненного ежа.
Еж, как лесной ежик, с острыми иглами, которые чуть покалывают ладонь.
Внутри плавала какая-то слизь, похожая на белок в сыром курином яйце.
Света на ходу принялась за первого ежа, высасывая соломинкой содержимое.
Потом она шла за мной, доедая второго ежа, я ледоколом раздвигал плотную толпу людей.
Обошли мол, повернули на берег, по этой стороне располагались под разноцветными шатрами плотным строем кафешки, где в них в основном готовили рыбные блюда.
— Теперь можно и поесть, — сказала Света. — Зайдем куда нибудь?
— Давай, почему нет.
Мы выбрали один шатер, который оказался поблизости, заглянули, но в нем еще не было ничего готового. Зашли в соседний, там уже что-то жарилось, источая вкусный аромат.
Мужчина в поварском колпаке спросил, что мы желаем.
Я заказал что-то простое, вроде местной камбалы, а Света захотела нечто изысканное.
Вроде лангуста, с огромными клешнями. Он был красного цвета.
Его еще живого принес помощник повара, прямо в ведре, чтобы показать эдакого местного обитателя моря.
Потом сидели, ждали заказы, Света еще заказала мелкой рыбешки.
Ведь лангуст быстро не приготовляется.
Сидеть надоело, прогулялись еще раз по пирсу, заодно осмотрели портовую крепость.
Она стояла на берегу, но хорошо рассмотреть можно было только оттуда.
Крепость была с темными бойницами, резной стеной и башенкой наверху, яичного цвета, построенная из чего-то желтого: то ли из кирпича, то ли из песчаника.
Вернулись в кафе. Помощник повара, в белом тельнике, с матросским воротником из синих полосок, принес нам заказы: мне рыбу на огромном блюде, размером с большую сковороду, а Свете хрустящие рыбки, вроде морских окуньков.
Ее лангуст еще продолжал готовиться.
Стали кушать, моя рыба оказалась очень вкусной, правда в ней оказалось много косточек, что было довольно неприятно, каждый раз вытаскивать их изо рта.
Потом вытирая масляные пальцы салфеткой.
Света быстро умяла своих рыбешёк, обтерла рот салфеткой, принялась говорить, я тоже остановился передохнуть на половине блюда, теперь слушая ее голосок.
— Я уезжаю.
Наконец, мне удалось вставить слово, тормозя девушку, словно на опасном повороте.
Но она продолжала говорить, делясь своими впечатлениями.
— Ты не слышишь, — я уезжаю отсюда.
Она остановилась, обдумывая услышанное:
— Когда?
— Завтра вечером, примерно.
— Зачем уезжаешь? Ведь тут классно!
— Не знаю. Мне надоело здесь. Как ты говоришь, хочу что-то новое испытать.
Поехали со мной? Вдвоем по-всякому веселее будет.
— Куда поедешь?
— Не знаю, пока не решил: может вТанжер, может в Фес, может в Агадир, а может в Сахару. Кто его знает, или куда будут билеты на вокзале.
— Мне надо подумать.
— Да ладно, ведь ты же отчаянная, ничего не боишься.
Каждый платит сам за себя, отдельные номера, просто держаться будем вдвоем.
— Не знаю.
Помощник принес Свете пожаренного лангуста, потерявшего красный цвет, с вилкой, и с щипцами.
Конечно с оливками.
Она принялась за него, я за оставшуюся рыбу.
Кстати, мы заплатили здесь тоже, каждый сам за себя.
Я вроде двадцать дирхам, она пятьдесят.
Хотя она угостила меня лангустом.
— На, попробуй! Такая вкуснотища!
Она отщипнула одну клешню, положила мне в тарелку.
Пришлось попробовать, по вкусу ужаренная клешня, или его лапка, словно хрустящие чипсы.
Вкусно, есть можно. Но я не любитель, ракообразных.
— Уф, вот это я наелась!
Сказала она, откидываясь на спинку, когда от лангуста осталось что-то уже несъедобное.
— Поздравляю.
— У меня так бывает. Что, какие планы?
У меня попить кофе… и сходить в настоящий хаман!
Там делают такой массаж…
Она закатила глаза от предстоящего удовольствия.
— Ладно, пойдем.
Мы поднялись с места, то есть сначала рассчитались с улыбающимся помощником, оставляя ему немного чаевых.
Направились в город, неторопливым шагом.
Она принялась кому-то звонить,
— Дай сигаретку, плиз.
Я дал, заодно дал зажигалку.
— Да, але мам, да нет, все в порядке у меня. Я тут познакомилась с одним молодым человеком. Он зовет меня с собой…
Из-за тактичности, отдалился подальше от нее, поэтому не услышал весь разговор с мамой.
Когда она закончила болтовню, подошел к ней.
— Как дела?
— Нормально, звонила домой, в Питер. Что-то папа приболел.
— Понятно.
Дальше мы шли молча.
Вот набережная, сквер со скамейками, где познакомился с Абдуллой.
— Дай еще свою сигарету. Никак не могу привыкнуть к местным.
Подождал, когда она закурит, пойдет следом.
Площадь перед Мединой, входная арка с чугунными пушками, седые дервиши, которые сидят на ковриках, поджав под себя ноги.
Дальше длинный проход по рынку.
Можно сказать, по восточному базару, когда в нем можно купить всё что угодно.
Это была коробочка, вроде пудреницы, из красного дерева.
Внутри, на открывающейся крышечке, зеркальце.
Света застыла возле одного прилавка, жадно все разглядывая.
Она и лежала на витрине. Я приценился к необычной вещице.
— Сколько?
Спросил у смуглого мужчины, похожего на черноволосого турка.
— Тридцать пять.
— Пять!
— Тридцать!
— Ноу! Десять.
— Сори, двадцать дирхам.
— Окей. Шукран.
Торговец отдал шкатулку, я протянул ее девушке.
— Это тебе подарок. На память.
— Спасибо.
Она отлипла от прилавков, пошли дальше, выходя на вторую площадь.
Таи была вторая набережная, второй сквер, но на площади уже находились разные кафе и кофейни.
Обойдя площадь по кругу, мы выбрали одно из них.
Присели, Света выбрала место с розеткой, тут же туда сунула свой зарядник, подзарядить телефон.
Подошедшему официанту заказали по чашке кофе.
Она у него еще спросила пароль от вайфая.
Поэтому получив пароль, девушка залезла в интернет.
— Угости еще сигареткой. Они такие классные.
— Может сразу пачку? Или денег нет?
— Я не жадная. И да, деньги есть у меня. Сама заработала.
Если ты об этом.
— Тогда поехали? Закончатся деньги на жильё, — плевать! У меня есть двухместная палатка, спальник, походный матрас. Где-нибудь, да заночуем.
— Ты дурак?!
— А ты? что тебе мешает?
— Да всё! здесь у меня номер, классное место у моря. Здесь рай на земле!
Я хмыкнул.
— Рай…, возможно, для таких, как ты. Но не для всех.
— Повернись. Видишь вон того парня?
Она обернулась.
На другой стороне площади располагался разный сброд из местных людей: от торговцев всякой утварью разложенной на газетах, нищих, попрошаек, калек, инвалидов, и прочих.
Среди них был молодой парень, лет двадцати с чем-то, чистильщик обуви.
Он чистил, сидя на газетке, крестив ноги под себя, кожаную обувь до блеска, приезжим заморским туристам, от пыли, от грязи. Губкой, щеткой, и кремом.
Но клиентов у него бывало немного, так как в основном здесь ходили в босоножках, или в шлепанцах на босую ногу.
Поэтому он просто сидел, без работы, скучая.
Глядя с тоской на мир большими выразительными глазами.
Из которых чуть ли не выкатывались огромные слезы.
К тому же этот паренек обладал внешностью киногероя.
Густые волнистые черные волосы, покрашенные сверху в рыжий цвет.
Я уже давно за ним наблюдал, ведь приметный.
Общался чуть, когда прошел мимо, он обратился, с предложением почистить обувь.
Отказался вежливо, ведь у меня на ногах простые сандалии.
Каждый раз у него было грустное настроение, когда проходил мимо по этой площади.
В один день он был какой-то странный, точно пьяный.
Сидя на газете, раскачивался, что-то напевал.
— Да, вот этого, с рыжими волосами.
— Ну смазливый паренёк, и что?
— Интересно, что он скажет в ответ, когда услышит, что здесь рай.
Иди, подойди к нему скажи так.
— Зачем мне это?!
— Ты не понимаешь: для тебя это выглядит раем, но для него, для таких же, здесь просто суровая жизнь. Без денег, без работы, без еды.
Без всяких перспектив в будущем, до самой старости, вот сидя на этой площади, чистить обувь за горстку монет.
— Оглянись, почувствуй, наконец! Это не то место, которое, я ищу.
Света обиженно уткнулась в телефон, допивая кофе.
— Ты знаешь, где тут бани?
— Пошли, провожу. Если не заблужусь.
Тогда Абдулла, провел меня по улочке, где находились те самые хаманы.
Турецкие, арабские бани, там вся улица сплошь состояла из бань, предназначенных для туристов. Наверно в них здорово, но для меня дорого.
Лучше в холодном душе помоюсь.
Нам повезло, я не ошибся с поворотами на перекресточках, поэтому вскоре очутились на банной улочке.
Одна дверь была открытой, оттуда вырывался влажный пар, похожий на туман.
Зашли внутрь, почти ничего не разобрать, кроме запотевших каменных стен.
Подошел толстый потный мужчина в халате на голое тело.
Света спросила, тут есть баня для женщин, и массаж.
Он ответил, подзывая кого-то.
— Что вечером будешь делать? — спросил ее, при входе, в женское отделение.
— Не знаю пока.
— Ладно, я постучусь тебе в дверь.
Она осталась там, а я направился в отель.
Готовиться к походу в основной город.
7
Уголок самовыражения
7
Сувейра незаметно разделена на две части.
Медину, где находится сам старинный город, предназначенный для туристов.
Мечети, замки, памятники, храмы, синагоги, базар, и много другое, построенное из давних времен.
Кое-где отгороженный по периметру входными арками и крепостными стенами.
Современная часть, расположена южнее, севернее, и восточнее, охватывая старый город плотным полукольцом цивилизации.
В ней находились широкие авеню, бульвары, проспекты, высокие здания, большие жилые дома, крутые отели с бассейнами и спа. Вообщем вся городская инфраструктура: школы, садики, банки, полиция, тюрьма, городские вокзальчики.
Сам междугородний автовокзал, под фирменным названием «Gare Supratours», еще был один вокзал под названием СТМ.
Вдоль моря, к югу тянется пляж, рядом с ним длинный бульвар Мохаммеда Пятого.
За окраиной города есть небольшая деревня, с названием Диабат.
Туда идти очень далеко, требуется пройти весь пляж, потом двигаться по узкой шоссейной дороге, до самого залива, заходящего в материк.
Уже за ним будет та самая деревня.
К северу вдоль моря, кроме диких пляжей и пустых песчаных мест, там нет ничего.
Хотя в море, есть два ближних островка, на них расположены танцплощадки, с рок и поп-музыкой. Конечно, со шлюхами и алкоголем.
По слухам, в свое время, там выступал сам Джимми Хендрикс, король электрогитары.
А на большом острове Могадор, южнее от порта, устроена большая тюрьма.
Опять же по слухам, это секретная колония Гуантаномо.
Но с берега ничего не разглядеть; большие валуны на острове, да вечный морской туман вокруг него, даже в солнечную погоду, мешают это сделать.
Придя в отель, лежа на кровати, некоторое время размышлял о будущих планах, занимаясь курением гашиша, созерцая картину с морским закатом, висящую на стене, и разглядывая карту страны на телефоне.
На этот раз, меня потянуло в пустыню.
Наверно на это решение подействовала надетая маска африканского божка.
Я не знаю.
Ведь все люди, действуют по обстановке.
Или же когда, есть у них выбор: выбирают выбор, выбор из выбора, выбирая опять же выбор.
Все это происходит интуитивно, на фоне непрерывно работающего подсознания.
Быть в ресурсе, или ресурсность, одно из многих состояний психики человека, стоящего перед выбором.
Оно делается на раз-два.
Ошибки, прозрение, или удача, — все просчитается миром мгновенно.
За тебя самого, где ты не имеешь уже никакого существенного влияния на свой путь.
Потом он будет оказывать на тебя, лишь минимальное давление, из бытовых и насущных проблем, с которыми можно легко справиться.
При желании..
Сувейра незаметно разделена на две части.
Медину, где находится сам старинный город, предназначенный для туристов.
Мечети, замки, памятники, храмы, синагоги, базар, и много другое, построенное из давних времен.
Кое-где отгороженный по периметру входными арками и крепостными стенами.
Современная часть, расположена южнее, севернее, и восточнее, охватывая старый город плотным полукольцом цивилизации.
В ней находились широкие авеню, бульвары, проспекты, высокие здания, большие жилые дома, крутые отели с бассейнами и спа. Вообщем вся городская инфраструктура: школы, садики, банки, полиция, тюрьма, городские вокзальчики.
Сам междугородний автовокзал, под фирменным названием «Gare Supratours», еще был один вокзал под названием СТМ.
Вдоль моря, к югу тянется пляж, рядом с ним длинный бульвар Мохаммеда Пятого.
За окраиной города есть небольшая деревня, с названием Диабат.
Туда идти очень далеко, требуется пройти весь пляж, потом двигаться по узкой шоссейной дороге, до самого залива, заходящего в материк.
Уже за ним будет та самая деревня.
К северу вдоль моря, кроме диких пляжей и пустых песчаных мест, там нет ничего.
Хотя в море, есть два ближних островка, на них расположены танцплощадки, с рок и поп-музыкой. Конечно, со шлюхами и алкоголем.
По слухам, в свое время, там выступал сам Джимми Хендрикс, король электрогитары.
А на большом острове Могадор, южнее от порта, устроена большая тюрьма.
Опять же по слухам, это секретная колония Гуантаномо.
Но с берега ничего не разглядеть; большие валуны на острове, да вечный морской туман вокруг него, даже в солнечную погоду, мешают это сделать.
Придя в отель, лежа на кровати, некоторое время размышлял о будущих планах, занимаясь курением гашиша, созерцая картину с морским закатом, висящую на стене, и разглядывая карту страны на телефоне.
На этот раз, меня потянуло в пустыню.
Наверно на это решение подействовала надетая маска африканского божка.
Я не знаю.
Ведь все люди, действуют по обстановке.
Или же когда, есть у них выбор: выбирают выбор, выбор из выбора, выбирая опять же выбор.
Все это происходит интуитивно, на фоне непрерывно работающего подсознания.
Быть в ресурсе, или ресурсность, одно из многих состояний психики человека, стоящего перед выбором.
Оно делается на раз-два.
Ошибки, прозрение, или удача, — все просчитается миром мгновенно.
За тебя самого, где ты не имеешь уже никакого существенного влияния на свой путь.
Потом он будет оказывать на тебя, лишь минимальное давление, из бытовых и насущных проблем, с которыми можно легко справиться.
При желании..