Глава вторая.
То, что начиналось как путешествие, на самом деле выходило побегом от самого себя. Оно выливается в большое приключение, когда вся идея принадлежит самому главному в жизни, выжить всему назло.
Этому миру плевать на твою клекотворную смерть, мир всегда останется безучастным, смотря безропотно на твои раны, даже если ты прольешь кровь, земля это выпьет до дна, без остатка.
Ее не волнуют ни твои раны, ни переживания, ни смерть родителей.
— Что будет завтра?
— Завтра? Ты бы еще спросил, что будет потом.
— Ладно. А что будет потом?
— Угомонись сын художника. Об этом тоже никто не ведает.
Говорит странный голос, о котором пока он не ничего знает.
В нем слышатся непонятные нотки, вроде тех, когда не унять вселенскую тоску, ведь он знает о каждом. Но для этого надо смириться, быть как все.
Кто-то из мудрых давно изрек истину: война в жизни людей, словно лакмусовая бумажка, сразу проявляет человеческую натуру без ошибок, сдирая с них маскировочную шкуру то ли овечью, то ли волчью, уже невозможно запутаться кто друг, кто враг, а кто ни о чем. Для этого даже не надо находиться на фронтовой линии, лежать в окопах, ходить в атаку, надо просто жить в такое время. Наверно поиск отца, тоже будет сравним с таким военным временем, когда обнажаются спрятанные нервы под кожей.
Но скорее всего, путь превратится лишь в поиск себя самого.
Роман считал, не ошибается ли он, желая покинуть дом, хоть и временный, теперь с оставшейся навсегда болью, связанную с потерей отца, когда он умирал без него, в полном одиночестве.
В мечтаниях, ему казалось, что будто вот найдет отца, неважно в каком он уже будет состояние в мертвом, или в живом, после все станет хорошо, он наконец искупит свой долг, заслужит покой, избавление от психических неврозов.
Ведь так всегда заканчиваются книжки со счастливым финалом.
Но сначала надо объявить непримиримую войну, начинавшуюся с бесконечных переездов с места на место.
Войну своим заслуженным привычкам, старым представлениям, образу жизни, немного похожему на зону устоявшегося комфорта, чтобы потом неслышно закрыть за собой дверь в прошлые отношения.
Чтобы собраться, куда-то поехать, забыть дорогу назад, потом сгинуть в неизвестном направлении, как его отец, повторив его путь.
Только готов ли к таким переменам, в полной мере, спрашивал он себя
И отвечал, нет, не готов, что-то не то, чего-то не хватает.
Был прав, с одной стороны: да будет он трижды психически неуравновешенным, все равно это ничего не решает, найдутся другие, еще больше ненормальные.
Поэтому неделя за неделей, месяц за месяцем, поиск отца откладывался, переносился далее на потом, в общем, на неопределенный срок.
К тому же влияли разные ситуации, срочные проблемы, жизненная рутина, в коей угадывалось отголоски желания завести новые взаимоотношения.
Ведь все в этом мире лишь нарушенная цепь причин и следствий.
Шло время, будто текущая вода в реке, пока как-то ночью, он постигнул, что затягивать больше нельзя, как и невозможно оставаться здесь, топчась на одном месте, будто привязанный душегуб к позорному столбу.
Тогда стал готовиться к отъезду не в шутку, доделывал хлопотные дела, каждый раз откладываемые в долгий ящик, наверно предчувствуя, что больше обратно никогда не вернется. Ведь его здесь уже ничего не удерживало, нет ни прописки, ни дома, ни семьи, ни родных.
Выцарапал наследство, доставшееся от матери, уже спрятанное государством в банке, в виде пособия, хотя раньше оно было страховочным накоплением, откладываемым матерью с зарплаты, в размере тысячу рублей, советских, и полновесных. Конечно, в 90-ых, все сгорело прахом, осталось лишь это пособие, в шесть тысяч рублей, как компенсация, за причиненные неудобства, которую пришлось оформлять через нотариуса.
Пришлось побегать, срываться с работы, собирать справки, ставить подписи в документах. Через месяц он получит в банке шесть с половиной тысяч, еще накапали проценты, но пришлось сначала отдать около двух тысяч рублей: нотариусу за услуги, госпошлина, оформления справок и свидетельств в ЗАГСе.
Разумеется, это копейки по нынешним ценам, но всё же, на дороге они нигде не валяются.
Параллельно собирал справки с ЖЭУ, о составе семьи, задолжности по ЖКХ, делал свидетельство о рождении, на сына, взамен утерянного, дабы он смог, наконец, получить паспорт. Сыну ведь стукнуло на днях уже 15 лет, жена бывшая озадачила через тещу этим вопросом.
Забрал деньги с вклада, организованной финансовой пирамидой.
Правда никаких огромных процентов не получил, да хоть деньги не сгорели.
Вовремя успел, та пирамида вскоре обанкротилась, все вкладчики остались без средств, а деньги всегда лишними не бывают.
На работе, частном заводском предприятие, как положено, за две недели вперед, написал заявление «по собственному желанию», чтобы отработать до конца месяца, без всяких вычетов из увольнительных выплат.
О той работе он не кручинился нисколько, она была для него очень занудной, муторной, слишком получалось тягомотиной, чтобы о ней вспоминать с сожалением. Все было по расписанию: ходить на перекуры, в туалет, с проходной.
Хотя она была хорошей, оплачиваемой, и так далее, даже столовая, в которой кормили на обедах почти бесплатно и сытно.
В снах, засыпая в ночь, на спальном месте, собранном из дощечек, реек, и ватного матраса, подобранного возле мусорного контейнера, мнил себя сыном художника.
А утром брел на работу, где на остановке подъезжала «вахтовка», где его окружали хмурые угрюмые лица, с которыми даже нельзя словом перекинуться.
Он так пробовал пару раз, но за это ему попадало морально, и психически.
С матом, «с предьявами».
Приходилось разбираться кулаками, оплачивая неожиданный концерт синяками и кровью. Набитый битком автобус, выплевывал тела работяг, подгоняя их пинком, злобно шипя воздухом из отверстий проточных шлангов, чтобы они шли к проходной завода, покорные как рабы.
Они и шли стадом, не понимая, где тут север, где запад, а где восток.
На крышах завода стояли психогенераторы, замаскированные под вентиляцию, новейшая разработка «умников», подавляя всякую волю к сопротивлению.
Спасаясь от этого влияния, ему пришлось смастерить оберег из рябиновых бусинок, или поглощать алкоголь в ближайшем кафе.
Прогул? Без уважительной причины? нет проблем.
Уход с работы раньше времени? Да пажалуста.
Конечно, все это не могло сказываться на «трудовой дисциплине».
Или могло, неважно.
Понимающие люди, у которых болтался «бейдж», мини карточка, сделанная на обеззараживания психического воздействия, понимали, что этот экземпляр, как бы не такой. С ним не так надо обращаться.
В общем, он забил хер на всякую дисциплину.
Приходил когда хотел, обедал, когда хотел, устраивал перерыв, тоже, когда хотел.
Но все равно все проблемы оставались неразрешёнными, они накидывались на него снова и снова, будто одичалые собаки, спущенные с поводка безвольным хозяином, лаяли в голос, щерились злыми клыками.
Конечно, он справлялся с некоторыми трудностями, как было раньше, до того как узнал о кончине отца.
Недостоверной еще смертью, фейком сделанной, наверно почему-то придуманным лично для него.
Может для того чтобы он вспомнил наконец отца, озадачился бы другими проблемами, которые больше значат в жизни, чем простая суета, дом работа, дом работа.
Такие мысли ему тоже приходили в голову, осознавая их, он думал, спрашивая непонятно кого, — но почему только сейчас?!!
Почему не двадцать лет назад? Почему не пятнадцать лет назад.
Почему хотя бы не десять, чтобы окунуться в прошлое?
Можно было бы сходить в церковь, покаяться на всенощных молитвах, поставить свечки за его душу, заказать панихиду, молебен, или заупокойную литургию, оцененную батюшкой притом храме, в три тысячи рублей.
Но отец, вряд ли был православным, и верующим, он бы такое не признал и не простил никогда, заочного поминания.
К тому же он был, если судить по фамилии, то больше относился к мусульманству.
К туркам, или к янычарам, если его родовые предки произошли из крымских татар, которые потом в средние века бродили с болгарами, или с таборами ромал.
В отцовской крови смешалось много национальностей.
Он и был немного турком, немного болгарином, а больше цыганом, каким-то свободолюбивым кочевником, не признающий оседлой жизни.
Судя по последней фотографии, она была сделана после свадьбы.
Он и она, находятся где-то в парке, оба восторженно смотрят в небо.
Это поздняя осень, падают пожелтевшие листья, птицы улетают в Китай.
Фото черно-белое, уже не разобрать, октябрь, или ноябрь на дворе, бородатый мужчина в очках, с огромным носом держит за руки молодую красивую женщину, в животике которой уже живет новая жизнь.
После этой фотографии, он знал, что уже будет завтра: расставание, развод, алименты.
Отец, и его мама никогда уже не будут счастливыми.
Больше они так не смогут так смотреть на небо, не так как раньше.
Спустя эти двадцать лет, он понял отца, наконец, так как самому прошлось через:
влюбленность, свадьбу, рождения сына.
а потом… потом все по замкнутому кругу: расставания, развод, алименты.
От горечи, и в приступе безумия сжег все фотографии из семейных альбомов, оставляя лишь ту, где он и любимая девушка после свадьбы, где-то в городском парке, почему-то одновременно смотрят ввысь, на небо.
Фотография уже цветная, конец марта, чувствуется начало весны, прилетели обратно уже грачи, перелетные птицы из Китая.
Он также ее держал за руки, а в ее животике также грелась новая жизнь.
Потом названная Вадимом, это получился сын, поэтому так выходило Вадим Романович. Судя по свидетельству о рождении.
Закольцованность, похоже, на то.
Роман, не один раз, думая об этих совпадениях, нередко ходил к гадалкам, узнать, что не так с его с жизнью, точнее с судьбой.
Правду сказала только одна, цыганка, стоящая на базаре.
Почему-то она к нему обратилась с вопросом.
— Позолоти ручку, сынок, все расскажу.
— Ну ладно, на, возьми.
Роман, до этого пребывавший в эйфории, выпил коньяк, закусил шашлыком, протянул ей сотку, которую она спрятала в где-то там в одеждах.
Она окинула его взглядом, мерцающих черных глаз, в которых таились то ли горечь, то ли сожаление, тряхнула головой в платке, зазвенели золотые бусины в серьгах.
— Ты из наших кровей, поэтому говорю честно как есть ромале, на тебе родовое проклятие висит. Кольцо. Понимаешь?
— Нет, не очень.
— Ну это как повторение одного деяния. Фильм такой «день сурка», только у тебя он хуже.
— И что мне делать с этим?
— Не знаю. Найди, пойди, отыщи своего отца, может он что скажет.
Он поморщился, кинул ей сотку еще, она поймала и спрятала туда же.
Ему вдруг стало страшно, не за себя, за сына.
Ведь что получается, пока он не разберется с какими-то родовыми проклятиями, ему тоже придется жить в «кольце».
Ему, и его сыну, а потом уже внукам, тоже.
Уголок самовыражения
Уголок самовыражения
Мне чужого не надо.
В снах, засыпая в ночь, на спальном месте, собранном из дощечек, реек, и ватного матраса, подобранного возле мусорного контейнера, мнил себя сыном художника.
А утром брел на работу, где на остановке подъезжала «вахтовка», где его окружали хмурые угрюмые лица, с которыми даже нельзя словом перекинуться.
Он так пробовал пару раз, но за это ему попадало морально, и психически.
С матом, «с предьявами».
Приходилось разбираться кулаками, оплачивая неожиданный концерт синяками и кровью. Набитый битком автобус, выплевывал тела работяг, подгоняя их пинком, злобно шипя воздухом из отверстий проточных шлангов, чтобы они шли к проходной завода, покорные как рабы.
Они и шли стадом, не понимая, где тут север, где запад, а где восток.
На крышах завода стояли психогенераторы, замаскированные под вентиляцию, новейшая разработка «умников», подавляя всякую волю к сопротивлению.
Спасаясь от этого влияния, ему пришлось смастерить оберег из рябиновых бусинок, или поглощать алкоголь в ближайшем кафе.
Прогул? Без уважительной причины? нет проблем.
Уход с работы раньше времени? Да пажалуста.
Конечно, все это не могло сказываться на «трудовой дисциплине».
Или могло, неважно.
Понимающие люди, у которых болтался «бейдж», мини карточка, сделанная на обеззараживания психического воздействия, понимали, что этот экземпляр, как бы не такой. С ним не так надо обращаться.
В общем, он забил хер на всякую дисциплину.
Приходил когда хотел, обедал, когда хотел, устраивал перерыв, тоже, когда хотел.
Но все равно все проблемы оставались неразрешёнными, они накидывались на него снова и снова, будто одичалые собаки, спущенные с поводка безвольным хозяином, лаяли в голос, щерились злыми клыками.
Конечно, он справлялся с некоторыми трудностями, как было раньше, до того как узнал о кончине отца.
Недостоверной еще смертью, фейком сделанной, наверно почему-то придуманным лично для него.
Может для того чтобы он вспомнил наконец отца, озадачился бы другими проблемами, которые больше значат в жизни, чем простая суета, дом работа, дом работа.
Такие мысли ему тоже приходили в голову, осознавая их, он думал, спрашивая непонятно кого, — но почему только сейчас?!!
Почему не двадцать лет назад? Почему не пятнадцать лет назад.
Почему хотя бы не десять, чтобы окунуться в прошлое?
Можно было бы сходить в церковь, покаяться на всенощных молитвах, поставить свечки за его душу, заказать панихиду, молебен, или заупокойную литургию, оцененную батюшкой притом храме, в три тысячи рублей.
Но отец, вряд ли был православным, и верующим, он бы такое не признал и не простил никогда, заочного поминания.
К тому же он был, если судить по фамилии, то больше относился к мусульманству.
К туркам, или к янычарам, если его родовые предки произошли из крымских чингене, которые потом в средние века бродили по степям с болгарами, или с таборами ромал.
В отцовской крови смешалось много национальностей.
Он и был немного турком, немного болгарином, а больше цыганом, каким-то свободолюбивым кочевником, не признающий оседлой жизни.
Судя по последней фотографии, она была сделана после свадьбы.
Он и она, находятся где-то в парке, оба восторженно смотрят в небо.
Это поздняя осень, падают пожелтевшие листья, птицы улетают в Китай.
Фото черно-белое, уже не разобрать, октябрь, или ноябрь на дворе, бородатый мужчина в очках, с огромным носом держит за руки молодую красивую женщину, в животике которой уже живет новая жизнь.
После этой фотографии, он знал, что уже будет завтра: расставание, развод, алименты.
Отец, и его мама никогда уже не будут счастливыми.
Больше они так не смогут так смотреть на небо, не так как раньше.
Спустя эти двадцать лет, он понял отца, наконец, так как самому прошлось через:
влюбленность, свадьбу, рождения сына.
а потом… потом все по замкнутому кругу: расставания, развод, алименты.
От горечи, и в приступе безумия сжег все фотографии из семейных альбомов, оставляя лишь ту, где он и любимая девушка после свадьбы, где-то в городском парке, почему-то одновременно смотрят ввысь, на небо.
Фотография уже цветная, конец марта, чувствуется начало весны, прилетели обратно грачи, перелетные птицы из Китая.
Он также ее держал за руки, а в ее животике также грелась новая жизнь.
Потом названная Вадимом, это получился сын, поэтому так выходило Вадим Романович. Судя по свидетельству о рождении.
Закольцованность, похоже, на то.
Роман, не один раз, думая об этих совпадениях, нередко ходил к гадалкам, узнать, что не так с его с жизнью, точнее с судьбой.
Правду сказала только одна, цыганка, стоящая на базаре.
Почему-то она к нему обратилась с вопросом.
— Позолоти ручку, сынок, все расскажу.
— Ну ладно, на, возьми.
Роман, до этого пребывавший в эйфории, выпил коньяк, закусил шашлыком, протянул ей сотку, которую она спрятала в где-то там в одеждах.
Она окинула его взглядом, мерцающих глаз, в которых таились то ли горечь, то ли сожаление, тряхнула головой в платке, зазвенели золотые бусины в серьгах.
— Ты из наших кровей, поэтому говорю честно как есть ромале, на тебе родовое проклятие висит. Кольцо. Понимаешь?
— Нет, не очень.
— Ну это как повторение одного деяния. Фильм такой «день сурка», только у тебя он хуже.
— И что мне делать с этим?
— Не знаю. Найди, пойди, отыщи своего отца, может он что скажет.
Он поморщился, кинул ей сотку еще, она поймала и спрятала туда же.
Ему вдруг стало страшно, не за себя, за сына.
Ведь что получается, пока он не разберется с какими-то родовыми проклятиями, ему тоже придется жить в «кольце», повторяя тот же путь.
Ему, и его сыну, а потом уже внукам, тоже.
А птицам, что остается, только лететь туда, сюда.
У них такая ситуация.
Из Китая и обратно, каждый раз, по прихоти каких-то странных людишек.
Хотя им просто холодно сделалось на этой планете.
Как говорил один хороший знакомый, уже покойничек, у назревших проблем только один отличный плюс.
Они обязательно дождутся тебя прямо посереди дороги, не сбегая на перерыв или на обед. Они не выключат телефон, не станут обещать на завтра.
Они не станут отнекиваться.
Что ж, будем надеяться как всегда.
*
— Я не хочу умирать!!! — выкрикнул он в открытое окно.
Я не хочу умирать, повторил осипшим голосом. Не сейчас. Не так как было с отцом. И не так это должно случиться, не в этой жизни, не в этой реальности.
Крик доноситься из глубины сознания, в котором еще теплиться жизнь.
Минуту назад Роман взрезал себе вену ножом.
Из нее потекла алая кровь, сначала опадая тягучими каплями на пол, потом потекло ручейком.
— Есть на свете цветок, алый-алый.
Он боялся, но все равно должен попробовать, как оно бывает на самом деле.
Там, или везде, сделанным поступком в пьяном угаре.
Все будет, как будет: кал, блевотина, моча.
Мокрые штаны, обделанные в последний раз, с поздней пульсацией крови.
— Да ладно! Хватит уже!
— А ты кто?!
— А ты разве не понял? угадай с трех раз.
Смерть… ему представилась стылая тень, нет, не образ человека, а что-то такое метафорическое, когда уже невозможно понять, оно реально, или нет.
Хотя что может быть реальней, вот ты живешь, а потом умираешь, из-за всяких причин. От этого можно сойти с ума непонарошку, но зачем, если мозг уже развернут на все 180 градусов, от своей положенной оси.
— Что ты хочешь? Почему пришла? Только сейчас.
Ответь! Ты, сука! для кого бы не стал никогда закрывать дверь!!!
Ударяются мысли об черепную коробку в такт задаваемым вопросам.
Мысли будто стеклянные, они разбиваются на осколки, проникая внутрь острыми лезвиями, они ранят, ранят душу, беззащитное сознание, создают боль.
Поэтому думать, о том, что думаешь, никак нельзя.
О чем это странное создание говорит, непонятные вещи, которыми невозможно проникнуться до конца.
Помощь, судьба, отец, папа, родители.
— Я дам тебе в помощь фамильяра, он поможет в поиске, — говорит Оно, затем исчезает, чуть проявляется, дрожа незыблемой дымкой.
— Хотя для начала тебе бы не помешало бы тебе перевязать руку от кровотечения, потом вызвать по телефону «скорую». Это просто мой совет.
— Засунь свои советы, знаешь куда??!
— Иди нахуй, фак ю! как тебе еще говорить понятней: я хочу умереть, сегодня. Сейчас.
— Не сейчас. Не в мою смену: короткое замыкание в электрощите, чуть возгорание, сюда мчаться пожарные со скорой помощью. Скоро увидишь сам.
— Какая же ты блядина….
Чтобы что,,. Чтобы выйти за порог дома, втянуть воздух в себя, он такой немного весенний и пьяный, там за углом целуются парочки, вот там, через дорогу идет человек, может к нему?
Он странный и непонятный, в очках, в бейсболке, повернутой на ухо.
Останавливается, спрашивает, не выдержав пристального взгляда, когда они наконец сближались:
— вы ко мне?
— Да, наверное.
— Но вы обознались.
— Наверное.
— Мы знакомы?
— Не знаю
— Вы точно обознались.
Парень смотрит изучающе на лицо незнакомца.
— Наверное, да.
Парень проходит мимо, весело машет рукой на прощание, словно встретил местного дурачка, или уличного дебила.
Конечно, он его знает откуда-то, но у него почему-то нет больше слов в словарном запасе, кроме «наверное», и «да».
Хотя он точно знает, что встреча неспроста, она последняя в его жизни.
Домой тот парень уже не вернется: собьет машина с пьяным водителем на пешеходном тротуаре, зарежут в темном подъезде обколотая гопота.
Все одно, без разницы, так обставлено дело, парню не жить.
Смерть забирает свою обещанную плату.
Хочешь умереть, но за тебя будут умирать другие, с кем ты находишься рядом.
***
В городской психиатрической клинике, Роман пробыл полгода.
Отлежал сполна, в палате с решетками, на двери и на окнах, принимая лечение уколами и таблетками, от которых постоянно вгоняло то в сон, либо в диарею.
Осенним днем, в его палату вошел седенький старичок в белом халате, вместе с сопровождающими санитарами, крепкими парнями, тоже в белых халатах, которые оставались настороже.
— Позвольте вас побеспокоить.
Старичок аккуратно подвинул стул, сел рядом с кроватью.
— Ну-ну, голубчик, как вы? Что болит? Что тревожит? Поделитесь?
Можете мне довериться, я свой.
— Или вы не узнаете меня?
Главный врач «психиатрички», по фамилии Григорьев, как тут не узнать.
Он еще лечил его бабушку, Анну Петровну.
В свою бытность, еще при Союзе, ее положили сюда, дети.
Наверно он лежит тоже здесь, в ее одиночной палате.
Роман не знал в точности из-за чего, но не из психических отклонений, которые передаются по наследству.
Григорьев… раньше он был нормальным дедом, а сейчас то усох.
По работе подписывал «процентовки», планы, указания, предписания.
По его бывшей работе.
Так правильно, если посчитать на пальцах, то Григорьеву где-то под девяносто лет, а он все никак не уходит на пенсию.
Да и куда ему уходить, с насиженного места за многие года, если только туда, откуда уже не возвращаются, под пение оркестра и возложением венков.
— Нормально, док.
Роман подтянулся на спинке кровати, сбросил одеяло с себя.
— Это хорошо, это хорошо.
— А вы помните Анну Петровну? Она у вас лечилась?
— Текс, текс, да-с, — доктор защелкал пальцами, — Анна Петрова.
— Она, нет?
— Нет, Анна Петровна Потемкина, она лечилась здесь.
— Ошибаетесь, моллд члек, (молодой человек)
Григорьев начинал сердиться, проглатывать буквы.
— Не было таких у меня!
— Док, я просто хочу узнать, чем болела моя бабушка, и все.
— Такс-такс, — главврач обратился к санитарам.
— У него острейшее обострение: укольчик сульфазимедрина ему.
Нет, лучше два укольчика произвести, для профилактики. И капельницу, с лечебным раствором по моему рецепту, оно не повредит.
Кинул сухонький старичок, уходя из палаты, обращаясь к мордоворотам санитарам, которые тут же кинулись связывать брыкающегося пациента плотными ремешками, по рукам и ногам, подготавливая его к процедуре.
В снах, засыпая в ночь, на спальном месте, собранном из дощечек, реек, и ватного матраса, подобранного возле мусорного контейнера, мнил себя сыном художника.
А утром брел на работу, где на остановке подъезжала «вахтовка», где его окружали хмурые угрюмые лица, с которыми даже нельзя словом перекинуться.
Он так пробовал пару раз, но за это ему попадало морально, и психически.
С матом, «с предьявами».
Приходилось разбираться кулаками, оплачивая неожиданный концерт синяками и кровью. Набитый битком автобус, выплевывал тела работяг, подгоняя их пинком, злобно шипя воздухом из отверстий проточных шлангов, чтобы они шли к проходной завода, покорные как рабы.
Они и шли стадом, не понимая, где тут север, где запад, а где восток.
На крышах завода стояли психогенераторы, замаскированные под вентиляцию, новейшая разработка «умников», подавляя всякую волю к сопротивлению.
Спасаясь от этого влияния, ему пришлось смастерить оберег из рябиновых бусинок, или поглощать алкоголь в ближайшем кафе.
Прогул? Без уважительной причины? нет проблем.
Уход с работы раньше времени? Да пажалуста.
Конечно, все это не могло сказываться на «трудовой дисциплине».
Или могло, неважно.
Понимающие люди, у которых болтался «бейдж», мини карточка, сделанная на обеззараживания психического воздействия, понимали, что этот экземпляр, как бы не такой. С ним не так надо обращаться.
В общем, он забил хер на всякую дисциплину.
Приходил когда хотел, обедал, когда хотел, устраивал перерыв, тоже, когда хотел.
Но все равно все проблемы оставались неразрешёнными, они накидывались на него снова и снова, будто одичалые собаки, спущенные с поводка безвольным хозяином, лаяли в голос, щерились злыми клыками.
Конечно, он справлялся с некоторыми трудностями, как было раньше, до того как узнал о кончине отца.
Недостоверной еще смертью, фейком сделанной, наверно почему-то придуманным лично для него.
Может для того чтобы он вспомнил наконец отца, озадачился бы другими проблемами, которые больше значат в жизни, чем простая суета, дом работа, дом работа.
Такие мысли ему тоже приходили в голову, осознавая их, он думал, спрашивая непонятно кого, — но почему только сейчас?!!
Почему не двадцать лет назад? Почему не пятнадцать лет назад.
Почему хотя бы не десять, чтобы окунуться в прошлое?
Можно было бы сходить в церковь, покаяться на всенощных молитвах, поставить свечки за его душу, заказать панихиду, молебен, или заупокойную литургию, оцененную батюшкой притом храме, в три тысячи рублей.
Но отец, вряд ли был православным, и верующим, он бы такое не признал и не простил никогда, заочного поминания.
К тому же он был, если судить по фамилии, то больше относился к мусульманству.
К туркам, или к янычарам, если его родовые предки произошли из крымских чингене, которые потом в средние века бродили по степям с болгарами, или с таборами ромал.
В отцовской крови смешалось много национальностей.
Он и был немного турком, немного болгарином, а больше цыганом, каким-то свободолюбивым кочевником, не признающий оседлой жизни.
Судя по последней фотографии, она была сделана после свадьбы.
Он и она, находятся где-то в парке, оба восторженно смотрят в небо.
Это поздняя осень, падают пожелтевшие листья, птицы улетают в Китай.
Фото черно-белое, уже не разобрать, октябрь, или ноябрь на дворе, бородатый мужчина в очках, с огромным носом держит за руки молодую красивую женщину, в животике которой уже живет новая жизнь.
После этой фотографии, он знал, что уже будет завтра: расставание, развод, алименты.
Отец, и его мама никогда уже не будут счастливыми.
Больше они так не смогут так смотреть на небо, не так как раньше.
Спустя эти двадцать лет, он понял отца, наконец, так как самому прошлось через:
влюбленность, свадьбу, рождения сына.
а потом… потом все по замкнутому кругу: расставания, развод, алименты.
От горечи, и в приступе безумия сжег все фотографии из семейных альбомов, оставляя лишь ту, где он и любимая девушка после свадьбы, где-то в городском парке, почему-то одновременно смотрят ввысь, на небо.
Фотография уже цветная, конец марта, чувствуется начало весны, прилетели обратно грачи, перелетные птицы из Китая.
Он также ее держал за руки, а в ее животике также грелась новая жизнь.
Потом названная Вадимом, это получился сын, поэтому так выходило Вадим Романович. Судя по свидетельству о рождении.
Закольцованность, похоже, на то.
Роман, не один раз, думая об этих совпадениях, нередко ходил к гадалкам, узнать, что не так с его с жизнью, точнее с судьбой.
Правду сказала только одна, цыганка, стоящая на базаре.
Почему-то она к нему обратилась с вопросом.
— Позолоти ручку, сынок, все расскажу.
— Ну ладно, на, возьми.
Роман, до этого пребывавший в эйфории, выпил коньяк, закусил шашлыком, протянул ей сотку, которую она спрятала в где-то там в одеждах.
Она окинула его взглядом, мерцающих глаз, в которых таились то ли горечь, то ли сожаление, тряхнула головой в платке, зазвенели золотые бусины в серьгах.
— Ты из наших кровей, поэтому говорю честно как есть ромале, на тебе родовое проклятие висит. Кольцо. Понимаешь?
— Нет, не очень.
— Ну это как повторение одного деяния. Фильм такой «день сурка», только у тебя он хуже.
— И что мне делать с этим?
— Не знаю. Найди, пойди, отыщи своего отца, может он что скажет.
Он поморщился, кинул ей сотку еще, она поймала и спрятала туда же.
Ему вдруг стало страшно, не за себя, за сына.
Ведь что получается, пока он не разберется с какими-то родовыми проклятиями, ему тоже придется жить в «кольце», повторяя тот же путь.
Ему, и его сыну, а потом уже внукам, тоже.
А птицам, что остается, только лететь туда, сюда.
У них такая ситуация.
Из Китая и обратно, каждый раз, по прихоти каких-то странных людишек.
Хотя им просто холодно сделалось на этой планете.
Как говорил один хороший знакомый, уже покойничек, у назревших проблем только один отличный плюс.
Они обязательно дождутся тебя прямо посереди дороги, не сбегая на перерыв или на обед. Они не выключат телефон, не станут обещать на завтра.
Они не станут отнекиваться.
Что ж, будем надеяться как всегда.
*
— Я не хочу умирать!!! — выкрикнул он в открытое окно.
Я не хочу умирать, повторил осипшим голосом. Не сейчас. Не так как было с отцом. И не так это должно случиться, не в этой жизни, не в этой реальности.
Крик доноситься из глубины сознания, в котором еще теплиться жизнь.
Минуту назад Роман взрезал себе вену ножом.
Из нее потекла алая кровь, сначала опадая тягучими каплями на пол, потом потекло ручейком.
— Есть на свете цветок, алый-алый.
Он боялся, но все равно должен попробовать, как оно бывает на самом деле.
Там, или везде, сделанным поступком в пьяном угаре.
Все будет, как будет: кал, блевотина, моча.
Мокрые штаны, обделанные в последний раз, с поздней пульсацией крови.
— Да ладно! Хватит уже!
— А ты кто?!
— А ты разве не понял? угадай с трех раз.
Смерть… ему представилась стылая тень, нет, не образ человека, а что-то такое метафорическое, когда уже невозможно понять, оно реально, или нет.
Хотя что может быть реальней, вот ты живешь, а потом умираешь, из-за всяких причин. От этого можно сойти с ума непонарошку, но зачем, если мозг уже развернут на все 180 градусов, от своей положенной оси.
— Что ты хочешь? Почему пришла? Только сейчас.
Ответь! Ты, сука! для кого бы не стал никогда закрывать дверь!!!
Ударяются мысли об черепную коробку в такт задаваемым вопросам.
Мысли будто стеклянные, они разбиваются на осколки, проникая внутрь острыми лезвиями, они ранят, ранят душу, беззащитное сознание, создают боль.
Поэтому думать, о том, что думаешь, никак нельзя.
О чем это странное создание говорит, непонятные вещи, которыми невозможно проникнуться до конца.
Помощь, судьба, отец, папа, родители.
— Я дам тебе в помощь фамильяра, он поможет в поиске, — говорит Оно, затем исчезает, чуть проявляется, дрожа незыблемой дымкой.
— Хотя для начала тебе бы не помешало бы тебе перевязать руку от кровотечения, потом вызвать по телефону «скорую». Это просто мой совет.
— Засунь свои советы, знаешь куда??!
— Иди нахуй, фак ю! как тебе еще говорить понятней: я хочу умереть, сегодня. Сейчас.
— Не сейчас. Не в мою смену: короткое замыкание в электрощите, чуть возгорание, сюда мчаться пожарные со скорой помощью. Скоро увидишь сам.
— Какая же ты блядина….
Чтобы что,,. Чтобы выйти за порог дома, втянуть воздух в себя, он такой немного весенний и пьяный, там за углом целуются парочки, вот там, через дорогу идет человек, может к нему?
Он странный и непонятный, в очках, в бейсболке, повернутой на ухо.
Останавливается, спрашивает, не выдержав пристального взгляда, когда они наконец сближались:
— вы ко мне?
— Да, наверное.
— Но вы обознались.
— Наверное.
— Мы знакомы?
— Не знаю
— Вы точно обознались.
Парень смотрит изучающе на лицо незнакомца.
— Наверное, да.
Парень проходит мимо, весело машет рукой на прощание, словно встретил местного дурачка, или уличного дебила.
Конечно, он его знает откуда-то, но у него почему-то нет больше слов в словарном запасе, кроме «наверное», и «да».
Хотя он точно знает, что встреча неспроста, она последняя в его жизни.
Домой тот парень уже не вернется: собьет машина с пьяным водителем на пешеходном тротуаре, зарежут в темном подъезде обколотая гопота.
Все одно, без разницы, так обставлено дело, парню не жить.
Смерть забирает свою обещанную плату.
Хочешь умереть, но за тебя будут умирать другие, с кем ты находишься рядом.
***
В городской психиатрической клинике, Роман пробыл полгода.
Отлежал сполна, в палате с решетками, на двери и на окнах, принимая лечение уколами и таблетками, от которых постоянно вгоняло то в сон, либо в диарею.
Осенним днем, в его палату вошел седенький старичок в белом халате, вместе с сопровождающими санитарами, крепкими парнями, тоже в белых халатах, которые оставались настороже.
— Позвольте вас побеспокоить.
Старичок аккуратно подвинул стул, сел рядом с кроватью.
— Ну-ну, голубчик, как вы? Что болит? Что тревожит? Поделитесь?
Можете мне довериться, я свой.
— Или вы не узнаете меня?
Главный врач «психиатрички», по фамилии Григорьев, как тут не узнать.
Он еще лечил его бабушку, Анну Петровну.
В свою бытность, еще при Союзе, ее положили сюда, дети.
Наверно он лежит тоже здесь, в ее одиночной палате.
Роман не знал в точности из-за чего, но не из психических отклонений, которые передаются по наследству.
Григорьев… раньше он был нормальным дедом, а сейчас то усох.
По работе подписывал «процентовки», планы, указания, предписания.
По его бывшей работе.
Так правильно, если посчитать на пальцах, то Григорьеву где-то под девяносто лет, а он все никак не уходит на пенсию.
Да и куда ему уходить, с насиженного места за многие года, если только туда, откуда уже не возвращаются, под пение оркестра и возложением венков.
— Нормально, док.
Роман подтянулся на спинке кровати, сбросил одеяло с себя.
— Это хорошо, это хорошо.
— А вы помните Анну Петровну? Она у вас лечилась?
— Текс, текс, да-с, — доктор защелкал пальцами, — Анна Петрова.
— Она, нет?
— Нет, Анна Петровна Потемкина, она лечилась здесь.
— Ошибаетесь, моллд члек, (молодой человек)
Григорьев начинал сердиться, проглатывать буквы.
— Не было таких у меня!
— Док, я просто хочу узнать, чем болела моя бабушка, и все.
— Такс-такс, — главврач обратился к санитарам.
— У него острейшее обострение: укольчик сульфазимедрина ему.
Нет, лучше два укольчика произвести, для профилактики. И капельницу, с лечебным раствором по моему рецепту, оно не повредит.
Кинул сухонький старичок, уходя из палаты, обращаясь к мордоворотам санитарам, которые тут же кинулись связывать брыкающегося пациента плотными ремешками, по рукам и ногам, подготавливая его к процедуре.
Уголок самовыражения
В городской психиатрической клинике, Роман пробыл полгода.
Отлежал сполна, в палате с решетками, на двери и на окнах, принимая лечение уколами и таблетками, от которых постоянно вгоняло то в сон, либо в диарею.
Осенним днем, в его палату вошел седенький старичок в белом халате, вместе с сопровождающими санитарами, крепкими парнями, тоже в белых халатах, которые оставались настороже.
— Позвольте вас побеспокоить.
Старичок аккуратно подвинул стул, сел рядом с кроватью.
— Ну-ну-с, голубчик, как вы? Что болит? Что тревожит? Поделитесь?
Можете мне довериться, я свой.
— Или вы не узнаете меня?
Главный врач «психиатрички», по фамилии Григорьев, как тут не узнать.
Он еще лечил его бабушку, Анну Петровну.
В свою бытность, еще при Союзе, ее положили сюда, дети.
Точнее, собственная дочь.
Наверно он лежит тоже здесь, в ее, бабушкиной одиночной палате.
Роман не знал в точности из-за чего, но не из психических отклонений, которые передаются по наследству.
Григорьев… раньше он был нормальным дедом, а сейчас то усох.
По работе подписывал «процентовки», планы, указания, предписания.
По его бывшей работе.
Так правильно, если посчитать на пальцах, то Григорьеву где-то под девяносто лет, а он все никак не уходит на пенсию.
Да и куда ему уходить, с насиженного места за многие года, если только туда, откуда уже не возвращаются, под пение оркестра и возложением венков.
— Нормально, док.
Роман подтянулся на спинке кровати, сбросил одеяло с себя.
— Это хорошо, это хорошо.
— А вы помните Анну Петровну? Она у вас лечилась?
— Текс, текс, да-с, — доктор защелкал пальцами, — Анна Петрова.
— Она, нет?
— Нет, Анна Петровна Потемкина, она лечилась здесь.
— Ошибаетесь, моллд члек, (молодой человек)
Григорьев начинал сердиться, проглатывать буквы.
— Не было таких у меня!
— Док, я просто хочу узнать, чем болела моя бабушка, и все.
— Такс-такс, — главврач обратился к санитарам.
— У него острейшее обострение: укольчик сульфазимедрина ему.
Нет, лучше два укольчика произвести, для профилактики. И капельницу, с лечебным раствором по моему рецепту, оно не повредит.
Кинул сухонький старичок, уходя из палаты, обращаясь к мордоворотам санитарам, которые тут же кинулись связывать брыкающегося пациента плотными ремешками, по рукам и ногам, подготавливая его к мучительной процедуре.
Григорьева, да и всех санитаров «психиатрички» давно бы не было на свете, но Роман принудительно, почти насильно принимал препараты, от которых мыслительные процессы стояли на уровне животных рефлексов.
Хотя, наверное, это и к лучшему, человек призывающий смерть на всех, всегда вызывает подозрение, в чем-то нехорошем.
Служение сатане, подставе друзей, предательстве, неважно какое оно выглядит в действе, видимо это нормально, так принято в обществе, но нигде не афишируется.
Его выпустили после смерти Григорьева, он скончался за рабочим столом, в своем кабинете во время утренней планерки, уже сам по себе, от старости.
Главврач Григорьев, конечно, знал бабушку, Анну Петровну, ее историю болезни, а также появления ее внука в стенах лечебницы, но никак не мог поведать, ибо это есть врачебная тайна, а второе ознаменуется злом, о котором он ведал не понаслышке. Поэтому, так решил он, лучше придержать этакого малыша пока здесь. Пусть не рыпается на воле.
Через день, кабинет главврача, занял другой, назначенный человек сверху из министерства по фамилии Карамышев.
Весть, о том, что власть сменилась, быстро разнеслась по «психиатричке».
Санитары, медсестрички, в общем, обслуживающий персонал, судачили об этом напропалую в курилках, или между собой, когда вкалывали уколы в задницу обитателям больницы.
Уткнувшись лбом в рабочий стол Григорьев, казалось, спал, будто прилег, утомившийся от работы, но это было не так. Уже не так.
Как и то и то, что воспоминания утрачены, ведь главврач вел секретный дневник, хранившийся в его сейфе.
В нем, почти ежедневнике, он описывал себя, свое психическое состояние, после общения с пациентами, а их было великое множество, прошедших через его руки, истерзанный муками ум, глаза, наконец уставшие смотреть на мир.
Анна Петровна Потемкина, так она называлась, тогда.
Тогда, после назначенной процедуры пациенту, под инициалами «Р.Р.Р.», он зашел в кабинет, открыл сейф, достал оттуда тетрадь, одну из многих, в кожаном переплете, сел в кресло, сдул пыль, принялся листать страницы дневника, исписанные мелким почерком.
Это его был первый случай, запавший в память, «Анна Потемкина».
Тогда он был еще молодым, неопытным врачом, почти всегда служивший подсобником для более бывалых санитаров.
Анна Потемкина, следует из опроса, главврач перелистнул со скрипом бумажные страницы дневника в начало, начиная читать написанное, им самим, только много-много лет назад.
Так, так, 1925 год, молодая женщина, или девушка без роду, шестнадцати лет связалась с кочевым табором цыган, который передвигался по территории Польши (уже нынешней Белоруссии)
Вступила в половую связь с цыганом, записано по ее словам, тут подчеркнуто, по имени Стефан, от которого рождала детей.
Всего, их было семеро, тут снова жирно подчеркнуто.
За десять, примерно лет, совместной жизни в таборе.
Затем весь табор ушел в Бессарабию, но без нее.
Жила в землянке, в лесу, возле хутора Нагайдачный.
Один выкидыш, четверо детей съедено, ее же самой, во времена «голодомора».
Осталось двое ребенков, мужеского и женского пола, тоже кормила их мясом, тут слова обведены кружком. Схвачена полицией на рынке, где она побиралась, выставив черепки убиенных детей, как подаяльницу для денег.
Перенаправлена в закрытый диспансер города Оренбурга, для дальнейшего изучения психических отклонений.
Оставшиеся дети распределены по детским домам.
Дальнейшая судьба неизвестна.
Во время Великой Отечественной войны участвовала как медсестра.
После амнистия. Но в период 1970-ых годов ее психическое здоровье стремительно ухудшалось. Требуется незамедлительное вмешательство.
Подчеркнуто снизу три раза.
Из опроса пациентки А.П.П.
«.. вспомните время до войны, как там происходило?
— Холодно было, голодно было, а табор ушел, совсем.
Бросил меня, как ненужную тряпку с шестеркой на руках, мол, барон сказал, что ты не наша, и выродки твои никому не нужные, оставайся здесь. Стефан то к тому времени уже помер, поймали его, когда он хотел коня украсть, селяне кнутами его да батогами на славу отходили.
Он любил меня, сильно любил, вот и старшенького так назвала, Стефаньком, после Радонек, после них Маруся, Дина, Мотя и Котя, они близняшками оказались.
— зачем вы ели своих детей? Вы помните об этом?
— Нет, нет, бога ради, я хотела им рассказывать сказки, а они не слушались.
— Что это за сказки у тебя были?
— Сказки, поведанные рыбьей головой.
Григорьев перелистнул страницы, он уже знал наизусть те строчки, и те истории в форме сказок, какой же это бред, ну бред же, в конце концов, он обхватил голову руками.
А что если нет? что если это на самом деле существует?
Бог ты мой, дай мне сил продержаться еще день, взмолился главврач, хотя он был закоренелым атеистом.
Бог дал ему еще три дня, чтобы он привел дела в порядок.
После всего новый главврач Карамышев, не обнаружит в сейфе, кипу тетрадей, в кожаных переплетах, личные записи, они были все сожжены, листком за листком, страницей за страницей, а пепел развеян по ветру.
*
Мир? что есть мир? он там, остался за стеклом, за окнами в решетках, там почти всегда вечная загадка.
Отлежал сполна, в палате с решетками, на двери и на окнах, принимая лечение уколами и таблетками, от которых постоянно вгоняло то в сон, либо в диарею.
Осенним днем, в его палату вошел седенький старичок в белом халате, вместе с сопровождающими санитарами, крепкими парнями, тоже в белых халатах, которые оставались настороже.
— Позвольте вас побеспокоить.
Старичок аккуратно подвинул стул, сел рядом с кроватью.
— Ну-ну-с, голубчик, как вы? Что болит? Что тревожит? Поделитесь?
Можете мне довериться, я свой.
— Или вы не узнаете меня?
Главный врач «психиатрички», по фамилии Григорьев, как тут не узнать.
Он еще лечил его бабушку, Анну Петровну.
В свою бытность, еще при Союзе, ее положили сюда, дети.
Точнее, собственная дочь.
Наверно он лежит тоже здесь, в ее, бабушкиной одиночной палате.
Роман не знал в точности из-за чего, но не из психических отклонений, которые передаются по наследству.
Григорьев… раньше он был нормальным дедом, а сейчас то усох.
По работе подписывал «процентовки», планы, указания, предписания.
По его бывшей работе.
Так правильно, если посчитать на пальцах, то Григорьеву где-то под девяносто лет, а он все никак не уходит на пенсию.
Да и куда ему уходить, с насиженного места за многие года, если только туда, откуда уже не возвращаются, под пение оркестра и возложением венков.
— Нормально, док.
Роман подтянулся на спинке кровати, сбросил одеяло с себя.
— Это хорошо, это хорошо.
— А вы помните Анну Петровну? Она у вас лечилась?
— Текс, текс, да-с, — доктор защелкал пальцами, — Анна Петрова.
— Она, нет?
— Нет, Анна Петровна Потемкина, она лечилась здесь.
— Ошибаетесь, моллд члек, (молодой человек)
Григорьев начинал сердиться, проглатывать буквы.
— Не было таких у меня!
— Док, я просто хочу узнать, чем болела моя бабушка, и все.
— Такс-такс, — главврач обратился к санитарам.
— У него острейшее обострение: укольчик сульфазимедрина ему.
Нет, лучше два укольчика произвести, для профилактики. И капельницу, с лечебным раствором по моему рецепту, оно не повредит.
Кинул сухонький старичок, уходя из палаты, обращаясь к мордоворотам санитарам, которые тут же кинулись связывать брыкающегося пациента плотными ремешками, по рукам и ногам, подготавливая его к мучительной процедуре.
Григорьева, да и всех санитаров «психиатрички» давно бы не было на свете, но Роман принудительно, почти насильно принимал препараты, от которых мыслительные процессы стояли на уровне животных рефлексов.
Хотя, наверное, это и к лучшему, человек призывающий смерть на всех, всегда вызывает подозрение, в чем-то нехорошем.
Служение сатане, подставе друзей, предательстве, неважно какое оно выглядит в действе, видимо это нормально, так принято в обществе, но нигде не афишируется.
Его выпустили после смерти Григорьева, он скончался за рабочим столом, в своем кабинете во время утренней планерки, уже сам по себе, от старости.
Главврач Григорьев, конечно, знал бабушку, Анну Петровну, ее историю болезни, а также появления ее внука в стенах лечебницы, но никак не мог поведать, ибо это есть врачебная тайна, а второе ознаменуется злом, о котором он ведал не понаслышке. Поэтому, так решил он, лучше придержать этакого малыша пока здесь. Пусть не рыпается на воле.
Через день, кабинет главврача, занял другой, назначенный человек сверху из министерства по фамилии Карамышев.
Весть, о том, что власть сменилась, быстро разнеслась по «психиатричке».
Санитары, медсестрички, в общем, обслуживающий персонал, судачили об этом напропалую в курилках, или между собой, когда вкалывали уколы в задницу обитателям больницы.
Уткнувшись лбом в рабочий стол Григорьев, казалось, спал, будто прилег, утомившийся от работы, но это было не так. Уже не так.
Как и то и то, что воспоминания утрачены, ведь главврач вел секретный дневник, хранившийся в его сейфе.
В нем, почти ежедневнике, он описывал себя, свое психическое состояние, после общения с пациентами, а их было великое множество, прошедших через его руки, истерзанный муками ум, глаза, наконец уставшие смотреть на мир.
Анна Петровна Потемкина, так она называлась, тогда.
Тогда, после назначенной процедуры пациенту, под инициалами «Р.Р.Р.», он зашел в кабинет, открыл сейф, достал оттуда тетрадь, одну из многих, в кожаном переплете, сел в кресло, сдул пыль, принялся листать страницы дневника, исписанные мелким почерком.
Это его был первый случай, запавший в память, «Анна Потемкина».
Тогда он был еще молодым, неопытным врачом, почти всегда служивший подсобником для более бывалых санитаров.
Анна Потемкина, следует из опроса, главврач перелистнул со скрипом бумажные страницы дневника в начало, начиная читать написанное, им самим, только много-много лет назад.
Так, так, 1925 год, молодая женщина, или девушка без роду, шестнадцати лет связалась с кочевым табором цыган, который передвигался по территории Польши (уже нынешней Белоруссии)
Вступила в половую связь с цыганом, записано по ее словам, тут подчеркнуто, по имени Стефан, от которого рождала детей.
Всего, их было семеро, тут снова жирно подчеркнуто.
За десять, примерно лет, совместной жизни в таборе.
Затем весь табор ушел в Бессарабию, но без нее.
Жила в землянке, в лесу, возле хутора Нагайдачный.
Один выкидыш, четверо детей съедено, ее же самой, во времена «голодомора».
Осталось двое ребенков, мужеского и женского пола, тоже кормила их мясом, тут слова обведены кружком. Схвачена полицией на рынке, где она побиралась, выставив черепки убиенных детей, как подаяльницу для денег.
Перенаправлена в закрытый диспансер города Оренбурга, для дальнейшего изучения психических отклонений.
Оставшиеся дети распределены по детским домам.
Дальнейшая судьба неизвестна.
Во время Великой Отечественной войны участвовала как медсестра.
После амнистия. Но в период 1970-ых годов ее психическое здоровье стремительно ухудшалось. Требуется незамедлительное вмешательство.
Подчеркнуто снизу три раза.
Из опроса пациентки А.П.П.
«.. вспомните время до войны, как там происходило?
— Холодно было, голодно было, а табор ушел, совсем.
Бросил меня, как ненужную тряпку с шестеркой на руках, мол, барон сказал, что ты не наша, и выродки твои никому не нужные, оставайся здесь. Стефан то к тому времени уже помер, поймали его, когда он хотел коня украсть, селяне кнутами его да батогами на славу отходили.
Он любил меня, сильно любил, вот и старшенького так назвала, Стефаньком, после Радонек, после них Маруся, Дина, Мотя и Котя, они близняшками оказались.
— зачем вы ели своих детей? Вы помните об этом?
— Нет, нет, бога ради, я хотела им рассказывать сказки, а они не слушались.
— Что это за сказки у тебя были?
— Сказки, поведанные рыбьей головой.
Григорьев перелистнул страницы, он уже знал наизусть те строчки, и те истории в форме сказок, какой же это бред, ну бред же, в конце концов, он обхватил голову руками.
А что если нет? что если это на самом деле существует?
Бог ты мой, дай мне сил продержаться еще день, взмолился главврач, хотя он был закоренелым атеистом.
Бог дал ему еще три дня, чтобы он привел дела в порядок.
После всего новый главврач Карамышев, не обнаружит в сейфе, кипу тетрадей, в кожаных переплетах, личные записи, они были все сожжены, листком за листком, страницей за страницей, а пепел развеян по ветру.
*
Мир? что есть мир? он там, остался за стеклом, за окнами в решетках, там почти всегда вечная загадка.
Уголок самовыражения
Мир? что есть мир? он там, остался за стеклом, за окнами в решетках, почти всегда там вечная загадка. Смешная вещь, но она всегда в тему, рыбья голова, рассказывающая сказки, о том, чего не бывает, или бывает, на свете.
Детерминизм, вынесенное Романом оттуда в голове, почти украденное.
Хотя он руководствовался правилом «мне чужого не надо».
Общая теория и практика детерминизма.
Из теории он усвоил: я это я , или мы все, как бы одно целое, составляем.
Из практики, отлежал, полгода или два, находясь в психиатрической клинике.
Никто ему не помогал выживать в том мире, находящимся за окнами и решетками.
Грудастенькие медсестрички, почти ангелочки с белоснежной прической являющиеся по первому зову, подносящие сигарету к его губам, — это из кино
На деле же, это бабищи, с толстыми, с огрубевшими руками.
Им не привыкать лапать тебя за задницу, осматривать член, походя говоря товаркам, а у этого совсем лосось
Детерминизм, вынесенное Романом оттуда в голове, почти украденное.
Хотя он руководствовался правилом «мне чужого не надо».
Общая теория и практика детерминизма.
Из теории он усвоил: я это я , или мы все, как бы одно целое, составляем.
Из практики, отлежал, полгода или два, находясь в психиатрической клинике.
Никто ему не помогал выживать в том мире, находящимся за окнами и решетками.
Грудастенькие медсестрички, почти ангелочки с белоснежной прической являющиеся по первому зову, подносящие сигарету к его губам, — это из кино
На деле же, это бабищи, с толстыми, с огрубевшими руками.
Им не привыкать лапать тебя за задницу, осматривать член, походя говоря товаркам, а у этого совсем лосось
Уголок самовыражения
Мир? что есть мир? он там, остался за стеклом, за окнами в решетках, почти всегда там вечная загадка. Смешная вещь, но она всегда в тему, ожившая рыбья голова, рассказывающая сказки, о том, чего не бывает, или бывает, на свете.
Детерминизм, вынесенное Романом оттуда, тоже в голове, почти украденное.
Хотя он руководствовался правилом «мне чужого не надо».
Общая теория и практика детерминизма.
Из теории он усвоил: я это я, или мы все, как бы одно целое, составляем.
Из практики, отлежал, полгода или два, находясь в психиатрической клинике.
Никто ему не помогал выживать в том мире, находящимся за окнами и решетками.
Грудастенькие медсестрички, почти ангелочки с белоснежной прической являющиеся по первому зову, подносящие сигарету к его губам, это из кино
На деле же, это бабищи, с толстыми, с грубыми руками.
Им не привыкать лапать тебя за задницу, осматривать член, походя говоря товаркам, а у этого совсем лосось.
Роман тоже жил как в сказке, сильно поверив в то, что любое желание осуществимо, когда он найдет своего отца.
Исполнится в тот же миг, хотя, возможно, ну не сразу, а так, как бы постепенно.
Как в сказках, про золотую рыбку, или про золотой ключик.
В них одно и тоже написано по смыслу, про исполнения любого желания,
Хочешь стать богатым, купаться в золоте? Ну на, возьми, нет проблем.
Бессмертия захотел, чтобы никогда не умирать? Бери, и кушай, сколько влезет.
Только до цели надо бы еще добраться.
И не зря говорят люди вокруг «ты что, в сказку попал», показывая этим выражением, мол, ты дурачок, так не бывает на свете, никогда и ни за что.
Хотя нет, бывает, только мало, кто на это пойдет, «разбежавшись, спрыгну со скалы»
Чтобы жить в сказке, для начала, надо быть живым, пока.
Пока не придет время, все осмыслить, а потом попрощаться.
Его вещи со съемной жилплощади, вывезли, пока он лежал в «психиатричке», в тещин гараж, похожий на старую конюшню. Также в гараже остался там жить.
Конечно, он знал, наперед, что, почему-то так и случится, в конце концов.
Теща и тесть, родственники, со стороны бывшей жены, ведь он пахал на ихних огородах двадцать лет, причем бесплатно, наверно поэтому позволили ему там находиться, временно.
Семья это главное, но не главное для таких людей, выбросив его за борт, как отрезанный ломоть.
Кирпичные стены без окон, бетонный пол, холодные ночи без сна, хотя наступало лето, электрическая плитка, втыкаемая в керамическую розетку, где на ней можно пожарить картошку, или яичницу с лучком, что-то сготовить из продуктов, где-то украденных, за неимением насущных денег.
Страна непуганых идиотов, это из старой цитаты Абдулова, хотя если бы он дожил до сегодня, то несомненно добавил бы: идиотов и долбоебов.
Наверно он тоже как забавный клоун по имени Арлекино, которого кто-то сверху, всегда дергает за ниточки, привязанные к его конечностям, заставляя фигурку в человеческом обличье, постоянно что-то вытворять эдакие чудачества, опасные или не опасные, это как повезет, для него и для встречных.
Хотя люди всегда обожают смертельные игры, такое вшито у них в крови.
Им, этому обществу, нравится, когда делается смешно в курьезных ситуациях.
В заброшенном гараже, он, наконец, почувствовал себя в некотором роде свободным, нет интернета, нет телевизора, обретая для себя новое имя, кличку, или псевдоним: Арлекино.
Оно пришло ему во сне, когда он спал на разложенном туристическом матрасике, поверх ковра.
Но ему не понравилось, слишком такое длинное и вычурное, пусть будет коротко Кино, похожее на кино, но не кино, а просто Кино. (ударение на первом слоге)
Кино так Кино, чем он занимался, в том гараже?
Наверно как все, жил, или старался жить, пропуская время жизни через себя: подбирал провода, разные железки, потом отвозил на тележке, сдавал в цветмет, на вырученные деньги покупал еду, или украдкой воруя в «Магните», что-нибудь из дорогого ассортимента, кусочек мясной вырезки, чтобы не забыть вкус мяса, или баночку икры, с упаковкой доширака.
Нет воды из-под крана, нет туалета, если только куда-то в кусты, нет стиральной машинки, хотя она была, стояла в углу вместе с компьютерным креслом, только куда ее подключишь, нет нормальных бытовых условий.
Хотя было одно, так сказать, преимущество: нет соседей.
Кино вдруг вспомнился тот самый случай:
Детерминизм, вынесенное Романом оттуда, тоже в голове, почти украденное.
Хотя он руководствовался правилом «мне чужого не надо».
Общая теория и практика детерминизма.
Из теории он усвоил: я это я, или мы все, как бы одно целое, составляем.
Из практики, отлежал, полгода или два, находясь в психиатрической клинике.
Никто ему не помогал выживать в том мире, находящимся за окнами и решетками.
Грудастенькие медсестрички, почти ангелочки с белоснежной прической являющиеся по первому зову, подносящие сигарету к его губам, это из кино
На деле же, это бабищи, с толстыми, с грубыми руками.
Им не привыкать лапать тебя за задницу, осматривать член, походя говоря товаркам, а у этого совсем лосось.
Роман тоже жил как в сказке, сильно поверив в то, что любое желание осуществимо, когда он найдет своего отца.
Исполнится в тот же миг, хотя, возможно, ну не сразу, а так, как бы постепенно.
Как в сказках, про золотую рыбку, или про золотой ключик.
В них одно и тоже написано по смыслу, про исполнения любого желания,
Хочешь стать богатым, купаться в золоте? Ну на, возьми, нет проблем.
Бессмертия захотел, чтобы никогда не умирать? Бери, и кушай, сколько влезет.
Только до цели надо бы еще добраться.
И не зря говорят люди вокруг «ты что, в сказку попал», показывая этим выражением, мол, ты дурачок, так не бывает на свете, никогда и ни за что.
Хотя нет, бывает, только мало, кто на это пойдет, «разбежавшись, спрыгну со скалы»
Чтобы жить в сказке, для начала, надо быть живым, пока.
Пока не придет время, все осмыслить, а потом попрощаться.
Его вещи со съемной жилплощади, вывезли, пока он лежал в «психиатричке», в тещин гараж, похожий на старую конюшню. Также в гараже остался там жить.
Конечно, он знал, наперед, что, почему-то так и случится, в конце концов.
Теща и тесть, родственники, со стороны бывшей жены, ведь он пахал на ихних огородах двадцать лет, причем бесплатно, наверно поэтому позволили ему там находиться, временно.
Семья это главное, но не главное для таких людей, выбросив его за борт, как отрезанный ломоть.
Кирпичные стены без окон, бетонный пол, холодные ночи без сна, хотя наступало лето, электрическая плитка, втыкаемая в керамическую розетку, где на ней можно пожарить картошку, или яичницу с лучком, что-то сготовить из продуктов, где-то украденных, за неимением насущных денег.
Страна непуганых идиотов, это из старой цитаты Абдулова, хотя если бы он дожил до сегодня, то несомненно добавил бы: идиотов и долбоебов.
Наверно он тоже как забавный клоун по имени Арлекино, которого кто-то сверху, всегда дергает за ниточки, привязанные к его конечностям, заставляя фигурку в человеческом обличье, постоянно что-то вытворять эдакие чудачества, опасные или не опасные, это как повезет, для него и для встречных.
Хотя люди всегда обожают смертельные игры, такое вшито у них в крови.
Им, этому обществу, нравится, когда делается смешно в курьезных ситуациях.
В заброшенном гараже, он, наконец, почувствовал себя в некотором роде свободным, нет интернета, нет телевизора, обретая для себя новое имя, кличку, или псевдоним: Арлекино.
Оно пришло ему во сне, когда он спал на разложенном туристическом матрасике, поверх ковра.
Но ему не понравилось, слишком такое длинное и вычурное, пусть будет коротко Кино, похожее на кино, но не кино, а просто Кино. (ударение на первом слоге)
Кино так Кино, чем он занимался, в том гараже?
Наверно как все, жил, или старался жить, пропуская время жизни через себя: подбирал провода, разные железки, потом отвозил на тележке, сдавал в цветмет, на вырученные деньги покупал еду, или украдкой воруя в «Магните», что-нибудь из дорогого ассортимента, кусочек мясной вырезки, чтобы не забыть вкус мяса, или баночку икры, с упаковкой доширака.
Нет воды из-под крана, нет туалета, если только куда-то в кусты, нет стиральной машинки, хотя она была, стояла в углу вместе с компьютерным креслом, только куда ее подключишь, нет нормальных бытовых условий.
Хотя было одно, так сказать, преимущество: нет соседей.
Кино вдруг вспомнился тот самый случай:
Уголок самовыражения
МСЭ — главные враги инвалидов, так выразился один из посетителей, данного заведения.
Наверно, с ним согласен все же, так как имел честь недавно посетить его.
С целью усиления, (усиление, смешное слово в предоставленном виде), группы по инвалидности.
МСЭ, это контора, для тех, кто не в курсе, в ней выдают разные документы, в том числе на получение выплат, пенсий, разных пособий.
В общем нужные вещи, для того чтобы как-то выжить.
Есть три градации, три группы инвалидности: первая, вторая, третья.
К примеру: кто полностью ослеп, кто ходит с палочкой, или с собакой поводырем, или кто обездвижен, всегда лежит в постели, то таким присваивается 1 группа.
Колясочникам, без базара дается 2 группа.
Кто без одной руки, без одного глаза еще с осложнением, или одной ноги, то всего лишь светит, 3 группа, самая низшая, в денежном выражении.
Самое трудное для обычного инвалида, получить 2 группу.
Она как бы находиться между тем, и тем.
Конечно, сложно, все сложно, в приведенных отзывах.
«Альберт: Врачи некомпетентны в своем работе, работают медленно, неторопясь, закрывают кабинеты раньше обеда. Папе дали 3 инвалидность, неповерив, что он на 80% недееспособный человек. Врачи ходят, как боги МСЭ, даже смешно на это смотреть»
«Мария с.: Нет смысла обращаться в МСЭ г.Уфы на Ибрагимова 61.В Ишимбае отказали в инвалидности.Поехали в Уфу и зря.Направили в 505 каб.В.А Смирнов сказал,что диагнозы не являются основой для назначения инвалидности,т.к муж может себя обслужить.Несмотря на постоянные боли и жизнь на обезболивающих и кучу проблем с позвоночником в инвалидности отказали.Было две операции,послеоперционные осложнения.Отнимаюся ноги,а ещё до пенсии работать 5 лет.Я спросила у врача,как он должен работать,в ответ ,ну работал же?Сложилось впечатление,что не верят больным,думают,что люди притворяются.В Ишимбае предложили ходить с палочкой,потом наверно предложат перейти на костыли.Сотни причин ,чтобы не давать инвалидность.Хотя сами позвонили с Уфы и попросили явиться со всеми результатами обследований.Как местное МСЭ решили ,так Уфа всё оставляет без изменений.Очень пожалела и просто в шоке от этих гонений и несправедливости.Правды не найти»
«Дрон климов: 29января был на освидетельствование. С детства плохое зрение. Пока был молодой не думал о здоровье. Сейчас на один глаз ослеп. Второй видит на 25%. Хотел хоть какую то помощь получить. Сказали что еще можешь что-то видеть. Значит не положено. Жди когда вообще ослепнешь. Такое вот отношение.»
«Екатерина: Подавали на обжалование в Главное бюро по Уфе МСЭ. Специалисты совершенно не компитенты. Ущемляют права человека. Выполняют свою работу очень плохо. Из заключений врачей выбирают то что им выгодно. Хочется задать вопрос третьему экспертному составу МСЭ, а точнее Стародубцевой Л.А. "Как человек который болеет по вашему мнению может быть здоровым?»
«Оксана А.: У моей дочки было переосвидетельствование инвалидности в связи с 18 лет. Ей поставили 2 группу, хотя она абсолютно не может себя обслуживать и передвигаться без помощи вне дома. Я подала на обжалование в Главное бюро МСЭ. Мы там провели весь их рабочий день, по несколько раз они смотрели одно и тоже, в результате чего дочь не выдержала и разрыдалась, т. к. они своими завуалированными вопросами и просьбами выполнить какое- либо действие ставили под сомнение правдивость ее слов, считая , что она лжет и притворяется неходячей. В итоге решение оставили без изменения. Будем обжаловать в Федеральном бюро.»
«Инкогнито: Не работает орган->не значительное нарушение по мнению этих «экспертов»(отморозков)»
«Маара: Подавал на обжалование в главное бюро по Уфе МСЭ , так как сняли вторую группу дали третью группу , думал пересмотрят вернут вторую группу но нет , по их мнению по ходу дело у меня здоровье улучшилось и нога выросла . Нету справедливости ! Ущемляют права инвалидов .Как будто под копирку работают , бесполезное бюро МСЭ по Уфе . Буду обжаловать в суде»
«Ильмира У.: Я работать не могу,ели хожу, сегодня ходила на Смэ,думала хоть дадут 3 группу,но нет,отказали.Как жить дальше не понимаю,и на пенсию не отправляют, только через год!»
«Аноним: Проходил 23 января в 306 кабинете.Проводила Чукина Т.А.Пришел с утра в9.00 продержали до вечера.Ушел в шестом часу.Сказали что не могут читать посыльный листи все то что написано от руки и надо новые документы с описанием печатными документами(печатные деньги).Раньше могли читать а теперь не могут.Принёс 30го числа новый снимок и описание травматолога которое тоже не может читать и ей нужны печатные толку менты(печатные деньги).У меня не было денег и я дал в печатном виде.В итоге сняли инвалидность.Подал на обжалование которое будит в этом же здании.Бестолку проходить там они там в одном котле все варяться(коррупция).Пройдут все административные для вида процедуры и передам в суд.Кстати протокол и акт об освительствовании не дали только справку о снятии.Она при уходе прикрикнула что ничего не докажу.Хожу на тростях с болями ,но дело доведу до конца.Отправлю одновременно в спец. Органы (пока секрет) в Москву.Без денег там снимают.Надо покупать.Проходил в 4ый раз,поэтому сняли.Раньше 2года была 2ая в том году перевели на 3ю.Сейчас вообще сняли»
«Ильмир С.: Пространства нет, да и вообще врачи бестолковые, у меня болезнь: ДЦП, Левостронний гемипарез, инвалид с детства 3 группы, сняли 2009 году, при повторном прохождение 25.09.2019 снова с решением мсэ в этом здание отправили домой якобы я здоров, мы не можем дать вам инвалидность. Совсем стыда потеряли, тьфу на этих врачей. Чтобы дети их детей такими же рождались. Бог есть и он видит все. Получат они по заслугам рано или поздно»
Пы. Сы.
Мне тоже отказали в усиление, если даже кое-как сохранил старую группу.
Выдали новую ИПР(ИПРА), приукрашенную по многим параметрам, в пользу не в мою, а работодателей, будто ты почти здоров, и с каждым прожитым годом все становлюсь более здоровей и здоровей, без нахождения в местах с особыми условиями труда.
Что сказать, не знаю, чего жаль больше: потерянных денег на проезды, или потраченного времени на оформления справок.
Понятно, что еще глазной врач был бы долбоебом в ауле, потом где-то отучился, потом приехал сюда мигрантом из Азии, узкоглазый, с нерусской речью, и фамилией.
Был бы он еще нормальным врачом.
Хотя такое время, настало.
Наверно, с ним согласен все же, так как имел честь недавно посетить его.
С целью усиления, (усиление, смешное слово в предоставленном виде), группы по инвалидности.
МСЭ, это контора, для тех, кто не в курсе, в ней выдают разные документы, в том числе на получение выплат, пенсий, разных пособий.
В общем нужные вещи, для того чтобы как-то выжить.
Есть три градации, три группы инвалидности: первая, вторая, третья.
К примеру: кто полностью ослеп, кто ходит с палочкой, или с собакой поводырем, или кто обездвижен, всегда лежит в постели, то таким присваивается 1 группа.
Колясочникам, без базара дается 2 группа.
Кто без одной руки, без одного глаза еще с осложнением, или одной ноги, то всего лишь светит, 3 группа, самая низшая, в денежном выражении.
Самое трудное для обычного инвалида, получить 2 группу.
Она как бы находиться между тем, и тем.
Конечно, сложно, все сложно, в приведенных отзывах.
«Альберт: Врачи некомпетентны в своем работе, работают медленно, неторопясь, закрывают кабинеты раньше обеда. Папе дали 3 инвалидность, неповерив, что он на 80% недееспособный человек. Врачи ходят, как боги МСЭ, даже смешно на это смотреть»
«Мария с.: Нет смысла обращаться в МСЭ г.Уфы на Ибрагимова 61.В Ишимбае отказали в инвалидности.Поехали в Уфу и зря.Направили в 505 каб.В.А Смирнов сказал,что диагнозы не являются основой для назначения инвалидности,т.к муж может себя обслужить.Несмотря на постоянные боли и жизнь на обезболивающих и кучу проблем с позвоночником в инвалидности отказали.Было две операции,послеоперционные осложнения.Отнимаюся ноги,а ещё до пенсии работать 5 лет.Я спросила у врача,как он должен работать,в ответ ,ну работал же?Сложилось впечатление,что не верят больным,думают,что люди притворяются.В Ишимбае предложили ходить с палочкой,потом наверно предложат перейти на костыли.Сотни причин ,чтобы не давать инвалидность.Хотя сами позвонили с Уфы и попросили явиться со всеми результатами обследований.Как местное МСЭ решили ,так Уфа всё оставляет без изменений.Очень пожалела и просто в шоке от этих гонений и несправедливости.Правды не найти»
«Дрон климов: 29января был на освидетельствование. С детства плохое зрение. Пока был молодой не думал о здоровье. Сейчас на один глаз ослеп. Второй видит на 25%. Хотел хоть какую то помощь получить. Сказали что еще можешь что-то видеть. Значит не положено. Жди когда вообще ослепнешь. Такое вот отношение.»
«Екатерина: Подавали на обжалование в Главное бюро по Уфе МСЭ. Специалисты совершенно не компитенты. Ущемляют права человека. Выполняют свою работу очень плохо. Из заключений врачей выбирают то что им выгодно. Хочется задать вопрос третьему экспертному составу МСЭ, а точнее Стародубцевой Л.А. "Как человек который болеет по вашему мнению может быть здоровым?»
«Оксана А.: У моей дочки было переосвидетельствование инвалидности в связи с 18 лет. Ей поставили 2 группу, хотя она абсолютно не может себя обслуживать и передвигаться без помощи вне дома. Я подала на обжалование в Главное бюро МСЭ. Мы там провели весь их рабочий день, по несколько раз они смотрели одно и тоже, в результате чего дочь не выдержала и разрыдалась, т. к. они своими завуалированными вопросами и просьбами выполнить какое- либо действие ставили под сомнение правдивость ее слов, считая , что она лжет и притворяется неходячей. В итоге решение оставили без изменения. Будем обжаловать в Федеральном бюро.»
«Инкогнито: Не работает орган->не значительное нарушение по мнению этих «экспертов»(отморозков)»
«Маара: Подавал на обжалование в главное бюро по Уфе МСЭ , так как сняли вторую группу дали третью группу , думал пересмотрят вернут вторую группу но нет , по их мнению по ходу дело у меня здоровье улучшилось и нога выросла . Нету справедливости ! Ущемляют права инвалидов .Как будто под копирку работают , бесполезное бюро МСЭ по Уфе . Буду обжаловать в суде»
«Ильмира У.: Я работать не могу,ели хожу, сегодня ходила на Смэ,думала хоть дадут 3 группу,но нет,отказали.Как жить дальше не понимаю,и на пенсию не отправляют, только через год!»
«Аноним: Проходил 23 января в 306 кабинете.Проводила Чукина Т.А.Пришел с утра в9.00 продержали до вечера.Ушел в шестом часу.Сказали что не могут читать посыльный листи все то что написано от руки и надо новые документы с описанием печатными документами(печатные деньги).Раньше могли читать а теперь не могут.Принёс 30го числа новый снимок и описание травматолога которое тоже не может читать и ей нужны печатные толку менты(печатные деньги).У меня не было денег и я дал в печатном виде.В итоге сняли инвалидность.Подал на обжалование которое будит в этом же здании.Бестолку проходить там они там в одном котле все варяться(коррупция).Пройдут все административные для вида процедуры и передам в суд.Кстати протокол и акт об освительствовании не дали только справку о снятии.Она при уходе прикрикнула что ничего не докажу.Хожу на тростях с болями ,но дело доведу до конца.Отправлю одновременно в спец. Органы (пока секрет) в Москву.Без денег там снимают.Надо покупать.Проходил в 4ый раз,поэтому сняли.Раньше 2года была 2ая в том году перевели на 3ю.Сейчас вообще сняли»
«Ильмир С.: Пространства нет, да и вообще врачи бестолковые, у меня болезнь: ДЦП, Левостронний гемипарез, инвалид с детства 3 группы, сняли 2009 году, при повторном прохождение 25.09.2019 снова с решением мсэ в этом здание отправили домой якобы я здоров, мы не можем дать вам инвалидность. Совсем стыда потеряли, тьфу на этих врачей. Чтобы дети их детей такими же рождались. Бог есть и он видит все. Получат они по заслугам рано или поздно»
Пы. Сы.
Мне тоже отказали в усиление, если даже кое-как сохранил старую группу.
Выдали новую ИПР(ИПРА), приукрашенную по многим параметрам, в пользу не в мою, а работодателей, будто ты почти здоров, и с каждым прожитым годом все становлюсь более здоровей и здоровей, без нахождения в местах с особыми условиями труда.
Что сказать, не знаю, чего жаль больше: потерянных денег на проезды, или потраченного времени на оформления справок.
Понятно, что еще глазной врач был бы долбоебом в ауле, потом где-то отучился, потом приехал сюда мигрантом из Азии, узкоглазый, с нерусской речью, и фамилией.
Был бы он еще нормальным врачом.
Хотя такое время, настало.
Уголок самовыражения
А что такое, ?
А почему?
Я просто застрял в 80-ых. Когда был Юра Шатунов.
Последний мой друг.
В тот день не смог принять удар на себя.
Он тогда умер, инфаркт и все такое.
Я тоже желаю умереть красиво как он.
Иногда с ним говорю, во снах:
Хочу к тебе, друг.
А кто будет писать текста?
Розовый вечер, помнишь
Не знаю.
А телефон.
Не знаю.
Там отвечаю во сне, надо сочинить что-то новое.
Белые розы не пойдут.
Людям надо другое,
откуда я знаю, что нужно другим людям.
Вот ты стал Юрой Шатуновым. Что делать будешь?
Не знаю. Пока жить как нибудь.
Ну вот, пока живи…
Ага, ты там, а я тут, как бы несправедливо, братан.
Но мне чужого не надо.
А почему?
Я просто застрял в 80-ых. Когда был Юра Шатунов.
Последний мой друг.
В тот день не смог принять удар на себя.
Он тогда умер, инфаркт и все такое.
Я тоже желаю умереть красиво как он.
Иногда с ним говорю, во снах:
Хочу к тебе, друг.
А кто будет писать текста?
Розовый вечер, помнишь
Не знаю.
А телефон.
Не знаю.
Там отвечаю во сне, надо сочинить что-то новое.
Белые розы не пойдут.
Людям надо другое,
откуда я знаю, что нужно другим людям.
Вот ты стал Юрой Шатуновым. Что делать будешь?
Не знаю. Пока жить как нибудь.
Ну вот, пока живи…
Ага, ты там, а я тут, как бы несправедливо, братан.
Но мне чужого не надо.
Уголок самовыражения
прошу модеров забанить навсегда пользователя "Космос Юлия", который рекламирует сайт:
Kraken (рус. Кра́кен) — один из крупнейших российских даркнет-рынков по торговле наркотиками, поддельными документами, услугами по отмыванию денег и так далее, появившийся после закрытия Hydra в 2022 году, участник борьбы за наркорынок в российском даркнете.
Покупатели заходят на Kraken через Tor с луковой маршрутизацией. Они должны зарегистрироваться и пополнять свой биткойн-баланс, с которого средства списываются продавцам.
На сайте даркнет-рынка есть раздел «наркологическая служба».
В случае передозировок, платформа предоставляет свою личную команду врачей.
Комент можно оставить, для истории...
Kraken (рус. Кра́кен) — один из крупнейших российских даркнет-рынков по торговле наркотиками, поддельными документами, услугами по отмыванию денег и так далее, появившийся после закрытия Hydra в 2022 году, участник борьбы за наркорынок в российском даркнете.
Покупатели заходят на Kraken через Tor с луковой маршрутизацией. Они должны зарегистрироваться и пополнять свой биткойн-баланс, с которого средства списываются продавцам.
На сайте даркнет-рынка есть раздел «наркологическая служба».
В случае передозировок, платформа предоставляет свою личную команду врачей.
Комент можно оставить, для истории...
Уголок самовыражения
Мир? что есть мир? он там, остался за стеклом, за окнами в решетках, почти всегда там вечная загадка. Смешная вещь, но она всегда в тему, ожившая рыбья голова, рассказывающая сказки, о том, чего не бывает, или бывает, на свете.
Детерминизм, вынесенное Романом оттуда, тоже в голове, почти украденное.
Хотя он руководствовался правилом «мне чужого не надо».
Общая теория и практика детерминизма.
Из теории он усвоил: я это я, или мы все, как бы одно целое, составляем.
Из практики, отлежал, полгода или два, находясь в психиатрической клинике.
Никто ему не помогал выживать в том мире, находящимся за окнами и решетками.
Грудастенькие медсестрички, почти ангелочки с белоснежной прической являющиеся по первому зову, подносящие сигарету к его губам, это из кино
На деле же, это бабищи, с толстыми, с грубыми руками.
Им не привыкать лапать тебя за задницу, осматривать член, походя говоря товаркам, а у этого совсем лосось.
Роман тоже жил как в сказке, сильно поверив в то, что любое желание осуществимо, когда он найдет своего отца.
Исполнится в тот же миг, хотя, возможно, ну не сразу, а так, как бы постепенно.
Как в сказках, про золотую рыбку, или про золотой ключик.
В них одно и тоже написано по смыслу, про исполнения любого желания,
Хочешь стать богатым, купаться в золоте? Ну на, возьми, нет проблем.
Бессмертия захотел, чтобы никогда не умирать? Бери, и кушай, сколько влезет.
Только до цели надо бы еще добраться.
И не зря говорят люди вокруг «ты что, в сказку попал», показывая этим выражением, мол, ты дурачок, так не бывает на свете, никогда и ни за что.
Хотя нет, бывает, только мало, кто на это пойдет, «разбежавшись, спрыгну со скалы»
Чтобы жить в сказке, для начала, надо быть живым, пока.
Пока не придет время, все осмыслить, а потом попрощаться, громко, или как придется.
Его вещи со съемной жилплощади, вывезли, пока он лежал в «психиатричке», в тещин гараж, похожий на старую конюшню. Также в гараже остался там жить.
Конечно, он знал, наперед, что, почему-то так и случится, в конце концов.
Теща и тесть, родственники, со стороны бывшей жены, ведь он пахал на ихних огородах двадцать лет, причем бесплатно, наверно поэтому позволили ему там находиться, временно.
Семья это главное, но не главное для таких людей, выбросив его за борт, как отрезанный ломоть.
Кирпичные стены без окон, бетонный пол, холодные ночи без сна, хотя наступало лето, электрическая плитка, втыкаемая в керамическую розетку, где на ней можно пожарить картошку, или яичницу с лучком, что-то сготовить из продуктов, где-то украденных, за неимением насущных денег.
Страна непуганых идиотов, это из старой цитаты Абдулова, хотя если бы он дожил до сегодня, то несомненно добавил бы: идиотов и долбоебов.
Наверно он тоже как забавный клоун по имени Арлекино, которого кто-то сверху, всегда дергает за ниточки, привязанные к его конечностям, заставляя фигурку в человеческом обличье, постоянно что-то вытворять эдакие чудачества, опасные или не опасные, это как повезет, для него и для встречных.
Хотя люди всегда обожают смертельные игры, такое вшито у них в крови.
Им, этому обществу, нравится, когда делается смешно в курьезных ситуациях.
В заброшенном гараже, он, наконец, почувствовал себя в некотором роде свободным, нет интернета, нет телевизора, обретая для себя новое имя, кличку, или псевдоним: Арлекино.
Оно пришло ему во сне, когда он спал на разложенном туристическом матрасике, поверх ковра.
Но ему не понравилось, слишком такое длинное и вычурное, пусть будет коротко Кино, похожее на кино, но не кино, а просто Кино. (ударение на первом слоге)
Кино так Кино, чем он занимался, в том гараже?
Наверно как все, жил, или старался жить, пропуская время жизни через себя: подбирал провода, разные железки, потом отвозил на тележке, сдавал в цветмет, на вырученные деньги покупал еду, или украдкой воруя по мелочи в «Магните», что-нибудь из дорогого ассортимента, кусочек мясной вырезки, чтобы не забыть вкус мяса, или баночку икры, с упаковкой доширака.
Нет воды из-под крана, нет туалета, если только куда-то в кусты, нет стиральной машинки, хотя она была, стояла в углу вместе с компьютерным креслом, только куда ее подключишь, нет нормальных бытовых условий.
Хотя было одно, так сказать, преимущество: нет соседей.
Кино вдруг вспомнился тот самый случай, или случаев, достали конкретно соседи по общаге:
соседи душевные оказались, от души, если не бухают , то стирают на стиралках, прямо с ранья., а если бухают, с вечера концерты душевные: душат и душат, друг друга, дети плачут, пьяные орут, соседи с нижнего этажа включают музыку до утра, вроде кантри, не поспишь спокойно ночью.
Соседка напротив, орала как резанная свинья, хотя она и была похожа внешне на свинью, по его мнению, каждый целый день, похоже не принимала таблетки, назначенные психиатром, тем самым, Григорьевым.
Другие соседи тоже не отставали от этого заведенного порядка, слонялись по проходу, гремели, шумели, били по стенкам, такое продолжалось целыми ночами.
Будто это филиал, какое-то отдельное продолжение сумасшедшего дома.
Поэтому сейчас настало время задуматься, почему его, именно его, жизнь трахает во все разные места, да еще не по-детски, наверно по-взрослому, когда это могло в любой момент выльется в ссору, в серьезный конфликт на кулаках, а нервы всегда напряжены до предела, потом по-любому неизбежны кровь, и смерть, возможно не одна.
Испытывает кто-то на прочность…? Зачем, почему.
Так много вопросов, теперь появилось, к незримому «кто-то».
Он, или она, со многими именами, ибо их называть большой грех которая, наверное, обитает там, высоко-высоко, что не достать рукой.
Но можно дотянуться чем-то другим, а чем он не знал, и как это делается, тоже.
Никто не учил толком, отец пропал, где-то сгинул без вести, мать, а что мать, просто вырастила: нет знаний, нет опыта, нет ничего.
Все самому придется, все самому, ручками помахать, да ножками походить, пока есть возможность.
Листая газеты по вечерам, да, те самые, кипу старых газет за прошедшие года, теще их складировала, для поджигания бани, то есть дровяной печки, затем читая объявления, он вспомнил, как оно было там,
Там, или тогда, можно было заработать денег без проблем, без особых усилий.
Остап Бендер говорил, есть 401 способ заработка легких денег для неимущих людей.
Теперь же Кино знал, есть 402 вариант, или еще больше, но он не желал ими воспользоваться, ни в коем случае. Не тот жизненный отрезок, не то время, не те обстоятельства.
«Мне чужого не надо», когда-то случайно вылетевшие слова изо рта, теперь как бы для него становились священным обетом, или нерушимым зароком, раньше ведь тоже, рыцари из крестовых походов давали клятву на крови. Только они клялись какому-то богу и вере, а он, непонятно кому.
Летние дни и ночи проходили быстро, почти не задерживаясь на свете.
Скоро наступит осень, вместе с ней дожди, холода.
Да и теща уже поторапливала с выселением из гаража.
Ей нужны были деньги, поэтому она хотела его продать побыстрее.
Деньги всем нужны, с этим выверенным постулатом, не поспоришь.
Детерминизм, вынесенное Романом оттуда, тоже в голове, почти украденное.
Хотя он руководствовался правилом «мне чужого не надо».
Общая теория и практика детерминизма.
Из теории он усвоил: я это я, или мы все, как бы одно целое, составляем.
Из практики, отлежал, полгода или два, находясь в психиатрической клинике.
Никто ему не помогал выживать в том мире, находящимся за окнами и решетками.
Грудастенькие медсестрички, почти ангелочки с белоснежной прической являющиеся по первому зову, подносящие сигарету к его губам, это из кино
На деле же, это бабищи, с толстыми, с грубыми руками.
Им не привыкать лапать тебя за задницу, осматривать член, походя говоря товаркам, а у этого совсем лосось.
Роман тоже жил как в сказке, сильно поверив в то, что любое желание осуществимо, когда он найдет своего отца.
Исполнится в тот же миг, хотя, возможно, ну не сразу, а так, как бы постепенно.
Как в сказках, про золотую рыбку, или про золотой ключик.
В них одно и тоже написано по смыслу, про исполнения любого желания,
Хочешь стать богатым, купаться в золоте? Ну на, возьми, нет проблем.
Бессмертия захотел, чтобы никогда не умирать? Бери, и кушай, сколько влезет.
Только до цели надо бы еще добраться.
И не зря говорят люди вокруг «ты что, в сказку попал», показывая этим выражением, мол, ты дурачок, так не бывает на свете, никогда и ни за что.
Хотя нет, бывает, только мало, кто на это пойдет, «разбежавшись, спрыгну со скалы»
Чтобы жить в сказке, для начала, надо быть живым, пока.
Пока не придет время, все осмыслить, а потом попрощаться, громко, или как придется.
Его вещи со съемной жилплощади, вывезли, пока он лежал в «психиатричке», в тещин гараж, похожий на старую конюшню. Также в гараже остался там жить.
Конечно, он знал, наперед, что, почему-то так и случится, в конце концов.
Теща и тесть, родственники, со стороны бывшей жены, ведь он пахал на ихних огородах двадцать лет, причем бесплатно, наверно поэтому позволили ему там находиться, временно.
Семья это главное, но не главное для таких людей, выбросив его за борт, как отрезанный ломоть.
Кирпичные стены без окон, бетонный пол, холодные ночи без сна, хотя наступало лето, электрическая плитка, втыкаемая в керамическую розетку, где на ней можно пожарить картошку, или яичницу с лучком, что-то сготовить из продуктов, где-то украденных, за неимением насущных денег.
Страна непуганых идиотов, это из старой цитаты Абдулова, хотя если бы он дожил до сегодня, то несомненно добавил бы: идиотов и долбоебов.
Наверно он тоже как забавный клоун по имени Арлекино, которого кто-то сверху, всегда дергает за ниточки, привязанные к его конечностям, заставляя фигурку в человеческом обличье, постоянно что-то вытворять эдакие чудачества, опасные или не опасные, это как повезет, для него и для встречных.
Хотя люди всегда обожают смертельные игры, такое вшито у них в крови.
Им, этому обществу, нравится, когда делается смешно в курьезных ситуациях.
В заброшенном гараже, он, наконец, почувствовал себя в некотором роде свободным, нет интернета, нет телевизора, обретая для себя новое имя, кличку, или псевдоним: Арлекино.
Оно пришло ему во сне, когда он спал на разложенном туристическом матрасике, поверх ковра.
Но ему не понравилось, слишком такое длинное и вычурное, пусть будет коротко Кино, похожее на кино, но не кино, а просто Кино. (ударение на первом слоге)
Кино так Кино, чем он занимался, в том гараже?
Наверно как все, жил, или старался жить, пропуская время жизни через себя: подбирал провода, разные железки, потом отвозил на тележке, сдавал в цветмет, на вырученные деньги покупал еду, или украдкой воруя по мелочи в «Магните», что-нибудь из дорогого ассортимента, кусочек мясной вырезки, чтобы не забыть вкус мяса, или баночку икры, с упаковкой доширака.
Нет воды из-под крана, нет туалета, если только куда-то в кусты, нет стиральной машинки, хотя она была, стояла в углу вместе с компьютерным креслом, только куда ее подключишь, нет нормальных бытовых условий.
Хотя было одно, так сказать, преимущество: нет соседей.
Кино вдруг вспомнился тот самый случай, или случаев, достали конкретно соседи по общаге:
соседи душевные оказались, от души, если не бухают , то стирают на стиралках, прямо с ранья., а если бухают, с вечера концерты душевные: душат и душат, друг друга, дети плачут, пьяные орут, соседи с нижнего этажа включают музыку до утра, вроде кантри, не поспишь спокойно ночью.
Соседка напротив, орала как резанная свинья, хотя она и была похожа внешне на свинью, по его мнению, каждый целый день, похоже не принимала таблетки, назначенные психиатром, тем самым, Григорьевым.
Другие соседи тоже не отставали от этого заведенного порядка, слонялись по проходу, гремели, шумели, били по стенкам, такое продолжалось целыми ночами.
Будто это филиал, какое-то отдельное продолжение сумасшедшего дома.
Поэтому сейчас настало время задуматься, почему его, именно его, жизнь трахает во все разные места, да еще не по-детски, наверно по-взрослому, когда это могло в любой момент выльется в ссору, в серьезный конфликт на кулаках, а нервы всегда напряжены до предела, потом по-любому неизбежны кровь, и смерть, возможно не одна.
Испытывает кто-то на прочность…? Зачем, почему.
Так много вопросов, теперь появилось, к незримому «кто-то».
Он, или она, со многими именами, ибо их называть большой грех которая, наверное, обитает там, высоко-высоко, что не достать рукой.
Но можно дотянуться чем-то другим, а чем он не знал, и как это делается, тоже.
Никто не учил толком, отец пропал, где-то сгинул без вести, мать, а что мать, просто вырастила: нет знаний, нет опыта, нет ничего.
Все самому придется, все самому, ручками помахать, да ножками походить, пока есть возможность.
Листая газеты по вечерам, да, те самые, кипу старых газет за прошедшие года, теще их складировала, для поджигания бани, то есть дровяной печки, затем читая объявления, он вспомнил, как оно было там,
Там, или тогда, можно было заработать денег без проблем, без особых усилий.
Остап Бендер говорил, есть 401 способ заработка легких денег для неимущих людей.
Теперь же Кино знал, есть 402 вариант, или еще больше, но он не желал ими воспользоваться, ни в коем случае. Не тот жизненный отрезок, не то время, не те обстоятельства.
«Мне чужого не надо», когда-то случайно вылетевшие слова изо рта, теперь как бы для него становились священным обетом, или нерушимым зароком, раньше ведь тоже, рыцари из крестовых походов давали клятву на крови. Только они клялись какому-то богу и вере, а он, непонятно кому.
Летние дни и ночи проходили быстро, почти не задерживаясь на свете.
Скоро наступит осень, вместе с ней дожди, холода.
Да и теща уже поторапливала с выселением из гаража.
Ей нужны были деньги, поэтому она хотела его продать побыстрее.
Деньги всем нужны, с этим выверенным постулатом, не поспоришь.
Уголок самовыражения
«Мне чужого не надо», когда-то случайно вылетевшие слова изо рта, теперь как бы для него становились священным обетом, или нерушимым зароком, раньше ведь тоже, рыцари из крестовых походов давали клятву на крови. Только они клялись какому-то богу и вере, а он, непонятно кому.
Летние дни и ночи проходили быстро, почти не задерживаясь на свете.
Скоро наступит осень, вместе с ней дожди, холода.
Да и теща уже поторапливала с выселением из гаража.
Ей нужны были деньги, на евроремонт с отделкой квартиры, поэтому она хотела его продать как можно быстрее. Деньги всем нужны, с этим выверенным постулатом, не поспоришь.
Счастье,,, а что это такое, видно для него оно выглядело свободой, настоящей свободной жизнью, без рамок, занудных обязательств, без каждодневного вставания по утрам на работу, уж понятно, без железных решеток и бетонных стен различных исправительных учреждений. Как бы ни судачили другие люди, стоящие в очередях за колбасой в магазинах при развитом социализме, старушки в платках, сплетничающие на скамейках возле подъезда целыми днями, о том, что мать якобы сходила «налево», и, наверное, не один раз, пока муж был в командировке, но видимо он точно пошел нравом в своего отца. Возможно, из-за этих сплетен связанных с изменой, распалась его семья, или лишь бы нашелся бы весомый повод, потом для официального бракоразводного процесса.
Этот брак просуществовал где-то семь месяцев, от даты свадьбы.
Хотя, что там такого «процессуального»: без суда, за пять минут в ЗАГСе в паспортах с обеих сторон шлепнули печать, о прекращение брака, согласие на алименты, дележа имущества не было, за неимением, также жилплощади, тоже. Так как все они проживали в бабушкиной «однушке».
Ну а ребенок, пока нерожденный, то есть будущий Роман, вынужденно оставался с матерью в животе, на восьмом месяце беременности, затем далее с ней, по совместному соглашению бывших супругов.
Отцу он тогда стал не нужен, а матери куда деваться, аборт было уже поздно делать, хотя у неё, после вынужденных тяжелых родов, нередко возникали мысли, сдать младенца в детский дом малютки.
Тогда он оставался на попечение бабушки.
Иногда бабушка пропадала надолго, он спрашивал маму:
— А где наша баушка? Мне скучно.
— Она в желтом домике живет. Там ей хорошо. Потом она вернется.
Он хныкал, кидал игрушки, все не хотел засыпать.
Конечно, он не знал что «баушка», находилась в «психиатричке», в здание, окрашенным в желтый цвет, под наблюдением главврача Григорьева.
Хотя при чем тут прошедшие воспоминания, те брачные тяжбы к нему никак не относились, он рос и рос, после детского садика убаюкиваемым шепелявым говорком бабушки, рассказывающей ему волшебные сказки, об ожившей рыбьей голове, чтобы он мог уснуть и дальше жить, вырастал и вырастал, через драки с задиристыми сверстниками, с умными книжками в библиотеках, с длинными уроками в школе и в училище.
Теперь урок, выданный от жизни усвоен, в полном объеме, хотя без особого отличия.
Если бы она ставила оценки в классном журнале, за свою предметную науку, то, наверное, вышла бы лишь «тройка с плюсом».
А может его жизнь, как строгая учительница назначила ему место, быть смертником, то есть вечным троешником.
Наверно все знают, как это бывает в классе: есть отличницы, есть двоечники, а посередке, «троешники».
Как заметил однажды, один его случайно встреченный знакомый, они вместе когда-то работали, стоя под деревом, посреди двора, распивая пиво 0.5 в бутылках, купленное в киоске, одной известной марки, кстати, пивом тот знакомый его угостил, тот поделился мудростью, он был постарше, после расспросов как жизнь:
— Нужно освобождаться от всего лишнего, имущество оно ненужное, чтобы жить дальше.
— А как это?
— Да вот так: я продал квартиру, дачу, гараж, машину. Все равно ты в могилу не унесешь с собой.
— Тогда как живешь?!
— Снимаю жильё, езжу по вахтам на работу. Так интересней, понимаешь?
— Понимаю.
Хотя не было ничего понятного. Продать свой дом, потом где-то скитаться по углам…
Было ему тогда совершенно непостижимым понятием.
Они допили пиво, попрощались, разошлись в разные стороны.
Теперь он припомнил тот разговор, идею фикс, «надо избавляться от всего лишнего», которая добавляет неприкрытую остроту в ощущения, заставляя, наконец, принять окончательное решение.
Как и то, что надо жить в моменте, ведь время никогда не повторяется, его уже не вернешь.
В гаражном кооперативе имелся один человек, в соседнем гараже через дорожку, скупщик всего, краденого и некраденого, по профессии «купи-продай», раньше такие еще назывались спекулянты, с прозвищем «Плюшкин», как из того знаменитого романа Гоголя. Когда Плюшкин с утра объявился в своем гараже по каким-то делишкам, Кино подошел к нему, с предложением
Летние дни и ночи проходили быстро, почти не задерживаясь на свете.
Скоро наступит осень, вместе с ней дожди, холода.
Да и теща уже поторапливала с выселением из гаража.
Ей нужны были деньги, на евроремонт с отделкой квартиры, поэтому она хотела его продать как можно быстрее. Деньги всем нужны, с этим выверенным постулатом, не поспоришь.
Счастье,,, а что это такое, видно для него оно выглядело свободой, настоящей свободной жизнью, без рамок, занудных обязательств, без каждодневного вставания по утрам на работу, уж понятно, без железных решеток и бетонных стен различных исправительных учреждений. Как бы ни судачили другие люди, стоящие в очередях за колбасой в магазинах при развитом социализме, старушки в платках, сплетничающие на скамейках возле подъезда целыми днями, о том, что мать якобы сходила «налево», и, наверное, не один раз, пока муж был в командировке, но видимо он точно пошел нравом в своего отца. Возможно, из-за этих сплетен связанных с изменой, распалась его семья, или лишь бы нашелся бы весомый повод, потом для официального бракоразводного процесса.
Этот брак просуществовал где-то семь месяцев, от даты свадьбы.
Хотя, что там такого «процессуального»: без суда, за пять минут в ЗАГСе в паспортах с обеих сторон шлепнули печать, о прекращение брака, согласие на алименты, дележа имущества не было, за неимением, также жилплощади, тоже. Так как все они проживали в бабушкиной «однушке».
Ну а ребенок, пока нерожденный, то есть будущий Роман, вынужденно оставался с матерью в животе, на восьмом месяце беременности, затем далее с ней, по совместному соглашению бывших супругов.
Отцу он тогда стал не нужен, а матери куда деваться, аборт было уже поздно делать, хотя у неё, после вынужденных тяжелых родов, нередко возникали мысли, сдать младенца в детский дом малютки.
Тогда он оставался на попечение бабушки.
Иногда бабушка пропадала надолго, он спрашивал маму:
— А где наша баушка? Мне скучно.
— Она в желтом домике живет. Там ей хорошо. Потом она вернется.
Он хныкал, кидал игрушки, все не хотел засыпать.
Конечно, он не знал что «баушка», находилась в «психиатричке», в здание, окрашенным в желтый цвет, под наблюдением главврача Григорьева.
Хотя при чем тут прошедшие воспоминания, те брачные тяжбы к нему никак не относились, он рос и рос, после детского садика убаюкиваемым шепелявым говорком бабушки, рассказывающей ему волшебные сказки, об ожившей рыбьей голове, чтобы он мог уснуть и дальше жить, вырастал и вырастал, через драки с задиристыми сверстниками, с умными книжками в библиотеках, с длинными уроками в школе и в училище.
Теперь урок, выданный от жизни усвоен, в полном объеме, хотя без особого отличия.
Если бы она ставила оценки в классном журнале, за свою предметную науку, то, наверное, вышла бы лишь «тройка с плюсом».
А может его жизнь, как строгая учительница назначила ему место, быть смертником, то есть вечным троешником.
Наверно все знают, как это бывает в классе: есть отличницы, есть двоечники, а посередке, «троешники».
Как заметил однажды, один его случайно встреченный знакомый, они вместе когда-то работали, стоя под деревом, посреди двора, распивая пиво 0.5 в бутылках, купленное в киоске, одной известной марки, кстати, пивом тот знакомый его угостил, тот поделился мудростью, он был постарше, после расспросов как жизнь:
— Нужно освобождаться от всего лишнего, имущество оно ненужное, чтобы жить дальше.
— А как это?
— Да вот так: я продал квартиру, дачу, гараж, машину. Все равно ты в могилу не унесешь с собой.
— Тогда как живешь?!
— Снимаю жильё, езжу по вахтам на работу. Так интересней, понимаешь?
— Понимаю.
Хотя не было ничего понятного. Продать свой дом, потом где-то скитаться по углам…
Было ему тогда совершенно непостижимым понятием.
Они допили пиво, попрощались, разошлись в разные стороны.
Теперь он припомнил тот разговор, идею фикс, «надо избавляться от всего лишнего», которая добавляет неприкрытую остроту в ощущения, заставляя, наконец, принять окончательное решение.
Как и то, что надо жить в моменте, ведь время никогда не повторяется, его уже не вернешь.
В гаражном кооперативе имелся один человек, в соседнем гараже через дорожку, скупщик всего, краденого и некраденого, по профессии «купи-продай», раньше такие еще назывались спекулянты, с прозвищем «Плюшкин», как из того знаменитого романа Гоголя. Когда Плюшкин с утра объявился в своем гараже по каким-то делишкам, Кино подошел к нему, с предложением
Уголок самовыражения
Большинство людей, не помнят, точнее не осознают, то событие, в котором, поменялась их жизнь, может быть в корне, или понемногу.
А для него вот, теперь Кино видит каждый день, будто наглядный пример,— бытиё в гараже, это следствие, того пребывание в психбольнице.
Ну а причина, одна для всех.
Ведь в один поворотный момент судьбы, можно стать песчинкой среди остальных песчинок в мире, или легендой.
Таков единственный шанс, вручающий как подарок, от скрытного от всех.
Людей 8 с половиной миллиардов, а легендами становятся единицы.
Или же все-таки это предназначение, с которым уже никогда не поспоришь.
С другой стороны: легендами не рождаются, они не возникают на пустом месте по прихоти богов, ими становятся, постепенно, шаг за шагом, по капле, вложенного труда, в какое-то общее дело, прогрессивного, вроде как бы.
Хотя в жизни человека, если наверно стоит выживание на кону, или имеются другие острые проблемы, то всегда возникает один насущный вопрос: а стоит ли за это бороться, драться, или сражаться?
Неважно как назвать такое энергетическое действие в реальности, все одно и то же: идти против правил, плыть против течения, или просто жить, что-то делать, совсем незначительное.
Ради себя, или ради всех, это тоже, теперь уже не так важно.
И все равно присутствует шанс, самый последний.
А для него вот, теперь Кино видит каждый день, будто наглядный пример,— бытиё в гараже, это следствие, того пребывание в психбольнице.
Ну а причина, одна для всех.
Ведь в один поворотный момент судьбы, можно стать песчинкой среди остальных песчинок в мире, или легендой.
Таков единственный шанс, вручающий как подарок, от скрытного от всех.
Людей 8 с половиной миллиардов, а легендами становятся единицы.
Или же все-таки это предназначение, с которым уже никогда не поспоришь.
С другой стороны: легендами не рождаются, они не возникают на пустом месте по прихоти богов, ими становятся, постепенно, шаг за шагом, по капле, вложенного труда, в какое-то общее дело, прогрессивного, вроде как бы.
Хотя в жизни человека, если наверно стоит выживание на кону, или имеются другие острые проблемы, то всегда возникает один насущный вопрос: а стоит ли за это бороться, драться, или сражаться?
Неважно как назвать такое энергетическое действие в реальности, все одно и то же: идти против правил, плыть против течения, или просто жить, что-то делать, совсем незначительное.
Ради себя, или ради всех, это тоже, теперь уже не так важно.
И все равно присутствует шанс, самый последний.
Уголок самовыражения
Человек без прощения, переживает лучшее наказание, чем смерть.
Поэтому лучше не ставить свою жизнь выше принципа, даже если проиграешь.
Даже если проиграешь…
.. интересно. Вам не сваливался на голову какой-нибудь предмет, вроде кирпича, или что-то такое, когда вы идете по улице?
Чисто случайность, или закономерность?
Кино да, что-то предупредило, поэтому он сделал шаг в сторону, и вот на земле, разбившиеся статуя собаки. Ее кто-то выбросил с верхних этажей общаги.
Вещь разбилась, ее осколки разлетелись в разные стороны, уцелела лишь рыжая голова.
Он нагнулся, подобрал ее, повернул к себе, осмотрел.
Морда собаки, вроде лайки, была гипсовая, и оскаленная.
Выражение, лишь злость и отчаяние.
Все ничего, но не так.
Сон накануне, в котором он, вроде охранника, что-то охранял, или вроде того, в общем работал.
Обход так обход, необходимо пройти по территории дальних складов, после наступления ночи.
Склады с забором тянуться дальше, к лесу.
Фонарь, травмат, дубинка, рация, все как положено.
Где-то собаки сторожевые лают, они должны быть на цепях.
Идет, хрустит снег, вдруг навстречу несется рыжая тень, как молния, которая мигом опрокинула вниз на снег.
Но она почему-то не хочет убить, царапает лапами, обнимает, лезет мордой в лицо, с висящем языком, дышит, виляет хвостом, что-то хочет сказать.
Собак недолюбливал с детства, поэтому не понимал, что она хочет сказать, на своем собачьем языке.
К тому же уменьшался в размерах, едва мог дотянуться рукой до холки, или собака так увеличилась, до размеров коня.
Наверно она как-то развязалась от цепи, сбежала от хозяев, подумал.
Отвяжись от меня, собачья шерсть, нужно делать, пройти там дальше, такая работа.
Встал, отряхнулся от снега, пошел, туда, где дальние заборы, снова хрустит снег под сапогами.
Вдруг несколько желтых фар несутся, волки!
Какое там рация, пистолет, все пропало в один момент, оставляя безоружным, с тщедушной палкой в руках.
Он побежал назад, к спасительному вагончику, но тяжелые ноги вязли в снегу.
Уже попрощался с жизнью, но тут, непонятно откуда взялся человечек, вроде гномика, или карлика.
Он был маленького росточка, но шустрым и быстрым, но недостаточно для всего.
Рыжая тень сбила его в снег, черная набросилась сверху.
Они разодрали его напополам, оттуда слышались чавкающие звуки…
Но забыли про него, поэтому мог сбежать, спрятаться, забыться, и проснуться.
Так вот, рыжая собака, уцелевшая гипсовая морда, теперь лежит на столе, скалится, как ни в чем не бывало, будто это ее посмертная маска.
Странные вещи творятся на свете.
Не забывает, однако, никто.
Поэтому лучше не ставить свою жизнь выше принципа, даже если проиграешь.
Даже если проиграешь…
.. интересно. Вам не сваливался на голову какой-нибудь предмет, вроде кирпича, или что-то такое, когда вы идете по улице?
Чисто случайность, или закономерность?
Кино да, что-то предупредило, поэтому он сделал шаг в сторону, и вот на земле, разбившиеся статуя собаки. Ее кто-то выбросил с верхних этажей общаги.
Вещь разбилась, ее осколки разлетелись в разные стороны, уцелела лишь рыжая голова.
Он нагнулся, подобрал ее, повернул к себе, осмотрел.
Морда собаки, вроде лайки, была гипсовая, и оскаленная.
Выражение, лишь злость и отчаяние.
Все ничего, но не так.
Сон накануне, в котором он, вроде охранника, что-то охранял, или вроде того, в общем работал.
Обход так обход, необходимо пройти по территории дальних складов, после наступления ночи.
Склады с забором тянуться дальше, к лесу.
Фонарь, травмат, дубинка, рация, все как положено.
Где-то собаки сторожевые лают, они должны быть на цепях.
Идет, хрустит снег, вдруг навстречу несется рыжая тень, как молния, которая мигом опрокинула вниз на снег.
Но она почему-то не хочет убить, царапает лапами, обнимает, лезет мордой в лицо, с висящем языком, дышит, виляет хвостом, что-то хочет сказать.
Собак недолюбливал с детства, поэтому не понимал, что она хочет сказать, на своем собачьем языке.
К тому же уменьшался в размерах, едва мог дотянуться рукой до холки, или собака так увеличилась, до размеров коня.
Наверно она как-то развязалась от цепи, сбежала от хозяев, подумал.
Отвяжись от меня, собачья шерсть, нужно делать, пройти там дальше, такая работа.
Встал, отряхнулся от снега, пошел, туда, где дальние заборы, снова хрустит снег под сапогами.
Вдруг несколько желтых фар несутся, волки!
Какое там рация, пистолет, все пропало в один момент, оставляя безоружным, с тщедушной палкой в руках.
Он побежал назад, к спасительному вагончику, но тяжелые ноги вязли в снегу.
Уже попрощался с жизнью, но тут, непонятно откуда взялся человечек, вроде гномика, или карлика.
Он был маленького росточка, но шустрым и быстрым, но недостаточно для всего.
Рыжая тень сбила его в снег, черная набросилась сверху.
Они разодрали его напополам, оттуда слышались чавкающие звуки…
Но забыли про него, поэтому мог сбежать, спрятаться, забыться, и проснуться.
Так вот, рыжая собака, уцелевшая гипсовая морда, теперь лежит на столе, скалится, как ни в чем не бывало, будто это ее посмертная маска.
Странные вещи творятся на свете.
Не забывает, однако, никто.
Уголок самовыражения
До этого утреннего дня, Кино пришлось размышлять, еще до этого, он тоже думал, но как бы ни о том, чего нужно было бы, продумывать в первую очередь.
Ведь жизнь почему-то маскирует болезненные проблемы, будто под яркой вывеской разгульного ресторана: кайфуй, пока молодой, руки-ноги целы, наслаждайся жизнью, лови момент, или моменты.
Среднестатистический человек думает миллион мыслей в день, поэтому почти все люди считают, «думай не думай, а сто рублей не деньги», или лучше, глубоко не задумываться, вообще.
По их понятию, например, что можно изменить, если начать думать по-настоящему: о своих проблемах, о своей жизни, задавать правильные вопросы самому себе, то, наверно это выйдет пустым занятием, поэтому абсолютно ничего не получишь полезного, кроме обретения головной мигрени, вдобавок изжоги, от которой постоянно тошнит по утрам, когда встаешь на работу.
От той неизбежности судьбы, которая настигает любого человека на свете.
Люди как бы отчетливо осознают, да, будет, гроб, поминки, с ними, с близкими, по старости, или произойдет в результате несчастного случая, хотя это же будет потом, еще нескоро, лет так через несколько, возможно перенесется на другой день, но только не сегодня, не сейчас, прямо в данную минуту. От этого они бегут, наперегонки; кто-то делает супер-евроремонт в своей любимой бетонной клетке, называемым домом, кто-то ударяется в работу, в ту же карьеру, делает бабки, занимается хобби, любимым делом, да мало ли чем, чтобы не думать, о с
Ведь жизнь почему-то маскирует болезненные проблемы, будто под яркой вывеской разгульного ресторана: кайфуй, пока молодой, руки-ноги целы, наслаждайся жизнью, лови момент, или моменты.
Среднестатистический человек думает миллион мыслей в день, поэтому почти все люди считают, «думай не думай, а сто рублей не деньги», или лучше, глубоко не задумываться, вообще.
По их понятию, например, что можно изменить, если начать думать по-настоящему: о своих проблемах, о своей жизни, задавать правильные вопросы самому себе, то, наверно это выйдет пустым занятием, поэтому абсолютно ничего не получишь полезного, кроме обретения головной мигрени, вдобавок изжоги, от которой постоянно тошнит по утрам, когда встаешь на работу.
От той неизбежности судьбы, которая настигает любого человека на свете.
Люди как бы отчетливо осознают, да, будет, гроб, поминки, с ними, с близкими, по старости, или произойдет в результате несчастного случая, хотя это же будет потом, еще нескоро, лет так через несколько, возможно перенесется на другой день, но только не сегодня, не сейчас, прямо в данную минуту. От этого они бегут, наперегонки; кто-то делает супер-евроремонт в своей любимой бетонной клетке, называемым домом, кто-то ударяется в работу, в ту же карьеру, делает бабки, занимается хобби, любимым делом, да мало ли чем, чтобы не думать, о с
Уголок самовыражения
Все что нас делает людьми, выглядит довольно примитивно: покушал еду, попил питьё, поспал, сходил в туалет, как домашнее животное на лоток, и наверно не один раз, с кем-то пообщался, с кем-то поругался, с кем-то занялся сексом, по зову природы, происходит все также, по Дарвину.
Люди вокруг как маленькие дети, но злые, очень озлобленные, порочные, интересно, кто их сделал такими, были ли они когда-то лучше, в другие времена, видимо нет.
Большинство людей, не помнят, точнее не осознают, то событие, в котором, поменялась их жизнь, может быть в корне, или понемногу, день за днем.
А для него вот, теперь Кино видит каждый день, будто наглядный пример,— бытиё в гараже, это следствие, того пребывание в психбольнице.
Ну а причина, одна для всех.
Ведь в один поворотный момент судьбы, можно стать песчинкой среди остальных песчинок в мире, или легендой.
Таков единственный шанс, вручающий как подарок, от скрытного от всех.
Людей 8 с половиной миллиардов, а легендами становятся единицы.
Или же все-таки это предназначение, с которым уже никогда не поспоришь.
С другой стороны: легендами не рождаются, они не возникают на пустом месте по прихоти богов, ими становятся, постепенно, шаг за шагом, по капле, вложенного труда, в какое-то общее дело, прогрессивного, вроде как бы.
Хотя в жизни человека, если наверно стоит выживание на кону, или имеются другие острые проблемы, то всегда возникает один насущный вопрос: а стоит ли за это бороться, драться, или сражаться?
Неважно как назвать такое энергетическое действие в реальности, все одно и то же: идти против правил, плыть против течения, или просто жить, что-то делать, совсем незначительное.
Ради себя, или ради всех, это тоже, теперь уже не так важно.
И все равно присутствует шанс, самый последний.
Ведь наверно мы все чемпионы, в этой долбаной, изнурительной гонке.
Пока можешь двигаться, пока можешь говорить, или пока можешь только мыслить,…
Каждый день на счету, да что там говорить, даже каждое мгновение, если уже, потом, не сможешь толком дышать.
Жить всему назло, хорохорится, радостно смеяться, глядя в глаза смерти, если у ней, только, есть глаза
Потом будет всё равно, на финишной прямой, возле порога с крестом, кто ты, зачем, и откуда.
Но легенды, сотканные из человеческих судеб, так и останутся легендами.
Которые, когда-то, были, простыми людьми.
Да и все, тоже, становятся сами собой легендами, если они захотят, конечно.
Человек без прощения, переживает лучшее наказание, чем смерть.
Поэтому лучше не ставить свою жизнь выше принципа, даже если проиграешь.
Даже если проиграешь вчистую…
.. интересно, никому не сваливался на голову какой-нибудь предмет, вроде кирпича, или что-то такое, когда идете по улице? Чисто случайность, или закономерность?
Ему да, что-то предупредило, поэтому он сделал шаг в сторону, и вот на земле, разбившиеся статуя собаки. Ее кто-то выбросил с верхних этажей общаги.
Вещь разбилась, ее осколки разлетелись в разные стороны, уцелела лишь рыжая голова.
Кино нагнулся, подобрал ее, повернул к себе, осмотрел.
Морда собаки, вроде лайки, была гипсовая, и оскаленная.
Выражение лишь злость и отчаяние.
Все ничего, но не так.
Сон накануне, в котором он, вроде охранника, что-то охранял, или вроде того, в общем работал.
Обход так обход, необходимо пройти по территории дальних складов, после наступления ночи.
Склады с забором тянуться дальше, к лесу.
Фонарь, травмат, дубинка, рация, все как положено.
Где-то собаки сторожевые лают, они должны быть на цепях.
Идет, хрустит снег, вдруг навстречу несется рыжая тень, как молния, которая мигом опрокинула вниз на снег, Но она почему-то не хочет убить, царапает лапами, обнимает, лезет мордой в лицо, с висящем языком, дышит, виляет хвостом, что-то хочет сказать.
Собак недолюбливал с детства, поэтому не понимал, что она хочет сказать, на своем собачьем языке.
К тому же уменьшался в размерах, едва мог дотянуться рукой до холки, или собака так увеличилась, до размеров коня. Наверно она как-то развязалась от цепи, и сбежала от хозяев, подумал.
Отвяжись от меня, собачья шерсть, мне нужно делать дальше, пройти там, такая работа.
Встал, отряхнулся от снега, идет, туда, где дальние заборы, снова хрустит снег,
Вдруг несколько желтых фар несутся, волки!
Какое там рация, пистолет, все пропало в один момент, оставляя безоружным, с палкой в руках.
Он побежал назад, к спасительному вагончику, но тяжелые ноги вязли в снегу.
Уже попрощался с жизнью, но тут, непонятно откуда взялся человечек, вроде гномика, или карлика
Он был маленьким, но шустрым и быстрым, но недостаточно для всего.
Рыжая тень сбила его в снег, черная набросилась сверху.
Они разодрали его напополам, оттуда слышались чавкающие звуки…
Но забыли про него, поэтому мог сбежать, спрятаться, забыться, и проснуться.
Так вот, рыжая собака, уцелевшая гипсовая морда, теперь лежит на столе, скалится, как ни в чем не бывало, будто это ее посмертная маска.
Странные вещи творятся на свете.
Не забывает, однако, никто, ни слов, ни обещаний, данных тому, кто превыше всех.
Кино каждый новый день задавал себе вопросы, по очередности отвечая, после того, как до него доходил смысл происходящего, по сути, ведя диалог сам с собой:
— Что я здесь делаю? Существуя в этом гараже, да к тому же чужом.
— Убиваю бесцельно время, свою жизнь, самого себя, тоже.
— Но в этом ли только мое предназначение?
— Наверное, нет.
— И что же мне делать?
— Не цепляться. Не цепляться за вещи, имущество, отношения.
Продать все, что имеешь на сегодняшний момент. Даже за копейки.
Пошли всех подальше, и уезжай отсюда.
Вспомни, что говорил тот знакомый, «надо избавляться от всего лишнего».
Поэтому не переживай о непоправимых потерях.
Все можно исправить, кроме смерти.
— Но я боюсь! Боюсь не так, что боюсь, а робею, что не смогу сделать правильно.
— Отринь все мысли о глупом житейском мусоре, забудь обо всех страхах. Сними изумрудные очки с глаз. Восстань как легендарный феникс из пепла, вырвись из собственного ада, привычного мирка, устроенного самим же, пока есть возможность, и собирайся. Да поторапливайся, тебе надо успеть до холодов и морозов.
— Я думаю, думаю, думаю…!
— Уже поздно думать, нужно действовать, и как можно скорее. Ганнибал уже у ворот.
Жалкое зрелище, наблюдать за тем, кто превращается в унылое подобие самого себя.
Кино осознавал такую метаморфозу, но поделать ничего не мог, серая обыденность выедала мозг лучше галопередола, других не слишком полезных веществ, которыми пичкали его в психбольнице.
В воздухе лениво летала сонная мошкара, где-то, чуть поодаль за кустами, задумчиво гавкала местная псина, прикормленная для сторожевых дел.
Беззаботно пели утренние птички о своей радостной жизни.
Кино отмахивался рукой от мух, по дороге обдумывая предстоящий разговор о неприятных вещах.
Кладовые Плюшкина составляли три подряд гаража, теперь объединенные в один большой, с кирпичными пристроями на крышах, ранее выкупленных у бывших собственников гаражного кооператива. Сам Плюшкин в миру звался Иваном Фомичом, с простой фамилией Кравченко.
Пожилой, лет шестидесяти, немного тучный мужчина, тяжко вздыхая, сноровисто вылез из объемного джипа, сразу начиная открывать гаражные ворота.
Кино обратился к нему:
— Иван Фомич, приветствуем. Наше к вам, с уважением.
— Здорово горемычный, коли не шутишь.
— Да какие тут шутки. Дельце у меня к вам имеется.
— Раз так, рассказывай, только короче.
— Помощь ваша нужна, Иван Фомич.
— Не тяни, говори, помогу, чем смогу. Отчего не помочь хорошему человеку.
Было трудно не поверить Ивану Фомичу в его порядочность, честность, доброту.
Но Плюшкин был бы не Плюшкиным, если бы было так на самом деле.
— Не скромничайте Иван Фомич, уезжаю я. Поэтому забирайте вещи, бытовую технику, вообщем всё оптом, со скидкой.
— Уезжаешь отсюда, значит?
— Да, приходиться.
— Насовсем?
— Возможно насовсем.
— Понятно. Ладно, пойдем, поглядим, что там у тебя найдется подходящее для скупки.
— Только деньги наличкой, и сразу, — поставил условие Кино, ведя за собой спутника.
В результате сделки Кино стал обладателем сорока тысяч рублей, а Плюшкин затащил в закрома, конечно с подручной помощью, всё имущество, теперь проданное почти за бесценок.
Люди вокруг как маленькие дети, но злые, очень озлобленные, порочные, интересно, кто их сделал такими, были ли они когда-то лучше, в другие времена, видимо нет.
Большинство людей, не помнят, точнее не осознают, то событие, в котором, поменялась их жизнь, может быть в корне, или понемногу, день за днем.
А для него вот, теперь Кино видит каждый день, будто наглядный пример,— бытиё в гараже, это следствие, того пребывание в психбольнице.
Ну а причина, одна для всех.
Ведь в один поворотный момент судьбы, можно стать песчинкой среди остальных песчинок в мире, или легендой.
Таков единственный шанс, вручающий как подарок, от скрытного от всех.
Людей 8 с половиной миллиардов, а легендами становятся единицы.
Или же все-таки это предназначение, с которым уже никогда не поспоришь.
С другой стороны: легендами не рождаются, они не возникают на пустом месте по прихоти богов, ими становятся, постепенно, шаг за шагом, по капле, вложенного труда, в какое-то общее дело, прогрессивного, вроде как бы.
Хотя в жизни человека, если наверно стоит выживание на кону, или имеются другие острые проблемы, то всегда возникает один насущный вопрос: а стоит ли за это бороться, драться, или сражаться?
Неважно как назвать такое энергетическое действие в реальности, все одно и то же: идти против правил, плыть против течения, или просто жить, что-то делать, совсем незначительное.
Ради себя, или ради всех, это тоже, теперь уже не так важно.
И все равно присутствует шанс, самый последний.
Ведь наверно мы все чемпионы, в этой долбаной, изнурительной гонке.
Пока можешь двигаться, пока можешь говорить, или пока можешь только мыслить,…
Каждый день на счету, да что там говорить, даже каждое мгновение, если уже, потом, не сможешь толком дышать.
Жить всему назло, хорохорится, радостно смеяться, глядя в глаза смерти, если у ней, только, есть глаза
Потом будет всё равно, на финишной прямой, возле порога с крестом, кто ты, зачем, и откуда.
Но легенды, сотканные из человеческих судеб, так и останутся легендами.
Которые, когда-то, были, простыми людьми.
Да и все, тоже, становятся сами собой легендами, если они захотят, конечно.
Человек без прощения, переживает лучшее наказание, чем смерть.
Поэтому лучше не ставить свою жизнь выше принципа, даже если проиграешь.
Даже если проиграешь вчистую…
.. интересно, никому не сваливался на голову какой-нибудь предмет, вроде кирпича, или что-то такое, когда идете по улице? Чисто случайность, или закономерность?
Ему да, что-то предупредило, поэтому он сделал шаг в сторону, и вот на земле, разбившиеся статуя собаки. Ее кто-то выбросил с верхних этажей общаги.
Вещь разбилась, ее осколки разлетелись в разные стороны, уцелела лишь рыжая голова.
Кино нагнулся, подобрал ее, повернул к себе, осмотрел.
Морда собаки, вроде лайки, была гипсовая, и оскаленная.
Выражение лишь злость и отчаяние.
Все ничего, но не так.
Сон накануне, в котором он, вроде охранника, что-то охранял, или вроде того, в общем работал.
Обход так обход, необходимо пройти по территории дальних складов, после наступления ночи.
Склады с забором тянуться дальше, к лесу.
Фонарь, травмат, дубинка, рация, все как положено.
Где-то собаки сторожевые лают, они должны быть на цепях.
Идет, хрустит снег, вдруг навстречу несется рыжая тень, как молния, которая мигом опрокинула вниз на снег, Но она почему-то не хочет убить, царапает лапами, обнимает, лезет мордой в лицо, с висящем языком, дышит, виляет хвостом, что-то хочет сказать.
Собак недолюбливал с детства, поэтому не понимал, что она хочет сказать, на своем собачьем языке.
К тому же уменьшался в размерах, едва мог дотянуться рукой до холки, или собака так увеличилась, до размеров коня. Наверно она как-то развязалась от цепи, и сбежала от хозяев, подумал.
Отвяжись от меня, собачья шерсть, мне нужно делать дальше, пройти там, такая работа.
Встал, отряхнулся от снега, идет, туда, где дальние заборы, снова хрустит снег,
Вдруг несколько желтых фар несутся, волки!
Какое там рация, пистолет, все пропало в один момент, оставляя безоружным, с палкой в руках.
Он побежал назад, к спасительному вагончику, но тяжелые ноги вязли в снегу.
Уже попрощался с жизнью, но тут, непонятно откуда взялся человечек, вроде гномика, или карлика
Он был маленьким, но шустрым и быстрым, но недостаточно для всего.
Рыжая тень сбила его в снег, черная набросилась сверху.
Они разодрали его напополам, оттуда слышались чавкающие звуки…
Но забыли про него, поэтому мог сбежать, спрятаться, забыться, и проснуться.
Так вот, рыжая собака, уцелевшая гипсовая морда, теперь лежит на столе, скалится, как ни в чем не бывало, будто это ее посмертная маска.
Странные вещи творятся на свете.
Не забывает, однако, никто, ни слов, ни обещаний, данных тому, кто превыше всех.
Кино каждый новый день задавал себе вопросы, по очередности отвечая, после того, как до него доходил смысл происходящего, по сути, ведя диалог сам с собой:
— Что я здесь делаю? Существуя в этом гараже, да к тому же чужом.
— Убиваю бесцельно время, свою жизнь, самого себя, тоже.
— Но в этом ли только мое предназначение?
— Наверное, нет.
— И что же мне делать?
— Не цепляться. Не цепляться за вещи, имущество, отношения.
Продать все, что имеешь на сегодняшний момент. Даже за копейки.
Пошли всех подальше, и уезжай отсюда.
Вспомни, что говорил тот знакомый, «надо избавляться от всего лишнего».
Поэтому не переживай о непоправимых потерях.
Все можно исправить, кроме смерти.
— Но я боюсь! Боюсь не так, что боюсь, а робею, что не смогу сделать правильно.
— Отринь все мысли о глупом житейском мусоре, забудь обо всех страхах. Сними изумрудные очки с глаз. Восстань как легендарный феникс из пепла, вырвись из собственного ада, привычного мирка, устроенного самим же, пока есть возможность, и собирайся. Да поторапливайся, тебе надо успеть до холодов и морозов.
— Я думаю, думаю, думаю…!
— Уже поздно думать, нужно действовать, и как можно скорее. Ганнибал уже у ворот.
Жалкое зрелище, наблюдать за тем, кто превращается в унылое подобие самого себя.
Кино осознавал такую метаморфозу, но поделать ничего не мог, серая обыденность выедала мозг лучше галопередола, других не слишком полезных веществ, которыми пичкали его в психбольнице.
В воздухе лениво летала сонная мошкара, где-то, чуть поодаль за кустами, задумчиво гавкала местная псина, прикормленная для сторожевых дел.
Беззаботно пели утренние птички о своей радостной жизни.
Кино отмахивался рукой от мух, по дороге обдумывая предстоящий разговор о неприятных вещах.
Кладовые Плюшкина составляли три подряд гаража, теперь объединенные в один большой, с кирпичными пристроями на крышах, ранее выкупленных у бывших собственников гаражного кооператива. Сам Плюшкин в миру звался Иваном Фомичом, с простой фамилией Кравченко.
Пожилой, лет шестидесяти, немного тучный мужчина, тяжко вздыхая, сноровисто вылез из объемного джипа, сразу начиная открывать гаражные ворота.
Кино обратился к нему:
— Иван Фомич, приветствуем. Наше к вам, с уважением.
— Здорово горемычный, коли не шутишь.
— Да какие тут шутки. Дельце у меня к вам имеется.
— Раз так, рассказывай, только короче.
— Помощь ваша нужна, Иван Фомич.
— Не тяни, говори, помогу, чем смогу. Отчего не помочь хорошему человеку.
Было трудно не поверить Ивану Фомичу в его порядочность, честность, доброту.
Но Плюшкин был бы не Плюшкиным, если бы было так на самом деле.
— Не скромничайте Иван Фомич, уезжаю я. Поэтому забирайте вещи, бытовую технику, вообщем всё оптом, со скидкой.
— Уезжаешь отсюда, значит?
— Да, приходиться.
— Насовсем?
— Возможно насовсем.
— Понятно. Ладно, пойдем, поглядим, что там у тебя найдется подходящее для скупки.
— Только деньги наличкой, и сразу, — поставил условие Кино, ведя за собой спутника.
В результате сделки Кино стал обладателем сорока тысяч рублей, а Плюшкин затащил в закрома, конечно с подручной помощью, всё имущество, теперь проданное почти за бесценок.
Уголок самовыражения
В результате сделки Кино стал обладателем сорока тысяч рублей, а Плюшкин затащил в закрома, конечно с подручной помощью, всё имущество, теперь проданное почти за бесценок:
стиралку «самсунг», микроволновку «супра», холодильник «поларис», правда старенький, компьютерное кресло, настоящее кожаное с качанием, купленное за 150К, монитор «эйсер» последней модели на 100 Герц, системник, немного устаревший, хотя с хорошей видеокартой 3060, из которого Кино изъял ССД-диски с информацией, надеясь что они пригодятся в будущем.
Был еще навороченный с метровой диагональю телевизор «панасоник», с тонким экраном, но теща его заранее прибрала к себе домой, в счет уплаты проживания в гараже, связанных с переездом разных расходов.
Некоторое время спустя он направился в город, дошел до вокзала, купил билеты, на вечерний и ночной рейс, так как ехать приходилось с пересадками, посетил общественную баню, в которой привел себя в порядок перед дорогой, закупился продуктами, из них приготовил прощальный ужин для самого себя.
Походный рюкзак набил под завязку необходимыми вещами, теплой одеждой на первое время, телефон, документы..
Поздним вечером Кино вышел из временного прибежища, гаража, ставшего уже чужим, закрыл дверь на замки, ключи спрятал в условленном месте, под половинкой кирпича. Потом окинул прощальным взглядом это место на земле, закинул рюкзак на плечи, пошел прочь, выдыхая морозный воздух из легких, клубившийся паром, зловеще каркнул ворон на дереве, истошно залаяла собака, сторожившая гаражи, словно они провожали его в последний путь.
Едва он отошел на сто метров в сторону городского вокзала, заморосил дождь со снежинками, будто еще раз отмывая его от нанесенной грязи на душу.
А хмурое небо истекало оттаявшими следами, проступившие сквозь тучи, умоляя богов проявить снисхождение к ничтожному человечку, избравшему, наконец, начертанную линию судьбы, чтобы он смог продолжить бесконечный марафон.
Кино быстро шагал по опустевшим улицам окраины города, не сбавляя темпа, не желая испытывать излишнюю сентиментальность, из-за покидания родимых мест.
Вдруг он остановился, почувствовав на себе чьё-то пристальное внимание.
Возникло то чувство, когда в беззащитную спину вонзаются глаза, особенно чужие, или враждебно настроенные по отношению к вам. Резко развернулся, осмотрелся, никого рядом не оказалось.
Наверно померещилось, подумал он.
Но нет, не почудилось, кто-то смотрел на него.
Ему показалось странным, что это воздействие ощущалось не только позади, невидимый взгляд будто скользил привязанной тенью: вот он был сбоку, а еще немного и словно на тебя уставились сверху.
Когда человек сталкивается с мистическими проявлениями, то он сам, волей-неволей, становиться мистиком. Кино сорвался с места, ускорил шаг, почти побежал, но ощущение, словно кто-то идет рядом, или за спиной дышит в затылок, не оставило его.
Застыл, перевел дыхание, огляделся, ничего нет, кроме темноты, с проблесками луны, в которой льет дождь, шумит ветер опавшими листьями. Представилось, как будто вокруг него, пляшет, кривляется, строя ужасные рожи, крадется по сторонам, незнакомец, выглядевший мертвым анархистом в черном кожаном плаще. Страх перед неведомым существом погнал его дальше.
Кино вновь побежал, разбрызгивая лужи сапогами, спасаясь от неизвестного явления, туда, где еще ходят привычные люди, шумят проезжающие тачки, горит яркий свет от фонарей.
стиралку «самсунг», микроволновку «супра», холодильник «поларис», правда старенький, компьютерное кресло, настоящее кожаное с качанием, купленное за 150К, монитор «эйсер» последней модели на 100 Герц, системник, немного устаревший, хотя с хорошей видеокартой 3060, из которого Кино изъял ССД-диски с информацией, надеясь что они пригодятся в будущем.
Был еще навороченный с метровой диагональю телевизор «панасоник», с тонким экраном, но теща его заранее прибрала к себе домой, в счет уплаты проживания в гараже, связанных с переездом разных расходов.
Некоторое время спустя он направился в город, дошел до вокзала, купил билеты, на вечерний и ночной рейс, так как ехать приходилось с пересадками, посетил общественную баню, в которой привел себя в порядок перед дорогой, закупился продуктами, из них приготовил прощальный ужин для самого себя.
Походный рюкзак набил под завязку необходимыми вещами, теплой одеждой на первое время, телефон, документы..
Поздним вечером Кино вышел из временного прибежища, гаража, ставшего уже чужим, закрыл дверь на замки, ключи спрятал в условленном месте, под половинкой кирпича. Потом окинул прощальным взглядом это место на земле, закинул рюкзак на плечи, пошел прочь, выдыхая морозный воздух из легких, клубившийся паром, зловеще каркнул ворон на дереве, истошно залаяла собака, сторожившая гаражи, словно они провожали его в последний путь.
Едва он отошел на сто метров в сторону городского вокзала, заморосил дождь со снежинками, будто еще раз отмывая его от нанесенной грязи на душу.
А хмурое небо истекало оттаявшими следами, проступившие сквозь тучи, умоляя богов проявить снисхождение к ничтожному человечку, избравшему, наконец, начертанную линию судьбы, чтобы он смог продолжить бесконечный марафон.
Кино быстро шагал по опустевшим улицам окраины города, не сбавляя темпа, не желая испытывать излишнюю сентиментальность, из-за покидания родимых мест.
Вдруг он остановился, почувствовав на себе чьё-то пристальное внимание.
Возникло то чувство, когда в беззащитную спину вонзаются глаза, особенно чужие, или враждебно настроенные по отношению к вам. Резко развернулся, осмотрелся, никого рядом не оказалось.
Наверно померещилось, подумал он.
Но нет, не почудилось, кто-то смотрел на него.
Ему показалось странным, что это воздействие ощущалось не только позади, невидимый взгляд будто скользил привязанной тенью: вот он был сбоку, а еще немного и словно на тебя уставились сверху.
Когда человек сталкивается с мистическими проявлениями, то он сам, волей-неволей, становиться мистиком. Кино сорвался с места, ускорил шаг, почти побежал, но ощущение, словно кто-то идет рядом, или за спиной дышит в затылок, не оставило его.
Застыл, перевел дыхание, огляделся, ничего нет, кроме темноты, с проблесками луны, в которой льет дождь, шумит ветер опавшими листьями. Представилось, как будто вокруг него, пляшет, кривляется, строя ужасные рожи, крадется по сторонам, незнакомец, выглядевший мертвым анархистом в черном кожаном плаще. Страх перед неведомым существом погнал его дальше.
Кино вновь побежал, разбрызгивая лужи сапогами, спасаясь от неизвестного явления, туда, где еще ходят привычные люди, шумят проезжающие тачки, горит яркий свет от фонарей.
Уголок самовыражения
Поздним вечером Кино вышел из временного прибежища, гаража, ставшего уже чужим, закрыл дверь на замки, ключи спрятал в условленном месте, под половинкой кирпича. Потом окинул прощальным взглядом это место на земле, закинул рюкзак на плечи, пошел прочь, выдыхая морозный воздух из легких, клубившийся паром, зловеще каркнул ворон на дереве, истошно залаяла собака, сторожившая гаражи, словно провожая его в последний путь.
Едва он отошел на сто метров в сторону городского вокзала, заморосил дождь со снежинками, будто еще раз отмывая его от нанесенной грязи на душу.
А хмурое небо истекало оттаявшими следами, проступившие сквозь тучи, умоляя богов проявить снисхождение к ничтожному человечку, избравшему, наконец, начертанную линию судьбы, чтобы он смог продолжить бесконечный марафон.
Кино быстро шагал по опустевшим улицам окраины города, не сбавляя темпа, не желая испытывать излишнюю сентиментальность, из-за покидания родимых мест.
Вдруг он остановился, почувствовав на себе чьё-то пристальное внимание.
Возникло то чувство, когда в беззащитную спину вонзаются глаза, особенно чужие, или враждебно настроенные по отношению к вам. Резко развернулся, осмотрелся, никого рядом не оказалось.
Наверно померещилось, подумал он.
Но нет, не почудилось, кто-то смотрел на него.
Ему показалось странным, что это воздействие ощущалось не только позади, невидимый взгляд будто скользил привязанной тенью: вот он был сбоку, а еще немного и словно на тебя уставились сверху.
Когда человек сталкивается с мистическими проявлениями, то он сам, волей-неволей, становиться мистиком. Кино сорвался с места, ускорил шаг, почти побежал, но ощущение, словно кто-то идет рядом, или за спиной дышит в затылок, не оставило его.
Застыл, перевел дыхание, огляделся, ничего нет, кроме темноты, с проблесками луны, в которой льет дождь, шумит ветер опавшими листьями. Представилось, как будто вокруг него, пляшет, кривляется, строя ужасные рожи, крадется по сторонам, незнакомец, выглядевший мертвым анархистом в черном кожаном плаще. Страх перед неведомым существом погнал его дальше.
Нет, ему не показалось, он явственно слышал чужую поступь за собой, ощущал запах, чего-то тленотворного. Кино вновь побежал, разбрызгивая лужи сапогами, чавкая грязью, спасаясь от неизвестного явления, туда, где еще ходят привычные люди, шумят проезжающие тачки, горит яркий свет от фонарей.
*
Ты знал заранее, предчувствовал, что когда-нибудь это произойдет, будто в каком-то кошмаре, или в ожившем сне. Да, так и будет: ты бежишь и бежишь, преследуемый монстром или маньяком, но все бесполезно, точнее, бессмысленно.
Бессмысленно, это когда нет смысла, или когда нет смысла, это бессмысленно.
Ты видел как наяву, что этого не миновать, описывая в уме снова и снова, тогда в прошлом, эти сегодняшние моменты.
Но теперь это случилось, и ты действуешь по написанному сценарию,.
Кино, да, ведь теперь ты Кино, поэтому будет происходить как в ужасном кино, с замедленной съемкой и с дурацкими диалогами.
Передвижение, тем более бег с нагруженным рюкзаком на плечах, дается тебе с трудом.
В ушах начинает звенеть, кровь стучит как барабан, живот скручивает судорогой.
Страх и отчаяние, что ты не можешь ничего с этим поделать, придает сил, добраться до ближайшего фонарного столба. Ты полностью выдохся, усталость взяла верх, и безразличие к происходящему: да пошло оно куда подальше!..
Навалилась апатия и вялость, тяжело дыша, ты стал наблюдать, что будет происходить далее.
Отстраненно, как бы со стороны, как будто ты смотришь кино.
Все это проноситься у тебя в памяти, за одно мгновение.
Хотя в вымышленном сне, или в сне реальном, это почти не отличалось, разве что, выглядело чуть реальней, и настоящей, в тоже время не оставалось выбора: во сне только проснуться, а в реальности, сдаться, и умереть, или же принять бой, но все равно умереть.
Ты выбрал второе: скидываешь рюкзак на ребро бордюра, там относительно сухо, сжимаешь кулаки, приготавливаясь отдать свою жизнь подороже. Но ничего угрожающего не происходит.
Без особого удивления ты видишь, как преследовавшая тень, постепенно сгущается, в свете фонарного столба, по мере того, как она приближалась, становится все плотней и плотней, принимая облик человеческой фигуры. Неизвестный субъект вроде бы оказался мужского пола, покрытый грязью, с головы до ног, такая грязь выглядит отвратительно-серой на вид.
В этот момент дождь усилился, полил сильнее.
Существо раскинуло конечности, которые оказались обычными руками.
Ты, замерев на месте, с широко раскрытыми глазами смотрел, как струи дождя, будто под холодным душем, смывают слои зловонной грязи с туловища, с шеи, с головы, с лица.
Существо встряхнулось всем телом, на отмытой одежде стали блестеть прозрачные капли влаги, которая состояла из костюмной всепогодной униформы, типа «горки», ноги обуты в высокие шнурованные ботинки, а лицо так и осталось серым, будто вымоченное в земле.
Оно раздвигает губы, поэтому похоже на улыбку, или можно принять за улыбку, точнее за улыбку психопата.
— Ты кто? Человек?
Задаешь ты вопрос. Сам вопрос абсурден, безумен, в такой ситуации.
Но вопрос звучит между ним и тобой, в тоже время, это выглядит довольно смешно и нелепо, для того чтобы потом рассмеяться в голос, и заявить:
«Да ну нах, вылезайте с камерами, заканчивайте свои блогерские пранки!!»
— Нет, не человек. Не бойся меня.
Проговорило оно приглушенным голосом.
Тогда ты из этого сделал вывод, что существо не опасное, раз оно может разговаривать.
И что на самом деле, это не главное, быть человеком.
Дело в том, как вообще, можно стать таким.
Интересно, каким же?...
— Тогда, кто ты? Скажи..
— Мархун. Так называют мертвых людей. Я, один из них.
Наверно, это было правдой: в одно мгновение он живой, а в следующее просто впечатление, отпечаток покрытый под слоем глиняной вечности.
Хотя от человека, тоже мало что останется после его смерти, вроде пожелтевшего снимка на памятнике, или что-то еще, совсем незначительное.
Когда смерть специально отслаивается от останков, от костей, от кожи.
Черная дыра будущего, теперь, тебе показалось, густо расширилась, внезапно превращаясь в сверхновую звезду.
— Если ты мертвый, тогда кто я?
Спрашиваешь ты у него.
— Ты живой. Пока еще.
Отвечает он, с некоторой растяжкой.
Поэтому ты испытываешь божественное чувство, полного всезнания, даже о таких мелких вещах, как возвращение из мертвых, или вроде того, космическую уверенность в своих поступков, сделанных в прошлом, и которые будут сделаны в будущем.
Но тебе захотелось заплакать, никого не стесняясь, даже ожившего мертвяка, совсем не страшного монстра, стоявшего сейчас перед тобой, в промокшей одежде.
— Зачем ты здесь?
— Мне велели передать, что я часть тебя, мой хозяин.
И это тоже, стало правдой.
Ты знал об этом не понаслышке, о внутренних демонах, когда-то ставших частью самого тебя, переданных от бабушки, Анны Петровны.
Хотя зачастую, они оказывались не чудовищами, а лишь израненными частицами собственного «я», или где-то потерянными на дорогах судьбы.
Ты ищешь глазами его глаза, утыкаешься в них, они широкие без зрачков, слитые в одно целое как на детских рисунках, но они ничего не выражают: ни сочувствия, ни жалости, абсолютно ничего.
— Можно я понесу твою ношу, хозяин?
— Неси к,..
Отвечаешь ты, и спохватываешься.
— Мы возвращаемся обратно, туда, в гараж, тебе нужно обсохнуть, привестись в порядок.
Один день не решает.
— Я согласен, хозяин.
— Тебе еще надо дать имя.
— Я не против, хозяин.
— И не называй меня хозяин, зови просто Кино.
— Хорошо… хозяин.. Кино.
Едва он отошел на сто метров в сторону городского вокзала, заморосил дождь со снежинками, будто еще раз отмывая его от нанесенной грязи на душу.
А хмурое небо истекало оттаявшими следами, проступившие сквозь тучи, умоляя богов проявить снисхождение к ничтожному человечку, избравшему, наконец, начертанную линию судьбы, чтобы он смог продолжить бесконечный марафон.
Кино быстро шагал по опустевшим улицам окраины города, не сбавляя темпа, не желая испытывать излишнюю сентиментальность, из-за покидания родимых мест.
Вдруг он остановился, почувствовав на себе чьё-то пристальное внимание.
Возникло то чувство, когда в беззащитную спину вонзаются глаза, особенно чужие, или враждебно настроенные по отношению к вам. Резко развернулся, осмотрелся, никого рядом не оказалось.
Наверно померещилось, подумал он.
Но нет, не почудилось, кто-то смотрел на него.
Ему показалось странным, что это воздействие ощущалось не только позади, невидимый взгляд будто скользил привязанной тенью: вот он был сбоку, а еще немного и словно на тебя уставились сверху.
Когда человек сталкивается с мистическими проявлениями, то он сам, волей-неволей, становиться мистиком. Кино сорвался с места, ускорил шаг, почти побежал, но ощущение, словно кто-то идет рядом, или за спиной дышит в затылок, не оставило его.
Застыл, перевел дыхание, огляделся, ничего нет, кроме темноты, с проблесками луны, в которой льет дождь, шумит ветер опавшими листьями. Представилось, как будто вокруг него, пляшет, кривляется, строя ужасные рожи, крадется по сторонам, незнакомец, выглядевший мертвым анархистом в черном кожаном плаще. Страх перед неведомым существом погнал его дальше.
Нет, ему не показалось, он явственно слышал чужую поступь за собой, ощущал запах, чего-то тленотворного. Кино вновь побежал, разбрызгивая лужи сапогами, чавкая грязью, спасаясь от неизвестного явления, туда, где еще ходят привычные люди, шумят проезжающие тачки, горит яркий свет от фонарей.
*
Ты знал заранее, предчувствовал, что когда-нибудь это произойдет, будто в каком-то кошмаре, или в ожившем сне. Да, так и будет: ты бежишь и бежишь, преследуемый монстром или маньяком, но все бесполезно, точнее, бессмысленно.
Бессмысленно, это когда нет смысла, или когда нет смысла, это бессмысленно.
Ты видел как наяву, что этого не миновать, описывая в уме снова и снова, тогда в прошлом, эти сегодняшние моменты.
Но теперь это случилось, и ты действуешь по написанному сценарию,.
Кино, да, ведь теперь ты Кино, поэтому будет происходить как в ужасном кино, с замедленной съемкой и с дурацкими диалогами.
Передвижение, тем более бег с нагруженным рюкзаком на плечах, дается тебе с трудом.
В ушах начинает звенеть, кровь стучит как барабан, живот скручивает судорогой.
Страх и отчаяние, что ты не можешь ничего с этим поделать, придает сил, добраться до ближайшего фонарного столба. Ты полностью выдохся, усталость взяла верх, и безразличие к происходящему: да пошло оно куда подальше!..
Навалилась апатия и вялость, тяжело дыша, ты стал наблюдать, что будет происходить далее.
Отстраненно, как бы со стороны, как будто ты смотришь кино.
Все это проноситься у тебя в памяти, за одно мгновение.
Хотя в вымышленном сне, или в сне реальном, это почти не отличалось, разве что, выглядело чуть реальней, и настоящей, в тоже время не оставалось выбора: во сне только проснуться, а в реальности, сдаться, и умереть, или же принять бой, но все равно умереть.
Ты выбрал второе: скидываешь рюкзак на ребро бордюра, там относительно сухо, сжимаешь кулаки, приготавливаясь отдать свою жизнь подороже. Но ничего угрожающего не происходит.
Без особого удивления ты видишь, как преследовавшая тень, постепенно сгущается, в свете фонарного столба, по мере того, как она приближалась, становится все плотней и плотней, принимая облик человеческой фигуры. Неизвестный субъект вроде бы оказался мужского пола, покрытый грязью, с головы до ног, такая грязь выглядит отвратительно-серой на вид.
В этот момент дождь усилился, полил сильнее.
Существо раскинуло конечности, которые оказались обычными руками.
Ты, замерев на месте, с широко раскрытыми глазами смотрел, как струи дождя, будто под холодным душем, смывают слои зловонной грязи с туловища, с шеи, с головы, с лица.
Существо встряхнулось всем телом, на отмытой одежде стали блестеть прозрачные капли влаги, которая состояла из костюмной всепогодной униформы, типа «горки», ноги обуты в высокие шнурованные ботинки, а лицо так и осталось серым, будто вымоченное в земле.
Оно раздвигает губы, поэтому похоже на улыбку, или можно принять за улыбку, точнее за улыбку психопата.
— Ты кто? Человек?
Задаешь ты вопрос. Сам вопрос абсурден, безумен, в такой ситуации.
Но вопрос звучит между ним и тобой, в тоже время, это выглядит довольно смешно и нелепо, для того чтобы потом рассмеяться в голос, и заявить:
«Да ну нах, вылезайте с камерами, заканчивайте свои блогерские пранки!!»
— Нет, не человек. Не бойся меня.
Проговорило оно приглушенным голосом.
Тогда ты из этого сделал вывод, что существо не опасное, раз оно может разговаривать.
И что на самом деле, это не главное, быть человеком.
Дело в том, как вообще, можно стать таким.
Интересно, каким же?...
— Тогда, кто ты? Скажи..
— Мархун. Так называют мертвых людей. Я, один из них.
Наверно, это было правдой: в одно мгновение он живой, а в следующее просто впечатление, отпечаток покрытый под слоем глиняной вечности.
Хотя от человека, тоже мало что останется после его смерти, вроде пожелтевшего снимка на памятнике, или что-то еще, совсем незначительное.
Когда смерть специально отслаивается от останков, от костей, от кожи.
Черная дыра будущего, теперь, тебе показалось, густо расширилась, внезапно превращаясь в сверхновую звезду.
— Если ты мертвый, тогда кто я?
Спрашиваешь ты у него.
— Ты живой. Пока еще.
Отвечает он, с некоторой растяжкой.
Поэтому ты испытываешь божественное чувство, полного всезнания, даже о таких мелких вещах, как возвращение из мертвых, или вроде того, космическую уверенность в своих поступков, сделанных в прошлом, и которые будут сделаны в будущем.
Но тебе захотелось заплакать, никого не стесняясь, даже ожившего мертвяка, совсем не страшного монстра, стоявшего сейчас перед тобой, в промокшей одежде.
— Зачем ты здесь?
— Мне велели передать, что я часть тебя, мой хозяин.
И это тоже, стало правдой.
Ты знал об этом не понаслышке, о внутренних демонах, когда-то ставших частью самого тебя, переданных от бабушки, Анны Петровны.
Хотя зачастую, они оказывались не чудовищами, а лишь израненными частицами собственного «я», или где-то потерянными на дорогах судьбы.
Ты ищешь глазами его глаза, утыкаешься в них, они широкие без зрачков, слитые в одно целое как на детских рисунках, но они ничего не выражают: ни сочувствия, ни жалости, абсолютно ничего.
— Можно я понесу твою ношу, хозяин?
— Неси к,..
Отвечаешь ты, и спохватываешься.
— Мы возвращаемся обратно, туда, в гараж, тебе нужно обсохнуть, привестись в порядок.
Один день не решает.
— Я согласен, хозяин.
— Тебе еще надо дать имя.
— Я не против, хозяин.
— И не называй меня хозяин, зови просто Кино.
— Хорошо… хозяин.. Кино.
Уголок самовыражения
И это тоже, стало правдой.
Ты знал об этом не понаслышке, о внутренних демонах, когда-то ставших частью самого тебя, переданных от бабушки, Анны Петровны.
Хотя зачастую, они оказывались не чудовищами, а лишь израненными частицами собственного «я», или где-то потерянными на дорогах судьбы.
Ты ищешь глазами его глаза, утыкаешься в них, они широкие без зрачков, слитые в одно целое как на детских рисунках, но они ничего не выражают: ни сочувствия, ни жалости, абсолютно ничего.
Похожие на твои.
— Можно я понесу твою ношу, хозяин?
Протягиваешь ему рюкзак, он берет его, бережно прижимает к груди.
— Неси к,..
Отвечаешь ты, и спохватываешься.
— Мы возвращаемся обратно, туда, в гараж, тебе нужно обсохнуть, привестись в порядок.
Да и мне тоже не помешает. Один день не решает.
— Я согласен, хозяин.
— Тебе еще надо дать имя.
— Я не против, хозяин.
— И не называй меня хозяин, зови просто Кино.
— Хорошо… хозяин.. Кино.
— Это по-нашему. Кстати, выпить бы не помешало, для знакомства, и согрева. Как ты, будешь пить? Или голоден, хочешь кушать?
— Нет, Кино. Мне не требуется, ни есть, ни пить. Все это в прошлом.
— Да ты экономный товарищ, как я погляжу, вот бы мне так!
— Успеешь, еще…
— Да, да, я понял, ты как терминатор из будущего, со стальными яйцами: тебе не надо кушать, ходить в туалет, не испытываешь боли и страха.
— Откуда ты взялся? Хотя нет, не говори. Нет. Лучше скажи, я все равно не успокоюсь.
Дождь на асфальте сливался из многих ручейков в один сплошной океан, который может смыть все на свете, состоящий из горя, слез, и проклятий, всего рода человеческого.
*
Какие смешные проблемы, ну просто провести с собой мертвяка в транспорте, которого Кино нарек именем Симпатяга, за его неказистый образ, немного отличающийся от других сограждан, сокращенно оно получилось Сим, да еще без билета, чтобы никто не заподозрил неладное.
Ну да, тут ситуация другая, не поспоришь, не объяснишь людям, что вот мол, так и так.
Люди не поймут, что ожидать от странной кампании, состоящей из счастливого человека, который все время улыбается, его спутника, с безликим лицом и внешностью, одетым в неприметную «горку».
Это было то время, когда на «горку» и на камуфляжку всем было насрать.
2018 год, время побед. Отгремел чемпионат мира по футболу, крикнул «хоба» Дзюба, ну и все,
Ну нежко отдрочило в джакузи, с шампаскийм.
Бывает, бывает… они люди известные, то папарацци сфоткают, то видео украдут какие-то хакеры, а те двое, напротив, ничем непримечательные, с виду, сидели на скамейке с поклажей, возле киоска под названием «шаурма», в столь утренний час, коим является «семь часов», если конечно переводить стрелки на часовой пояс, присущему этому месту, тем более в октябре месяце.
Но окошко киоска было не запертым, внутри его, орудовал некий мигрант Гога, каждый раз приготавливая свое фирменное блюдо: месил тесто, крутил фарш ( уж не будем говорить из чего, да собственно говоря и неважно), кипятил масло, кидал специи, был очень немногословен от роду.
«Садитесь жрать», это его самое длинное выражение в его жизни, другие же «сядь!», или же «хав,,»
Мужчина, похожий на приезжего, ел свою шаурму, истекающую соком и жиром, отряхивая пальцы, от слишком жаркой начинки, вытирая салфеткой рот и губы, его же спутник наоборот сидел, молча и устремлено, изредка кидая куском за куском несьеденную шаурму на асфальт, прибежавшей откуда-то собачонке.
Почему-то она ела ее, с большим аппетитом, похоже, что не отравлена, да вообще съедобна.
А иначе двести рублей за две порции, разумеется с кофе с сахаром, (кофейным напитком «три в одном разведенным в кипятке») коту под хвост. (Цены, здесь и далее приведены по курсу 2018 года.)
Тут тоже проблема: умудряться держать стаканчик кофе, шаурму, еще подтираться салфеткой.
Но проблемы решаемы, так, наверное, выглядит нерест лососевых.
Сквозь тернии, и колючки.
Приезжий выплеснул коричневое пойло из стаканчика в сторону, стараясь не обрызгать дворнягу, елозящую под ногами, выпрашивающей остатки шаурмы, выкинул пустой стаканчик в урну, стряхнул остатки еды с колен, встал, подошел к ларьку, пальцем постучал в окошко.
Дворняга подобрала выброшенные кусочки, унеслась прочь.
— Эй, уважаемый… а где тут….
Окошко открылось, являя густоволосый смуглый образ в переднике, испачканный мукой:
— Нах!
Окошко захлопнулось, после этого, многословия.
Приезжий почесал подбородок, немного заросшей щетиной, задумавшись, но снова настойчиво постучал в окошко, произнеся, довольно вежливо в открытое окошко в тоже мгновение:
— Уважаемый, где ту…..
— Нах!!!
И окошко киоска снова захлопнулось.
— Какие-то проблемы, Кино? Я могу поломать это строение, вместе с тем двуногим.
Проговорил его спутник, сидевший на скамейке безучастно, который подкармливал дворнягу до сего момента.
— Ах, нет, Сим, все в порядке. Это просто люди. Они такие, здесь.
Надо просто привыкнуть.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем привыкать, если можно все исправить.
— Я не знаю, так заведено: все привыкают, всех все устраивает,
Ты знал об этом не понаслышке, о внутренних демонах, когда-то ставших частью самого тебя, переданных от бабушки, Анны Петровны.
Хотя зачастую, они оказывались не чудовищами, а лишь израненными частицами собственного «я», или где-то потерянными на дорогах судьбы.
Ты ищешь глазами его глаза, утыкаешься в них, они широкие без зрачков, слитые в одно целое как на детских рисунках, но они ничего не выражают: ни сочувствия, ни жалости, абсолютно ничего.
Похожие на твои.
— Можно я понесу твою ношу, хозяин?
Протягиваешь ему рюкзак, он берет его, бережно прижимает к груди.
— Неси к,..
Отвечаешь ты, и спохватываешься.
— Мы возвращаемся обратно, туда, в гараж, тебе нужно обсохнуть, привестись в порядок.
Да и мне тоже не помешает. Один день не решает.
— Я согласен, хозяин.
— Тебе еще надо дать имя.
— Я не против, хозяин.
— И не называй меня хозяин, зови просто Кино.
— Хорошо… хозяин.. Кино.
— Это по-нашему. Кстати, выпить бы не помешало, для знакомства, и согрева. Как ты, будешь пить? Или голоден, хочешь кушать?
— Нет, Кино. Мне не требуется, ни есть, ни пить. Все это в прошлом.
— Да ты экономный товарищ, как я погляжу, вот бы мне так!
— Успеешь, еще…
— Да, да, я понял, ты как терминатор из будущего, со стальными яйцами: тебе не надо кушать, ходить в туалет, не испытываешь боли и страха.
— Откуда ты взялся? Хотя нет, не говори. Нет. Лучше скажи, я все равно не успокоюсь.
Дождь на асфальте сливался из многих ручейков в один сплошной океан, который может смыть все на свете, состоящий из горя, слез, и проклятий, всего рода человеческого.
*
Какие смешные проблемы, ну просто провести с собой мертвяка в транспорте, которого Кино нарек именем Симпатяга, за его неказистый образ, немного отличающийся от других сограждан, сокращенно оно получилось Сим, да еще без билета, чтобы никто не заподозрил неладное.
Ну да, тут ситуация другая, не поспоришь, не объяснишь людям, что вот мол, так и так.
Люди не поймут, что ожидать от странной кампании, состоящей из счастливого человека, который все время улыбается, его спутника, с безликим лицом и внешностью, одетым в неприметную «горку».
Это было то время, когда на «горку» и на камуфляжку всем было насрать.
2018 год, время побед. Отгремел чемпионат мира по футболу, крикнул «хоба» Дзюба, ну и все,
Ну нежко отдрочило в джакузи, с шампаскийм.
Бывает, бывает… они люди известные, то папарацци сфоткают, то видео украдут какие-то хакеры, а те двое, напротив, ничем непримечательные, с виду, сидели на скамейке с поклажей, возле киоска под названием «шаурма», в столь утренний час, коим является «семь часов», если конечно переводить стрелки на часовой пояс, присущему этому месту, тем более в октябре месяце.
Но окошко киоска было не запертым, внутри его, орудовал некий мигрант Гога, каждый раз приготавливая свое фирменное блюдо: месил тесто, крутил фарш ( уж не будем говорить из чего, да собственно говоря и неважно), кипятил масло, кидал специи, был очень немногословен от роду.
«Садитесь жрать», это его самое длинное выражение в его жизни, другие же «сядь!», или же «хав,,»
Мужчина, похожий на приезжего, ел свою шаурму, истекающую соком и жиром, отряхивая пальцы, от слишком жаркой начинки, вытирая салфеткой рот и губы, его же спутник наоборот сидел, молча и устремлено, изредка кидая куском за куском несьеденную шаурму на асфальт, прибежавшей откуда-то собачонке.
Почему-то она ела ее, с большим аппетитом, похоже, что не отравлена, да вообще съедобна.
А иначе двести рублей за две порции, разумеется с кофе с сахаром, (кофейным напитком «три в одном разведенным в кипятке») коту под хвост. (Цены, здесь и далее приведены по курсу 2018 года.)
Тут тоже проблема: умудряться держать стаканчик кофе, шаурму, еще подтираться салфеткой.
Но проблемы решаемы, так, наверное, выглядит нерест лососевых.
Сквозь тернии, и колючки.
Приезжий выплеснул коричневое пойло из стаканчика в сторону, стараясь не обрызгать дворнягу, елозящую под ногами, выпрашивающей остатки шаурмы, выкинул пустой стаканчик в урну, стряхнул остатки еды с колен, встал, подошел к ларьку, пальцем постучал в окошко.
Дворняга подобрала выброшенные кусочки, унеслась прочь.
— Эй, уважаемый… а где тут….
Окошко открылось, являя густоволосый смуглый образ в переднике, испачканный мукой:
— Нах!
Окошко захлопнулось, после этого, многословия.
Приезжий почесал подбородок, немного заросшей щетиной, задумавшись, но снова настойчиво постучал в окошко, произнеся, довольно вежливо в открытое окошко в тоже мгновение:
— Уважаемый, где ту…..
— Нах!!!
И окошко киоска снова захлопнулось.
— Какие-то проблемы, Кино? Я могу поломать это строение, вместе с тем двуногим.
Проговорил его спутник, сидевший на скамейке безучастно, который подкармливал дворнягу до сего момента.
— Ах, нет, Сим, все в порядке. Это просто люди. Они такие, здесь.
Надо просто привыкнуть.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем привыкать, если можно все исправить.
— Я не знаю, так заведено: все привыкают, всех все устраивает,
Уголок самовыражения
Приезжий выплеснул коричневое пойло из стаканчика в сторону, стараясь не обрызгать дворнягу, елозящую под ногами, выпрашивающей остатки шаурмы, выкинул пустой стаканчик в урну, стряхнул остатки еды с колен, встал, подошел к ларьку, пальцем постучал в окошко.
Дворняга подобрала выброшенные кусочки, унеслась прочь.
— Эй, уважаемый… а где тут….
Окошко открылось, являя густоволосый смуглый образ в переднике, испачканный мукой:
— Нах!
Окошко захлопнулось, после этого, многословия.
Приезжий почесал подбородок, немного заросшей щетиной, задумавшись, но снова настойчиво постучал в окошко, произнеся, довольно вежливо в открытое окошко в тоже мгновение:
— Уважаемый, где ту…..
— Нах!!!
И окошко киоска снова захлопнулось.
— Какие-то проблемы, Кино? Я могу поломать это строение, вместе с тем двуногим.
Проговорил его спутник, сидевший на скамейке безучастно, который подкармливал дворнягу до сего момента.
— Ах, нет, Сим, все в порядке. Это просто люди. Они такие, здесь.
Надо просто привыкнуть.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем привыкать, если можно все исправить.
— Я не знаю, так заведено: все привыкают, всех все устраивает,
Его скуластое лицо, теперь обтянутое кожей с желтоватым оттенком, поэтому похожее очертаниями на одного из египетских фараонов, чуть оживилось. Хотя если присмотреться внимательней, то в облике Сима наверняка угадывались черты египетской династии.
Видимо когда-то, давно, у него, водились предки оттуда: его спокойствие, невозмутимость, граничащие с полным, поистине настоящим безразличием фараона, к различным житейским проблемам, что порой удивляло Кино.
Сим пожал плечами:
— Это условности. Человек волен делать, что пожелает, в рамках своей человеческой задачи и здравого смысла.
— И это за такая человеческая задача?
— Задача человека состоит в самосовершенствовании отдельного взятого человека.
Отчеканил он без запинки.
— Это полезно для эволюции, — добавил Сим.
— А если я не хочу, то, что тогда?
Задал вопрос Кино, его спутник снова пожал зябко плечами в «горке».
— В этом и заключается ваша главная слабость: планировать все заранее, расписывать расписания, продумывать мелочи по какому-то сценарию: какой свадебный торт будет стоять на столе, где и какие гости будут сидеть, кому кидать букет от невесты, даже погребение и это расписано в деталях.
Это ответ на то, если ты не хочешь, коим занимаются ваши многие особи.
— Понятно. Но что же делать, если человек не может, или не смогёт? Не знаю, как выразиться правильней: короче, не осилит, слабый, он, для этого.
— Иногда слабость превращается в силу.
Проговорил Сим.
— Да-да, с этим не поспоришь, — воскликнул Кино, начиная прохаживаться перед скамейкой, на которой сидел Сим, разминая спину и руки от чересчур долгой поездки.
— Но на повестки дня передо мной висят две неотложные задачи: найти жилье и работу. Потом уже вплотную заняться поисками отца.
— Извини, Кино, я забыл, вам, живым людям надо где-то отдыхать, и питаться.
— Ничего, счас будем решать задачи.
— Можно подскажу: у вас есть такие полотнища, они тонкие, со значками. Они обозначают разные вещи.
— Точно! Надо найти свежую газету с объявлениями! А еще интернет, для этого надо купить сим-карту.
— Ты идешь, или как?
— Да, Кино, мы идем.
Сим встал со скамейки подхватил рюкзак как пушинку, двинулся следом за Кино, топча ботинками недавно выпавший снег. Сиреневое небо над чужим городом понемногу светлело.
Дворняга подобрала выброшенные кусочки, унеслась прочь.
— Эй, уважаемый… а где тут….
Окошко открылось, являя густоволосый смуглый образ в переднике, испачканный мукой:
— Нах!
Окошко захлопнулось, после этого, многословия.
Приезжий почесал подбородок, немного заросшей щетиной, задумавшись, но снова настойчиво постучал в окошко, произнеся, довольно вежливо в открытое окошко в тоже мгновение:
— Уважаемый, где ту…..
— Нах!!!
И окошко киоска снова захлопнулось.
— Какие-то проблемы, Кино? Я могу поломать это строение, вместе с тем двуногим.
Проговорил его спутник, сидевший на скамейке безучастно, который подкармливал дворнягу до сего момента.
— Ах, нет, Сим, все в порядке. Это просто люди. Они такие, здесь.
Надо просто привыкнуть.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем привыкать, если можно все исправить.
— Я не знаю, так заведено: все привыкают, всех все устраивает,
Его скуластое лицо, теперь обтянутое кожей с желтоватым оттенком, поэтому похожее очертаниями на одного из египетских фараонов, чуть оживилось. Хотя если присмотреться внимательней, то в облике Сима наверняка угадывались черты египетской династии.
Видимо когда-то, давно, у него, водились предки оттуда: его спокойствие, невозмутимость, граничащие с полным, поистине настоящим безразличием фараона, к различным житейским проблемам, что порой удивляло Кино.
Сим пожал плечами:
— Это условности. Человек волен делать, что пожелает, в рамках своей человеческой задачи и здравого смысла.
— И это за такая человеческая задача?
— Задача человека состоит в самосовершенствовании отдельного взятого человека.
Отчеканил он без запинки.
— Это полезно для эволюции, — добавил Сим.
— А если я не хочу, то, что тогда?
Задал вопрос Кино, его спутник снова пожал зябко плечами в «горке».
— В этом и заключается ваша главная слабость: планировать все заранее, расписывать расписания, продумывать мелочи по какому-то сценарию: какой свадебный торт будет стоять на столе, где и какие гости будут сидеть, кому кидать букет от невесты, даже погребение и это расписано в деталях.
Это ответ на то, если ты не хочешь, коим занимаются ваши многие особи.
— Понятно. Но что же делать, если человек не может, или не смогёт? Не знаю, как выразиться правильней: короче, не осилит, слабый, он, для этого.
— Иногда слабость превращается в силу.
Проговорил Сим.
— Да-да, с этим не поспоришь, — воскликнул Кино, начиная прохаживаться перед скамейкой, на которой сидел Сим, разминая спину и руки от чересчур долгой поездки.
— Но на повестки дня передо мной висят две неотложные задачи: найти жилье и работу. Потом уже вплотную заняться поисками отца.
— Извини, Кино, я забыл, вам, живым людям надо где-то отдыхать, и питаться.
— Ничего, счас будем решать задачи.
— Можно подскажу: у вас есть такие полотнища, они тонкие, со значками. Они обозначают разные вещи.
— Точно! Надо найти свежую газету с объявлениями! А еще интернет, для этого надо купить сим-карту.
— Ты идешь, или как?
— Да, Кино, мы идем.
Сим встал со скамейки подхватил рюкзак как пушинку, двинулся следом за Кино, топча ботинками недавно выпавший снег. Сиреневое небо над чужим городом понемногу светлело.
Уголок самовыражения
Интересно, почему людей всегда так много на вокзалах?
Почему они едут, куда спешат по перегонам, торопятся с баулами по подземным переходам.
Никто не задавался этим вопросом.
Наверно людям, часто кажется, что они забыли нечто бесценное в дороге, поэтому им нужно срочно вернуться на вокзал, или наоборот, купить в нем билет, куда-то поехать, неважно как: в автобусах, на поездах, или же полететь на самолете, чтобы найти, отыскать, это самое дорогое, что есть у них.
Хотя на самом деле, стремление, куда-то уехать, типично для людей, особенно в снах.
Почему они едут, куда спешат по перегонам, торопятся с баулами по подземным переходам.
Никто не задавался этим вопросом.
Наверно людям, часто кажется, что они забыли нечто бесценное в дороге, поэтому им нужно срочно вернуться на вокзал, или наоборот, купить в нем билет, куда-то поехать, неважно как: в автобусах, на поездах, или же полететь на самолете, чтобы найти, отыскать, это самое дорогое, что есть у них.
Хотя на самом деле, стремление, куда-то уехать, типично для людей, особенно в снах.
Уголок самовыражения
— Зачем они здесь, такие?
Постоянно задавал вопросы, своему, как обычно, молчаливому спутнику.
— Наверно чтобы исправить их….
Кино проснулся, его голова была чем-то набита, чем-то другим, правая нога чесалась невыносимо.
К чему это? Достал из аптечки йод, мазь, перекись водорода, влажные салфетки.
Да, в том сне он снова предавал кого-то из нас, пытался продать жизнь подороже
Предать, это понятно, это по-нашему, такое вшито в нашу кровь.
Но это было совсем по-другому.
Когда он протирал ногу салфеткой, на ней проявились укусы.
Маленькие, вроде от мелких кровососущих.
Чертов матрас, на котором он спал, надо сжечь его, подумал, что и сделал, собирая постель в охапку., стряхивая, поднося матрас к жерлу огня.
Днем ранее Кино, и его спутник, объездили весь город, в поисках работы и жилья.
Где-то отказывали, ссылаясь на то, что уже набор сотрудников закончен (сима-ленд)
Где-то просто посылали на хер, где-то заставляли писать анкету, потом говорили, что мы вам когда-нибудь перезвоним. Где-то сразу требовали деньги, в агентствах по работе, пять тысяч рублей наликом, первоначальный взнос, якобы за спецодежды, и все дела.
Просили паспортные и индивидуальные данные, не зная на что, Кино соглашался, подписывая очередную анкету.
В одном офисе, в здание, по проспекту «8 марта», это возле центрального автовокзала, ему предложили стать гендиректором фирмы.
— Сколько?
— Пять тысяч рублей за выезд. Мы вас привозим к нотариусу с паспортом, вы подписываете документы, оформляем на вас «ипешку», шлепаете печати, где нужно, и все. Пять штук ваши.
— И все?
— И все,
— А как же налоговики, прочие сотрудники? Потом?
— Ну это ваши проблемы.
— Ага, вы на меня миллиарды ворованных денег повесите, за фирму «однодневку», а мне за это сидеть?! Еще за пять штук?!
— Ваши проблемы.
— Сотку гоните, тогда посмотрим.
— Мы вам перезвоним.
Ага, как же. Чужой город, чужие дела, чужие проблемы, Кино это ощутил сразу, с первых шагов по мерзлому асфальту, который драили снегоуборочные машины, со скрежетом и непрерывным лязгом.
— Здрасте, можно к вам обратиться, как доехать на улицу Краузе?
Обратился он вполне вежливо, к одному молодому мужчине, который подходил к остановке общественного транспорта, мимо нее проезжали разные автобусы и трамваи.
— Что?
Мужчина достал из ушей один наушник, остановился, прислушиваясь к заданному вопросу.
— Извините, как проехать на улицу Краузе?! На каком маршруте?
— Ты дурак что ли.. я че справочная?
— Нет.
— А с жуя ли ты спрашиваешь?
— Я просто не местный.
— А меня это ебет?! если бы я, каждый раз отвечал на такие вопросы за десять рублей, то давно бы стал миллионером, понял, да?
— Да понял.
— Тогда отвали нахер.
Несколько часов ранее, Кино ошивался по огромной территории автовокзала.
Есть туалеты, платные, есть столовые и закусочные, но в них оказывались дорогие цены.
Здание вокзала вмещало почти все: крутые маркеты, с различными отделами, которые продавали побрякушки, «сабвеи», «макдональдсы», и много, много чего.
Кино купил газету, оформил сим-карту с инетом и связью по местному региону.
Но вот незадача, телефон разрядился, почти полностью.
Он прошелся по двухэтажному корпусу, розеток нигде не было.
На втором этаже, где отделы, торгующее херней, от косметики, с китайской одеждой, он увидел объявление, «зарядка телефонов. 50 рублей».
В отделе, торгующимися гаджетами и аксессуарами, находился какой-то молодой парень, хотя уже явно смахивающей на отъявленного прощелыгу.
— Мне бы зарядить телефон.
— Давай.
— Полтинник стоит?
— Да.
Кино сунул деньги и выключенный телефон. Сима он оставил внизу на всякий случай, сам остался сидеть на втором этаже, стараясь подремать на жестком сиденье.
— Просыпаемся, гражданин.
Возле него стояли двое в полицейской форме, и еще один в желтой жилетке с надписью «охрана» показывал на него пальцем.
— Вот он, с самого утра здесь бродит, бомж какой-то, пьяный, или террорист, бомбу хочет подложить здесь. Я по камерам все просек!
— А, что, где?
Кино никак не мог очнуться, пока не заставила суровая реальность, где его жестко спрашивают:
— Встаем, встаем, уважаемый. Кто, откуда, документики показываем.
В лучшем случае приходилось лишь только оправдываться.
— Да приехал я только что, приехал на работу, устал, заснул. Вот паспорт.
Один из полицаев придирчиво пролистал краснокожую книжицу, вернул обратно.
— Ну-ну, выметайся отсюда, еще один сигнал и мы тебя закроем. Ты понял?
— Угумм, понял.
Как тут не понять, если этот мент при этом красноречиво потер пальцами, как бы намекая на что-то большее, или точнее, денежное.
Менты повернулись и ушли, Кино встал, направился к отделу, где заряжался его телефон.
— Можно мою мобилу?
Парень из отдела выдал телефон.
Кино включил его, но батарейка все равно показывала разряд, поэтому, когда он набрал номер из объявления о сдаче жилья, после нескольких гудков телефон сам по себе отключился.
— Вот зараза!
Выругался Кино.
— Слушай брат, поставь аппарат еще раз на зарядку.
Обратился к парню из отдела.
— Пятьдесят рублей.
— Да я ж только что платил. Вот, взял, чтобы проверить.
— Пятьдесят рублей. Повторная зарядка.
— Тебе что ли сложно снова втыкнуть в розетку?!
— А тебе сложно прочитать?
Парень тыкнул пальцем вниз бумажного листа, где уже мелкими буковками было написано,
«повторное включение, тоже пятьдесят рублей».
— Да твою ж ты мать…!! Вы че тут совсем с ума посходили?!
— Не местный?
— Да, есть такое.
— Сразу видно, привыкай к новизне.
— Стараемся, как можем.
— Да ладно, не огорчайся, давай сотик, бесплатно буду заряжать тебе.
— Вот спасибочки.
— Ага, только оно в кармане не булькает.
— Ладно, с меня тогда кофе.
Они пообщались в кафешке, почти подружились, парня звали то ли Коля, то ли Толя, почему-то он приглашал его к себе на квартиру, проживать бесплатно.
Кино приходилось терпеть его общество, ожидая пока телефон зарядится.
А его спутник, Сим, послушно сидел на остановке, как неприкаянный странник.
Постоянно задавал вопросы, своему, как обычно, молчаливому спутнику.
— Наверно чтобы исправить их….
Кино проснулся, его голова была чем-то набита, чем-то другим, правая нога чесалась невыносимо.
К чему это? Достал из аптечки йод, мазь, перекись водорода, влажные салфетки.
Да, в том сне он снова предавал кого-то из нас, пытался продать жизнь подороже
Предать, это понятно, это по-нашему, такое вшито в нашу кровь.
Но это было совсем по-другому.
Когда он протирал ногу салфеткой, на ней проявились укусы.
Маленькие, вроде от мелких кровососущих.
Чертов матрас, на котором он спал, надо сжечь его, подумал, что и сделал, собирая постель в охапку., стряхивая, поднося матрас к жерлу огня.
Днем ранее Кино, и его спутник, объездили весь город, в поисках работы и жилья.
Где-то отказывали, ссылаясь на то, что уже набор сотрудников закончен (сима-ленд)
Где-то просто посылали на хер, где-то заставляли писать анкету, потом говорили, что мы вам когда-нибудь перезвоним. Где-то сразу требовали деньги, в агентствах по работе, пять тысяч рублей наликом, первоначальный взнос, якобы за спецодежды, и все дела.
Просили паспортные и индивидуальные данные, не зная на что, Кино соглашался, подписывая очередную анкету.
В одном офисе, в здание, по проспекту «8 марта», это возле центрального автовокзала, ему предложили стать гендиректором фирмы.
— Сколько?
— Пять тысяч рублей за выезд. Мы вас привозим к нотариусу с паспортом, вы подписываете документы, оформляем на вас «ипешку», шлепаете печати, где нужно, и все. Пять штук ваши.
— И все?
— И все,
— А как же налоговики, прочие сотрудники? Потом?
— Ну это ваши проблемы.
— Ага, вы на меня миллиарды ворованных денег повесите, за фирму «однодневку», а мне за это сидеть?! Еще за пять штук?!
— Ваши проблемы.
— Сотку гоните, тогда посмотрим.
— Мы вам перезвоним.
Ага, как же. Чужой город, чужие дела, чужие проблемы, Кино это ощутил сразу, с первых шагов по мерзлому асфальту, который драили снегоуборочные машины, со скрежетом и непрерывным лязгом.
— Здрасте, можно к вам обратиться, как доехать на улицу Краузе?
Обратился он вполне вежливо, к одному молодому мужчине, который подходил к остановке общественного транспорта, мимо нее проезжали разные автобусы и трамваи.
— Что?
Мужчина достал из ушей один наушник, остановился, прислушиваясь к заданному вопросу.
— Извините, как проехать на улицу Краузе?! На каком маршруте?
— Ты дурак что ли.. я че справочная?
— Нет.
— А с жуя ли ты спрашиваешь?
— Я просто не местный.
— А меня это ебет?! если бы я, каждый раз отвечал на такие вопросы за десять рублей, то давно бы стал миллионером, понял, да?
— Да понял.
— Тогда отвали нахер.
Несколько часов ранее, Кино ошивался по огромной территории автовокзала.
Есть туалеты, платные, есть столовые и закусочные, но в них оказывались дорогие цены.
Здание вокзала вмещало почти все: крутые маркеты, с различными отделами, которые продавали побрякушки, «сабвеи», «макдональдсы», и много, много чего.
Кино купил газету, оформил сим-карту с инетом и связью по местному региону.
Но вот незадача, телефон разрядился, почти полностью.
Он прошелся по двухэтажному корпусу, розеток нигде не было.
На втором этаже, где отделы, торгующее херней, от косметики, с китайской одеждой, он увидел объявление, «зарядка телефонов. 50 рублей».
В отделе, торгующимися гаджетами и аксессуарами, находился какой-то молодой парень, хотя уже явно смахивающей на отъявленного прощелыгу.
— Мне бы зарядить телефон.
— Давай.
— Полтинник стоит?
— Да.
Кино сунул деньги и выключенный телефон. Сима он оставил внизу на всякий случай, сам остался сидеть на втором этаже, стараясь подремать на жестком сиденье.
— Просыпаемся, гражданин.
Возле него стояли двое в полицейской форме, и еще один в желтой жилетке с надписью «охрана» показывал на него пальцем.
— Вот он, с самого утра здесь бродит, бомж какой-то, пьяный, или террорист, бомбу хочет подложить здесь. Я по камерам все просек!
— А, что, где?
Кино никак не мог очнуться, пока не заставила суровая реальность, где его жестко спрашивают:
— Встаем, встаем, уважаемый. Кто, откуда, документики показываем.
В лучшем случае приходилось лишь только оправдываться.
— Да приехал я только что, приехал на работу, устал, заснул. Вот паспорт.
Один из полицаев придирчиво пролистал краснокожую книжицу, вернул обратно.
— Ну-ну, выметайся отсюда, еще один сигнал и мы тебя закроем. Ты понял?
— Угумм, понял.
Как тут не понять, если этот мент при этом красноречиво потер пальцами, как бы намекая на что-то большее, или точнее, денежное.
Менты повернулись и ушли, Кино встал, направился к отделу, где заряжался его телефон.
— Можно мою мобилу?
Парень из отдела выдал телефон.
Кино включил его, но батарейка все равно показывала разряд, поэтому, когда он набрал номер из объявления о сдаче жилья, после нескольких гудков телефон сам по себе отключился.
— Вот зараза!
Выругался Кино.
— Слушай брат, поставь аппарат еще раз на зарядку.
Обратился к парню из отдела.
— Пятьдесят рублей.
— Да я ж только что платил. Вот, взял, чтобы проверить.
— Пятьдесят рублей. Повторная зарядка.
— Тебе что ли сложно снова втыкнуть в розетку?!
— А тебе сложно прочитать?
Парень тыкнул пальцем вниз бумажного листа, где уже мелкими буковками было написано,
«повторное включение, тоже пятьдесят рублей».
— Да твою ж ты мать…!! Вы че тут совсем с ума посходили?!
— Не местный?
— Да, есть такое.
— Сразу видно, привыкай к новизне.
— Стараемся, как можем.
— Да ладно, не огорчайся, давай сотик, бесплатно буду заряжать тебе.
— Вот спасибочки.
— Ага, только оно в кармане не булькает.
— Ладно, с меня тогда кофе.
Они пообщались в кафешке, почти подружились, парня звали то ли Коля, то ли Толя, почему-то он приглашал его к себе на квартиру, проживать бесплатно.
Кино приходилось терпеть его общество, ожидая пока телефон зарядится.
А его спутник, Сим, послушно сидел на остановке, как неприкаянный странник.
Уголок самовыражения
Это вроде какого-то перестанка, паровоз с составом останавливается, грузно тормозя колесами с скрежетом возле села, под названием Солдатская Писмянка, выпуская дым через трубу, издав пронзительные свистки, от которых закладывает уши, если стоять слишком рядом.
Он спрыгнул с полки, ордена зазвенели, держится одной рукой за железные поручни «теплушки», с вагонами, набитыми демобилизованными людьми, которые возвращались обратно, после победы.
Сойти или не сойти тут, да была, не была.
Где наша не пропадала.
С этим мыслями он соскочил на оживленный перрон.
Придерживая рюкзак с офицерскими пайками, одной рукой,
тут же гармонь, но неловко, ремешок соскальзывается с плеча с офицерским погоном, растягивая меха почти до низа, издавая что-то такое, похожее на народный надрыв.
— Эх бабоньки, да раз вы барыньки..
— Да кому ты полюбишься, бедолага. Че так и будешь играть одной рукой?
Его встретили дружным смехом. Он свернул гармонь, поддел рюкзачок, подбоченился с бравым видом:
— Ладно грустить, мамаши, я с фронта вернулся. Есть туг, где чаю попить?
Переночевать овдовелому человечку? Или перевязку сменить на руке?
— Тада иди в госпиталь, солдатик.
Отвечала ему бойкая женщина, черноглазая вдова, которая уже получила «треугольник», с официальным штампом.
— Мне не трудно, схожу, авось где нибудь перекантуюсь.
— А можно я провожу вас до больницы? Я сама медсестра. Я сама вас перебинтую, если можно.
Вызвалась одна женщина из толпы.
— Ну ладно, провожай, деваха, коли не шутишь..
Той провожатой оказалась Анна Петровна.
Приезжий офицер назвался под именем Терентий,
Так дело сладилось, поженились, расписались в тетрадках, шлепнули паспортах штампы о браке.
Переехали в строящийся с нуля соцгородок, где бурили скважины, добывали нефть, чтобы строить социализм. Жили в землянках, в бараках, без всяких бытовых условий
Было трудно, голодно, холодно, но люди надеялись на светлое будущее, когда громкоговоритель, висящий на фонарном столбе, вещал голосом Левитана о будущих переменах.
Офицер занял важную должность, все было хорошо, но детей у них не рождалось.
Тогда Анна Петровна, стала искать своих двух оставшихся детей, разбросанных по детдомам: писала письма, отправляла запросы, ездила по городам.
Последыш Митька, помер, в Тамбовском интернате от туберкулеза, еще в 1941.
Кое-как отыскала свою дочь в детдоме, под Елабугой, привезла к себе.
Ей уже исполнилось двенадцать лет.
Муж, Терентий, не возражал, пускай растет у нас, хоть так веселее будет, хоть подпевать будет под гармонь. А на гармони он также играл, когда находился в выпившем настроение, то есть по праздникам, помогая себе обрубком руки, приемная дочка помогала, нажимая пальчиками труднодоступные клавиши, в некоторых аккордах.
Принял девочку как свою, официально удочерил, дал новую фамилию.
(КГБ, тогда все проверялось ими, потому с фамилией героя войны было легче жить, было легче поступить в институты)
Получили комнату в бараке, уже с удобствами: с водой, с электричеством, с газом, на общей кухне. Конечно туалет опять же на улице. Но ничего, они радовались и этому счастью.
Оно продлилось недолго: погиб внезапно Терентий, ведь высокая должность не спасает от проблем, где-то на темной улочке, когда он возвращался пешком домой, ему воткнули в бок нож, два раза.
Он собирался выступить на общем собрание коммунистов, с отчетом, о разоблачение чиновников, о воровстве, государственных денег, выделенных на обустройство этого соцгородка. Но не успел.
Убийство не раскрыли, похороны, нищета, когда Анна Петровна осталась одна с дочкой Галиной Терентьевной А.
От исполкома, как вдове инвалида и героя войны, им выделили двухкомнатную квартиру, в новостройке, потом названными «хрущевками».
Она помогала маме, почти забыла о том, что было раньше до войны, росла красавицей, умницей, окончила школу с отличием, вступила в комсомол, поступила в музыкальное училище.
Наверно, от отчима, ей передалась тяга к музыке.
Было все хорошо, и даже больше, до того дня, когда она познакомилась с Робертом, художником, будущим отцом Романа, а в последствие Кино.
Роберту было уже глубоко за сорок лет, ей же восемнадцать всего исполнилось.
Но она точно сошла с ума, от этой любви.
Анна Петровна, не раз вразумляла ее, иной раз силой, когда закрывала ее комнату на ключ, или выпарывая ремнем по заду кожаным офицерским ремнем, доставшимся в наследство от Терентия.
— Образумься детка, образумься,..
Но ничто не помогало, тогда она смирилась.
Но не смирилась с тем, что этот лохматый, черт, вымазанный в угольной саже, забрал ее любимую кровиночку, все время не желал жить с ними, все время мотался в какие-то командировки.
До конца дней она ненавидела его.
А отец, да, он и был такой, вездесущий, с кудрями, с отросшими черными волосами до плеч.
Ездил по стране в «теплушках», в товарняках с углем, конечно без билета, с рюкзаком, где был складной мольберт, ватман, краски. И кисти. И наверно больше ничего.
Где подадут поесть, пустят на ночлег, где нет, ну и ладно, обойдемся сухариком хлеба и подгнившим яблоком, укрытым под дождевиком.
Там, где нибудь там, он найдет свою Ассоль.
Нарисует корабль, с алыми парусами, это будет охеренный шедевр, который прославиться на весь мир.
Но это не главное, у него был друг, Виктор, тоже художник, Виктор Бриндатч, которому он спас жизнь, еще в молодости.
Он спрыгнул с полки, ордена зазвенели, держится одной рукой за железные поручни «теплушки», с вагонами, набитыми демобилизованными людьми, которые возвращались обратно, после победы.
Сойти или не сойти тут, да была, не была.
Где наша не пропадала.
С этим мыслями он соскочил на оживленный перрон.
Придерживая рюкзак с офицерскими пайками, одной рукой,
тут же гармонь, но неловко, ремешок соскальзывается с плеча с офицерским погоном, растягивая меха почти до низа, издавая что-то такое, похожее на народный надрыв.
— Эх бабоньки, да раз вы барыньки..
— Да кому ты полюбишься, бедолага. Че так и будешь играть одной рукой?
Его встретили дружным смехом. Он свернул гармонь, поддел рюкзачок, подбоченился с бравым видом:
— Ладно грустить, мамаши, я с фронта вернулся. Есть туг, где чаю попить?
Переночевать овдовелому человечку? Или перевязку сменить на руке?
— Тада иди в госпиталь, солдатик.
Отвечала ему бойкая женщина, черноглазая вдова, которая уже получила «треугольник», с официальным штампом.
— Мне не трудно, схожу, авось где нибудь перекантуюсь.
— А можно я провожу вас до больницы? Я сама медсестра. Я сама вас перебинтую, если можно.
Вызвалась одна женщина из толпы.
— Ну ладно, провожай, деваха, коли не шутишь..
Той провожатой оказалась Анна Петровна.
Приезжий офицер назвался под именем Терентий,
Так дело сладилось, поженились, расписались в тетрадках, шлепнули паспортах штампы о браке.
Переехали в строящийся с нуля соцгородок, где бурили скважины, добывали нефть, чтобы строить социализм. Жили в землянках, в бараках, без всяких бытовых условий
Было трудно, голодно, холодно, но люди надеялись на светлое будущее, когда громкоговоритель, висящий на фонарном столбе, вещал голосом Левитана о будущих переменах.
Офицер занял важную должность, все было хорошо, но детей у них не рождалось.
Тогда Анна Петровна, стала искать своих двух оставшихся детей, разбросанных по детдомам: писала письма, отправляла запросы, ездила по городам.
Последыш Митька, помер, в Тамбовском интернате от туберкулеза, еще в 1941.
Кое-как отыскала свою дочь в детдоме, под Елабугой, привезла к себе.
Ей уже исполнилось двенадцать лет.
Муж, Терентий, не возражал, пускай растет у нас, хоть так веселее будет, хоть подпевать будет под гармонь. А на гармони он также играл, когда находился в выпившем настроение, то есть по праздникам, помогая себе обрубком руки, приемная дочка помогала, нажимая пальчиками труднодоступные клавиши, в некоторых аккордах.
Принял девочку как свою, официально удочерил, дал новую фамилию.
(КГБ, тогда все проверялось ими, потому с фамилией героя войны было легче жить, было легче поступить в институты)
Получили комнату в бараке, уже с удобствами: с водой, с электричеством, с газом, на общей кухне. Конечно туалет опять же на улице. Но ничего, они радовались и этому счастью.
Оно продлилось недолго: погиб внезапно Терентий, ведь высокая должность не спасает от проблем, где-то на темной улочке, когда он возвращался пешком домой, ему воткнули в бок нож, два раза.
Он собирался выступить на общем собрание коммунистов, с отчетом, о разоблачение чиновников, о воровстве, государственных денег, выделенных на обустройство этого соцгородка. Но не успел.
Убийство не раскрыли, похороны, нищета, когда Анна Петровна осталась одна с дочкой Галиной Терентьевной А.
От исполкома, как вдове инвалида и героя войны, им выделили двухкомнатную квартиру, в новостройке, потом названными «хрущевками».
Она помогала маме, почти забыла о том, что было раньше до войны, росла красавицей, умницей, окончила школу с отличием, вступила в комсомол, поступила в музыкальное училище.
Наверно, от отчима, ей передалась тяга к музыке.
Было все хорошо, и даже больше, до того дня, когда она познакомилась с Робертом, художником, будущим отцом Романа, а в последствие Кино.
Роберту было уже глубоко за сорок лет, ей же восемнадцать всего исполнилось.
Но она точно сошла с ума, от этой любви.
Анна Петровна, не раз вразумляла ее, иной раз силой, когда закрывала ее комнату на ключ, или выпарывая ремнем по заду кожаным офицерским ремнем, доставшимся в наследство от Терентия.
— Образумься детка, образумься,..
Но ничто не помогало, тогда она смирилась.
Но не смирилась с тем, что этот лохматый, черт, вымазанный в угольной саже, забрал ее любимую кровиночку, все время не желал жить с ними, все время мотался в какие-то командировки.
До конца дней она ненавидела его.
А отец, да, он и был такой, вездесущий, с кудрями, с отросшими черными волосами до плеч.
Ездил по стране в «теплушках», в товарняках с углем, конечно без билета, с рюкзаком, где был складной мольберт, ватман, краски. И кисти. И наверно больше ничего.
Где подадут поесть, пустят на ночлег, где нет, ну и ладно, обойдемся сухариком хлеба и подгнившим яблоком, укрытым под дождевиком.
Там, где нибудь там, он найдет свою Ассоль.
Нарисует корабль, с алыми парусами, это будет охеренный шедевр, который прославиться на весь мир.
Но это не главное, у него был друг, Виктор, тоже художник, Виктор Бриндатч, которому он спас жизнь, еще в молодости.
Уголок самовыражения
Это был поздний вечер.
Они ехали по проспекту Татищева, в троллейбусе, Сим и Кино.
— То есть человек добровольно принимает муку? На себя.
Обратился он к нему.
— Да. А ты вспомни, как лежал в психиатричке, как жил в гараже, как до этого, где работал тебя, обманывали с деньгами, а ты все равно работал.
— Не напоминай, я сам прекрасно помню. Так вышло.
— Человек берет на себя многие обязательства, которые невыполнимы.
Окунается в грязь осознанно, самостоятельно идет на риск, идет на войну, в полном уме перерезает себе вены.
Поэтому кажется, что он всесильный, но это не так, на самом деле.
У него есть друзья, и есть враги.
— Ага, ты еще скажешь, «Возлюби врага своего»?
— Почему нет, друга полюбить всякий сможет, а вот врага. Попробуй.
— Ну и попробую!!
— А ты попробуй.
— Ну и.. да пошел ты..
Кино соскочил с сиденья, в проходе сидела билетерша, молодая девушка, которая что-то считала на калькуляторе, наверно выручку за сегодняшний день
— Улица Краузе, дом 81, скоро будет?
Обратился он к ней. Девушка в форме, дежурно улыбнулась:
— На следующей остановке.
— А можно спросить?..
— Можно, — на лице девушки, явно читался интерес к диалогу, или к дальнейшему знакомству.
Обычная девушка, чуть полноватая в фигуре, но вполне себе симпатичная, которая наверняка не ищет принцев, на белом коне. Любит шоколад и сладости, смотреть турецкие сериалы, где все про любовь и отношения, а в конце…
— Тут, один товарищ, — Кино мотнул головой в сторону Сима, где он его оставил с рюкзаком на двойных сиденьях. — Утверждает, что надо полюбить врага. И причем обязательно.
— Меня Машей, зовут. Можете полюбить, без обязательств.
— Только зачем вы оборачиваетесь назад? Там никого нет!
Кино сам теперь обернулся, чтобы посмотреть; в салоне троллейбуса сидело несколько азеров на одиночных сиденьях, безразлично уставившись в темные окна, уставших после работы, парочка пенсов, и одна старушка с коляской. Больше никого нет.
На двойном сиденье, прислоненный к спинке, лежал аккуратно рюкзак. Без никого.
Троллейбус остановился, двери открылись.
Из динамиков раздался мелодичный женский голос:
— Уважаемые пассажиры, остановка «улица Краузе, дом 81».
Он бросился к нему, к тому сиденью, где остался одиночный рюкзак с вещами.
— Сим, ты где?
Кино стал трясти соседних пассажиров.
— Где он?!! Куда вы его дели??!! Симпатяга, ты где?!!
— Успокойся, не было никого здесь,
Ответил ему гортанно седой азербайджанец.
— Двери закрываются, — произнес голос из динамиков.
— Эй, да подождите!! Я еще не вышел!
Снова принимаясь ощупывать пустые сиденья.
Девушка билетерша смотрела на него с огорчением, с непонятной обидой.
— Да фак ю!!
Он подхватил рюкзак на себя, выскочил из выхода троллейбуса, на тротуар.
— ФАК!!!
Выкрикнул Кино в постылое одиношное небо, когда оказался наружи.
Тотчас полил дождь со снегом.
Впереди ждал адрес, с жильем: улица Краузе, дом 81, квартира 87.
*
Параноидальные видения, вместе с шизофренией усугубляют анамнез.
Пациента, под номером 0903, ни под каким предлогом, не выпускать за стены лечебницы.
— Никогда не разговаривайте с незнакомцами. Ни в коем случае.
Они могут быть опасны, для общества.
— Да-с, с ним тоже, ведь он сам приспешник сатаны.. самого, Самого….
Потому подчеркнуто три раза с низу, написанные слова, Григорьева.
Главврача психиатрической больницы, в своем дневнике, который превратившись в прах, вещал правду….
или нет, точнее, будет сказать, не совсем так.
Они ехали по проспекту Татищева, в троллейбусе, Сим и Кино.
— То есть человек добровольно принимает муку? На себя.
Обратился он к нему.
— Да. А ты вспомни, как лежал в психиатричке, как жил в гараже, как до этого, где работал тебя, обманывали с деньгами, а ты все равно работал.
— Не напоминай, я сам прекрасно помню. Так вышло.
— Человек берет на себя многие обязательства, которые невыполнимы.
Окунается в грязь осознанно, самостоятельно идет на риск, идет на войну, в полном уме перерезает себе вены.
Поэтому кажется, что он всесильный, но это не так, на самом деле.
У него есть друзья, и есть враги.
— Ага, ты еще скажешь, «Возлюби врага своего»?
— Почему нет, друга полюбить всякий сможет, а вот врага. Попробуй.
— Ну и попробую!!
— А ты попробуй.
— Ну и.. да пошел ты..
Кино соскочил с сиденья, в проходе сидела билетерша, молодая девушка, которая что-то считала на калькуляторе, наверно выручку за сегодняшний день
— Улица Краузе, дом 81, скоро будет?
Обратился он к ней. Девушка в форме, дежурно улыбнулась:
— На следующей остановке.
— А можно спросить?..
— Можно, — на лице девушки, явно читался интерес к диалогу, или к дальнейшему знакомству.
Обычная девушка, чуть полноватая в фигуре, но вполне себе симпатичная, которая наверняка не ищет принцев, на белом коне. Любит шоколад и сладости, смотреть турецкие сериалы, где все про любовь и отношения, а в конце…
— Тут, один товарищ, — Кино мотнул головой в сторону Сима, где он его оставил с рюкзаком на двойных сиденьях. — Утверждает, что надо полюбить врага. И причем обязательно.
— Меня Машей, зовут. Можете полюбить, без обязательств.
— Только зачем вы оборачиваетесь назад? Там никого нет!
Кино сам теперь обернулся, чтобы посмотреть; в салоне троллейбуса сидело несколько азеров на одиночных сиденьях, безразлично уставившись в темные окна, уставших после работы, парочка пенсов, и одна старушка с коляской. Больше никого нет.
На двойном сиденье, прислоненный к спинке, лежал аккуратно рюкзак. Без никого.
Троллейбус остановился, двери открылись.
Из динамиков раздался мелодичный женский голос:
— Уважаемые пассажиры, остановка «улица Краузе, дом 81».
Он бросился к нему, к тому сиденью, где остался одиночный рюкзак с вещами.
— Сим, ты где?
Кино стал трясти соседних пассажиров.
— Где он?!! Куда вы его дели??!! Симпатяга, ты где?!!
— Успокойся, не было никого здесь,
Ответил ему гортанно седой азербайджанец.
— Двери закрываются, — произнес голос из динамиков.
— Эй, да подождите!! Я еще не вышел!
Снова принимаясь ощупывать пустые сиденья.
Девушка билетерша смотрела на него с огорчением, с непонятной обидой.
— Да фак ю!!
Он подхватил рюкзак на себя, выскочил из выхода троллейбуса, на тротуар.
— ФАК!!!
Выкрикнул Кино в постылое одиношное небо, когда оказался наружи.
Тотчас полил дождь со снегом.
Впереди ждал адрес, с жильем: улица Краузе, дом 81, квартира 87.
*
Параноидальные видения, вместе с шизофренией усугубляют анамнез.
Пациента, под номером 0903, ни под каким предлогом, не выпускать за стены лечебницы.
— Никогда не разговаривайте с незнакомцами. Ни в коем случае.
Они могут быть опасны, для общества.
— Да-с, с ним тоже, ведь он сам приспешник сатаны.. самого, Самого….
Потому подчеркнуто три раза с низу, написанные слова, Григорьева.
Главврача психиатрической больницы, в своем дневнике, который превратившись в прах, вещал правду….
или нет, точнее, будет сказать, не совсем так.
Уголок самовыражения
Жизнь, она такая, без прикрас.
Почему то мне всегда она разные вопросы задает.
Тогда, Я, изобрел его.
Недостоверного рассказчика
— опять амброзия напился, Гермес.
— О Афина, дозволь лишь оправдаться.
— Там Гея с Зевсом.
Пускай рассказывает, а мы поглядим
Почему то мне всегда она разные вопросы задает.
Тогда, Я, изобрел его.
Недостоверного рассказчика
— опять амброзия напился, Гермес.
— О Афина, дозволь лишь оправдаться.
— Там Гея с Зевсом.
Пускай рассказывает, а мы поглядим