А вот какое любопытное...  
 
 
Про реальные типа ыстоки патентованной дэмо-Крадии... 
И про некоторые именно психологические особенности генетических, ткскзть, дэмо-Крадикофф...
И про то, на что опирается ИЛЛЮЗИЯ псевдо-человеческого дастоынства у типа самых главных дэмо-Крадикофф...
То есть - про те самые особенности, которых НЕ панымаютЬ ЧУЖИЕ льюди, увэренные, что уж они-то будут СЧИТАТЬСЯ людьми - везде, хотя бы за деньги, и даже если их деньги - краденные...
Не понимают такие дурачочки, что КРАСТЬ, особенно красть нагло и беспощадно - эта ПРЫВЫЛЭГИЯ далеко не для всех...  
 
   
   https://scepsis.net/library/id_2132.html
 
https://scepsis.net/library/id_2132.html
«... В Великобритании - даже во время Французской революции - народные массы выступали 
НЕ против господствующих классов, без труда удерживавших власть, «а против мнимых врагов “церкви и короля”». 
Томис и Холт отмечали, что если в Англии и происходило народное движение, то «это было движение черни, направлявшей 
во имя церкви и короля свою ярость против церковных диссидентов /95/ и реформаторов». 
Например, бунты в декабре 1792 г. были направлены против парламентской реформы. 
Предшествующие же народные возмущения (1780) имели своей целью не допустить улучшения положения католического меньшинства. 
Подобные побуждения проистекали из «темных страстей», схожих с нацистской ненавистью, — писал Джеральд Ньюмэн, сравнивший протестантского фанатика тех времен Джорджа Гордона с Адольфом Гитлером. 
Как раз такая чернь в 1791 г. сожгла дом видного богослова, ученого и радикала Джозефа Пристли.
Именно такая контрреволюционная атмосфера 1795—1820 гг. 
- репрессии, 
- антиинтеллектуализм 
- и фанатизм 
- тадам!!! - способствовала быстрому росту духовной и социальной 
сплоченности, 
сословной солидаризации английского общества. 
Эта реакция родилась в самых глубинах и захватила все классы.
«За Церковь и Короля!», — скандировала Англия. 
Страна была охвачена паникой, вызванной воображаемым вторжением французов и подстрекаемым французами бунтом ремесленников и рабочих (а может быть, и интеллектуалов, управляемых из Франции, «небританских радикалов» в духе Вольтера, адепта «безбожия и революции»). 
«Этот панический страх перед революцией на много десятилетий определил отношение британского общества к радикально настроенным элементам», — такой вывод сделал Джеральд Ньюмэн.
Народное движение было не революционным, а ксенофобским; 
- оно как бы предвосхитило поддержку рабочими британских расистов в XX в. (и уже в конце XIX в.). 
Такая реакция не являлась чем-то новым: 
«Уже с XVI века 
нападения на иностранцев... случались (в Англии) достаточно часто. 
Инстинктивная ксенофобия, по-видимому, уже на протяжении многих веков являлась эндемической чертой местного городского жителя... 
Наличие такой ксенофобии в течение очень длительного периода английской истории является бесспорным».
Для английских рабочих, способных на выступления, характерна была «НЕ готовность требовать фундаментальных изменений», даже в рамках господствующей социальной системы, а «
готовность искать себе жертвы среди политических новаторов». 
Для английских рабочих — даже во время их обнищания — раса значила больше, чем класс. 
Немногочисленные английские революционеры остались в изоляции. 
А правящий режим Британии успешно клеймил чисто реформаторские устремления меньшинств как «
непатриотические». !!!!!!
Преступление по определению должно было носить неанглийский характер.  
Так в 1790 г. британские суды считали, что в основе преступной деятельности кроются французские корни. 
К 1803 г. в глазах англичан французы стали олицетворять преступность и дикость: 
- неконтролируемые страсти, 
- садизм, 
- животные инстинкты, 
- каннибализм, 
- сексуальное насилие, 
- содомию и тому подобное. (ах, и содомию тоооооже?... какой не-дэмо-Крадненький кашмар!!!...)
За 140 лет ДО распространения нацистских представлений о большевиках аналогичная пропаганда велась англичанами в отношении французов: 
- «(революционно настроенных) французов нельзя назвать людьми, 
- это какой-то особый подкласс существ, 
- какой-то подвид монстров...» 
Плакат с надписью: 
«Подходят ли французы хоть для одной из наших человеческих игр? 
Смог бы француз сыграть с нами в крикет? 
Да, пожалуй, с таким же успехом мы могли бы играть с обезьянами...» (1803) можно назвать еще одним из самых безобидных. 
А с 1846 г. обычных преступников в Англии стали называть «уличными арабами», «английскими кафрами» и «готтентотами».
Внутри Англии никогда не было «пятой колонны». 
Ведь англичане - даже беднейшие - принимали свое низкое положение в социальной иерархии как данность и в своем верном 
послушании оставались солидарны с господствующими классами. 
Они испытывали не ненависть к высшему сословию, но удовлетворение от того, что кто-то занимает еще более низкое, чем они сами, положение. 
«Англичане смотрят вниз с презрением, а вверх - с восхищением. 
В Англии нет предпосылок для... революции», — такой вывод делал автор «Английской идеологии»...
Именно такое расовое единство грезилось доктору Геббельсу как прототип его национал-социалистического «Volksgemeinschaft». 
Еще в 1930 г. он не раз восхищался национальной сплоченностью «политически воспитанного народа», образцового в своем стремлении сформировать единонаправленную национальную волю. 
И в 1939 г., когда была развязана война, Геббельс ссылался на то, что в Англии сознание национальной принадлежности — нечто само собой разумеющееся, тогда как в Германии его только внедряют как очередную задачу, имеющую первостепенную важность...
... Мятежники - так повелось - были «изменниками» не только для Адольфа Гитлера. 
Вполне логично, что 
- будущий фюрер всех немцев ссылался на слова (сказанные еще до того, как сложилось убеждение, что «Гитлер — это Германия, а Германия — это Гитлер») 
- некоего британского полковника, привыкшего к английской модели «расового единства», привыкшего к социальной сплоченности англичан, к отсутствию в Великобритании революционных настроений. 
«У немцев каждый третий — предатель», — утверждал он.
Напротив, «Англия не ведет переговоров с предателями» 
- так гласил ответ, полученный в 1938 г. немецкой группой 
сопротивления во главе с генералом Фричем*, 
- когда последний заклинал мистера Невилла Чемберлена НЕ отдавать Судетскую область «фюреру», 
- не поддаваться на его угрозы 
- и дать возможность этим немецким офицерам свергнуть и арестовать Гитлера еще в самом начале его военной акции. 
Ведь в Англии - прямо-таки как в образ-цовом национал-социалистском «расовом единстве» - сопротивление «
своему правительству» квалифицировали как низкую измену «своей стране».
(* Фрич Вернер фон, барон (1880—1939) — нем. воен. деятель, генерал, с 1935 г. — главнокомандующий, в 1938 г. снят с этой должности за разногласия с Гитлером.)
С таким же отношением столкнулся и немецкий социал-демократ Вернер К., 
- когда в 1938 г. попросил политического убежища в Великобритании. 
- При официальном собеседовании судья, принимавший решения, спросил его, почему тот не хочет оставаться в Германии, на своей родине? 
- Узнав, что Вернер не согласен с политикой тамошнего правительства, судья обрушился на него: «Так вы хотите жить в Англии, чтобы так же действовать против нашего правительства?»
Когда проситель возразил, сказав, что он - противник национал-социализ-ма, 
- судья спросил переводчика: «Что это такое?» 
- И тот ответил: «Не знаю, ваша честь, — возможно, что-то вроде лейбористской партии».
Этим можно объяснить то, почему к интернированным иностранцам, 
жертвам фашизма в их собственных странах, в Англии относились жестче, чем к британским фашистам. 
Ведь, в конечном счете, последние (фашисты...) считались патриотами Британии, в то время как первые — предателями своей страны. 
Подчас интернированные оказывались просто в невыносимых условиях. 
Так, двое бывших узников гиммлеровских концлагерей покончили с собой в Англии. 
Таким образом, английский патриотизм однозначно оценивал 
- экзистенциальное неприятие правящего в отечестве режима 
- как бесчестное предательство. 
В Англии принцип «My Country, right or wrong» («Это моя страна, права она или не права») стал частью «здорового» национального чувства (формирования которого так добивался национал-социализм), и дело обошлось даже без «völkische» доктрины о расовом единстве. 
В Англии не понадобилось и особой партийной идеологии, к которой так стремился Альфред Розенберг. 
Этот рейхсляйтер совершенно правомерно выдви-нул следующий довод: 
- сэр фашист Освальд Мосли вполне мог бы не называть свою партию партией британских фашистов. (просто потому, что все британчики генетические фашисты...)
- А британские идеологи фашизма по праву настаивали на том, что за ними стоит прочная и давно сложившаяся британская традиция— в частности, от Эдмунда Бёрка до Бенджамина Дизраэли...»