Форум

Путать, попутать, ввести в заблуждение, ошибиться.
Путы, верёвки, связывающие, ограничивающие в движениях.
350 семейных кланов получают от цб деньги на движуху в массах.

Старый холодильник, почти двухметрового роста, стоящий в холостяцкой комнате, бренчал и бренчал на тоненьких трубках, подведенных к оловянному компрессору.
Он как музыкант из оркестра, стреляный воробей, но будто сгоряча выгнанный из популярного джаз-бенда на улицу, из-за пустяковой ссоры, вечно игравший свою фальшивую партию на тромбоне из-за пары нот, но сполна поживший свою холодильную жизнь.
От срока, до срока.
Так указано в гарантийном талоне, выданном каким-то нервным перекупщиком.
У него еще косили глаза, поэтому он смотрел на меня, то ли вкривь, то сквозь.
Прошло семь лет, и выкидывай.
Без гарантий, без ремонта, без ничего.
В путь на свалку.
Перегорели неоновые лампочки, не работают индикаторы, засорился канал, замерзли поддоны, но не беда.
Прошло уже два, или три срока, холодильник отмотал как настоящий сиделец в тюрьме, настал четвертый, а он будто новый, и не хочет на волю.
Старый конь борозды не портит, так говорит он по ночам, старческим потрескиванием трубок, шлангов, и бог знает чем еще.
Не хочет туда, там без возврата, и я его, слишком хорошо понимаю.
Холодильник мне как настоящий брат, живи, и будь живым, наверно тоже так прописано в том гарантийном талоне, это мой последний товарищ, когда он охлаждает слишком теплое пиво, словно оно грелось под боком у пышной продавщицы, взятое в местном маркете.
Иногда он мурчал, как кот, исчезнувший из моей жизни.
Время от времени громоподобно взрыкивал, будто бывшая жена, которая вот-вот даст мне заслуженную нахлобучку за пьянство, и за непутёвую жизнь.
Хотя он, или оно, почти всегда молчало: сурово и бесповоротно.
Когда открываю дверцу, оттуда смотрят на меня всевидящие глаза. С укором.
Я смирился с этими выкрутасами, от бездушной железяки, ведь ничего против, не попишешь.
Холодное пиво всегда в тему, как замороженные пельмени.
А ведь даже имени его не знаю.
Нет, марка холодильника это понятно, по названию.
Но как-то мне говорил своё имя, правда в каком-то сне, когда он живой и общался человеческим, точнее машинным голосом.
Тут в дверь постучали. Аккуратно.
Шифрованным стуком: так, так-то, так.
Гостей не ждал никаких.
Наверно это бывает, когда недоверчиво распахиваю дверь перед стучавшимися пришельцами.
Они разные: то ли из банка, раздающие рекламные листовки, то ли из жилищной конторы, проверяющие дымоход, или домовую вентиляцию.
Наверно чтобы я, или кто нибудь другой из жильцов, ненароком не задохнулся от нехватки воздуха.
В общем разные.
— О, ты дома?
Поэтому для меня это было неожиданностью.
Сродни тому, как ребенок наделает в пеленки.
Или в памперсы, бог их разберет.
Я открыл дверь.
За порогом стоял он.
Мой демон, или разные демоны в его лице
Денни, Денни…
— Можно зайти?
Он улыбался, стоя там, за дверью.
— Заходи. Только обувь, сними. Недавно полы помыли.
— Я не гордый. Сниму. А не будет проблем, как в тот раз?...
(в тот раз, это было лет двадцать назад, он также зашел, разулся, а потом, потом..
Потом ничего не помнил, только поутру обнаружил, что исчезли мои туфли из гардероба.
Они были очень дорогие, из натуральной кожи.
Я облазил все притоны, состоящие из нарков и бродяг.
Под вечер мы, наконец, встретились: опухшие, озлобленные.
Оказывается, он немного перепутал мои туфли, со своими.
Мои туфли ему чуть были не по размеру.
Как его туфли, мне на ногу.
Просто они были так похожи, да и так, когда становится всё пофигу, хрен разберешь.
Мы здорово посмеялись, когда разобрались в ситуации.
Но это только один случай.
Сколько еще было.. потом, таких…
— А давай к шлюхам?
— К таким, самым, отъявленным.
— Дорогим?
— Нет! но чтобы всё было по любви!
Мы были слишком молоды и разгорячены, чтобы сомневаться в наших поспешных поступках изощренной молодости.
В карманах ни гроша, но мы были воплощением самой неподдельной невинности и грешности во плоти.
Недоставало только маленькой искры, чтобы усомниться в этом. Стояла глухая летняя ночь.
— Мы поедим на такси.
— Куда?
— Сначала к Санни. Он нам даст денег. Много денег. Хватит на всё!
Я согласился, что поделать, он главный в наших делах.
Баламут, барагуз, заводила, все такое.
Потом мы ехали на пойманном такси, куда-то, через весь город. Тачка дребезжала старыми колесами на рытвинах, играла музыка по радио, пасмурный таксист крутил рулем на скользких поворотах.
Я сидел на переднем сиденье.
Тоже такой, неразговорчивый, даже ремень не пристегнул.
Мне хотелось пристегнуть «кое-что», одной соблазнительной кобылке.
Неважно какая она будет: хромая, толстая, может староватая, может с париком, или без. Да без разницы.
Зато Денни не уставая, болтал, молотил языком, всякую ерунду, будто желал уговорить таксиста лечь с ним в постель.
Он нагнулся, придвинулся лицом к уху водителя и кричал, кричал, как заведенный, будто заранее со всеми соглашался;
Хотя условия можно переписать, чем он и пользовался.
Сначала так, а потом так.
— Да!
— Да!
— Да! Да!! Да!!!
— Это! Этого!!. Мне этого не хватает!...
Кричал он будто помешенный, во весь голос, перебивая звуки старенького мотора и потрескивающего радио.
Хотя, на самом деле он таким и являлся.
Чего ему не хватало, тоже было непонятно.
Но я, понемногу догадывался.
— Жми на сандалии!.. тебя не папаша делал.
— Поддай газку! Усрись твоя мамаша.
— Включи музон погромче, остолоп! Ебанный рот твоей телки!
И все в таком духе.
— А дай-ка я сам сяду за руль! Да ты подвинься малость.
Не укушу!
Но таксист воспротивился наотрез, пересаживаться назад, и давать руль какому-то полоумному придурку.
— А у тебя, мил парень, есть права?
Задал он простой вопрос.
— Нету. Лишили.
— А если на дороге копы?!
Тут приятель и тот же мил парень, с огорчением осекся, переставая донимать насчет чутка порулить рулем.
Таксист оказался бывалым, поэтому сразу просек фишку, что мы, оба два, пассажира, — отпетые дебилы.
Умалишенные, или сумасшедшие, в общем сбрендившие на всю голову, на почве рок-поп-музыки, наркотиков, алкоголя, и молоденьких телок.
Конечно, он это узнал не сразу: пару минут Денни просто прикидывался порядочным человеком.
А потом ему надоело, хоп, раз, эгегей, и он стал самим собой в один момент.
Без башни, энергичный, деятельный, готовый всё сломать, сокрушить любые препятствия на своем нечаянном пути.
Но в другую злосчастную пору у него будто садились досуха батарейки:
Поза, взгляд, выражение лица, выдавало полнейшую обреченность, отстраненность от реальности, от мира, и дикую усталость.
Он тупо молчал и молчал, закрываясь как черепаха в своем непробиваемом панцире, не на что не реагируя.
Даже на меня, с предложениями: покурить классной травки, выпить пару виски, подраться с приблудившимися пидарасами с другого квартала, или трахнуть по-быстрому в рот зеленоглазую шатенку с короткими волосами в сортире пивного бара.
Полностью погруженный в себя, в какие-то бредовые идеи, или мыслительные процессы, которые творились в его бедовой головушке.
В те моменты он походил на большого ребенка, его всего пронизывало детскость и святость.
Да, именно так.
Будто он точно святой Иенуарий.
Кто он такой, я не знал, но где-то, вроде, слышал про такого старца из библий, или евангелий.
Он еще чудеса умел сотворять.
На голову приятеля исходило благословенное сияние, точно окружной нимб, невесомо светящийся над ним.
Я это четко ощущал, поэтому потихоньку завидовал.
При всем желании, у меня бы так ничего не вышло.
Даже если бы сильно старался, или притворялся.
Если бы я смог притворяться таким праведным.
То все равно бы не смог, по причине своего характера.
Хотя были многие вопросы про это: как же так, ведь он великий грешник. Своего рода.
Или что, ему всё-таки прощается?
Даже без отпущения многочисленных грехов на исповеди?
Не трахай родственниц, не соблазняй подружек друзей, не еби малолеток, не воруй, не укради, не обмани, прочее, прочее.
Но Денни умел так преподнести всем невольным слушателям все эти проделанные грешки, о которых он трещал на всех углах, будто это охеренные подвиги.
Ну не подвиги, а так, нормальные делишки.
Словно сходить в туалет, или выпить стакан воды, с какими-то невообразимыми скабрезными условиями.
— Ха-ха, хи-хи, эгегей, эта телка мне так отсосала….
— Да, да, это было так смешно!
— Она так выпучила глазищи, когда ей спрыснула в рот сперма.
— Я не выдержал, и заржал в голосину.
Она была пока в непонятках. Когда до нее дошло, то эта сучка чуть ли не откусила мой хер от злости.
Но зажала во рту, как клещами.
А у телок зубы во, как у акулы. Маленькие, но все острые.
Так-то, вот оно как бывает.
Что делать? я той сучке пальцами носик крепко зажал.
А куда ей деваться, дышать то надо.
Поэтому она открыла рот, и выпустила мой член…
— Учитесь, на моих ошибках.
— Да! да!
Потешался он над нами, то есть над всеми слушателями, от всей души, рассказывая все это в мельчайших деталях.
Прибавляя: «да, да, это было точно так, эгегей, хо-хо-хо….»
От святейшего медитативного состояния проходило минут десять, полчаса, час, ну или три отдыха, или перезарядки, и Денни снова превращался в безумного демона способного перевернуть мир, на поступки, которые любой человек в здравом уме и даже помыслить не сможет.
Он в свое время отлежал в местной психбольничке, там его накачали уколами, галопередолом, мефедроном, успокоительными таблетками, потом получил кучу справок и рецептов, и вот такой он, вышел оттуда.
К Санни мы приехали, кое-как, на тот злополучный адрес.
Наверно таксист весь изматерился у себя в душе, проклиная в сильных выражениях двух идиотов, которые могли бы нежиться у себя в постелях, ну или на диванах.
Но Денни был еще на заряженных батарейках:
Покуда мы ехали, он выкурил дерьмовый косячок, с половину мизинца, добытый откуда-то из необъятных карманов его штанов спущенных до трусов, выдувая сладковатый дымок в приоткрытое стекло.
Долго долбились в дверь двухэтажного дома, такси ждало рядом, наших денег за проезд, возле подъезда.
Зря чтоли он ехал сюда? За бесплатно.
К тому же Денни заказал не отходя от кассы второй маршрут, то есть вторую поездку.
— Блядь! Это вы, ублюдки?! Охренеть!!
Так нас встретил Санни, он вышел наружу, немного сонный, потягиваясь телом в майке обтягивающей плотным шаром выпирающий живот, обозревая наши фигуры, стоящее такси с горящими фарами, насупленного таксиста, скорее всего кавказкой национальности, сжимающего монтировку в руке.
— А если меня не было бы дома?!
— Есть травка?
Тут же у него справился Денни, поддергивая спортивные штаны, сползающие вниз.
******
А я все спрашивал и спрашивал

Накануне Рождества.
Исповедь мэра, пришедшего к попу РПЦ.
Чтобы покаяться в насущных грехах.
— Жизнь, — ее надо не ложками черпать.
Не нужно смаковать.
А брать руками сильными, полными горстями, да пригоршнями, в полный рост.
(в полный рост экономики)
Берешь, и ешь, во весь рот.
Потом поешь в караоке «про душу», «про скрепы».
Затираешь про патритизм (патриотизм), про патрициев в римских банях.
Затираешь, затираешь, а людишки то все то, все одно, не слухают.
ЖКХ им видишь, не нравится.
ПАТП подняло проезд на автобусы.
Магазины, заправки, задрали цены на хлеб, на бензин.
— Снимите с меня грехи, батюшка! Немедля!…
Мне нужно в сауну отбыть, там встреча с девчон… с деловыми партнерами, все дела.
Поп в рясе, огорченно:
— Ну вы же сами подписали такие бумаги: о повышение цен. Эх, Николай, Николай.
— Ну подписывал, ну и что….
— Да ничего. С вас, Николай, божий раб, мер города, в настоящем времени, извольте заплатить пятьсот тысяч рублей.
— С хера ли? — мер возмущенно.
— Так вы ж цены подняли, так и божья церковь тоже.
Тем более за исповедь в грехах.
— А у меня тут все записано, на флешке.
Поп постучал пальцем себе по лбу.
Мер заплатил сполна, куда деваться.
Перевел на карту тут же, с помощью СБП.
Ведь на божьей флешке, уже все записаны его грехи.
Удаляй, не удаляй, все одно останется.
Пока не ….

Нацист и Христос, в одном избранном человеческом лице, тоже ни в чем не повинные, оказывается в моем случае.
Нелепая случайность, стечение благополучных обстоятельств.
Кто-то выиграл миллиард рублей в новогоднюю лотерею, а кто-то вот это.
Неся свой груз по жизни.
Такая вот судьба, в этом несчастном мире.
Одного повесили на кресте.
Другой стрелял в затылок.
Зато другой выиграл миллиард.
Глупо и смешно выглядит со стороны.
Хотя нет. Не так ......
Тут нет никакой магии.
Тут нет чародейства, с помощью колдунов или ведьм.
Все претворялось руками обычных людей: ситуация, обстановка событий.
Или же все это закономерность
Простая, тупая, примитивная, элементарная закономерность.
Наверно все-таки опыт жизни.
Он тоже бывает разный.
К примеру, «эдичка», (эдуард лимонов) сосал член, или сам давал сосать член незнакомому негру.
Все относительно нашего восприятие к реальности.
Ищущий, да найдет каморку.
В отсутствие жилья, это наверно плюс для творчества.
Видимо так, рассудили наверху.
То есть, или ты сосёшь член у жизни, которая, в итоге отправляет тебя на поиск чего-то такого, существенного, или несущественного, это уже не важно.
Или жизнь сосет у тебя, у счастливчиков.
Точнее «мажоров», сынков депутатов, сынков-дочек пап, прикормленных властью.
Но все относительно.
Все бумерангом летит, хлестко, как удар кулаком по лицу, наотмашь, будто в драке с очень близким товарищем.
Ну или с братом, вырожденного от другого отца.
Драка с братом, почему нет?
До крови, до синяков.
Этого не избежать, почему-то.
Поэтому они боятся.
Бояться потерять власть, деньги, статус, свое положение в обществе.
Понимают, что если этого не станет в один момент, их сотрут в порошок.
Они станут безымянными, безвестными.
Поэтому, в далеке от всего, прохожу эдакий жесткий квест, вроде игры в жизнь.
Здесь сохранился, а здесь нет, не успел нажать нужную кнопку на управляемом джойстике, поэтому придется начинать заново.
По одинаковой жести, но ничего; в голове опухоль, но это хуйня, глаз ослеп, тоже хуйня, денег нет, однохуйственно.
Нет работы, без разницы, тоже хуйня,.
Получается все фигня на постном масле, или мне надо все-таки проходить квест до самого конечной остановки.
Наверно придется, ведь игра не выдает других вариантов.
*
Декабрь.
Не знаю, какой год, число, месяц.
Все по барабану.
Декабрь, видимо настал в календаре.
Не уже знаю, какой год, число, месяц.
Все по барабану, наверно подводит память, голова не работает как надо.
Поэтому повторяюсь.
Я наверно как далекий акын из пустыни, пою, или танцую в соло, одинокий в песках, то есть пишу, что вижу, что чувствую.
Больше не преград, больше нет препятствий, нет ничего.
Кроме самого себя.
Но я то уже знаю, что там, будет дальше.
Почти нашел, что ищу.
Мне будет непросто, чтобы предъявить этому внеземному голосу, свои нищенские ничтожные доказательства, когда скитался по свету.
Мучения, испытания, поиск смысла, это все давно осталось в прошлом.
А что в настоящем, или в будущем?
Я пока не знаю.

Случай на траулере.
Из воспоминаний помощника судового механика.
Я сидел в привокзальной кафешке, ждал транзитного поезда, на который приобрел билет, чтобы не слишком тратиться, на место обычного плацкарта, возле одной железнодорожной станций, под Владивостоком.
Изредка делая глоток коричневого пойла, гордо именуемое кофе «капуччино», дабы скоротать долгое ожидание.
Время вступило под конец ночи, когда за одноразовый столик, подсел мужик, явно похмельного вида. Он не скупясь, заказал бутылку русской водки, по тройной цене в буфете.
Окинув его снова оценивающим взглядом из-под газеты, купленной здесь же на вокзале, увидел, что это обычный мужик, предпенсионного возраста, с белыми от седины усами, который, наверное, решил опохмелиться, в случайно выбранном месте. Одетый непритязательно и скромно; кожаная потертая расстегнутая куртка, из-под которой горделиво выглядывала морская тельняшка.
Пытаясь как-то завязать незамысловатый диалог, надеясь найти во мне не будущего собутыльника, а хотя бы ночного собеседника, мужик стал копаться в карманах куртки. Потом выудил табачную трубку:
— Ну, здравствуй, мил человек, а куда путь держишь? Можно поинтересоваться.
— Домой, в Екатеринбург. Здесь проездом.
— Меня Степан Ильич, местный я здесь.
— Понятно. Игорь.
— А давай за знакомство?!— не тая желания, предложил мужик, ставя на столик, принесенную бутылку водки.
— Давай, всё равно здесь сидеть до утра,— согласился.
По жизненному опыту знал, что есть на свете такие люди, которые не могут пить в одиночестве. Наливая всем, кто попадется под их пьяную или похмельную руку, ведь они так все равно от вас не отстанут.
Мы выпили по одной, из одноразовых пластиковых стаканчиков.
Степан Ильич, набив трубку пахучим табаком из старого кисета, подкурил её спичкой. Глубоко, затягиваясь, выдыхая сквозь горький дым, проговорил:
— Слушай мил человек, а хочешь, историю одну расскажу?
— Почему нет, рассказывай,— спьяну болтнул собеседнику.
— … В ту далекую пору моей молодости, отслужив положенный трехгодичный срок службы на Балтийском флоте, устроился на работу на БАМТ, который ходил на Дальневосточных морях.
Матросом, точнее помощником вахтенного, судового механика.
БАМТ — большой автономный морозильный рыболовный траулер.
Коллектив судна, был достаточно большой, человек триста.
Считая от простых матросов, судовой обслуги, до самого капитана.
Коллектив работал смешанный на траулере, также на судне были женщины.
Их конечно, меньше чем нас мужчин на траулере, но они имелись: поварихи, кладовщицы, конвейерные.
Были совсем молодые девушки, в возрасте уже, замужние и разведенные.
Заработок на траулере очень хороший.
Вот тянулись люди сюда за большой деньгой.
Но работать приходилось, будь здоров, по двенадцать часов в вахту.
Только с иногда выпадающими выходными, когда судно заходило и стояло в порту, на отгрузке продукции, загрузке припасов, еды, топлива и прочего.
Такое вот целое, плавучее, заводское предприятие.
А «конвейерные» — это женщины–морячки, которые стояли на разделке, очистке, укладке в пустые банки консервы, пойманной свежей рыбы.
Есть специальные конвейеры, по которым двигались нескончаемым потоком тушки рыб, вместе с рабочими местами возле этих самых конвейеров для обработки рыбы.
Я в эти дела особо не вникал, мое дело судовая механика; железки, шатуны, поршни, механизмы различных двигателей, также датчики и приборы.
Уход за ними, снятие показаний, протирка, смазка.
Так вот, для протирки датчиков и приборов, есть специальный морской спирт, так называемый «шило».
Который выдавал нам под роспись, в склянках маленькими порциями, старший помощник капитана, по судовому жаргону — старпом.
Еще обитал на траулере такой огромный лохматый, сибирской породы, белый кот. Да не просто кот, а здоровенный котяра, по кличке Шило.
Почему шило точно не знал, но «шило» котяра наверняка не употреблял, может быть пробовал пару раз, врать не стану.
Когда только пришел на судно, кот был уже здесь, как говориться старожилом, полноправным членом команды траулера.
Старпом, который выписывал судовым механикам «шило», души не чаял в этом лохматом создании. Когда-то он сам подобрал на берегу его совсем махоньким котенком и вырастил, выкормил эдакого красавца.
При случае, когда на борт поднималась какая-нибудь придирчивая санитарная комиссия с проверкой, старпом лично прятал его в своем кубрике.
Может быть так и повелось, старпом, который выдает «шило«, нашел Шило.
А может из-за того, что взгляд у котяры такой резкий, острый пронзительный — глянет на тебя, как бритвой полоснет, или шилом уколет.
Но взгляд кота не только одной примечательностью.
Шило любил охотиться на судовых крыс, коих водилось на судне нескончаемое количество. Крыс мы ловили, травили, ставили приманки ловушки, всё бесполезно и напрасно. Одно спасение от них, кот избавитель Шило.
Выловит, значит, очередную крысу, сам он их не ел, брезговал, наверное, перекусит шейку крысиную, несет на верхнюю палубу.
Мол, полюбуйтесь все, какой я молодец.
Народ знал о кошачьей привычке, заранее оставлял миску котяре, с чем-то вкусным и свежим.
Еще работала одна женщина на этом траулере, повариха Нина.
Такая женщина, лет под сорок, стройная, недурна собой, одинокая, с крашеными в рыжий цвет волосами, убранными в белый поварской колпак, в накрахмаленном белом халатике. Это я её такой видел обычно, приходя на обед в кают–компанию.
Эта одинокая женщина положила глаз на нашего старпома, влюбилась без оглядки на всё. Знал об этом весь наш коллектив траулера, нередко зло подшучивая над ней. Короче говоря, старпом, к слову сказать, был не таким уж красавцем, как к примеру, француз Ален Делон, но и на обезьяну точно не похож.
Он как Карлсон, который живет на крыше, мужчина в полном расцвете сил и желаний. Язык подвешен как надо, полноват немного, лысоват на макушке, возраст уже давно под сорок, да к тому же женат давно и прочно, как ему казалось.
Да какое тут особое желание, мужское; раз в три месяца, а то и в полгода, сойдешь на берег, в морском порту, так сказать на побывку домой к жене благоверной.
Нам молодым и холостым матросам было полегче.
Нырнул по прибытию в порт, в местный портовый кабачок с денежкой.
Найдешь при сильно одолевшем желании, вино и женщин.
Бывало на судне, что кто-нибудь из парней втихую закрутит шуры–муры, с какой–нибудь молодой разведенкой.
Случалось такое, природа ведь своё требует, что скажешь.
Но всё делалось скрытно, таясь от всех, боясь гнева общих собраний парткома–месткома, что влепят «аморалку», и всё — приплыли, здравствуй родной берег.
Как-то раз, когда влюбленная и отчаявшаяся Нина потеряла всякую надежду на взаимные чувства, старпом сошел на берег в родном порту, где жила жена.
На внеочередную побывку, на три дня и ночи, такое случалось иногда, когда лова рыбного в сезоне нет, или проходишь мимо родного приписного порта.
Чтобы лишний раз заправиться топливом, или разгрузиться готовой продукцией.
Мы ходили в основном в дальневосточных морях: Японское, Охотское море.
Около портов Владивостока, Находки, Южно-Сахалинска.
Придя неожиданно домой, не позвонив заранее, старпом открыл свою дверь своим ключом. Зайдя с порога в коридор, наверное, желая сделать приятный сюрприз молодой жене, старпом внезапно обнаружил горячего любовника в супружеской спальне. Застав того в самый неподходящий момент, верхом на благоверной жене.
Как обычно бывает дальше в таких ситуациях; крики, ругань, скандал, правда, без особого мордобития.
Так как любовник оказался мужиком здоровым, под два метра ростом, а старпом метр с кепкой, в разных весовых категориях получается.
Старпом поорал, покричал на сладкую парочку.
Собрал вещи необходимые в чемодан заграничный, хлопнул дверью напоследок и ушел восвояси. На прощание, пригрозив разводом супруге.
Уйдя от неверной жены, мрачный и злой старпом в тот же вечер вернулся на траулер, с полными чемоданами в руках.
Бдительные женщины судовые, которые оставались на судне, заметили, что неспроста, да растрезвонили оставшейся команде, в тот же миг!
Среди них находилась повариха Нина, которой кстати, некуда идти в выходной с траулера, поэтому тоже прознала про это событие.
Надеясь на что-то, полетела на крыльях любви, утешать ненаглядного старпома.
Они встретились, поговорили, объяснились, в тот момент старпом решил отомстить благоверной жене, начать совершенно новую жизнь.
Да хотя бы с ней поварихой Ниной, благо старпом успел принять на грудь стакан «шила» для успокоения расшатанных скандалом нервов, поэтому был уже благосклонен к Нине. В итоге, старпом решил устроить, назло всем врагам, романтический ужин с новой избранницей в служебной каюте.
Для оформления оного ужина, послал в ближайший гастроном, матроса, для закупки вина и шампанского.
Старпом, выйдя на палубу и отдав деньги, посыльному, сверху крикнул:
— Да свечи возьми, штук пять и букет цветов.
Старпом, видимо планируя снова приятно, удивить женщину, решил украсить скромный холостяцкий уют в каюте, горящими романтическими свечами, цветами, с бокалом хорошего и дорогого вина в руках, разумеется.
Через некоторое время, получив посылку от матроса, старпом украсил каюту свечами, обычными из парафина, которые продавались в любом гастрономе, на случай пропадания электричества, по пять копеек за штуку.
Приспособив пару свечей, чтобы они стояли в подстаканниках, старпом расставил их у изголовья кровати, по случаю застеленной чистым, постиранным, отглаженным бельем.
Далее налил красное вино «кабернэ» в бокалы, букет цветов всунул в графин с налитой водой, за неимением вазы.
Наскоро побрился, убирая отросшую щетину, привёл себя в торжественный вид, надел парадный китель, настраивая себя на романтический лад.
После пригласил новую даму сердца, опять же, через посыльного.
Потушив свет, зажигая свечи. Романтика.
Нинель вскоре явилась на свидание, приодетая в новом платье, вся нарядная, накрашенная. С новой прической, навитыми локонами.
В сей же момент, старпом, скинув свой парадный китель, преклонив колено, осыпал Нину всякими лестными ей комплиментами.
Взяв в руки бокалы с вином, влюбленные выпили на брудершафт.
Плавно, постепенно раздеваясь и обнажаясь, переходя к более активным действиям на готовой и расстеленной постели...
Старпом любил её долго и страстно, изголодавшись по женской ласке и телу.
Через некоторое время, окончив неожиданный сеанс любви, старпом усталый, но довольный, взял недопитый бокал с вином со столика, дабы утолить жажду.
Нина тоже удовлетворенная, млея от долгожданного бабского счастья и удовольствия, отдыхая, нежилась рядом с любимым мужчиной, откинув головку на подушку, с распавшейся прической от произошедшей бурной страсти.
Всеобщий мир и благоденствие!
Неожиданно!— ни с того ни сего, белая молния пролетела над счастливыми головами любовников, сбивая горящую свечу прямо на подушку Нины с разметавшимися волосами!
Как выяснилось потом, кот Шило, засел в долгой засаде в каюте.
Выслеживая и охотясь на одну очень хитрую крысу, которая повадилась лазить в каюте старпома.
Судьба распорядилась так, после бурной страсти, та самая крыса вылезла из тайной норки, надеясь чем-то поживиться, наивно думая, что её не заметят люди, занятые любовными страстями.
Да, люди то не заметили, но заметил и учуял Шило, просидев сутки в засаде. Но видимо, не рассчитав в кошачьих мозгах, кот ошибся, делая смертоносный бросок на крысу, при этом нечаянно столкнул горящую свечу.
Свеча упала на рассыпанные волосы Нины, огонь сожрал прическу за считанные секунды, одновременно охватывая костром подушку и белье!
Старпом, быстро очухавшись, принялся тушить начавшийся пожар, поливая из графина с цветами, переходя на бутылку с вином, на подручные средства, так сказать.
Огнетушитель в каюте отсутствовал, старпом махал полотенцем, сбивая огонь, надеясь затушить пожар своими силами.
Искры от огня залетели на обшивку каюты, а там сплошной горючий пластик. Обшивка занялась тлением, выделяя едкий дым.
Нина орала, кричала на помощь, кашляла от дыма.
Старпом не смог уже ничего поделать, задыхаясь от едкого ядовитого дыма.
… Почувствовав, что пахнет дымом, стоявший на вахте матрос, объявил пожарную тревогу. Зазвучали сирена, паровозным гудком.
Полусонная команда траулера, ринулась искать очаг возгорания.
Вскоре его обнаружили, выломали топорами запертую дверь в каюту.
Принялись заливать огонь и дым, из принесенных огнетушителей.
Потом вынесли потерявших сознания старпома и Нину.
Также на полу и обнаружили злосчастного, полумертвого от страха и дыма кота.
Вскоре явился капитан, разбуженный ночным ЧП.
Строго распорядившись, срочно отправить пострадавших в больницу, каюту отмыть и покрасить, Шило выкинуть в порту.
— И чтоб никому ни-ни! — пригрозил капитан, качая здоровым кулаком с морским якорем перед командой.
Лёжа в больнице, залечивая раны и ожоги, отращивая по новой волосы, это больше к Нинель, строчили бывшие любовники жалобы, в партком и местком траулера, обвиняя друг друга во всех смертных грехах и прелюбодействе.
Через некоторое время, месяца через два, старпом и Нина вернулись обратно на работу на траулер, дружно забрали эти жалобы, больше старались не общаться, избегать друг друга.
Виноватого кота Шило, козла отпущения, списали на берег, без выходного пособия.
Старпом, в итоге, развелся с благоверной женой, но так и остался старпомом, до скорой пенсии. Начальство не давало повышения, припоминая ему случай, когда он чуть не спалил вверенный траулер.
Повариха Нина, проработав около двух лет на траулере, укатила к тетке на Украину…
Я слушал неторопливый рассказ Степана Ильича, старого морского волка, офицера. Младшего, правда, но всё равно.
Ныне на пенсии, по выслуге лет.
Меня одолевали странные чувства.
Не знаю, как описать, вроде это было давно, не со мной происходило, но герои истории как будто давно знакомые люди.
Степан Ильич, покуривал трубочку между делом, повествуя рассказ.
Меж тем, не забывая наливать в наши стаканчики понемногу спиртного, для того чтобы растянуть удовольствие, улыбаясь сквозь прокуренные усы в подходящих местах истории, дописывая в уме некоторые красноречивые детали случая.
За окнами постепенно светлело.
Наконец, Степан Ильич умолк, закончив растянутый монолог.
Вокзальный динамик, неразборчивым женским голосом вроде объявил посадку на мой поезд, я засобирался в дорогу.
Степан Ильич, спохватившись, заговорил:
— Слушай, а вот еще одна история…
Но с сожалением покачал головой, крепко пожав ему руку на прощание, выбежал на скорую посадку в мой вагон.
По дороге домой, спасаясь от пронизывающего зимнего ветра, подняв воротник пальто, я быстро шагал, торопясь домой.
Не переставая, почему-то думать над случайной историей, рассказанной старым моряком.
Что с ними стало потом, живы ли они, что стало с котом Шило на том морском берегу. Нашли ли в итоге, старпом и повариха Нина, они свою любовь, спаслись ли от одиночества в жизни.
В голове вертелась простенькая песенка «путь домой»
Это просто счастье - путь домой.
Где туман над рекой и далёкий такой
Мой близкий берег.
*

Агний.
Было замечено мной необъяснимое явление, после седьмого учебного дня в славянской церковной семинарии, в начале изучения первой темы.
Проявился неожиданно неизвестный господин, в следах моих первых самостоятельных ночных походов в личные миры.
Находится он за правым плечом, обликом похож на обычного человека, но скорее смахивающий на обездушенного вурдалака.
Человеческая форма темно-зеленого цвета, в потертых порванных лохмотьях, наверное, бывшей, когда-то военной формой солдатского мундира.
Он покачивал миролюбиво в изъеденных язвами руках, на первый взгляд,
обыкновенный топор с остро наточенным лезвием, которое поблескивало в бликах случайного света, горящих синим светом газовых фонарей.
При контакте с ним голосовом и зрительном, называет себя ангелом хранителем.
На заданный прямо вопрос:
— Что нужно тебе, наконец, незнакомец?
Отвечал отвлечено:
— Наблюдаю пока за тобой.
— Зачем наблюдаешь за мной? – непонимающе спрашиваю.
— Чтобы далеко не убежал, а то ты заблудишься, не зная здешних правил.
С неизменной ухмылкой, на лице от испещренных шрамов, отвечает господин.
— Чего ждешь, еще? — задал наводящий вопрос.
— Жду, когда утреннее солнце взойдет, там скоро сам узнаешь,— загадочно улыбаясь сквозь редкие гнилые зубы, промолвил блюститель, покачивая старым топором.
Но нет, не агрессивный этот субъект неведомый, торчит себе там и наблюдает за мной, или за чем-то еще, невидимым и непонятным.
Может, кто нибудь сталкивался с этим явлением, что за господин субъект?
Неужели я настолько опасен, что ангела надзирателя приставили, забавно с одной стороны.
*
… Наконец жалкий человечек узрел меня, своего ангела стража!
Случилось! Теперь дела может, пойдут полегче, у нас двоих.
Так-то ангелы могут принимать почти любую форму, но этот человек увидел какой я на самом деле, как выгляжу.
Old hardware — такое мое название, в неписаных рангах бестелесных сущностей. Старая железяка, из давней гвардии ангелов.
Теперь ангел хранитель этого человека, приставлен к нему наблюдать и стеречь.
Ох, чувствую наперёд, что непросто будет с неугомонным, да сколько впереди намучаюсь! Да за что мне такое наказание?!
А дело в том, что очень люблю выпить.
Особенно веселящие напитки, с кем поведешься, от того, наберешься.
Так постепенно пристрастился к пагубной привычке потреблять небесный нектар.
Я ведь ангел все-таки, могу кое-что создавать прямо из воздуха, при желании. Высшие архангелы прознали про недостойное и нечестивое дело, в наказании приставили к молодому человечку, да в придачу обрекли ходить в дурацком обличье, оберегать, защищать его от черных сил.
***
Приключение первое. Около болотного леса.
Правило первое:
Ничего невозможного не существует.
Если ты не можешь чего-то сделать — не думай, что этого не сможет сделать никто.
***
Норовистая кобыла скрылась, потерявшись в ночном тумане.
Назло упрямая кляча отгрызла тонкую веревку, которой привязал к дереву.
Желая стать чьим-то лакомым мясом на ночной ужин, в безлюдном и мрачном лесу, где мы сейчас находились делая остановку на ночлег.
Мы, это я, Агний, и тот самый ангел надзиратель Хардваре.
С первых дней проведенных в семинарии, когда был неопытным новичком, как потом объяснили Наставники, у меня открылась способность к необычному зрению — видеть незримые сущности.
Видение, которое недоступно простому человеку.
Заведение где учился, необычное для славянской епархии Церкви.
Сюда набирали учеников со всех бескрайних земель Среднелесья со сверх способностями. В церковной семинарии готовили Охотников на всякую нечисть, неугодную Богу и Церкви.
Охотников на мерзких, совращающие слабые, нестойкие, заблудшие души людей, бестелесных тварей и сущностей лезущих из глубин Ада.
Прознав про личного Стража и волшебный дар, Наставники, принялись с удвоенной силой учить тайным учениям, боевой белой магии, рунической магии, противодействию черной магии, всем остальным премудростям ремесла.
Через шесть лет обучение закончилось.
Магистры благословили по окончании ученичества, снабжая набором необходимых оберегов, да именным заговоренным кинжалом в форме святого распятья.
Чтобы помогать и служить простым людям и Церкви, отправили в мирскую жизнь.
Они передавали через гонцов и магическую почту задания, сначала легкие, а потом как набирался опыта, более трудные и сложные.
Уже несколько месяцев, на западе Среднелесья в отдалённом городке Крево, орудовал сатанинский упырь, изощренно убивая людей и проводя над ними черные богохульные ритуалы.
Тела несчастных многочисленных жертв обескровлены.
Вынуты внутренние органы, покрыты черным пеплом, от которого чувствовался сильный запах дьявольского запаха.
Население городка, мужеское и женское, от мала до велика, находилось в страхе и ужасе, стараясь поменьше выходить из домов в вечернее время, тем более по ночам.
Усиленная добровольцами, подгоняемая обещанной большой награде за поимку, городская стража с ног сбилась, разыскивая неуловимого вурдалака.
Каждый раз стража нападала на горячий след и очередную жертву.
Снова и снова упуская его из вида, как старая гончая, которая не может напасть на след лесного зайца.
В конце, сдавшись от бессилия, городское собрание жителей Крево, послало слезную мольбу о помощи, подписанное бургомистром городка, церковным иерархам.
Они передали магистрам, а они нам, то есть мне.
Так мы оказались в лесной глуши, на пути к непростой миссии.
*
… Потоптавшись на месте, зябко поеживался от утренней осенней прохлады, возле давно потухшего костерка.
Покричал, позвал для порядка молодую кобылку, с надеждой посмотрел на хранителя, но Хардваре лишь покачал головой, выразительно проведя большим пальцем руки себе по горлу.
Понятно, бедная лошадка все-таки стала ночным ужином.
— Эй, что делать будем? – обратился к хранителю, за подсказкой, не понимая, что дальше. Но молчаливый Хардваре, явно был не в духе, не склоняясь к разговорам по душам. Проведя всю ночь со мной в холодном промозглом лесу, а не где-нибудь в веселом кабачке, или в постоялом дворе при обильной еде, хмельном питие и тепле.
Страж пожал плечами, всем видом показывая; мол, ты у нас главный, ты и думай что делать. Он невозмутимо постукивал топориком, по опустевшим стволам деревьям, делая рунические, непонятные даже мне зарубки.
Да, помощник из него тот еще!
Пришлось обходиться без посторонней помощи.
Дотронувшись до оберега, из заморского дерева, надетого на правую руку, проговорил про себя модуль заговора пауки перемещения.
От браслета повеяло едва заметно исходившим от него теплом.
Показывая незримую работу.
— Дорога, где хотя бы находиться, покажешь?— снова с мольбой, обратился к упрямому Хардваре, но тот неопределенно махнул рукой в сторону западной опушки леса.
Он точно сегодня не в духе, обижаясь на меня.
Ну что ж, будем надеяться только на себя.
Потопав в ту сторону, куда указал Хранитель, продрался через густые голые без листьев кусты, вскоре вышел на пустынную дорогу.
Дорога абсолютно одинокая, но неожиданно послышался тихий цокот копыт.
Возникла из пустоты, в утреннем тумане, конная телега с сидящим в ней мужиком.
Проворно достал из карманов плаща серебряную именную печать, которая мне давала права требовать и просить любую всяческую помощь и содействие, у кого бы то ни было.
Таков закон Среднелесья.
Зажимая печать в ладони, показал ее проезжавшему мимо экипажу.
Кивнув мужик, с неохотой показал на место в колымаге.
Понятно, тоже не в духе.
Что с вами случилось, какая муха вас укусила двоих, задал себе риторический вопрос, на который не нужно ответа.
Уселся на сенцы, сказал угрюмому мужику цель следования, что нужно в Крево.
Он ещё хмуро насупился, больше озлясь не зная на кого, видимо ему надо было совсем в другую сторону, наверное, поближе под теплый бочок своей бабы.
Можно было бы наговорить «воронку стока«, но требовалось беречь Личную Силу, для более важных дел, чем тратить на деревенского мужика.
Прошло несколько долгих часов, которые трясся в грубой телеге по тракту в городок, прежде чем мы достигли основательных, городских ворот въезда в Крево.
Попрощавшись с угрюмым возницей, перед этим дал ему два пилата, мелкие серебряные монеты, дабы вознаградить все-таки за некоторые труды и вынужденные неудобства, подошел к закрытым воротам.
На воротах висел конец толстой веревки с медным кольцом.
С силой дернул за неё несколько раз.
Решетчатая дверца на воротах, на уровне головы, с небольшой задержкой приоткрылась, высунулась заспанная помятая рожа стражника, осматриваясь по сторонам.
— И кого там черти несут?— с неудовольствием поинтересовался голос рожи ленивого мздоимца.
При въезде в город, требовалось платить пошлину за вход, некоторую часть как везде, охрана присваивала себе в карман бездонный.
Сунув в зубы стражника именную бляху, приказал тотчас впустить меня за ворота.
— Сей момент, мил сдарь,— нерасторопный стражник засуетился, крутя рукоятку скрипучего механизма ворот.
— Доложить немедля бургомистру, что прибыл!— рявкнул от души на нерадивого стражника, заходя внутрь въездного двора.
Ну а как с ними обращаться?!
— Сею минуту будет исполнено, ваше вы…, — стражник не успел договорить.
Из сторожевой будки, вывалились три громилы на шум и гам.
Городские охранники, с лицами, раскрасневшимися от вина и азарта, наверно, перед этим играя в карточную игру.
Самый здоровый из троицы, медленно вразвалку подходил ближе, с угрозой, кладя огромную ладонь на рукоять двуручного палаша, притороченного на поясной перевязи.
— Недоразумения, сударь? – нагло, без почтения, обратился здоровяк.
Одежда на мне скромна; плащ пропитанной от влаги, шляпа из кожи.
Вариантов как действовать много, но выбрал верный из всех, снова показав именную печать, здоровяк осекся, вытянулся на вытяжку, принимая бравый вид и тренированную выправку.
— Имя, солдат?— спросил участливо у стражника.
— Гордей,— молодецки ответил он.
— Вечером пойдешь со мной с командой, доложишь бургомистру, ждать будете у него же около дома,— решая взять его и других стражников для возможной подмоги в случае чего-либо.
Бросил монету в ларь с прорезью для сбора пошлины, повернулся и пошел восвояси, провожаемый злыми взглядами недоуменной охраны.
Я надумал размять затекшие кости, прогуляться, найти корчму, или постоялый двор. Требовался небольшой отдых перед вечерней работой.
Шагая по главной улочке, наткнулся на двухэтажное здание, с кривой вывеской «Курочка …», дальше шло неразборчиво.
Вроде оно и есть корчма и ночлег в одном лице.
Зайдя внутрь харчевни, спросил, есть ли свободные комнаты для временного постоя, у крупной женщины хозяйки, сидевшей за столом.
Получив утвердительный ответ, сказал, что беру комнату на несколько дней.
Тут же рассчитался, отсыпав с поясного кошеля с двух десяток медных пилатов.
Заказал еду и питье в комнату, дородной хозяйке корчмы, питье в смысле кувшин свежего молока, для ускоренного восстановления сил, улегся на постель, с удовольствием вытягивая усталые чресла.
Окинув сверх–зрением тесную комнату, я не обнаружил привычного спутника. Наверно тот по обыкновению пошел гулять, пугая кошек и собак диковатым образом. Видимо Хардваре решил сменить мою поднадоевшую компанию.
Задумчиво вынул из притороченных к поясу ножен заветный клинок.
Он с обоюдоострым лезвием.
Лезвие клинка сделано в триста слоёв из светлой метеоритной стали.
С магическими рунами, нанесенными по середине клинка.
Изготовленный настоящим мастером кузнечного дела.
Когда несколько раз спрашивал у магистров семинарии, о происхождение клинка, то они плавно уходили от ответа.
А может они сами неведение, кто такой искусный мастер.
Гарда клинка широкая и удлиненная, выточенная из темной, прочнее во много раз стали обычных мечей, мартенситной стали.
Скреплена гарда вместе с костяной рукояткой, с шарообразным навершием рукояти, инструктированным ограненным кристаллом черного турмалина.
Клинок служил не для защиты, или для нападения на простых людей.
При соприкосновении стали клинка с дьявольской сущностью, он впитывал её в себя, как губка воду, забирая черную душу сущности себе внутрь, храня, не выпуская никогда на свободу.
Присмотревшись разфокусированным зрением, можно заметить, плавающее и извивающееся как болотные пиявки, темные безголосые тени, в глубине стали клинка. На его счету уже больше десятка всяких магических сущностей.
Держа в руках клинок, незаметно для себя забылся легким сном, видимо неосознанно включился наговор «цветные сны «, потому снился необычный сон.
«Дополнительные составные части наговора;
Поиск объекта — найти интересующий объект, но во сне.
Поиск корня объекта — найти то, что породило объект, его связи, причины».
Во сне увидел причину, кто был всему виной.
Местный житель города, достаточно влиятельный, торговец или купец, живший в богатом двухэтажном доме, но сейчас и в будущем, он будет скрываться в бедной деревянной хибаре, набитой людьми.
Он вызывал с «того» света, материализуя силу, демоническую сущность волколака, одновременно вселяясь в неё сам, пребывая сам совсем в другом месте.
Волколак сделав свое дело, убивая очередную жертву, исчезал, испаряясь прямо в воздухе.
День катился к позднему вечеру, когда очнулся от бодрящего сна.
Надо приниматься за работу.
Я вскочил с постели, выпивая одним глотком кружку молока, наскоро перекусил готовой принесенной снедью.
Хардваре появился, он стоял у окна, держа топор на плече.
Сосредоточившись на обереге из обсидиана на левой руке, наговорил несколько подряд заклинаний; запах магии, поиск объекта, контроль жизни, трансмутация воздуха, и 28 жизней.
Одновременно клинком рисуя в воздухе невидные простому глазу, замысловатые рунические знаки, усиливая заклинания.
Вроде всё, можно собираться в путь.
Накинув плащ, обратился к Хардваре:
— Ну что покажем всем, что не даром мы хлеб едим?
Страж кивнул, соглашаясь со мной, угрожающе помахал топором, над головой, показывая, что он собственно не против.
На дворе ночь и темень, встала полная желтолицая луна, когда мы вышли из гостеприимной корчмы.
Факел и керосинки не требовалось, расширившимися зрачками, я видел в темноте не хуже, а может и лучше, дворовых кошек.
Хардваре тоже не нуждался в источниках света, пошли по ночным улочкам, неразличимой парой, пробираясь к дому бургомистра.
Интуиция подсказывала, что Волколак, сегодня тоже выйдет скоро на кровавую охоту, поэтому сейчас нужно остановить безумие смерти, танцующее на улочках города.
Прохожих на улочках совсем нет, от ужаса прятались по домам, защищаясь хлипкими дверями и непрочными стенами домов.
Но я знал не понаслышке, что голодный до человеческой крови Волколак, может снести все преграды, ворваться внутрь убежищ, убивая всех без разбору, сея на пути смерть, кровь и ужас кровавой жатвы.
С активным наговором на поиск, без труда, нашел дом бургомистра.
На площади, возле входа в дом бургомистра, напуганные толпились люди, с горящими факелами.
Беспрестанно слышался говор бесполезных молитв, обращенных к богу.
Дирижировал всем безумием священник.
Бородатый мужик в монашеской сутане, с большим серебряным крестом на груди, который громко, нараспев читал слова молитв из псалтыря, поклоняющимся прихожанам в истеричном трансе.
В сторонке стояла группа стражников с Гордеем, при оружии, с мечами и алебардами, огромными пистолями наизготовку, видимо боясь неожиданного нападения мистической напасти.
Подошел к нему, с вопросами:
— Что за отче странный, почему прихожане молятся не в городском храме?
Гордей, подбочинясь, смущаясь, заговорил дрожащим от страха голосом:
— Городской священник, отец Белослав. А молятся, потому что, намедни вчера, церковь нашу, осквернили; колокол на колокольни треснул, больше не звонит как надо, алтарь с иконами разрисован дьявольскими надписями, амвон сожжен непонятным огнем, попавшим туда.
Услышав новость, призадумался.
Похоже, Зло здесь набрало силу, так просто его не остановить.
Правило второе:
Просчитывай последствия. Но не больше, чем на два шага вперед.
Исход партии может измениться в любой момент из-за смены начальных параметров реальности.
*
Работа уже не казалось такой простой, осквернение городского храма, это серьезный шаг со стороны темных сил, но отступать поздно.
Взяв себя в руки, спросил Гордея:
— Пистоли, чем заряжены у вас?
— Знамо, чем. Пороховым зарядом со свинцом, окропленный святой водой.
Ответил Гордей.
— Перезарядите. Найдите соли, зарядите вместо свинца, это должно помочь немного. Святая вода, тоже мысль, нужно сказать святому отцу и прихожанам что бы они держали в руках святую воду для защиты.
Гордей кивнул, отошел к стражникам, раздавая на ходу краткие команды, подходя к святому отцу, прерывая его, что-то, говоря ему на ухо. Пара стражников метнулись, в уличную темень, наверно отправились на поиски соли.
Время медленно, незаметно для нас, длилось.
Напряжение, висевшее в воздухе нарастало на глазах, вдали слышался испуганный вой дворовых собак, словно предчувствуя жуткое.
Доносились отголоски фальшивого церковного хорала, подвывания воодушевленных сущностей, раздавалось эхо испорченного колокольного звона. Оскверненная церковь ожила в полночь, вдохнув полной грудью сатанинскую энергию смерти.
Священник, перебирая ногами в сутане, подбежал ко мне, словно ища защиту:
— Сударь, не знаю как ваше имя, мне сказали, что вы …
— Полно, отче, время на исходе, я Агний из братства Охотников, — прерывая его на половине слова, сказал. — У вас имеется святая вода?
— Нет, о боже мой! Вся святая вода хранилась в храме, но теперь она испорчена тоже, только там ее можно приготовить с божьей помощью, — принялся было рассказывать мне отец Белослав.
— Найдите соли, мешка два, да насыпьте тонкой линией, вокруг площади без прерывания, она поможет прихожанам оградиться от мелких демонов и магических тварей, — дал практический совет святому отцу.
В своей работе мало использовал святую воду, больше полагаясь на обереги, да на соль, более распространенную и действенную.
Музыка хорала усиливалась с каждой минутой.
Застучали дьявольские барабаны, словно отстукивая ритм могильной пляски святого Витта. Когда кости и скелеты мертвецов на кладбищах, воодушевленные черной силой, восстают из древних и свежих могил, словно танцуя, дергаясь под неведомый ритм, как кукольные марионетки.
Я бросил взгляд на обычно спокойного моего Хранителя.
Он стоял рядом, пристально и напряженно всматриваясь в черную даль, где нарастал звук адских барабанов, наверное, готовый как всегда к предстоящему бою с нечистью.
Мой магический амулет, из звездного рубина, обрамленный в диск из чистого серебра, висевший на груди под плащом, задрожал мелкой дрожью, напоминая о себе.
Спохватившись, вынул амулет из-под плаща, оставив висеть его поверх одежды.
Быстро наговорил еще одно очередное заклинание, «разделение Миров», благо пока была свободная минутка, загодя активируя, готовя кулон к опасной ситуации.
"Разделение Миров" — можно выделить то, что надо, чтобы было в жизни и реальности и что в ней присутствовать не должно. Остальное попадёт в третье, но в процессе изменений могут быть побочные эффекты. Разделение идёт силовыми линиями Мира, при невнимательном использовании может повлечь очень серьезные последствия. Рекомендуется использовать только в чрезвычайных ситуациях, или при самой крайней необходимости. Из учебника.
Мой первоначальный план был довольно прост; послать вперед группу стражников во главе с Гордеем, как приманку.
Когда Волколак проявит себя, тут в игру вступаю я и…
Но ситуация в корне изменилась, дело не в Волколаке, опасность грозила нам всем находившимся в городе.
Молитвы на площади стихли, святой отец послал за солью прихожан.
Я крикнул Гордею, чтобы он вызывал всю городскую стражу сюда на площадь, от моего имени. Гордей кивнул, исчез за почти бессильной выручкой.
Нагрудный кулон, перестав дрожать, вспыхнул рубиновыми искрами, озаряя всполохами света алой зари, все вокруг, не хуже обычного факела.
В темных небесах появились, оглашая пространство мерзким карканьем, широко разевая клювы, хлопая крыльями, предвестники демона Тьмы, нереально большие вороны, покрытые мохнатой темной шерстью.
Народ испуганно ахнул, не видя никогда такого зрелища, в страхе заметался, не зная, что делать, людской вой, причитания и ужас, повисли в ночном воздухе.
Стремительно выхватил клинок, проговаривая боевое заклинание «предвестники». Рисуя клинком незримые фигуры, протыкая воздух, воздев его лезвием в вверх неба, в конце оконченного ритуала.
Предвестники — семь моих сущностей материализованных и воодушевленных союзников, просматривающих вероятности будущего, в широком смысле слова пути реальности и поражающих искажение реальности.
Два союзника поисковые гончие, остальные пять союзников действующих по принципу — каток, сметающий на пути все преграды.
Включившимся Видением, увидел вьющихся беззащитных, ангелочков прихожан, которых терзали клювами и когтями, набрасываясь на них сверху, словно крысиной стаей, мохнатые предвестники.
Тут же, с лезвия моего клинка сорвались белыми молниями семь моих союзников, разя, испепеляя на лету крылатую нечисть.
Не знаю, как выглядело со стороны, но смотрелось, будто мохнатые шары летающих тварей сами собой загорелись, испепелившись дотла, упали пепельным дождем на головы прихожан.
На земле, в воздухе, около нас и площади, неподалеку разверзся малый круг ада, разбуженный одним из нечестивых горожан, стирающей как щепки, беззащитные, непрочные дома горожан.
Грянули громовые запоздалые залпы выстрелов пистолей, подоспевшей стражи с Гордеем, добивая уцелевших предвестников.
Хардваре довольно хмыкнув, ухмыльнулся кривым оскалом зубов, показывая, что молодец, ведь не из пушки ведь по воробьям палить, наступит его черед, когда нибудь. Наверно довольно скоро.
На ум пришло странное понятие « санктум».
«Sanctum – договор; святая земля. Из древнелатинского языка».
С мрачного неба раздался, треск, разряд молний, громовой голос произнес с черных небес, покрывших низко город, как погребальным саваном, сотрясая землю.
— Это все на что ты способен? Я разочарован тобой, мальчик.
Сжав зубы со злостью, собрав волю в кулак, окликнул Стража.
Мы пошли вместе вперед, навстречу неизбывной встрече с Тьмой.
Рядом, как два Воина Света, как составляющих одно целое в этом грешном Мире.
Старый топор Хардваре видоизменился, на пылающую огнем полумесяца, блистающую в искрах огня, рубиновую секиру.
Уже непонятно что это, то ли сталь, или нечто другое, совсем неземное стальное создание, грозное орудие божеств.
Смутно проявились, рождаясь из тьмы, огромные тени оборотней Волколаков. Грозно зарычав, оскалив клыки с повисшей пеной, они вырвались из круга локального ада возникшего на земле, разломав стены ближайших домов горожан, и понеслись к нам, огромными скачками, сотрясая бедную землю.
Площадь, заполненная обезумевшими людьми, погрузилась в пучину страха и ужаса, перед необъяснимой силой.
Пригнувшись, вонзил клинок в землю.
Уповая, на что-то от отчаяния. Я не волшебник, ведь только учусь.
Само собой включилось боевое заклинание «Волна в Мирах», непроизвольно произнесенное мной от отчаяния и безысходности.
"Волна в Мирах - созвучно с работой заклинания "Каньон" но действует за пределами этой ветки Реальности тоже, если нужно. В простейшем случае позволяет что-то прочно вшить в ткань Мироздания. Например, совсем тупое, но эффективное применение, можно фиксировать некий сигнал на материальном носителе более плотно и долговечно. Вообще заклинание неимоверной Силы, использовать в широком смысле крайне аккуратно.
Но помнить, что такое есть, — из учебника.
Каньон — сокрушительное мощное заклинание, нужен для модулирования значимых преобразований в окружающем Мире. При активизации заклинания, особенно на первых порах занятий магией, лучше закрыть глаза и представить перед собой отвесную горную каменную стену, примерно в двести или триста метрах.
Это будет зеркало излучателя каньона. Вас должно, наглядно говоря, затягивать на место оператора. Сигнал, отражаясь от каменной стены, это реальный объект, проходит назад и уходит на поверхность моря, огибая затем наш мир.
Сигнал фазирован так, что он приходит в ту же точку к моменту своего окончания и входит в резонанс с самим собой. Вам только нужно представить себя на месте оператора.
Нужно представить в сознании объект воздействия и цель преобразования. Инициировать стартовый импульс воздействия, он пойдет усиливаться и резонировать.
Ваше участие, оператор в центре излучателя.
Не рекомендуется использовать без крайней и острой необходимости!
Может нанести урон энергетическим телам и сущностям, если они не подготовлены к столь жесткой работе. Считайте, что на этом заклинание висит надпись "Не пользуйся! Убьет!» Из настольного учебника.
От вонзенного в землю клинка, родились волны, как рябь по воде от брошенного камня, вздымая наверх землю, каменную брусчатку площади, пожухлую траву, кусты и деревья.
Только распространяясь в сторону жутких гончих Демона, посланников ада.
Мощное заклинание просто смело начисто несчастных Волколаков в другую Ветвь Реальности. В другое, многочисленное Мироздание, когда-то созданное Богами и Дьяволами, очищая этот непрочный человеческий Мир от скверны и нечисти.
Топор или секира Стража, успев разрубить пополам несколько, рвущихся адских тварей к нам, остановило смертельный танец, споря с ней в ярости и кровожадности.
Наверное, знатно нажрется своего нектара, после всей передряги, отметил я, как бы сам тоже не прочь пропустить чашку другую напитка в случае выживания здесь горящей ночью.
— Прими мои поздравления, юный Охотник, ты справился, — раздался, сверху с безучастных небес громовой едкий голос, полный злости и ехидства.
— Но сейчас у нас тобой пойдет игра по крупному.
Мое новое задание Лонг-Ланг, сумеешь выполнить его, ты победил на этот раз, я оставлю этот город в покое навсегда. Если нет, то сотру весь этот городишко в мелкий порошок с лица земли, весь без остатка.
— Кто ты, назовись, наконец? Покажись тварь! — воскликнул в порыве злости.
— Ха, ха, ха, — дьявольский смех сотрясал ночной воздух.
На несколько мгновений, небеса прояснились, выглянул невообразимо страшный облик монстра, вышедшего на охоту за человеческими душонками, который был виден даже простым зрением.
— Имя мое, Мельхом, — добавил жуткий голос, сквозь издевательский смех.
Слышал, из семинарских учебников, что такое Мельхом, что он собой представляет, обычным людям лучше этого не знать, совсем.
Он не шутил, когда говорил, что может стереть с лица земли целый город.
Мельхом – один из высших демонов среди иерархии Тьмы, хранитель сокровищ Принцев Ада, охраняющей черный заветный кладезь, многовековой накопленной темной силы Зла.
— Ты готов, сыграть, ведь на кону весь город?- спросил Демон.

Агний.
— Ты готов, сыграть, ведь на кону весь город?- спросил Демон.
Правило третье:
Судьбы нет. Свой путь ты создаешь сам! И только сам…
Наставление Магистров семинарии.
Памятка. Как поступать в тех или иных ситуациях.
Никогда не принимай очевидных решений.
Никогда не совершай непоправимых ошибок.
Никогда не преследуй лишь одну цель.
Всегда соразмеряй возможности.
Всегда правильно оценивай противника.
Всегда просчитывай последствия
Санктум незыблемый многовековой договор, написанный на доисторическом латинском языке, между Светом и Тьмой, сохраняющей непрочное перемирие. Подписан был договор, Высшими Архангелами божьей благодатью, с другой стороны Князьями и Королями Ада, человеческой кровью, из самых известных грешников. Не позволяющий развязать войну, окончательно приводящей к новому Апокалипсису.
Ответил, не колеблясь ни на секунду, что готов, покосившись на верного Стража, неразлучно стоявшего рядом в минуты опасности.
— Помни, «Санктум«!
Зарычал жуткий неземной голос.
Возникло нечто из ночного воздуха, странная арка пульсирующего света, светящаяся изнутри, испуская сине-белое сияние.
— Входи, — приказал жесткий голос верховного демона, не терпящих возражений.
И я бесстрашно вошел туда, сам светясь изнутри.
Светлой, собранной энергией, с рубиновыми отблесками, которые отбрасывал мой нагрудный кулон. По глазам ударил нестерпимо белый свет, заставляя сначала зажмуриться, потом выключая сознание.
— Куда он лезет этот молодой молокосос!
Мой ангельский друг. Разве нельзя было поступить иначе, свалить из городка поскорее, — сокрушался Хардваре, по неопытному протеже, отчаянно махая руками, сопротивляясь силе, затягивающей Хранителя в пучину магического портала.
Я очнулся, в полной темноте, прислонившись спиной к ледяной стене непонятного помещения. Холодно, жутко холодно, как в морозном промерзшем погребе.
Немного порадовался, что не скинул свой плащ, в горячке на площади, зябко кутаясь в него, застегиваясь на все пуговицы.
Надо понять где очутился, войдя в эту зловещую арку.
Вроде похоже на огромный, могильный, подземный склеп.
Включив Видиние, осмотрелся более подробно по сторонам.
Страж стоял рядом, с укором смотрел на меня, словно спрашивая, куда ты нас завел, опустив топор на землю, будто обессилев, хотя ему не было холодно.
Я немного ошибся, это пространство огромной пещеры.
Каменные неровные стены, которой покрыты ледяным инеем.
Громадное тело пещеры, извиваясь, терялось из виду.
Каменоломни, догадался, понятно, куда нас забросило.
Возле Крево, слышал, располагались заброшенные каменоломни, откуда, раньше добывали строительный камень.
— Ладно, не дуйся, что случилось то случилось - извиняюще, обратился к Хардваре. — Лучше помоги мне выбраться из этого места.
Проговорил «Климат-контроль», врожденная способность человека к температурной автоматической регуляции температуры тела, стуча зубами от мертвого холода, пытаясь согреться.
— Ну же, помоги мне, — попросил Хардваре.
Закрыв глаза, пытаясь сосредоточиться на воображаемом предмете в уме, проговорил заклинание, «взять из щели«.
"Пространство щели", или аналогичное заклинание "Коридор", настройка на специфическое место, не здесь, не в этой реальности.
Применимость, ограничена личной Силой.
"Взять из щели", вытаскивание информации или предметов.
Нужно много упорства чтобы получить эффект.
Быстрый эффект скорее всего у большинства магов не возможен, но базовые настройки алгоритма и состояния магии там все же есть, из учебника.
Мне нужен простой источник тепла и света, обычный факел.
Представив его в мельчайших деталях; деревянное, сучковатое, сосновое древко, пропитанная смолистая пенька.
Медленно протянул руку в сторону Хардваре, пытаясь нащупать воображаемый в уме факел, пальцы наткнулись, на что-то округлое.
Есть. Получилось. Рука держала тот самый факел, который себе и представлял. Хардваре протянул необычный топор, прикоснувшись лезвием к смолистому верху факелу, факел вспыхнул искрами.
Чадя черным дымом от горящей смолы, добытый факел, разгоревшись, зажегся. Осветив неровным светом пространство пещеры, выщербленные, промерзшие насквозь стены. Ну вот, легче стало, гораздо теплее и светлее, да не так мрачно, когда светит огонь. Согревшись от действий, принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. Было понятно, что надо выбираться отсюда наверх, пока не превратился в кусок мерзлого мяса. Только вопрос, каменоломни, насколько знал, простирались обширной паутиной подземных ходов, в которых немудрено заплутаться.
Пришлось снова задействовать тяжелую артиллерию, использовать магические заклинания.
"Эвакуация Амбера", ищет пути выхода из ситуации, включая физические маршруты движения, через силовые линии Мира.
"Эвакуация Хаоса", пути выхода через разрушение порядка, сдвиг в воздух, хаос. Следующие несколько частей заклинания работают с внешними объектами и меняют, людьми, как правило, меняют их реакцию на Вас или на ситуацию.
Следует понимать, что у многих магов, действие может быть не достаточно сильным. Что Вы своим сознанием можете мешать их работе, думая обратно. Теоретически, принимая во внимание модель Мира и Реальности Отражений Хаоса, то есть возможность существования параллельных веток, оба заклинания могут использоваться для Перехода в другую ветку Реальности.
Но практически есть затруднения с этим и данное замечание скорее для того, чтобы отметить, что этого нужно избегать, во избежание лишних проблем на свою голову, из настольного учебника Охотников.
После произнесенных заклинаний сознание затуманилось, висевший на груди амулет вспыхнул, показывая энергетическую работу.
Реальность менялась, во всяком случая для меня, сдвигая в одну из веток отраженной реальности миров Амбера.
Помещение грота пещеры, где теперь находился, преобразилась.
Она стала намного теплее, ее выдолбленные рукотворные стены, не были покрыты тонкой корочкой инея, пар уже не шел изо рта и носа.
Заклинание сработало, ладно поживем, увидим, что будет дальше.
Держа в руке горящий факел, двинулся в ту сторону, куда клонился огонь и чад факела, испускающей сноп теплого огня, наклоняемый легким сквозняком, показывая примерное направление выхода на поверхность земли.
Но пройдя несколько осторожных шагов, почувствовал неладное.
Многочисленные живые, и в тоже время неживые создания, обитали здесь в гроте. Скрежет и треск жвал, хитиновых панцирей и конечностей, заполнили дальнее пространство грота.
Нереальных существ, передвигающихся с огромной скоростью по каменной поверхности пещеры.
— Арахниды, — догадался, непроизвольно вспомнив легендарную историю из примечания к учебнику Охотников.
Арахна или Арахнея в древней и заморской мифологии дочь красильщика Идмона из лидийского города Колофон, искусная ткачиха. Называется меонийкой из города Гипепы, либо дочерью Идмона и Гипепы.
Возгордившись мастерством, Арахна заявила, что превзошла в ткачестве саму Афину, считавшуюся покровительницей этого ремесла.
Когда Арахна решила вызвать богиню на состязание, та дала ей шанс одуматься.
Под видом старухи Афина пришла к мастерице, стала отговаривать её от безрассудного поступка, но Арахна настояла на своём.
Состязание состоялось: Афина выткала на полотне сцену своей победы над Посейдоном. Арахна, изобразила сцены из похождений Зевса, Афина признала мастерство соперницы, но возмутилась вольнодумством сюжета.
Она уничтожила в гневе творение Арахны.
Афина порвала ткань и ударила Арахну в лоб челноком из киторского бука. Несчастная Арахна не перенесла позора; она свила веревку, сделала петлю и повесилась. Но Афина освободила Арахну из петли и сказала ей:
— Живи, непокорная. Но ты будешь вечно висеть и вечно ткать, будет длиться это наказание и в твоём потомстве.
Афина окропила Арахну соком волшебной травы, тотчас тело её сжалось, густые волосы упали с головы, обратилась она в паука.
С той поры висит паук-Арахна в паутине и вечно ткёт её.
Их было слишком много, больше самой грозовой тучи, запрыгивающих на меня со всех сторон, к тому же они были чудовищно огромные.
Несколько штук, этих тварей сжег, вызвав простое заклинание, «сердечный огонь», протянув струнку белого света, рожденный внизу живота, в макушку головы, опустив его в руку, плавно наращивая силу сверхъестественного света и огня.
Магический огонь вырвался из моей ладони, цельным и направленным пучком огненных искр, превращая в пепел громадных подземных тварей, но их было много, стремящихся отведать моей плоти и мяса.
Оглянулся, моего Стража не было рядом, видимо он потерялся где-то в Призрачных Мирах.
От отчаяния проговорил заклинание «сдвиг-эвакуация в Хаос«, с силой вонзив клинок в стену сатанинской пещеры.
Повиснув всем телом, на воткнутом клинке, спасаясь от безмозглых, подземных тварей, крича от ужаса неминуемый смерти, я очнулся лежащим, на поверхности земли.
Повеял ледяной морозный ветер, приводя в чувство.
Поднялся на ноги, закутался в плащ, не зная, что делать дальше.
Вдалеке, виднелся огонек, светившийся манящей точкой на снежной земле. Хрустя, поскрипывающим снегом от сковывающего мороза, еле побрел на дальний свет, на одинокий огонек костра, издали испускавший огненные искры.
С трудом переставлял ноги, утопающие в наметенном снегу.
Правило четвертое:
Не оставляй врага позади. Если он тебя нагоняет, уступи дорогу, кто знает, что там впереди…
Подошел поближе к теплому огню, возле которого находились несколько людей, сидящих кружком возле небольшого костра.
Они были похожие на призрачные тени.
Зябко протягивая руки к огню костра, проговорил, дрожа телом и стуча зубами:
— Доброй ночи всем путникам, можно погреться?
— Здравствуй, брат Агний, — ответила человеческая фигура знакомым голосом, облаченная в черный плащ с накинутой головной накидкой.
Я же узнал его. Гамильт, тоже из церковного братства Охотников, также учившейся со мной в семинарии, можно сказать, что мы были хорошими друзьями в тот прошедшей период жизни, давно утраченной нами юности.
По доносившимся до меня слухам, недавно он погиб нелепой смертью.
Гамильт был заколдован, не по своей воле, чарами ведьмой суккубом.
Бывшего Охотника отравили, злым ядом, преподнесенный ему любовницей ведьмой, как раз в ночь на дьявольский шабаш.
Протягивая мне кубок, с налитым содержимым, Гамильт доброжелательно произнес:
— На выпей, а то замерз здесь.
Взяв в озябшие руки преподнесенный кубок, не задумываясь ни о чем, отхлебнул из него немного. Жидкость растеклась огненным ручейком обжигая внутренности, заодно согревая от обволакивающего мертвого холода.
Голова мягко закружилась, в глазах потемнело.
Выронил кубок с отравленным вином, выливая его на землю.
Покачнулся, заваливаясь на бок, увидев краем зрения, рукоятку клинка, торчавший из-за пояса человека тени. Крича от боли, полоснул по ладони руки, лезвием клинка, захваченным у случайного путника у костра, надеясь, что злая отрава, попавшая в кровь выйдет наружу.
— Это не поможет здесь, находясь в девятом круге Ада, около Лонг-Ланга, если ты не знал, — ответил бывший друг, просветив меня напоследок….
Девятый круг Ада, самый последний и самый холодный из всех кругов.
Здесь находилось то самое зловещее Ледяное озеро, названное Лонг-Лангом.
Вместе с этим озером, подземная река Коцит, протекающая по всем девяти кругам Ада. Впадающая в озеро, застывшей водой, огромным замершим водопадом.
Здесь находились гнусные предатели и отступники Веры и Церкви, обреченные на ледяное безмолвие. На девятый круг ада обречены все предатели. Все возможные виды предавших людей, томятся там. Предатели родины, предатели родных людей, друзья-предатели. Все они вмерзли в лед по шею, а их предательские лица обращены к низу. Они испытывают вечные муки холодом и одиночеством.
Посмотрел на всё слабеющим Видением и на отступника Гамильта, возле него тоже был Страж, только темный. Страж по названию Drakhum.
Зло, забрав у него, светлую сущность света, оставило ему только темную оболочку, сгустка черной энергии. Он тоже был, в те давние времена, моим другом и учителем.
Хардваре, как знал, тоже относился к нему дружески, иногда встречаясь с ними, после опасных миссий в запредельных местах Среднелесья, мы вместе отдыхали, весело проводя время в местных кабачках.
Отбросив чужой бесполезный нож в сторону, я выхватил из ножен свой клинок.
— Что же, тогда, ты здесь делаешь?
Вопросил бывшего товарища по братству, проведя лезвием клинка по вздувшимся венам левой руки, но сознание покинуло меня, отрава подействовала на меня, лишая воли к сопротивлению.
Очнулся от жара костра, разведенного подо мной, подручными, намериваясь зажарить меня заживо.
Вдобавок распяли на вбитом в землю деревянном кресте.
Отобрав все обереги и клинок с талисманом.
Я висел на кресте, моля в душе верховного бога дать мне скорую смерть от надвигающего жара костра.
Бесновались, вызванные из соседних кругов, чудовищного вида суккубы, высшие стриги, нагоняли ужас, желая неминуемой смерти.
Да уж, стриги, для меня всегда были проблемой.
Эти особые вампиры, держались хищной стаей, их почти нельзя убить.
Простые знаки и заклинания, против них бесполезны.
Но всегда полагался на помощь Хардваре. Страж внезапно проявлялся для них, мгновенно, одним ударом отсекая жуткие головы своей необычной секирой.
Пошевелив пальцами распятых рук к кресту, понял, что магия семинарская, белая боевая магия, вдолбленная Наставниками в мою голову и душу еще со мной.
Время нельзя терять, проговорил пару коротких, но мощных заклинаний; «связать яд», и « белая перчатка разрушитель».
Белая перчатка разрушитель, простая визуализация сознания, на руке появляется перчатка, начинает излучать белый свет магической энергии, Чем дольше, тем ярче. Одновременно чувствуется приток энергии. Если поводить рукой, остаётся белый шлейф, если энергии накоплено достаточно. Даёт больший эффект, воздействуя в основном на объекты материальные.
Деревянный крест, одряхлев на глазах, рассыпался на глазах.
Напрягшись, отталкиваясь от обломков креста, приземлился на снежный сугроб. Теперь стоял на ногах, освободившись от пут.
Сомкнув вместе верхушки окровавленных ладоней, проговорил, не давая нелюдям и бесовским отродьям опомниться, мощное заклинание, сметающее все вокруг в другие Миры Хаоса, «десять воинов«, наплевав на предостережения ученых, писак Наставников и Магистров семинарии.
Между основаниями ладоней проскочила белая искра света, превращаясь в круглый, белый сверкающий шар клубящихся молний.
Десять воинов, форс-мажорная активация заклинания для обороны и нападения, в том числе физическое и энергетическое, активизирует десять незримых воинов союзников в обороне вокруг Вас. Один-два раза можете инициализировать для пробы, чтобы понять ощущения от работы. Не используйте просто так!
Работать заклинание будет, только если есть, реальная опасность, нет возможности избежать разумным образом, — из настольного учебника…
Воронкой светлого смерча их засосало внутрь, ураганом сдирая пласт снежного льда с промерзшей поверхности Ледяного озера, отправляя их навечно в другие ветки реальности.
Безмолвно, Гамильт обнажил меч, пламенеющий ледяной синевой, будто он изготовлен из вечного льда. Drakhum, потянувшись вверх, распрямляясь во всю свою мощь, выхватил из пространства свой смертоносный топор.
Ощетинившись черными заклинаниями и оружиями, Гамильт, с готовым к атаке отступником, угрожающе приближались.
Они остались последними из исчадий, стоявшими позади всех чудовищ, нынешних обитателей девятого круга, которых смело рукотворным смерчем.
Все было как в кошмаре, которое никогда не мог себе представить, смертельное противостояние с другом, но надо было продолжать делать нелегкий путь, окончательно выбирая между Светом и Тьмой.
Я ударил по ним, самым мощным боевым заклинанием Охотников, из всего арсенала, которое славилось уничтожающим эффектом на все, что мне противится в данный момент.
Противоударная группа, только для чрезвычайно критических ситуаций. Активирует сеть сознания всех Наставников и Магистров, кто носит или носил обереги браслеты церковной семинарии, далее всех по связям.
Можно использовать для воздействия и для решения проблем, точнее это происходит автоматически. Активизируя это заклинание, фактически обращаетесь, к коллективной мудрости сознаний нескольких тысяч человек Магистров и Наставников.
Подобрав с оплавленного, почерневшего, снежного покрова, отобранные у меня предметы, снова надел их на себя.
Понимая, что надо отсюда выбираться, проговорил снова заклинания, клинком проводя в пространстве, несколько извилистых линий.
Выедание вероятности, снижает возможность выпадения нежелательной ветки Мира Отражений, сливая из нее, забирая светлую энергию на себя.
Запитать вероятность, наоборот, подключает мощный источник энергии к нужной нам вероятности выпадения самой нужной нам ветки реальности.
Правило пятое:
Принимай результат, если не можешь его изменить.
Но лучше ускользни. На этот раз.
Я очутился, в безвоздушном пространстве, в безграничном вакууме, покрытый чернотой, без единого проблеска света.
Видимо попал в самое сердце, в глубокую пучину ирреального озера.
Услышав тихое лошадиное ржание, такое далекое и земное, поплыл на звук.
С трудом заставляя себя размахивать руками на призывное ржание, откликаясь на сигнал маяка для заблудившихся морских кораблей, продираясь сквозь вязкую тягучую тину и плен вечной ночи к вожделенному освобождению.
Куда неудержимо манило меня, где находиться человеческое, и близкое…
Очнулся, в очередной раз, приходя в себя от многочисленных перемещений во времени и пространстве. Голова болела, раскалывалась на части.
Продирая глаза, с некоторым удивлением, узнал место.
Я возвратился в то утро, откуда начал свой путь из Болотного леса.
Снова сидел возле давно потухшего костерка, рядом бродил невозмутимый Хардваре, постукивая по осыпавшимся от осени деревьям, обухом топора, от нечего делать.
Вспомнил про утраченную кобылу.
На всякий случай, тихо подозвал ее, норовистая кобылка, с тихим ржанием, издали отозвалась. Вскоре, ломая по дороге кусты, кобыла появилась передо мной во всей лошадиной красе.
Вскочив на ноги, схватил ее за уздечку, прикоснувшись к морде кобылы, нежно погладил ее, успокаивая:
— Хорошая моя, ты как путь Ариадны, вывела меня оттуда, отныне я нарекаю тебя Ариадной.
Кобыла, тихо пофыркивая, мотала головой, будто соглашаясь.
— Ну что, двинулись, надо закончить начатое в Крево, — обратился к спутникам, кобыле и Стражу.
Хардваре, усмехнувшись, показал корявым пальцем, мне на голову.
Что он там такое усмотрел?
Потрогал, вроде выросших рожков не было, теряясь в догадках, нашел не замерзлую лужу воды.
Взглянув на отражение в прозрачной воде, увидел, что темные густые волосы, побелели как свежий выпавший снег, покрывая бедовую голову почти полностью. Ладно целым остался, и на этом спасибо, видимо попал в изначальную ветку реальности, только уже починенную мной от всякой нечисти.
Но надо закончить миссию в Крево, знал уже, кто был всему причиной, кто начал хоровод смерти на улочках города.
Подскочив на стремя кобылки, уселся, в седло.
Понукав ее, не спеша, сквозь лес, ломая кусты, двинулись по направлению к тракту. Подъезжая к обочине, увидел, как из тумана появляется та самая телега, с тем самым угрюмым мужиком возницей.
Понятно, дежа вю, одним словом у меня, попав снова в ту прошлую ветку реальности. Помахав ему рукой, в знак приветствия, пришпорил кобылку вскачь. Угрюмый возница, пробормотав мне, что-то вслед, зло, сплюнув после на дорогу.
Через несколько часов, ускоренной скачки, достигли Крево.
Спешившись с уставшей кобылки на землю, подошел к воротам.
На них, как тогда, висела веревка с медным кольцом.
Дернул за нее, решетчатая дверца на воротах на уровне головы, с небольшой заминкой приоткрылась, высунулась заспанная помятая рожа одного из стражников.
— Кого же там демоны несут? — с нескрываемым неудовольствием поинтересовался голос рожи ленивого стражника.
Снова сунув ему в зубы и рожу нового или старого стражника бляху, приказал тотчас впустить меня за ворота.
— Сей минуту, мил сдарь, — залебезил стражник, засуетился, крутя рукоятку скрипучего подъемного механизма ворот.
— Как службу несете, разгильдяи?! — рявкнул от души на нерадивого стражника, заходя с кобылкой внутрь въездного двора.
Ну а как с ними еще прикажете обращаться, снова прокрутилось у меня в голове.
— Сею минуту будет сделано, ваше су.., — стражник не успел договорить.
Из сторожевой будки, как тогда, вывалились три громилы на шум и гам, те же самые, городские охранники, с лицами раскрасневшиеся от вина и азарта, наверное, снова, играя в карточную игру.
Самый могучий из троицы, громко на весь двор пропитым голосом рыкнул:
— Что за шум, на моем посту, и в мою смену?
— Здорово Гордей, как ты? — решил поприветствовать старого знакомца.
— Хорошо, пока вас черт не пригнал, — отвечал Гордей удивленно, подняв брови.
— Не признаешь меня, а Гордей? – спросил прямо стражника, поглаживая Ариадну.
— Не признаю. А вы откель меня знаете, сударь?
Гордей недоумевал.
— Уже неважно. Ты лучше поведай, что тут у вас в городе происходит?
Нехорошее и нечестивое творилось?
Убивали, небось, людишек местных? — выведывал с оглядкой новости.
— Была тут одна история. Некоторое время назад в городе, завелся кровосос.
Кровь пил, людей убивал, знаки всякие рисовал на убиенных, ужас наводил здесь в городе. Мы пытались его поймать, да без толку. Но сейчас в городе тихо.
Пропал, куда-то упырь.
Не спеша говорил, разоткровенничавшийся Гордей.
- А ты чего, сударь, интересуешься? Не лазутчик, ли ты, вражеский?
Подозрительно, уставился Гордей.
Усмехнувшись, достал из кармана, показал Гордею именную печать.
Гордей снова взял под козырек, показывая выправку.
— Расслабься, мне твоя помощь нужна, — сказал стражнику.
— Я знаю, кто виноват, в той истории. Требуется взять под стражу этого упыря, судить потом по вашим законам.
— Поможем, чем сможем. А кто это? Сам бы ему головенку открутил собственными руками! — Гордей красноречиво поднял кулачищи, потрясая ими.
Не стал им объяснять, втолковывать в деревянные головы стражников, кто да что, взобравшись на лошадь, просто проговорил заклинание, дотронувшись до оберега на руке.
«Линии миражей», создает для цели, человек, группа людей на которых концентрируешься, отвлекающие их сознание объекты, привязывает их внимание к чему-то, повышая для них степень важности этого нового объекта внимания. Специально выбирать объект, на который отвлекается внимание не надо, только цель воздействия, из учебника Охотников.
— Именем Церкви, объявляю вашего бургомистра клятвопреступником, богохульником и убийцей!
Торжественно произнес с коня, как настоящий генерал инфантерии:
— Призываю взять его под стражу!
Сначала все оторопело молчали, стоя как вкопанные.
Потом Гордей, разошедшись, начал громко отдавать приказания.
Взяв с собой двоих стражников, остальных оставляя на посту, мы торжественным шагом, я на Ариадне, остальные строем, отправились к зданию городской ратуше. По пути мы прошли по площади, той самой, где находился дом бургомистра.
Там все было на месте, послышался переливающийся звуками перезвон церковных колоколов, отзванивая обеденный молебен.
Значит, Мельхом выполнил свою часть «Санктума».
Прошествовав по улицам города, приблизились к лестнице, с мраморными резными столбами, ведущей к двухстворчатым входным дверям городской ратуши.
Спешившись с кобылы, подождав пеших стражей, вместе взошли к массивным дверям. Распахнув настежь двери, вошел внутрь ратуши, впереди сопровождавших спутников. В просторном помещении шло обыденное собрание.
За тронным креслом восседал, толстый лысый короткий человечек.
Я узнал его, тот самый нечестивый человек из моего необычного сна, с которого все началось.
Собравшиеся люди с недоумением и с возмущением, смотрели на мою грязную и помятую одежду, на оборванца, посмевшего нарушить благопристойный покой собрания.
— Кто такой? Немедленно покиньте помещение! Стража, арестовать его!
завопил человечек, потрясая кулачками.
В ответ, воздев, серебряную печать, провозгласил на весь зал ратуши:
— Я Агний, из братства Охотников. Именем Святой Церкви, объявляю вашего бургомистра клятвопреступником, богохульником, и убийцей невиновных жителей города. Доказательства и улики злодеяний находятся в его доме.
Взять его под стражу без промедления!
Гордей с подоспевшими стражниками, не церемонясь особо, с бывшим бургомистром теперь, скрутили его. Завязали ему руки веревкой, накинули ему еще дополнительно веревочную удавку на шею, повели на выход.
Он упираясь ножками с разъяренными воплями, посылал проклятия на головы присутствующих, наконец, его с трудом вывели его из ратуши, отводя под конвоем в городской острог….
Я зашел проведать бывшего бургомистра, через неделю, праздно отдыхая от миссии, набираясь сил для новых схваток, в темную, закованную в сталь и камень, городскую тюрьму. К этому времени, состоялся закрытый суд специальной коллегии горожан, его уже осудили к смерти через повешение.
На площади, перед ратушей, неспешно возводили виселицу, весело стуча топорами.
Все-таки хотел спросить его на прощание, перед смертью, зачем он все это делал, что на эти невиданные грехи его подвигло.
Стражники, стоявшие на посту, приветствуя, не стали препятствовать моему неожиданному появлению.
Спустился вниз в мрачный каземат темницы.
Осторожно ступая по грубым ступеням, освещаемых скудным огоньком лампадки, прикрученной к влажной стене, истекающей каплями холодной влаги.
Стражник, спустившейся после меня, открыл ключами, скрипучие засовы на решетчатой, железной двери.
В углу камеры, с малюсеньким оконцем, на грязной охапке тряпья, трусливо жался человечек, сверкая испуганными глазами, очевидно думая, что пришли за ним, проводя на предстоящую казнь.
Посмотрев на него Видением, не стал заходить внутрь камеры.
Возле него не было, ни хранителей, ни светлых ангелочков.
Его скрюченное тело, плотно окутывало облако из мрака, темная непроницаемая энергетическая материя отъявленного грешника.
Хардваре, мой Хранитель стоял рядом, пристально всматриваясь в жалкого узника.
Зарычав, бывший бургомистр, со скоростью дьявольской кошки, прямо с места, кинулся на нас зверем, в дверной проем.
Стражник, вовремя среагировав, ударом ноги захлопнул дверь, отбрасывая грешника внутрь камеры, на грязный каменный пол. Узник, жалобно поскуливая, жутко завыл. Понятно, видно разговора по душам не получится.
Тронувшись перед смертью рассудком, бывший бургомистр, оставил много загадок о человеческой душе.
Богу угодно только поклонение людей с чистым сердцем и ничем не запятнанными руками, хотя религия их никогда не оставляет без надежды раскаявшегося преступника. Она не обольщает этой надеждой тех, кто хочет подменить истинное влечение сердца показным благочестием, или предпочесть искусственную религию со всей сопутствующей ей пышностью искренней любви к богу, перед чьим нибудь троном. В то время как вокруг низвергаются в прах гордые твердыни воздвигнутых в его честь храмов, но сердце человеческое по-прежнему пылает неугасимой и всегда угодной ему жертвой.
Если бы не мучительный ужас близкой смерти, он мог бы заставить кого-то из них расцарапать собственное брюхо короткими грязными ногтями, а потом, намотав кишки вокруг шеи, танцевать у костра так долго, насколько хватит сил ненадежного смертного тела.
После того, как человек кулем осядет на размягченную от собственной крови землю, бывший бургомистр наклонится над ним, удостоверившись, что за тонкой пленкой равнодушия это омерзительное человеческое создание вопит от боли.
Только затем Волколак просунет руку в неровную рану, раздвигая длинными пальцами кроя сочащейся сукровицей плоти, чувствуя кончиками пальцев, как человека все быстрее и быстрее оставляет жизнь.
Сердце конвульсивно сжимается в ладони последний раз, и замирает, словно приглашая к обеденному столу…
Возмужавший за последнее время, беловолосый, рано поседевший Охотник, некоторое время думал, занятый полным погружением в свои и чужие мысли, читая их как раскрытую книгу.
Затем кратко кивнул самому себе, направился наверх к дневному свету из мрака, из мрачной темницы на поверхность земли.
Но остановившись на пол дороге он, не оборачиваясь, бросил через плечо, непонятно к кому обращаясь,
— Чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Покайтесь, и да воздастся каждому по заслугам …
*
Зло обычно имеет способность принимать различные образы.
Иногда оно приходит в образе добра, иногда оно может явиться в образе ребёнка. Неопытному глазу его трудно распознать, но мне однажды пришлось с ним столкнуться лицом к лицу. К счастью, я устоял, столкнувшись с настоящими силами Тьмы. Но это было не просто, опыт не обошёлся мне без потерь, поседев почти полностью. Бороться с ним простым людям бесполезно.
Мой совет тем, кому повезёт столкнуться с настоящими силами зла, сконцентрироваться на своей душе, не дать этим силам до неё добраться.
Не надеюсь на понимание, меня поймут лишь только те, кому пришлось столкнуться с тем, с чем столкнулся в своё время.
Сейчас, настоящее Зло чую за версту. Вполне способен отличить его от обыкновенных людских пороков и ошибок, свойственным почти всем смертным.
Вечная, стальным холодом пронизывающая зима, на мерзлой поверхности, ледяного пространства.
Одинокие поля безмолвия призрачного мира случайного Хаоса.
Ни людей, ни вездесущих каркающих воронов предвестников, никого.
Только сидящие две тени, возле невысокого костра.
Тени похожие на оболочку земных людей, бывший Охотник Гамильт, с отступником по названию Drakhum.
Он в потертом, солдатском мундире, в багровых пятнах, от запекшейся старой крови. С топором, сверкающим в золотых искрах ледяного вечного костра, с неизменной ухмылкой на лице.
Но сколько таких путников сбившихся с праведного пути, остались там, где побывал Агний, на зимнем поле Ледяного озера?
Никто никогда не найдет их смертных тел вмерзших навечно в толщу льда, не упокоит их души благостными молитвами.
Скольким еще предстоит закончить никчемную жизнь, здесь, в новом девятом кругу…
***

«Санька Бог и его счастье».
Памяти великого Мастера, Владимира Меньшова.
RIP 05.07.21 /uiescat in pace, riposa in pace, rest in peace — «покойся с миром».
Санька, правда, пытался. Но ничего не мог поделать.
Ноги и руки, а тем более язык, больше не слушались его злоумышленных приказов из мозга, после принятие на грудь двух стаканов крепкого самогона, почти без закуси.
Днем стояла адская жара: ничто от нее не спасало, кроме спасительной тени развесистых ив возле речки, на берегу, или даже купания в ней самой.
Санька очень хотел поговорить о чем-то важном для него, да хотя бы с самим собой, услышать какие-то простые слова, произнесенные вслух, но его рот издавал лишь одно неразборчивое мычание.
Санька силился найти своё счастье.
Только не дается оно самое, никак.
Бог, его тёзка, наверное, находящейся там, на загробных небесах, спросит его когда-нибудь: «ты знаешь, что такое счастье?»
Конечно, он ответит, что нет, не познал почему-то.
Где его заблудившееся счастье? В чем оно заключается?
Он не знал, теперь поговорить было не с кем, даже с самим собой не получалось.
Поэтому втыкал и втыкал лопату в каменистую землю по полному штыку, ощеряясь и озлобясь, не знамо на кого, благо силы и безотказной души у него было без меры.
Он копал чернозёмную почву жилистыми руками, как заведённый трактор, под посадку картофеля. По натуре Санька Логонув, был не злобный, не воинственный, а скорее наоборот.
Он добрый, будто бесхозная собака, потрепанная жизнью.
Седые волосы ежиком, точно белый пух с отшибленного тополя, теперь уже намертво приклеенный к макушке.
Глубокие морщины, точно борозды, лемехом пропахали на лице вековую сажень. Усы… да где они сейчас.
Сбритые по приказу сельского фельдфебеля, а ныне участкового полицая, оккупировавшего сельсовет.
Если только вкладчину собраться, да на помин достопочтимых усов.
Но этих крамольных мыслей давно не возникало в головушках смиренных сельчан.
Тем паче у Саньки Логонува.
Он чувствовал в себе Крик.
Да не такой крик, в котором можно высказать в залихватской песне под гармонь, а все, что есть на душе.
Ведь неосознанная агрессия ведет к последствиям.
От которых, уже трудно избавиться.
Просто «крик», да только он помалкивал до поры и до времени.
А то ведь психушка светит: не гляди что сельсовет, вмиг примчит из районной станции светлозадая «буханка» со шприцём в руке.
И точно примчится ни на секундочку не промедлив, стараниями соседских «доброжелателей» по одному звонку в соответствующие органы.
В горячечном бреду, когда он этой весной подхватил недомогание, ему казалось, что ангелы вторят ему вместе с ним.
Ведь он шибко верующий в бога, в рай и ад, носит потёртый крестик на груди, дружит с батюшкой, в церковь обязательно заглянет, когда тверезый, хоть без свечки, да без подаяния на нужды прихода.
Он метался в том сне, чтобы окутать себя теплом.
Только откуда его взять.
Если он ночевал под случайным забором, на чердаках заброшенных сараев, скрючившись в три погибели, или сложив под себя ноги, словно усталая цапля.
Он быстро старел, в младенчестве долго болел всеми хворями.
В школе он учился так себе, речь была не заикающейся, а напротив быстрой и непонятной, будто проглатывал на бегу некоторые буквы из слов.
Когда пришёл момент в школьную пору получать прозвища, то тем острым на язык заводилам, пришло на ум элементарное, сократить фамилию: Логонув — Лог.
Санька даже поначалу гордился кличкой, она ведь почти звучит как «Бог», если особо не прислушиваться.
Но потом ошибка исправилась сама.
Деревенские жители в основном не «гекали» в языковом произношении слов, а мягко в говоре, почти по-хохляцки «хекали».
Вот так из Саньки Бога, получился Санька Лох.
В юности, хотя он уже к тому времени, окреп малость и выправился речью, ростом и здоровьем, в армию его не взяли.
Поэтому молодые девки не давали, ехидно отшучиваясь на постельную тему.
Он ещё долго ездил и просился в районном военкомате, чтобы его призвали на армейскую срочную службу, да хоть копать траншеи или прислугой поваров чистить картошку, но ему всё равно отказывали раз за разом.
Пришлось с горя да по нужде мужчинской, брать в жёны бабу уже в цветущих годах, бьющую точно в глаз в случае малейшего скандала, сварливую потолстевшую вдову с тремя детьми.
Женился и обвенчался в церквушке, сыграли свадьбу скромную, как положено с пьянкой на три дня, беззлобной дракой между пьяными гостями.
Но вскоре, лет через пять, семейная лодка разлетелась вдрызг, из-за его начавшегося было пристрастия к чистейшему первачу.
Лодка разбилась, а страсть осталась, вместе с новым состарившимся прозвищем, Санька Бог.
Нередко он отшучивался подвернувшимся собутыльникам, что его мужицкое счастье в том, чтобы водка никуда не исчезла из деревни и дома.
А он то уж позаботится об этом, или не бывать ему Санькой Богом.
Дом… а что это такое.
У него давно не было дома, в общепринятом понятии.
И что из этого? такая ведь жизнь, как у вольного перекати–поле.
Наступил вечер, наскоро побросав все вещи в лабаз, Санька поплелся на отдых, где сразу накатил полстакана самогона, без мытья рук.
Он пощупал стол, чтобы удостовериться, что он на месте, потом стул, на котором сидел. Да нет, стул тоже не хотел пропадать.
Помутневшим взором он окинул домашнюю обстановку.
Сейчас он проживал во временном жилище, в почти достроенной бане шурина, одного из многочисленной родни из дальних кровей.
Разумеется, пожить, не просто так по доброте душевной, а за работу по фермерскому хозяйству в один гектар: участок под картошку, огурцы и помидоры в теплице, сажать, копать, поливать и прочая служба.
Крыша над головой, паленая водка или самогон, дешёвые сигареты, кормёшка и чуток деньжат на карманные расходы. Что ещё нужно для сносной жизни бродяги у которого ничего нет за душой?
Заскорузлыми пальцами с грязными оболочками ногтей, он взял с синей тарелки картошку в кожуре, которая к тому же оказалась чуть недоваренной.
Неосознанно он отметил, что эта синяя тарелка врезалась ему в память, будто осколок из детства.
Она как неразлучница судьба, будет преследовать его всегда.
Черное пианино… оно давно уже исчезло, проданное когда-то за бутылку самогона. А ведь будто оно проклято.
Под глазом самодельная повязка напиталась кровью.
Он не помнил, где это случилось, как получил травму, то ли в драке, то ли где-то ещё, то ли сам где-то упал, и кто потом наложил повязку.
А ещё в детстве он гонял породистых сизарей вместе с батей, заядлым голубятником.
В час погребения отца, эти голуби, выпущенные на волю, садились на его гроб, установленный возле могилы, словно прощаясь со своим голубиным королем.
Но теперь голубей нет, они улетели после этого, будто их и не было.
Опустевшую голубятню переделали под кладовку.
Потом и родимого дома не сталось для него.
Там всё сёстры с детишками заняли, он всё им оставил, да чтобы не судиться лишний раз.
Осталась одна забота — только свист, да крик, каким призывал батя голубей домой, временами переходящий в безграничную тоску по чему-то, в то необъяснимое, чего Санька не мог выразить ни словами, ни описать мыслями.
Хотя было ещё одно важное занятие: он любил ловить рыбу, но скорее всего не ради самой рыбы, а ради всевозможных наблюдениях за природой, от ряби на водной глади, до шевеления листочков на подтопленных деревьях в заводях речушек.
Он знал все способы ловли рыбы.
Ставил «морды» и жерлицы, донки и ветлицы.
Только давно уже пропил удочки с катушками, отцовский спиннинг.
А в бане, в одном закутке, он недавно обнаружил заброшенную сеть.
Хотя не сеть, а одно название от нее: она была китайской, из гнилой нейлоновой лески, надводные поплавки рассыпались, и почти вся она была спутанной в один неприглядный комок.
Вчера Санька от нечегоделанье вечером, взялся привести ее в порядок, даже преуспел в этом.
Нормальной сети из нее не получилось, но бредни или перемет, вполне удался.
Поплавки из пенопласта он заменил оструганными колышками, кое-чего отрезал, кое-чего аккуратно связал узелками.
Теперь она была подвешенной к потолку наискось, через весь предбанник.
Тотчас он поглядел на свою работу, удовлетворенно крякнул, у него возникла мысль, испробовать сеть в деле, прямо сейчас, не откладывая на завтра.
Сказано — сделано. Санька собрал сеть в пакет, в другой пакет сложил закусь и остаток самогона в бутылке.
Вскоре он уже неспешно брел к озеру, находящемуся неподалёку от теплицы.
Жара к вечеру спала, оставляя лишь ангельское тепло, на память о прошедшем дне, ласково ощущавшемся на измученном теле.
Неглубокое озеро было немного болотистым, кое-где затянутым ряской на поверхности и водорослями, но рыба, Санька знал, здесь водилась, даже довольно крупная. Караси с голавлями.
Санька подошел к озеру, отыскал местечко без водорослей и камыша, стал раскладывать сеть на бережку.
Вдруг ему сильно захотелось курить, прямо так что спасу нет, он отложил сеть в сторону, принялся закуривать помятую сигарету.
Потом усевшись на травку удобней, он отогнал жужжащих комаров, устремил глаза в небо, а потом, как всегда у него, бывало, принялся мечтать.
Стало быть наверно о счастье…
Затем улыбнулся своим светлым думам, пришедшим ему в пьяную, но свободную голову от разных хлопот, покряхтел, подтянул пакет, где был самогон с закуской, махнул рукой, выбрасывая окурок, ведь сеть и рыба от него никуда не денется, да и сумерки ещё не наступили вконец.
Стакана ему не потребовалась, он поднес горлышко к губам, запрокинул голову к безоблачному вечернему небу, в два жадных глотка осушил бутылку до дна, которую тут же положил в пакет, закинул сигареты тоже туда, от греха подальше. Он не любил мусорить зазря.
Нетвердо покачиваясь, он кое-как приподнялся на шаткие ноги, снял белесую майку, подвернул штанины до колен.
Взялся руками за одну размотанную сторону сети, потащил ее в озеро.
Он ступил в воду возле берега, она ему показалась чрезвычайно теплой.
Санька пошел дальше на середину озера, бесшабашно решил протащить эту сторону сети в место, где вода доставала ему по шею, закрепить длинный колышек ко дну, а другую сторону сети он размотает потом, возле берега.
Тут зыбкое дно под ногами подломилось обрывом большого пласта ила глубоко вниз. Санька успел издать непродолжительный крик, похожий на зов о помощи, но кому тут кричать, отбросил в сторону колышек, отчаянно забарахтался, но поплывшая сеть, как назло, опутала его ногу и руку.
***
Его долго искали по всей округе. Наконец родственники нашли пакеты возле берега, закуску растащили птицы, а пустая бутылка осталась вместе куревом внутри. Они догадались, что он наверно в озере. На третьи сутки его достали присланные городские водолазы из тины, потом труп свезли в городской морг, дальше случилось небогатое отпевание в церквушке стареньким попом.
Потом скромные похороны без поминок, где гроб из нетесаных досок, тихонько упокоился на деревенском кладбище.
***
Санька не понял, что произошло с ним, точнее он помнил, что будто он был в воде, а потом ему было нечем дышать.
Вдруг всё прошло как дурной приснившийся сон, исчезла всякая тяжесть с души и с тела. Он оказался на берегу также сидящим, в сухой одежде, только она ему казалась вовсе незнакомой: штаны и рубаха, совсем белые–белые, какие он сроду не нашивал. Ему хотелось летать птицей, быстрокрылым голубем, на каких он радовался в том далеком детстве.
Неожиданно он узрел мужика, точнее дедушку с бородой, который подступил к нему совершенно близко.
— А ты кто? — недоумевая, спросил его Санька.
— Я то бог, — веселенько ответил дедушка, покручивая прядь седой бороды.
— А ты?
— И я бог! — засмеялся Санька, ему никогда не было так хорошо, ведь веселье с самогона не шло ни в один ряд, с этим блаженством.
— Вот и хорошо, значит теперь, мы два бога, — резонно заметил старец.
— А ты, то бишь, бог, узнал, что такое счастье?
— Нет, не узнал,— уныло понурился Санька. — Получается я не бог, как ты?
Ведь бог, мне батюшка на проповеди говорил, он всё–всё знает на свете.
— Ничего, это неважно. Главное ты веришь, что бог есть я, и ты сам.
А счастье… что оно есть счастье, для всех людей, ведь я и сам не знаю в точности. Его выискивать надо, для каждого отдельно.
— Хочешь, я помогу тебе искать твое счастье?
Санька Бог, теперь уже точно Бог, радостно обретая новый путь, пошел с ним, вдоль самых синих небес, какие бывают только в детских снах, или в сказках.
Вечно молодой Санька, вместе с многовековым старцем, у которых, не было, никогда счастья.
*

Жизни, в которых мы не проживали, почему-то всегда кажутся нам чистым вымыслом.
*
Посвящается моему другу Смаилу Амдуаци.
Всем остальным, живущим, и настоящим искателям на свете.
*
Вступление.
Днем, когда еще невыносимо палило жаркое солнце, приземистый «туарег» с грузовым кузовом, покрытый желто-зеленым цветом, почти как армейским камуфляжем, арендованный, скорее всего у туристического агентства, остановился, посреди накатанной колеи.
У джипа открылись дверцы, вышли наружу трое человек.
Водитель, давно небритый араб с бородой, который сразу открыл капот, чтобы охладился двигатель.
Остальные пассажиры, потягивались, разминая конечности: молодой мужчина европейской наружности; девушка, весьма недурная на вид, блондинка с каре, в соломенной шляпке, в солнцезащитных очках на половину лица.
Он из Германии, 26 лет, работает журналистом в местной газете Мюнхена, за скромную зарплату.
Она из Бельгии, недавно окончила университет по гуманитарным наукам, вместе они составляли новую супружескую пару, сразу после тихой свадьбы решившую провести медовый месяц в экзотическом путешествии.
— Джейн, как тебе Сахара?
Обратился молодой мужчина к девушке.
— Одни пески, ничего интересного.
Ответила она, чуть вздыхая от скуки.
— Я отойду в сторонку, дорогая.
— Только быстрей, Тедди.
Водитель араб принялся возиться внутри капота, над радиатором.
Тедд вскоре появился из склона, неся в руках странную вещь.
Она была выцветшего цвета, походила на мешок.
Подойдя к джипу, он принялся руками отряхивать предмет от песка. От приложенных движений, внутри его зашуршало.
— В нём что-то лежит, — радостно сказал он.
— Что за дрянь? — устало спросила Джейн.
— Не знаю. Нашел там, за барханом.
— Фу, выброси Тедди. Еще ты будешь подбирать грязное старьё!
— Это не старьё, милая. Надо посмотреть, что находиться внутри.
Вещь приобрела форму небольшого сморщенного рюкзачка, выцветшего цвета, наконец, очистившись от налипшего песка.
На одной лямке болтался небольшой амулет.
Он был крепко привязан шелковым шнурком.
Тедд поднес его ближе к лицу, внимательно рассматривая найденное изделие:
оно оказалось арабским талисманом, из серебра, в виде мусульманского полумесяца, с гравировкой, на верхнем луче подвешен крестик, в форме египетского анкха.
— Да пусть разверзнутся небеса, господин!
Встрял в разговор араб, до этого стоявший молча возле открытого капота.
— Я уже видел такой рюкзак, с подобным амулетом возле гор Северного Атласа, переходящих в пустыню.
— У кого?!
— Он был с собой, у одного человека. Прибывшего туриста, из далекой страны, под странным именем похожим на Джанна. Видимо он отдал свою жизнь, чтобы спаслись другие.
— О чем ты говоришь, мерзкий араб?
Щёки девушки запылали огнем.
— Наверно не имеет смысла, но хочу узнать, что лежит там.
Проговорил мрачно Тедд.
— Какого черта он вмешивается в наш разговор, Тедди?!
Может ты, ему скажешь?!
Гордо вздернула носик девушка, поправляя очки.
— Успокойся дорогая, не злись на него.
Она вправду злилась, злилась на всё: на путешествие, на мужланского араба, на Тедди, который уговорил ее приехать сюда, потом взялся ковыряться в подобранном дерьме, на эту непредвиденную остановку, а ей хотелось как можно быстрей оказать в комфортном кемпинге.
Ей давно надоели: сама поездка, эти пески, пустыня, эта страна на севере Африки.
Она уже перестала делать селфи на айфон, на фоне арабских пейзажей.
Тедди стал отдирать застежки «молний», но они никак не поддавались.
Навсегда застопоренные песком. Наверное, за несколько лет.
Мужчина водитель, его звали Мехмед, он много лет работал в сфере туристических услуг, повидал многое: шлюх, проституток, эскортниц.
Поэтому не обращал внимания, почти ни на что.
Его дело сидеть за рулем, ехать куда прикажут «мистеры».
Он спокойно протянул Тедду арабский нож, вынутый из-за пояса.
Этим острым лезвием он бы с радостью вспорол животик белокожей сучке с белыми волосами, за нанесенное оскорбление.
Да вообще она иноверка, очень порочна.
Ведь после ее талии, обтянутой в джинсы, видны даже ее трусы.
Конечно, она не носит хиджаб.
По учению Корана, тут греха совсем не будет.
Мехмед от раздражения сплюнул на песок, сел в джип на свое место.
Ножом Тедд взрезал плотную брезентовую материю.
Просунул руку в образовавшуюся прорезь, вытаскивая оттуда тетрадь.
К одной стороне обложке прикреплена зажимом авторучка.
Он осторожно раскрыл тетрадь, проведя ладонью по первой странице, смахивая попавшие песчинки.
Страница исписана, ровным почерком, правда, строчки чуть потускнели от прошедшего времени.
Те написанные слова на русском языке, он, с некоторым трудом, узнал. Тедд отчасти являлся русскоязычным, хотя немцем, родившимся в Германии.
Его мама, она тогда была еще маленькой дочкой, вместе с ее родителями эмигрировали из СССР.
— Тедди!! ты что делаешь?!
Закричала Джейн от нахлынувшей злости на всё подряд.
— Мы еще долго будем здесь стоять?!
— Да заткнешься ты, наконец, или нет?!
Не менее громко прорычал Тедд в ответ
— А ты вздумал меня унижать перед посторонним?!
Взорвалась Джейн не на шутку.
— Да пошел ты!! Завтра же уезжаю к себе, в Бельгию!
— Да вали куда хочешь, май дарлинг! Делай, что хочешь!
Только отвяжись от меня, плиз!
Джейн открыла дверцу джипа, садясь внутрь, уныло проговорила:
— Я подаю документы на развод! А что будешь делать ты?!
— А я остаюсь здесь. У нас еще неделя оплачена вперед.
Она с силой хлопнула дверью, возмущенно накинулась на водителя:
— Чего стоим?! Недоумок!
Тедд обошел джип, сел на пассажирское место, рядом с Мехмедом.
— Домой, в кемпинг, плиз, — сухо приказал он.
Араб раздраженно помотал головой, ведь от чертовой скандальной парочки, теперь не будет никаких чаевых, даже благодарностей не дождешься!
Он нехотя вылез из салона, тоже хлопнул крышкой капота.
Джип от сильного удара недовольно затрясло.
Поэтому он еще долго стоял на одном месте, отказываясь заводиться.
Наконец, двигатель после произносимых арабом ругательств, грубо заурчал.
«Туарег» резво сорвался, взметывая колесами песок на дороге.
На обратном пути к перевалочному кемпингу, находившемуся возле крупного оазиса, Тедд стал размышлять над словами Джейн, — «Что ты будешь делать».
Он не знал на самом деле, чем будет заниматься в дальнейшем, но тут его ладонь нащупала тетрадь, скомканный рюкзачок, они лежали на коленях.
Непроизвольно их положил так на себя.
Раскрыл тетрадь, пролистнул несколько исписанных страниц, затем полностью, с головой погрузился в чтение. Он больше не обращал внимания: ни на бешеную тряску в салоне, ни на занемевшую шею, ни на утомившиеся глаза.
Усталость все-таки победила, пришлось оторваться от тетради.
Он бережно погладил пальцами доставшийся ему амулет, привязанный к рюкзаку.
Теперь Тедд видел будущее наперед: поначалу он перечитает текст, а потом станет понятно.
Возможно, из него что-то выйдет, вроде набросков, зарисовок, или цикла будущих статей на сайте газеты.
Назовет их, к примеру, вроде «записок путешественника», или нет.
Лучше сразу сделать книгу, под названием…
К примеру, какое название? Будет у нее.
Может «последнее приключение»? Нет, не то.
Тут мысленные образа сами собой сложились в голове, когда он отрешенно смотрел на окружающую действительность, мелькающую за окном джипа.
«Танцующий в песках». Да, это намного лучше.
Назовет так, чтобы сделать этот белый свет немного полезнее, чем он есть, на самом деле.
По приезду в лагерь, конечно, от всей души извинится перед арабом водителем, за себя, за Джейн, даст ему чаевые, наконец, спросит как его имя, пожмет ему крепко руку на прощание.
Ведь мир без рая, такой простой, зато одновременно сложный.
*
Записи из найденной тетради одного искателя приключений.
Наверно не имеет значения, где ты побывал, что видел, чем занимался. Со смыслом, или просто так.
Важнее передать через себя, через написанные строчки чернильной ручкой, свои впечатления, какие врезались в память, ту оригинальную атмосферу, возможно другим людям.
Я не знаю.
С собой, в объемном туристическом рюкзаке, лежит толстая тетрадь, она специальная, сделана для путешествий.
Поэтому по пути исканий, буду делать записи в ней, для себя.
Наверно, чтобы не забыть, окончательно, кто я, что нашел, а что потерял.
Время не остановить.
Оно идет, идет себе, по кругу солнцестояния.
Кто ты?
Постоянно спрашивает жизнь с меня, спрашивают проходящие люди на улицах.
Да кто такой? Спрашиваю сам себя.
Нет ответа. Сложно ответить по-настоящему.
Ведь моё имя не стало брендом, как у тех, кто выбился из заурядного строя.
Хотя, что тут скрывать, я обыкновенный бродяга, по прозвищу Рай.
Прозвище мне когда-то выдалось судьбой, или окружающими людьми, оно так прижилось с детства, произошло сокращенно от фамилии, что приходиться с этим жить, воображая себе тот самый непостижимый рай.
Только как жить, если существуют границы, табу на всех материках, островах.
Нет, не так, хотя бы одним глазом увидеть настоящую жизнь, сам огромный Мир, а не впитывать впечатления с экрана телевизора.
Взобраться на Эверест, плевать, что там кислородное голодание, а потом наступает смерть. Лишь бы увидеть вживую красоты горными пиками пронзённого неба под тибетской крышей.
Но чудес не бывает, как итог: работы нет, дома нет, семьи нет, здоровья тоже нет.
Нет ничего. Что же тогда есть в остатке?
Когда касаешься пустоты, это не имеет значение.
Хорошо когда едешь куда-то очень далеко, кто-то дома тебя ждёт.
А если никто не ждёт, от слова совсем.
Наверно плохо. Что ж плохо, так плохо. Надо смириться.
Но разве имеет значение, когда стоишь на перепутье всех дорог.
«Жить», что за выражение?
Есть два понятия: жажда жизни, когда человек цепляется за нить существования всеми способами.
Есть усталость от жизни, когда человек кончает с ней разными вариантами.
Не хочет жить, всё тут, что поделаешь с ним, разве в психбольницу лежит принудительная дорога.
Я видел, встречал на пути таких людей.
А неутраченная память, словно воскресший туман из мира мертвых, гнала, гнала по степи табун за табуном черных кобылиц в мозг воспоминания о самом начале путешествии.
Это было год назад.
Тогда удачно подзаработал немного свободных денег.
Пришлось выложиться, пахать круглыми сутками на работе, но деньги того стоили.
Меня потянуло в Африку, поэтому отправляюсь туда поздней осенью, чтобы попытаться найти ответы на несколько вопросов давно мучивших.
Нет, не так: кроме этого, еще имелись две весомые причины, буквально прячущиеся в голове. Они очень важные, по сути, главные аргументы, которые заставляют взвыть внутри себя немым волком, сорваться с места, бежать как неизлечимо ужаленному смертнику на самый дальний край света, туда, где, наверное, заканчивается горизонт. Но об этом чуть позже.
Путешествие не задалось с самого начала.
Билеты подорожали на глазах, деньги обесценивались, проблемы нарастали подобно грязному кому, катящемуся под уклон сизифовой горы.
В общем, кутерьма та ещё.
То нога отнимется ни с того ни сего, то на глазу вспыхнет глазной ячмень, то где-нибудь стрельнет невпопад, заболит до нервных судорог.
По сравнению с икотой, артериальным давлением, сущая мелочь в многострадальном теле.
Вроде не грешил, не материл соседей, не обижал никого, сам не обижался на злые шутки, милостыню подавал тем, кто просил, перед отъездом, хоть несколько рублей, но всё-таки.
Под конец сборов обнаружился парень под дверью.
Юнец, что с него взять. Убежал из дома в поисках лучшей жизни.
Просил помощи.
Взял бы его с собой туда, вдвоем оно всяко веселее в дальней дороге.
Только как, а я не бог, чтобы его уменьшить, в карман спрятать, будто бездомного котёнка.
Да только своих проблем хватает.
Помощь ближнему своему, она такая: двойственная.
Дорога в ад вымощена благими намерениями.
Дал хлеб ему с колбасой.
Под утро он ушел, куда, не знаю.
Дверь не открыл, мало ли что у него, неразумного.
Жестко, но мир жесток, люди достаточно жестоки по сути как звери, несмотря на заверения блаженных экспертов.
Помнится, дело было в Крыму, где по слухам живут самые добрые люди на свете.
Приехал на сломанном автобусе в незнакомый город у моря.
Ночь, темнота, ливень.
Кричу, стучусь в двери, где развешено объявления «сдаётся жильё».
Ноль ответа, ноль внимания.
Да к черту нехорошие воспоминания, надо думать о будущем, или хотя бы о насущном.
Теперь пришла пора спускать ещё один плот надежды, в маленький океан дней, являвшийся моей жизнью.
Ты зачем летишь туда? Спрашивают.
Наверно так нужно, было, и стало.
Африка, что может быть жарче, что можно себе представить.
Зачем? Арабика, отвечаю им.
Свобода. Там нет рабов. Там, они простые, как дети.
Кого-то избили, кого-то сбили, кто-то идёт домой после рабочего дня, кто-то стоит в закоулке магазина, просит милостыню, кто-то молится, кто-то кричит.
Большое видится через призму малого, или на расстоянии.
Но как такое уложить в разуме.
Понять, как возможно, устроено.
Перелет за перелетом, часовые и климатические пояса следуют одни за одними.
Вместе со странами в них расположенными, попадая изо дня в ночь, переходя из лета в зиму, или наоборот.
Когда судьба сталкивает в одном месте, в тесном пространстве столь разных людей из множеств наций на планете.
В самолете, вместе со мной летели: арабы, французы, негры, немцы, китайцы, много других людей, различных по цвету кожи и вероисповеданию.
Рядом сидел китаец, с женой.
Он поделился со мной, своей порцией алкоголя, когда по салону с передвижного столика стали раздавать бесплатные напитки.
Наверно чувствуешь себя одним из олимпийских богов, когда выпиваешь парочку виски или коньяка. Они так же пили амброзию, небесный нектар, потом смотрели на нас с высоты, бесстрастно наблюдая за нами.
Ведь так красиво смотреть, сверху вниз.
Когда горы выглядят букашками, люди песчинками, мириады из мириад, составляя единый бархан.
Города видятся кальмарами, от уплощения в центре, тянутся в стороны щупальца дорог, шоссейных автобанов.
Или как паучки, которые раскидывают паутинки, среди зеленых пастбищ.
Огромные портовые мегаполисы, словно смешные моллюски, корчащиеся на морском берегу.
Коричневая земля морщинится складками горных хребтов, взрезывается голубыми нитками рек, глядит черными пятнами больших озер, водохранилищ.
Такое также трудно уразуметь, как если неотвратимость течения, где мы куда-то плывем.
Непоколебимость судьбы, которая может в любой миг измениться.
Такова шутка мироздания.
Мир устроен с тонким юмором, подчас горьким.
Он огромный и маленький, одновременно.
Понять такое тоже непросто, как непреложные истины, что такое любовь или вера.
Если смысл приключенческих странствий, само путешествие.
Даже проделанное, без всякого смысла.
Снова такое чувство, будто стою на крыше перед выбором высоты.
Необратимость судьбы, как она есть.
Она идет впереди меня, ступая тяжелыми шагами, когда-то предвещавшая череду испытаний, катится колесами шасси самолетов по взлетной колее.
Тенью иду вслед за ней, к призрачному гейту.
Едва открывшемуся проходу в иные миры.
Вот он, момент истины, самопознания себя и мира.
Человек должен выживать, как говорят некоторые.
Да никому он не должен.
Мы все идём, подстраиваемся к социуму, к миру, ползём через силу, грызём зубами, но всё равно двигаемся вперед.
Но еще могу танцевать, словно в сказке.
Ведь мир без Рая, совсем станет безрадостным.
*
1 октября.
Из Марокко с любовью.
О да. Это будет незабываемое, невероятное приключение.
Но, наверное, предчувствую, самый сладкий момент окажется почему-то моим возвращением в первые минуты, когда открою дверь жилища.
Ступлю на порог дома, хотя временного.
Я вижу в путешествие много горя, слёз, радостных улыбок светящихся искренним счастьем, пусть не обращённых в мою честь, но перепадает, конечно, мне, малую толику.
Страдания бытия, боль телесная, перемежается с мучениями души.
Вижу множество городов, больших и малых.
Встречаю много людей, плохих, так и хороших.
Смотрю на разные, странные вещи, творившиеся на другом конце света.
Роскошь и нищета соседствует рядом.
Как полная свобода, бесправное рабство, они ведь сподвижники друг друга.
Бьются часы, ломается цифровая техника, трескаются линзы очков, дисплеи смартфонов, оставляются личные вещи, навсегда теряется багаж в огромных аэропортах.
Но неважно, так должно было быть!
Или стать чем-то новым, отдаренным на сиюминутную потеху новым владельцам.
Ты отделываешься только малой кровью, жертвуешь материальными вещами, но не собой, чтобы потом отплёвываться от дрянной шелухи, мерзкой суеты бренного существования.
Когда-то, в далёкие времена, человек шёл по земле с копьем и мечом, с набёдренной повязкой, вместо паспорта у него было лишь знамя.
Флаг или штандарт на деревянной ветке или на древке, а то просто грязное полотнище, ржавое от пятен крови, развевающейся по ветру.
Вот весь паспортный контроль и визы.
Кусок тряпки заменял ему всё.
Наглядно показывая всем встречным в пути, куда он направляется, какому богу он служит. А сейчас приходиться постоянно носить с собой кусочек картона, именуемым паспортом.
Люди стали как пешки, можно сказать даже мельче, самых простых пешек, движимые более крупными фигурами.
Но речь пойдет не об этом, не об игре в шахматные партии, придуманной на жарком Востоке
Это о городе с древней историей, великой урбанизации.
Городе, зла и добра, вечного противостояния.
Где духовное начало льется из всех сотен минаретов.
Утренний звук молитв перекрывает гул взлетающих самолетов, что он кажется пожарным набатом, когда надо немедля вскочить с постели, что-то делать.
Пошлость и проституция. Ханжество и лесть.
Обман и воровство, не говоря уже о других криминальных пороках, наряду с добродетельствами также мирно существуют друг с другом.
Инь и янь, если такое понятие применимо, так сказать к этому месту, наполненному своеобразной энергетикой.
Люди молятся, кто как, на что способен; они встают на колени на топчаны, или коврики, кто-то шевелит губами от души, кто-то замаливает грехи в произнесенных быстрой речью текстов аята «всёпрощающего», а кто-то благодарит его нараспев.
Кто о чем просит, что желает, ведь аллах милосерден и так велик.
Это Марракеш.
Не Бомбей, не Пекин, не Лондон, не Нью-Йорк, этим всё сказано.
Каков он был, сейчас, или будет в далёком будущем.
*
Марракеш, куда прилетел, встретил непривычным воздухом, атмосферой непрекращающегося лета, всем остальным антуражем, присущим большим городам.
Не хотел здесь надолго задерживаться, но покинуть его удалось только на следующий день.
Когда вышел из аэропорта на транспортные перроны, где находились трансфертные автобусы, такси отвозившие пассажиров, непонятный гомон, поистине летний зной, облепили меня словно липкие мухи.
Стало жарко, зашел в тень под навес перрона, передохнуть, осмотреться, а главное, наметить цель на сегодня, на ближайшие дни.
Ведь план, как таковой отсутствовал напрочь.
При первых взглядах на окружающую действительность, опьянение, алкогольное, да новой жизнью, быстро проходило.
Жарко, достал из рюкзака пакет сока, принялся жадно пить, закурил, намечая план действий, когда тебя тут никто не ждет.
Один за одним, стали подходить англоязычные таксисты, предлагая свои услуги.
— До центра, сколько будет стоить в долларах? — спрашиваю у них, ведь местной валюты дирхамов, нет еще. Только доллары.
Кто-то просит двадцать, кто-то тридцать, или двадцать пять.
Один заломил пятьдесят долларов.
В пересчете, пятьсот дирхам, то есть пять тысяч рублей.
Конечно, в стоимостях, слабо ориентировался, так примерно.
Из мануалов других путешественников знал: курс обмена, примерные цены на жильё, продукты. А вот на такси нет.
Но все равно, выглядело натуральной обдираловкой приезжего мечтателя.
Плюнул от злости, всех послал к шайтану, допил сок, перевел часы на местное время, взвалил рюкзак на плечи, включил навигатор, надел на глаза солнцезащитные очки, пошел пешком по улицам, до самого центра.
В безлюдном пути по тротуарам, в желтых тонах городского пейзажа, среди пустынных площадей возле аэропорта, попадались мохнатые верблюды с погонщиками, рослые пальмы, лиловые до синевы, негры. Они сидели на скамейках, лежали на ковриках вместе с семьей, или мочились в пожухлых кустах, состоящие из колючих кустарников, вроде саксаула.
Через два часа, хорошей ходьбы с грузом, достиг примерного центра.
Там находились, судя по карте навигатора, банки, где хотел обменять доллары, и ближайший автовокзал, в котором хотел купить билет на автобус, до какого-нибудь примечательного места.
Например, до Феса, или в Шефшауэн, «голубого города».
Центром оказалась большая локация, с торговыми зданиями, которые отбрасывали тень на разогретый асфальт и брусчатку.
Парковая участок, сквер с фонтанами, скамейки, красноватая глиняная плитка.
Ведь с неба, город выглядит светло-красным пятном, будто он вылеплен полностью из глины.
Расположены кафе, рестораны, зоны отдыха.
Наступил почти вечер, поэтому банки стояли с закрытыми дверями.
Значит, билет не купить сегодня, придется остаться здесь заночевать, прикинул в уме. Расположился за пустым столиком уличной кафешки, в рюкзаке находилась запасная бутылка минералки. Она была последней.
Достал, стал пить, обдумывая, что делать дальше, где искать ночлег.
Палатку ведь не поставишь на этой площади.
Нужна еда и питье, вместе с туалетом.
Еще полиция заберет в участок, как бездомного, или протестующего против королевской власти.
Приблизился официант, спросил у него:
— Фри вай-фай?
— Ес, мистер.
Он дал пароль, подключился к «букингу».
Нашел адрес хостела, или гостевого дома, под названием «Margane Saada».
Он находился недалеко, в нескольких километрах отсюда.
По бульвару Алаль Аль Фаси, возле кольцевой развязки.
Жилье в нем стоило совсем недорого, всего-то 70 дирхам за сутки.
Но как туда добраться?
Тут подошел мужчина интеллигентной наружности, наверно вид у меня был немного потерянным. Он вежливо поздоровался, присел за столик, предложил чем-то помочь, сидящему на виду у всех, отдыхающему туристу.
— Девочки, гашиш, виски?
Конечно, мужчина оказался «смотрящим», за этой локацией.
Как мог, объяснил ему свою ситуацию; что нет местных денег, хочу помыться с долгой дороги, покушать, переночевать.
Короче, нужно что-то такое, вроде недорогого хостела.
— О, хотель?! Ес, мистер.
— Ноу, ноу. Вот адрес!
Дал ему тетрадь, куда переписал подробный адрес, с названием района.
Он прочитал, кивнул.
— Окей мистер.
Рядом стояли машины, видимо стоянка для такси.
Он подошел к одной из них, стал говорить.
Махнул мне рукой, показывая, подойти к ним.
Подхватил рюкзак, приблизился к машине.
— Он отвезет тебя, к месту.
— Сколько?
— Договоритесь, — ответил мужчина, похлопал меня по плечу.
— Окей, — забрасывая рюкзак на заднее сиденье.
— Шукран, — сказал ему напоследок.
Водитель, молодой араб, резко дал по газам, срываясь с места.
Ехали недолго, но какими-то запутанными улочками.
Остановились в одном месте, вроде гаражей, вместе с автомастерскими.
Выяснилось, что никто, ничего здесь не сдает.
Каких-нибудь отелей, хостелов поблизости не нашлось.
Поехали дальше.
Хотя до этого, спросил моего возчика по незнакомым районам:
— Сколько плата?
— Дэсять доларс, — на ломаном английском ответил он.
Покопался в бумажнике, из мелочи имелось только девять долларов, чтобы расплатиться без сдачи.
— Девять, — предъявил ему несколько черно-белых бумажек.
Он недовольно мотнул головой, вырывая из пальцев мои банкноты.
Перевозчик снова резко дал по газам.
Через пару минут он привез на какой-то пустырь.
— Финиш.
— А где? Что?
Непонимающе осматривался по сторонам.
— Туда, туда! — араб нетерпеливо махнул рукой, показывая в сторону, где располагались неказистые строения, вроде бараков.
— Гоу, гоу!
Мол, выходи из тачки, вали из нее нахрен.
Пришлось выходить наружу, в полную неизвестность.
Таксист посигналил, умчался прочь, оставляя меня, посреди уличного гетто.
Было еще светло, но ведь скоро наступит ночь.
Вокруг уже начали шнырять мальчишки, прохаживаться местные парни, бандитского вида, словно акулы возле легкой добычи.
Ноги подкашивались, дрожало тело, от усталости.
Но деваться некуда, надо бы что-то делать.
Ускоренным шагом, бросился оттуда, не разбирая дороги, куда глядели глаза.
Где еще светлели небеса, загорались уличные фонари на столбах, возле двухэтажного торгового центра.
Встречались разные люди, парочки из мужчин и женщин, некоторые из них весело спрашивали про «сову», глядя на мой измученный вид, как вытираю пот со лба.
— Да нормально, сава вам тоже.
Тут попались две девчонки, точнее две арабские девушки.
Обе черноволосые, черноглазые, но с белой кожей на лицах, видимо от того, что головки всегда повязаны материей, вроде шляпки.
Наверно ножки у них тоже белые, подумал, под длинными платьями.
Они курили, немного таясь от посторонних глаз.
Подошел к ним, поздоровался, спросил, где тут есть хостел.
— Голяк?!
Спросила одна из них, улыбаясь
— Голяк, — уныло ответил.
Эта девушка понимала еще разные языки: французский и английский.
Она задорно рассмеялась, поэтому решила помочь.
В который раз за день, объяснил ситуацию.
Девушки отвели к дому. Он был недалеко.
Подъезд с домофоном, два этажа вверх по лестнице, дверь в квартиру, которую открыла старуха. Меня пригласили пройти внутрь.
Квартира по планировке, как наши «хрущевки».
Эта бабушка сдавала комнаты постояльцам, как выяснилось.
Показали комнату, осмотрелся: диван, телевизор, интернет, душ, туалет.
На полах ковры, как на стенах. Кухня, с чайником, газовой плитой.
Ничего шикарного, но пойдет.
Наконец, решил спросить цену за ночлег, девушка перевела старухе мой вопрос.
Бабушка заговорила по-арабски, получилось, что она хочет сдать эту комнату до утра, примерно за тридцать долларов.
Три тысячи рублей, прикинул в уме, за эту халупу, когда такое жилье, самый максимум стоит до двух тысяч, за полные сутки.
Поэтому отрицательно покачал головой, взял рюкзак, вышел за дверь.
Потом на улицу. Девушки вышли тоже за мной.
Они проводили меня обратно, к торговому центру.
Там распрощались, девушки пожелали удачи, ушли по своим делам.
Стемнело. Почти ночь.
Кое-как, разглядел одного мужчину в серой униформе, который находился возле «черных входов» торгового центра.
Он сидел на стульчике под навесом подсобки, покуривал, пил чай из стаканчика, поглядывал по сторонам. Может он сторож, или подсобный разнорабочий при маркетах, кто его знает.
Подошел к нему, поздоровался, на мое счастье он оказался англоязычным товарищем.
Спросил, где поблизости отель имеется.
Он немного проводил до дальнего угла, дальше показал рукой, желая удачи.
Оставалось только перейти одну улицу до цели, точнее до здания.
Этим зданием оказался гостиничный отель в шесть этажей, уже настоящий, в несколько «звезд». Его вывеска ярко горела в ночи, словно приглашая в гости, усталого путника, исполняемого в моей роли.
Цена, — уже не имела значения.
Поэтому зашел внутрь.
Стойка в холле, с девушкой и парнем в униформах.
Ресепшен, называется.
— Доллары принимаете?
— Принимаем.
— Окей. Тогда оформляйте.
— Паспорт, плиз.
Мне подобрали маленький одноместный номер, за 45 долларов.
Но в стоимость входил сегодняшний ужин, на который еще успевал, и завтрак.
При внутренней столовой отеля.
Комфортная гостиница оказалась, что говорить: лифт, кругом мрамор.
Номер как номер, для некурящих, на втором этаже, ванная комната с душевой кабиной. Кондиционер, телевизор, интернет.
А главное, — мягкая, просторная постель, со свежим бельем.
За пять минут принял душ, переоделся, правда, раскидывая вещи в беспорядке по комнате.
Но зато успевал на бесплатный ужин!
В ней кормили по принципу «шведского стола»: подходи с тарелкой, смотри, что осталось в кастрюлях, набирай сколько хочешь.
Садись за столик, и кушай.
Мне повезло, в поварских бачках, еще оставалась кой-какая еда.
Картофель, макароны, рис, овощные салаты, сдобренные мясной подливкой.
Чай, кофе, напиток вроде компота.
Ел, не разбирая вкуса блюд. Аппетита не было, из-за усталости.
Также не особо смотрел по сторонам, разглядывая обстановку, людей, которые еще находились в зале столовой.
Некоторые гуляки, праздные парочки, спускались из номеров, проходили через зал столовой, оказывались на открытой террасе, с баром.
Вроде там еще продавался отдельно алкоголь.
Как я понял, отель был европейского типа, поэтому заселяли его, почти все приезжие европейцы, которые любят отдых с арабским колоритом.
После ужина придя в номер, собрал вещи в кучу.
Сходил перекурить, на моем этаже был запасной выход на террасу, закрытый под решетку с замком. За ней виднелись пальмы с травой, где в ней оглушительно стрекотали цикады.
Но дым выходил на улицу вполне свободно.
Кондиционер не стал включать, после душа, да ночью стало прохладно.
Потом смотрел телевизор, переключая каналы.
В нем кругом показывались одни негры.
В одном ТВ-шоу, чернокожий парень выступал на сцене: он пел, шутил, танцевал, разыгрывал клоунские сценки, делал пародии.
В общем, на все руки мастер.
Наконец, попал на какой-то фильм.
Под него, не заметил, как отрубился.
Хотя, успел раздеться до трусов.
Утро разбудило меня, пришлось вставать
Было где-то восемь часов утра по ихнему, а по-нашему, уже полдень.
Принял душ, оделся, спустился на ресепшен пообщаться на тему, где тут можно обменять доллары. Посидел на мягком кресле, ожидая, время открытия столовой.
Поэтому вошел в столовую одним из первых посетителей, выбирая, из всего меню, а не из остатков, как вчера.
Имелось вроде мясного гуляша, пюре картофельное, еще что-то вкусное.
Еще десерт: булочки, печенья, пирожные, канапе.
Набирал блюда по два раза, насыщаясь по полной программе
Забрал несколько булочек в номер, покушать «на потом».
А ближайший банк находился от отеля в получасах ходьбы.
Когда пришел туда, он был еще закрыт.
За дверями топтался охранник.
Походил вокруг, изучил вывеску: банк работал, наверно как все банки в стране, с десяти утра до четырех часов дня.
Без обеда, без выходных, без праздников.
Кроме Рамадана, который длится почти месяц.
Наконец, банк открылся, охранник пропустил внутрь.
В нем пришлось заполнять декларацию, подписывать разные бумаги, причем на английском.
Семь потов сошло как в бане, хотя работал кондиционер.
Но зато обмен произошел по официальному курсу, десять дирхам с копейками, к одному доллару. Шучу, нет в этой стране копеек. Дирхам, есть дирхам, на меньшую сумму не делится. Если купить доллары в банке обратно, то выходило уже где-то от 11-13 дирхам, за один доллар.
Еще вычли комиссию, из общей суммы, которую выдали в кассе.
А в частных обменниках курс разный, зато без комиссии.
Купить дирхамы, то предложат восемь, или девять, за один доллар.
Если хочешь купить доллары, то готовь 15 дирхам, за один доллар.
В отель вернулся, почти богачом, по местным меркам.
Собрал все вещи, сдал ключ от номера на ресепшене, оставил чаевые, заодно благодарственную запись в журнале, что мне понравилось посещение данного отеля.
Взамен выдали рекламный буклет, пожелали удачи.
А самое главное, подробно объяснили, как проехать до автовокзала.
Остановка находилась недалеко от отеля.
Через нее ездили автобусы, проходящие возле междугороднего автовокзала.
Спустя минуту прикатил он, с искомым номером маршрута.
Автобус оказался несподручный, я влез в него кое-как, также кое-как размещаясь с рюкзаком в свободном пространстве, которого получилось не так уж много.
Сидячие места заняты разными людьми, пришлось стоять, держась за непривычную ручку.
Осмотрелся, что делают остальные: входящие люди на остановках, которые приобретали автобусные билеты.
Кто-то прикладывал карты к терминалам, прикрепленные к водительской кабине, кто-то кидал монеты в ящик, из него выползал билетик.
Монет не было, только бумажные деньги, и крупные.
А мне нужна сдача. Что же делать?
Возле поручня стоял мужчина, явно европейской наружности.
— Тикет? — обратился к нему, показывая самую мелкую купюру, которая нашлась в бумажнике.
— Драйвер, гоу, — посоветовал он, улыбаясь.
Только сделал пару шагов по указанному направлению, здорово тряхнуло, мой рюкзак сорвался с места, но тот мужчина вовремя подхватил его за лямку, чтобы он не покатился кубарем дальше по салону автобуса.
— Фенкью!
Поблагодарил его за оказанную помощь.
Направился снова к водителю.
На очередной остановке, он разменял купюру на мелочь, выдал билетик.
Получилось так, что проезд стоил два дирхама.
Не сравнить с ценами у местных таксистов в 50 дирхам.
На той остановке набился народ, наполняя салон почти до отказа.
Но мой рюкзак с вещами остался где-то там.
— Сорри плиз, сорри плиз, — говорил, аккуратно пробираясь через плотные тела.
Тот мужчина с оставленным рюкзаком, хвала аллаху, оказался на том же месте.
Мы разговорились, хотя в основном спрашивали друг друга.
— Треин?
— Скоро будет вокзал. Я скажу, где выходить.
— Фенкью.
— Воркер?
— Да. Офис энд маркет. Ты турист?
— Ес, фром рашен.
— Супер.
— Гуд лак! — пожелал он удачи, когда приблизилась моя остановка.
Выгрузился где-то, огляделся, ничего похожего на вокзал рядом не было.
Как же так?! обманул что ли.
Но тут вспомнил его слова, что надо от остановки пройти еще сколько-то.
Автобус не заезжает на сам вокзал.
Теперь понятно, не так все просто, включаем навигатор, пойдем туда.
Локацию остановки составляли улицы, но транспортное движение на них отсутствовало.
Потому что они были сплошь заставлены прилавками, лотками, передвижными ларьками, машинами с товарами. Вообщем уличный базар и рынок, под открытым небом, на протяжении всех улиц, ведущих к вокзалу.
Приставали попрошайки, донимали ходячие торговцы, навязывая что-то купить.
За мной бежал два квартала по пятам, один из них, предлагая приобрести то ли золотые часы, то ли фирменные очки, болтающиеся на рейках.
— Мистер, мистер, гуд прайс, — кричал он мне вслед.
— Да отвяжись ты, к такой-то матери! — бросаю ему на русском, больше не оборачиваясь.
Конечно, знал некоторые распространенные матерные слова, выражения по-арабски;
Отвали, — ялла, конец, — халас, пошел к черту, — я хабара аббет.
Но они вылетели в тот момент из головы.
С трудом отвязавшись от торговца, вылетел на знакомую локацию вокзала.
Вот фонтан, вон то самое кафе, это что-то архитектурное на площади, там парк, торговые центры, а вот там вроде автовокзал.
Поэтому устремился в выбранном направлении.
Вокзал оказался невысоким двухэтажным зданием.
Правда, выглядел чистеньким, снаружи покрашенным в белые, розовые, красные тона.
Прошел шлагбаумы, оградки, зашел внутрь. Входные двери отсутствовали.
Ага, здесь вроде кассы, в небольшом зале.
Скинул рюкзак на скамью, встал в очередь из трех человек, в одну из двух касс.
Раздумывая, куда же поехать, какую сторону выбрать.
Очередь рассосалась, остался один возле окна кассы, с мужчиной кассиром внутри.
— Мархаба, — поздоровался.
— Мархаба.
— Куда поедут автобусы?
— Сувейра. Через сорок минут.
— А это где?
— Океан, море, — ответил кассир, зажмуривая глаза от удовольствия.
— А что еще есть?
— Загора. Через тридцать минут.
— А там что?
— Пустыня, Сахара, — со значением произнес мужчина араб.
— Понятно. Шукран.
Отошел от кассы, стал думать: море, или пустыня, что же мне выбрать?
Почему-то в голове представилась вода, бескрайняя, и огромная.
Снова отстоял очередь в два человека, пока решение окончательно созревало.
— Дайте плиз билет в Сувейру. На море хочу.
— Окей мистер. С вас 120 дирхам.
— Кваэйс.
Отдал в кассу деньги, кассир пощелкал, посчитал, затем протянул билет и сдачу.
Билет был картонкой, похож на визитную карточку, только поменьше.
Кстати, жд билеты, тоже такого же образца.
А железнодорожный вокзал находился почти рядом, с этим автовокзалом.
Еще билеты на поезде стоят дешевле автобусных, оказывается.
— Гуд лак, мистер. Отправление через двадцать минут.
— Спасибо.
Пошатался по вокзалу, убивая оставшееся время, сходил в туалет, в служебный, он там расположен на втором этаже, где всякие офисные кабинеты.
Туалет по-арабски, как и бани, — «хаман». А спросить: где туалет?
Будет: файн ал хаман.
Зашел в кафе при вокзале, присмотреться, что да как в нем.
— Бикам хата? Сколько стоит?
Зашел на другую сторону здания: там были рельсы, железнодорожные развязки.
Вдали виднелись поезда, значит там находится сам железнодорожный вокзал.
Заглянул в зону курения, заодно выкурил сигарету.
В специально отведенном месте.
Вот подъехал автобус к обозначенной платформе под загрузку пассажиров.
С табличкой на ветровом стекле: Марракеш — Загора.
Он поедет в пустыню, но нам пока туда не надо.
Люди стали не торопясь грузить чемоданы, баулы, большие сумки в багажный отсек, расположенный внизу автобуса.
Присматривал за этим сам водитель, заодно проверяя отдельный билет на багаж.
А укладывал вещи, его юркий помощник.
Тут подкатил мой автобус.
Пребывая в самом радужном настроении, подошел к нему.
Да, все верно: Марракеш — Эс-Сувейра.
Подоспели другие люди.
Помощник этого водителя открыл багажный отсек.
Вот черт!! Вспомнил, что у меня тоже есть, оказывается багаж.
Я бросился обратно к кассам. Там уже люди набрались.
Пришлось снова отстоять очередь, только к другому кассиру.
— Багаж! Багаж тикет! — кричу в запале, показывая ей основной билет, свой рюкзак. Кассирша, женщина, улыбнулась.
— Шесть дирхам.
— Только побыстрее, плиз. Такхара вахда лав самахт. Один билетик, плиз!
Отсчитал нужные деньги, а мне выдали две бумажки с буквами и цифрами: одна липучая, одна простая.
— Гуд лак, мистер.
— Шукран.
Поблагодарил женщину, подхватил рюкзак, побежал к автобусу.
Хотя можно было не бежать, он еще стоял минут десять.
Липучую бумажку, помощник налепил на мой рюкзак, после затолкал его внутрь автобусного чрева. А простую, нужно носить с пассажирским билетом.
Его показал водителю, он посмотрел, одобрительно кивнул, пропустил в салон.
Поднялся по ступенькам на высоту.
Теперь только осталось найти свое место, указанное в билете.
С помощью других, так сказать, туристов, которые подсказали где его искать, наконец, уселся в мягкое кресло, возле окна, со шторкой от солнечного света.
Можно отправляться в дорогу. Предстояло ехать больше шести часов.
Салон заполнился почти полностью, разными пассажирами.
Двери закрылись, водитель завел мотор, автобус мягко тронулся с места.
Шлагбаум прощально поднялся к верху: всем счастливого пути.
Автобус в ответ посигналил: я еще вернусь.
*

1 ноября.
Наверно, это конец всему.
Нет времени писать, или больше нет желания.
Не вдаваясь в подробности, шесть дней назад, мы отправились в путь из того кемпинга, чтобы встретиться с караваном, состоящим из верблюдов и местных берберов, везущих какие-то мелочные товары. Караван должен был нас ожидать на одном оазисе, затем вместе с ним, незаметно пересечь алжирскую границу.
Валид бин Атташ, так назывался тот человек, которого мы по придуманному плану должны перехватить на точке обмена, а потом
поменять на деньги, у «друзей» из Туниса, заплатить им за помощь.
Затем нелегально переправить человека сюда, в Марокко, вместе с караваном.
Но джип, на котором мы выехали из кемпинга, в первый же день, под вечер, заглох, окончательно сломался.
Водитель машины отправился домой налегке, хотя он взял только воду с избытком, из своего запаса.
Мы выгрузили вещи, сложили на песок.
Потом взяли из поклажи, кто что смог, но в основном воду для питья.
Нашу питьевую канистру, на тридцать литров воды, разделили на всех. Разливали, во что пришлось: по пластиковым бутылкам из-под колы, по фляжкам, по баклагам, по разным емкостям.
Взвалили на себя, пошли пешком, по песчаным дюнам.
Раххим повесил на себя объемный рюкзак, в который я видел, он высыпал пачки денег из дипломата, а сверху всунул питьевую канистру наполовину полную, с его долей воды.
Потом мы шли, шли, то взбираясь по барханам, то опускаясь, а за нами лишь оставались цепочка следов, которая вскоре исчезнет.
Уже в дороге, выбрасывали лишние вещи, они давили слишком на плечи. Сломанный джип остался далеко позади.
Никакой связи не было, сети не ловились: ни телефоны, ни спутниковые рации. Раххим решил сам перейти границу, судя по карте, она была уже рядом.
После пересечения, мы пешком двое суток продвигались к оазису, расположенному где-то в Алжире, к тому, где будет проходить наш караван по маршруту.
Где-то на вершине, песчаного бархана, мы прилегли для отдыха.
В наших рюкзаках стала заканчиваться вода.
Бербер установил суровую экономию, половину глотка через два часа. Под его строгим взглядом, на коротких остановках, когда он смотрел на нас, а мы старались делать только половину глотка.
Этого лишь хватало, чтобы смочить влагой губы, и язык.
Но это уже была моя предпоследняя бутылка драгоценной воды.
Я расположился с краю, рядом лежал Раххим.
— А ты знаешь, что бога нет?
Спросил его, облизывая языком сухие потрескавшиеся губы.
— Знаю. Для нас бог, Сахара.
Она казнит, или дарует жизнь.
Тут нет ничего божественного: она сама примет решение.
Быть тебе мертвым, или живым.
— Зачем ты несешь деньги? Ведь тяжело. Выброси.
— Я не могу.
Наверно мог бы сказать ему много грязных злых слов, но не стал.
Это не поможет, а злить проводника в данный момент, хуже отстроченной смерти.
— Почему?! Мы же сдохнем здесь! Из-за тебя!!
Раххим помотал головой, замотанную до горла чалмой.
— Нет. Не из-за меня.
— Хватит!! хватит!
Наверно у меня случилась истерика.
— Скоро не станет воды. Мы все умрем. Как ты не понимаешь?!
— Мы будем пить пот, росу, кровь, и мочу. Но мы выживем. Я тебе обещаю. Скоро дойдем до оазиса. Там будет вода, сколько захочешь.
— Я не верю…
Прохрипел через силу.
Раххим раскинул руки, его взгляд, устремленный в небеса, был похож на земноводную ящерицу.
Да сам он стал таким: чешуйчистым, холоднокровным, каким-то пластичным.
Наверно заснул от переутомления.
Мен снился Леонардо да Винчи, он все время убеждал меня, что изобрел ракету для космического путешествия на другие планеты.
Она была сделана из гавна и палок.
— А есть еще верблюды.
— Верблюды? Верблюды, это хорошо.
— Верблюды…
Пробормотал уже сквозь сон.
— Какие верблюды? Вставай.
— Вставай. Надо идти.
С помощью подставленной руки Раххима, встал на ноги.
Стояла светлая ночь.
Чен, и Смаил находились тоже не в лучшем состоянии.
Они недавно блевали, после того, как поели песка.
Наваждение, ведь песок им казался водой, наверно в реке, или в бассейне, или чем-то еще. Что им мог еще сказать:
— Ребят, я привел вас сюда, чтобы вы здесь сдохли!!
Нет, не так, давайте вам каждому вырою могилы голыми руками.
Вы только простите меня, плиз…
Стоя на вершине бархана, чуть поодаль от нас лежащих без сил, Раххим принялся молиться. Наверно своим пустынным песчаным богам, совершая шаманский обряд.
Вскоре наступило утро.
Точнее ад, состоящий из солнца, песка.
Песок, песок, он был повсюду, проникая везде, в уши, в нос, в глаза, въедаясь в нашу кожу, забивая открытые поры, впиваясь в нашу грешную плоть.
Невзирая на это мы снова шли и шли, под палящим солнцем, туда, куда нас вел бербер, будто стародавний Моисей, постоянно сверяясь со своей интуицией.
Ведь больше не было надежды, как положиться только на нее.
Закончилась вода, больше нельзя сделать ни глотка.
Где море Сувейры, ласковое, столь же капризное как женщина.
Где море Танжера, немного холодное, грязное, но все же.
Наверно они там, где-то там, находятся в сотнях километров отсюда.
Дайте мне их, я выпью все моря, без остатка.
Продам душу, за каплю воды.
Настоящей, прохладной.
— Эй, где ты дьявол, подходи. Распродажа. По скидкам.
Отдам, все что есть у меня, лишь за каплю воды.
Я отдал бы сокровищницы мира, за одну только каплю воды.
На очередном привале, заметил, что мой кроссовок на левой ноге окончательно расклеился, отвалилась подошва.
Раххим тоже подметил мою беду, стал копаться в рюкзаке.
Потом вытащил обувь, пару поношенных кроссовок.
— Возьми. Для себя брал. В запас.
— Шукран. Спасибо.
— Не благодари. Надевай, носи.
Послушался, сдергивая старую обувь, выкидывая их.
Потом надел другие, они были чуть большие, но плотнее завязал шнурки.
— А мы дойдем?!
— Вспомни.
— Чего?
— Вспомни. Что-нибудь хорошее.
— Не знаю, у меня нет ничего хорошего, из воспоминаний.
Кроме вот этого всего. Понимаешь?
— Да. Видимо ты пришел сюда ради хорошей смерти.
Но такого не бывает.
— А что бывает?
— Что бывает, смотри
Бербер подобрал сухую ветку, стал рисовать на песке символы.
— Это «Ра», знак солнца.
— А это Амии, обозначение жизни.
— Да плевать!! Пишет он мне, закорючки свои!
Думаешь, они нам помогут?! Пусть тогда твои значки сделают здесь оазис, пойдет дождь со снегом. Или появиться здесь самолет, джип, да хоть телега с верблюдами.
— Не можешь такого?! Тогда фак ю!!
Я ушел от него, к тяжелобольному Чену.
Приложился головой к его груди, он еле дышал.
Чтобы еще немножко сойти с ума.
*
4 ноября.
Этот песок проникает в нас, в наши кости, в нашу кровь, а потом даже глубже, когда он захватывает наши души.
Эта пустыня оживает внутри нас, со многими чувствами, для описания которых даже не находиться слов, в наших словарях.
Заметил, что больше не в состоянии испытывать никаких эмоций, кроме невозмутимого смирения, перед величайшей неизбежностью, круговорота жизни и смерти.
Потом снова шли, шли.
Падали, поднимались с помощью проводника, снова пошатываясь, шли дальше за бербером. Это выглядело одной бесконечностью.
Чен не смог, в какой-то момент подняться на ноги.
Он, лежащий на песке, был очень плох, на лбу испарина, изо рта выходило редкое дыхание. Обезвоживание, что тут еще сделаешь. У нас тут один диагноз на всех.
Наверно он не сможет больше подняться.
Тогда нам придется тащить его на себе.
Или уже нет.
Он отдал богу душу.
Не было эмоций, не было слез.
Я просил, бербер просил, мы все молили об одном.
— Вставай дурачок! Не спи, замерзнешь.
Хотя тут холода нет, а просто жара, как в пустыне.
Хотя мы и есть в пустыне.
Хвала аллаху, мы живы пока.
Говорит каждый про себя.
Но вдруг Чена не стало, в один фатальный момент.
Как, не стало, мы сразу вдруг это поняли.
Его где-то оставили, там, лежать.
Теперь сильно беспокоюсь за Смаила.
Ведь он последний мой друг.
Он впадает в бред, о чем-то мечтает.
Его надо бить по щекам, приводя в чувство, а то он начинает есть песок.
*
10 ноября.
Наши измочаленные жарой лица, огрубевшие волосы, покрыты песком, наверно мы выглядели совершенно седыми, кроме бербера, который никогда не снимал чалму.
Хотя он один раз снял, чтобы вытрясти песок.
Его голова была обрита налысо, поэтому трудно судить, какого цвета у него волосы.
Я уже выбросил лишние вещи: видеокамеру, телефон, аккумуляторы, теплую одежду, остальное имущество, ненужное здесь. Выбросил всё, что мешает.
Оставляя лишь тетрадь с авторучкой, дирхамы, новые и личные документы. Но они немного весят, совсем чуть-чуть.
Бербер посоветовал мне выкинуть эту тетрадь с ручкой.
Ведь так будет легче идти.
Проверял, взвешивая их на руках, словно на неразличимых весах, решая выбросить, или не выбросить.
Так хотя бы найдут труп возможно, с документами, удостоверяющие личность.
Наверно в любом случае должен умереть, освобождая личное место в мире, для других, более здоровых, умных, развитых, а может цивилизованных, возможно интеллектуальных, но точно не для таких долбодятлов, вроде меня.
Ведь мир принадлежит исключительно избранным.
Что мне остается делать: отринуть всё, продать дом, продать имущество, продать душу, пойти по миру, начинать сначала, когда на это уже нет времени, ни желания.
Жизнь несправедливая штука, если ты живешь как праведник, то тебе предстоят великие испытания в наши беспокойные времена.
Это также неизбежно, как падение на пол крутящегося обруча с тонкой талии, тренирующийся гимнастки.
Ведь она же когда нибудь да устанет, совершит ошибки в траектории движений.
Тот обруч все равно упадет на землю, означающий становление нового порядка.
Совершенно нового мироздания.
Наверно глупо рассуждать об этом, когда ты в пустыне находишься почти один, не считая крестьянского бербера, одного трупа, полуживого парня, тогда жизнь и смерть от нехватки воды, отделяет странная полоска.
Говорят, что молодой Га-Ноцри из Назарета, тоже в одиночестве скитался по пустыне. Там носили арабские повязки на лице, удивительные люди. Они еще назывались странным словом Арамеи, в те далекие времена.
Иисус обретал смысл и покой, наряду с наваждениями и дьявольскими искушениями.
Готовясь к восприятию новой веры.
Или новой эры.
Наваждения здесь имеются, это да, не отнимешь.
Как миражи, возникающие от множества страданий, а вот с искушениями, тут сложно.
Если только песка поесть, да полной пригоршней.
Она, жизнь, однако требует, чтобы взошел на плаху, на выстроенной Голгофе, какого-то божьего правосудия.
Но не побоюсь, мне безразличны потуги некоторых недоброжелателей.
Хотя интересно, кто творит суд божий, от рук человека, на земле все общей?
Леса, поля, степи, пустыни, моря.
Кто дал им такое право, изначально?
Об этом в библиях не написано, а если написано, то исковеркан сам смысл существования самого рода человеческого.
Мне не интересно, если я сдохну, так будет намного проще.
Для всех, и для меня тоже, даже без занесения в библию.
— Будь проще, — как говорила одна подруга в молодости, и да, теперь я такой, совсем простой, как три советских рубля, окрашенных в черную, немножко зеленую краску.
*
Пейзаж зазвенел стайками дыма, издаваемых из курительной трубки бербера.
Она была трубкой, но одновременно дудочкой, на которой можно творить, извлекать звуки.
Он вдруг побежал и побежал, отбрасывая в сторону рюкзак с деньгами, куда-то вниз по бархану, для него это выглядело важнее всего на свете.
— Там! вода! Оазис!!
Я подумал, что это очередной мираж, привидевшейся мне наяву.
Или так бывает, кто поистине сошел с ума.
У меня глиобластома, если считать на пальцах, сколько дней, то осталось две или три недели. Не больше.
Теперь уже неоперабельная опухоль мозга, которая тоже влияет на видения.
Мне даже не нужно употреблять вещества.
Они сами приходят, посреди белого дня.
В точности как в наказание, за….
За что, даже не знаю.
Наверно это было и произошло в прошлой жизни, в прошлых, моих эманациях.
Мелкий, не более того, незначительный, в чине капитана в концлагере Аушвица.
Не делал, я не делал этого, я надеюсь, я, правда, надеюсь…
Но да, ты делал это, говорит жестко Судьба.
— Вспоминай!
Через проведенный сеанс регрессии, где-то в пустыне, с помощью бербера, его необычных трав.
Я не желаю вспоминать, но приходиться.
Это почти легко сделать.
Мои детские мечты, сны, кошмары, или воспоминания, в возрасте пяти или семи лет, напролом лезущие из памяти, почему-то были всегда связаны с местом, под странным названием
«Аушвица Биркенау».
Со временем, конечно с возрастом, они постепенно забылись.
Потом прочитал книжку, взятую в школьной библиотеке, узнал, что это концлагерь, находившийся в Польше.
Тут по новой программе началось, будто происходило такое вчера.
Бездушные тени, тысячами проносились мимо моих сухих глаз.
Видения оживали, будто в кинопленке, показывающейся пред зрителями, точнее только одним.
Расстрелы каждый день, сжигание в крематории безвинных людей, умерщвления в газовой камере, повешения евреев, на крестах, вроде распятий, ведь это так безумно вдохновляет обезображенное воображение, будто все оживает в палитре на причудливых набросках Гойи, в образах невиданных чудовищ.
Так продолжалось несколько лет, тогда показавшихся целую вечность.
Это мы тогда, в той нацисткой стране, создали «гелендваген», построили «фау-2», из наших бредовых идей.
Таблетки, или вакцины, изобретенные доктором Менгеле.
Черный дым, едко выползающий из высоких труб, с запахом сладкой сливы, окутывал сознание, мешал думать, мешал жить, мешал размышлять.
А вдруг я окажусь на их месте: тех самых как шагающее неразумное стадо, которых, загоняю туда, закручивая штурвал герметичного пространства.
Поэтому боялся.
Боялся, как только возможно, но все же, не мог преодолеть себя.
Ты ведь тоже в этом участвовал, безучастно смотрел, стоял рядом, одергивая овчарок на цепи, почуявших человеческое мясо и кровь.
Ты добивал несчастных в затылок, нажимал спусковой крючок служебного парабеллума.
Ты сознавал, что так будет, некоторое время, но потом ведь за все приходит неминуемая расплата, где-то невзначай, в столовой для персонала концлагеря, где разливают чай и суп, пил стаканами горячительный шнапс.
А потом взял, застрелился из наградного «вальтера», прямо на одной разгульной вечеринке, коллег по службе.
Пустил пулю в голову, в феврале 1945 года.
Чтобы больше ни о чем не думать.
Красиво, мой предок, ничего не скажешь, только мне приходиться за тобой разгребать все дерьмо, свалившейся на мою голову.
Теперь вроде гниющего улея, сотворенного там же.
Твой закостеневший труп, предали стыду, потом закопали возле бараков, где неровный ров могил концлагеря, безымянно сровняется вместе со всеми.
Без креста, без памятника, наверно без отпевания тоже.
Так нет никого, счастливого конца, это лишь небольшая отсрочка, дающая жизнь на время.
Да, наверно, я знаю об этом, или знал заранее, предчувствовал, что так и должно быть.
Хотя, почему бы и нет.
Пусть будет придуманная, отысканная где-то здесь, на краю света.
Отмолить, стоя на коленях, мне без разницы, пускай целую вечность, только вернуть себе вселенское прощение, вместе с той найденной истиной.
Пускай маленькая, совсем крохотная, как плачущий ребенок, завернутый в пеленках, но все-таки она будет истина.
За которой иду, крадусь точно вор, будто таясь в темноте, охочусь неприметным снайпером, притянутым точно магнитом, за которым бредут оборванные дервиши, оболваненные напевом сказочного Дудочника.
Видимо как мы, сейчас лежащие в песках.
— Вода!! Вода!
— Вставайте! Там вода!
Но у нас нет сил.
Бербер сбегал не одиножды раз, наполняя свой рот водой.
Потом прикасаясь к моим испекшимся губам, чтобы мог пить по каплям влагу, исходившую из его рта.
Потом очередь дошла до Смаила.
Он попил, закашлялся. Оживая на глазах.
Смаил встал, приподнял, взвалил меня на плечи, потащил куда-то с радостными криками, в ту сторону, где удалился бербер.
Он что-то зашептал мне на ухо, на арабском языке, хотя его точно понимал даже без перевода.
Наверно, что не предаст, никогда не бросит.
Я отвернулся от пустыни, но теперь куда бы ни устремился мой взгляд, везде виделся один лишь песок, желтый-желтый, как аппетитное свежезамороженное сливочное масло.
Эти мимолетные призраки из Аушвица, прогулки под летней луной, когда мы, я и еще несколько ублюдков из команды «СС», под конвоем вели людей на расстрел, так и будут преследовать меня, то есть мою душу, до скончания веков, во имя искупления.
Но сейчас они предзнаменуют мою скорую кончину, ощущаю, опухоль увеличивается с каждым моментом, с каждой секундой, разрастаясь паучьей паутиной где-то там, подо лбом.
— Покайся! Пока не поздно.
Раздался откуда-то голос, наверное с неба.
Я же говорю, у меня появились видения, всякие глюки.
Поэтому так, даже не сомневайтесь.
Я бы мог покаяться, только в чем?!!!
Ведь это был не я, ведь это было тогда…
С отвращением в душе все же пытался представить себе пути поиска прощения.
Прощения у кого? Бога? Иисуса, аватара создателя?
Они остались эпохальными легендами, в которые однажды поверил, они сейчас являлись прошедшими символами моей веры, но чувствовал, что это всего лишь остаточные призраки.
Вот есть пустыня, есть сам человек Рай.
Пустыня реальна, поэтому Рай-человек верит в эту реальность.
Затем мысленно устремился вперед, шел и шел, но песок все опережал меня, поспешно удирая за горизонт.
Год, пять лет, десять, такой мысленной ходьбы — и я наверно уже не увижу пустыни.
Спрашиваю себя: а что случилось бы с пустыней?
Отвечаю, тоже себе: пустыня там, позади, она осталось бы в вместилищах памяти. Пустыня — прошлый век.
Ее никогда не существовало, заметьте.
Но ведь была же, на самом деле.
Тогда говорю самому себе: да, пустыня была, а я был песчаной рогатой гадюкой, жил в песках этой пустыни.
Она кормила, спасало меня, жившего в образе песчаной змеи, просто оно сейчас очень далеко, а это умопомрачительное расстояние, пролетевшее шагами, служит пищей моим мечтам!
Нет, Рай, никакой пустыни не было.
Это всё твои волшебные сны и желания, оглянись по сторонам, ты идешь по воде. Ты никогда больше не увидишь песка.
Это всего-навсего сказка, в которую поверил однажды.
Но знаете что, даже улыбнулся при этой мысли, ведь песок этой Сахары навечно остался у меня в крови.
Пускай мир пустыни покрывают сто тысяч дорог, но они не запутают меня.
Моя душа, питаемая стремлениями познать новое, назло выжить, все равно выведет к прекрасному оазису.
К источнику вечной жизни.
А если нет?
Ведь не каждый же день представляться при встрече.
Барак номер шесть, публичный дом, со шлюхами.
— Привет мадемуазель. Позвольте познакомиться: я капитан расстрельной зондеркоманды.
— Из Биркенау.
Добавляю потом, ожидая, когда же она разденется.
Почему-то мы все, поголовно не любили то слово «Аушвиц».
— В чем?!
Кричу в ответ, садня издираемые легкие этим криком.
— В чем? Тогда в чем, меня обвиняют?
Говорю уже тихо, совсем неслышно, скрипучим шепотом издаваемым горлом, отвечая тому голосу с неба.
— Я Рай новый, это творил тот ублюдок, «старый Рай».
С него и спрашивайте.
— Рай есть Рай, как и душа.
Она одна, которая потом переходит из тела в тело.
Реинкарнация. Ты слышал об этом?
— Да, что же мне делать??
— Ты и так уже наказан, в меру.
— У тебя две недели осталось.
Голос с неба произнес устало:
— Найди, что ты ищешь. Тогда ты, твоя душа, будет прощена…
Вода, пустыня, обстановка, то, что меня тащил на плече Смаил поближе к оазису в тот момент, все становилось второстепенным, совсем не главным.
Душа, которая когда-то была в теле нациста, с ней надо как-то жить, как-то договариваться, когда настанет совсем темно.
Я даже не знаю.
— Я кем был раньше, до всего?
Задал вопрос, наверно до невозможности глупый.
— Ты точно дурак без мозгов. Не помнишь, кем ты был раньше?
А как же твои двенадцать братьев, сидящих во краю угла?
Почему возникло воспоминание точно разряд молнии?
Длинный стол, тайное вечерение, сидящие люди за ним, с обличьем как настоящие близнецы, провозглашающие изначальною евхаристию. Их было двенадцать, не считая меня.
Вспышка озарила светом на какое-то мгновение, мой потаенный подвал мозга, где прятались воспоминания, из прошлых воплощениях, но тут же пропала.
— Ты их тоже не помнишь? Петра, Павла, Симеона…
— Зачем, я должен помнить, таких всяких имен.
Почему должен их помнить…
— Отвечай боже!!
Моя грешная душа, скучающая, обезумевшая, прыгающая, точно изгоняемая блоха на ветру, гонимая холодом, голодом, туда-сюда, чтобы выжить назло всему.
В этом гребанном мире. Что остается.
Только мне. Молиться? Я не умею.
Точнее, раз-учился, как это надо делать.
Церковь, это сейчас уже не церковь, не так она была задумана.
Наверно это было тогда.
Храм предназначен не для торговли.
Для Людей с добрым сердцем, но их вряд ли теперь отыщешь.
Все лучшее, что оставалось во мне, встрепенулось в этот момент, разволновало душу.
Эти всколыхнувшиеся чувства, моя единственная надежда в непроглядной бездне личного существования.
Вот она, бесконечная безмятежность природы, ее безразличие к огромным городам, напротив пустыня, простирающаяся под этими улицами и окружающая нас, поджидает смерти наших городов, чтобы снова засыпать все вечным песком.
Вдруг с ужасающей ясностью осознал всю глубину жалкой судьбы человечества. Вечная пустыня лежала терпеливым желтым зверем, поджидая гибели рода человеческого, заката цивилизации, погружения ее во тьму небытия.
Тогда все люди представились мне настоящими храбрецами, поэтому испытывал гордость, что нахожусь в одном ряду с ними.
И все зло мира показалось мне вовсе не злом, а неизбежной и необходимой составляющей в бесконечной битве с пустыней.
— Уйди с дороги! Я обычный пилигрим, из прошлого, которому нужно только идти.
«Блаженны и подлинны те уши, что внимают не внешнему звучанию речи. Но внутреннему, поучанию истины…
Экклезиаст»
*
Всевозможные воплощения, во многих человеческих лицах, тоже почти ни в чем не повинны, оказывается.
Нелепая случайность, стечение благополучных обстоятельств.
Кто-то выиграл миллиард рублей в новогоднюю лотерею, а кто-то вот это, неся свой груз по жизни.
Такие судьбы, в этом несчастном мире.
Одного повесили на кресте.
Другой стрелял в затылок.
Зато еще другой выиграл миллиард.
Глупо и смешно выглядит со стороны.
Хотя нет. Не так ......
Тут нет никакой магии.
Тут нет чародейства, с помощью колдунов или ведьм.
Все претворялось руками обычных людей: ситуация, обстановка событий.
Или же все это закономерность
Простая, тупая, примитивная, элементарная закономерность.
Наверно все-таки опыт жизни.
Он тоже бывает разный.
Все относительно нашего восприятие к реальности.
Ищущий, да найдет каморку.
В отсутствие жилья, это наверно плюс для творчества.
Видимо так, рассудили наверху.
Или ты сосёшь член у жизни, которая, в итоге отправляет тебя на поиск чего-то такого, существенного, или несущественного, это уже не важно.
Или жизнь сосет у тебя, то есть у счастливчиков.
Точнее «мажоров», сынков депутатов, сынков-дочек пап, прикормленных властью.
Но все относительно.
Все бумерангом летит, хлестко, как удар кулаком по лицу, наотмашь, будто в драке с очень близким товарищем.
Или с братом, вырожденного от другого отца.
Драка с братом, почему нет?
До крови, до синяков.
Этого не избежать, почему-то.
Поэтому люди боятся.
Бояться потерять власть, деньги, статус, свое положение в обществе. Понимают, что если этого не станет в один момент, их сотрут в порошок. Они станут безымянными, безвестными.
А в настоящем времени, кто тогда, в моем случае?
Ведь ни праведником, ни проповедником, ни убийцей, ни святым, ни грешником, в чистом виде не являюсь.
Так, что-то непонятное, возможно вроде какого-то играющего, точнее танцующего странника.
Возможно, был когда-то одним из тех тринадцати людей, сидящих за тем столом.
Поэтому, в далеке от всего, прохожу жесткий квест, игры в жизнь.
Здесь сохранился, а здесь нет, не успел нажать нужную кнопку на управляемом джойстике, поэтому придется начинать заново.
По одинаковой жести, но ничего; в голове опухоль, но это хуйня, глаз ослеп, хуйня, денег нет, однохуйственно.
Нет работы, без разницы, тоже хуйня.
Получается, все фигня на постном масле, или мне надо все-таки проходить квест до самого конечной остановки.
Наверно доведется, ведь игра не выдает других вариантов.
*

20 ноября.
Я снова оказался в Танжере.
Придется сначала наверно объяснить, как такое получилось.
После того, как мы втроем, я, Смаил, Раххим, наконец, добрались до алжирского оазиса, то два дня лежали вповалку без сил, приходя в себя, насыщая изможденные тела, вдоволь водой.
Разумеется, тот караван, не стал нас ожидать, давно покинул оазис.
Жажда исчезла, но зато потом к нам пришел голод.
Конечно, бербер кипятил чай из кустарников, ловил змей, крыс, разных съедобных обитателей пустыни, приготавливая их на костре. Но этого оказывалось недостаточно для наших желудков.
На наше счастье, еще через двое суток, к оазису приблизился незнакомый караван, вернувшийся с востока Сахары.
Наш бербер поговорил с берберами из каравана.
Они дали нам немного еды, еще Раххим договорился, что они довезут нас на верблюдах, до ближайшего авто-кемпинга Марокко.
Он заплатил самому главному из кочевников, двумя пачками денег, вытащенных из его рюкзака.
Берберам было почти по пути, а для нас нашлись запасные верблюды.
На следующее утро, когда запасы воды были пополнены, караван вышел в путь к Северу, вместе с нами.
Обратная дорога до кемпинга, находившегося возле Бу-Арфа, заняла еще трое суток, там мы перешли границу.
В кемпинге, сразу наняли водителя с джипом, который нас довез до Азру. За одну пачку денег.
А возвращаться в Загору, к Искандеру, после провальной миссии, нам всем, почему-то не хотелось.
За городом Азру, в кемпинге на троих арендовали шатер-бунгало, с нормальными условиями, почти как в городском отеле: кондиционер, холодильник, интернет, телевизор.
Вечером мы втроем смотрели телевизор.
В новостях передали, что из тюремного заключения в Тунисе, ускользнул исламский террорист Валид бин Атташ.
— По достоверным источникам, в настоящее время он находится на территории Марокко.
За поимку преступника, назначена награда в один миллион долларов…
Я просмотрел информацию в интернете, на новом смартфоне, купленным вчера в салоне сотовой связи.
Тот человек, Валид бин Атташ, оказался известным исламским вдохновителем террора. Теперь его разыскивали все разведки мира.
Получается план Искандера, все-таки удался?! Но как?
Выходило, что имелась другая команда по спасению террориста, существовал другой специальный караван, уже настоящий.
А мы были как пустышка, или приманка на живца, действовали в операции прикрытия, отвлекающим маневром для спецслужб.
По плану «А»: нас отслеживали, весь караван, должны были жестко «принять», где-нибудь на маршруте.
Или же план «Б»: если не пойдет у команды чужаков, то наша очередь выходить на сцену.
Поделился мыслями с Раххимом, он угрюмо кивнул головой, в знак полного согласия, затем хмуро пробурчал:
— Но я об этом ничего не знал.
Утром мы разошлись с бербером, в разные стороны.
Раххим, на прощание, выдал нам по три пачки долларов.
Отсчитал себе тоже три, положил за пазуху.
— Остальные деньги надо вернуть Искандеру. Займусь этим сам, когда поутихнет.
— А как же Чен? Его доля? У него осталась семья!
Бербер посмотрел нас долгим изучающим взглядом, затем достал три пачки, произнес:
— Окей, обещаю вашим аллахом, это будет семье за его смерть.
Знаешь адрес, где он жил?
— Да, я напишу на бумаге, как найти…
С Азру, я со Смаилом, на автобусе, направились в Фес.
В нем имелся приличный аэропорт, междугородний автовокзал, по всему Марокко.
С Феса, мы доехали до Танжера.
Наконец, там, расстались.
Вышло, скорее всего, по моему решению.
Смаил не желал расставаться, или разделяться.
Но заставляет еще судьба, сама жизнь.
Пускай отправляется в Испанию, или во Францию.
Он молодой, здоровый, неженатый, вот что его ожидает в будущем, в том захолустье. Да ничего хорошего: со службы выгонят, босс наложит наказание, если власти не посадят надолго в тюрьму, за все незаконные дела. А с деньгами, он там никогда не пропадет.
Я отдал ему три своих пачки: две полные, одна распечатанная.
В полной пачке, в каждой, по две тысячи долларов.
Они мне уже ни к чему.
Ведь остались еще на расходы свои дирхамы, около трех тысяч.
Имелось еще одно необратимое обстоятельство.
Перед пересечением границы в Сеуте, почувствовал странную слежку за нами. Незамедлительно поделился подозрениями со Смаилом. Он тоже был удивлен, встревожен, кто эти люди: то ли из полиции, то ли от нашего босса, что было маловероятно.
Но насчет этого есть чёткое указание: не привлекать никакого внимания, действовать при малейшем форс-мажоре как обычные туристы.
Нам пришлось разъединиться, двигаться порознь к условленному месту, окольными путями, заметая следы.
Мы решили, что Смаил будет передвигаться по северному побережью, начиная от Тетуана, я же по западному краю континента, держа все наши телефоны выключенными.
Но все же лучший выход для нас был, чтобы пустить агентов по ложному следу, принимать слежку на себя самого, отвлекая ее от Смаила. Так оказался в Танжере, после прощания с другом, на теплоходном пароме, где засветился по полной программе, под наблюдением спецслужб, поэтому увел слежку только на себя.
*
О да. Или может: «О ля ля!» (по-арабски — нет)
Как восклицает новый знакомый из испанской Каталонии на арабский манер.
С ним столкнулся, в прямом смысле, по прибытии в тот непрезентабельный отель.
Дело было так.
После ночного провожания Смаила на паром, идущий через пролив в Испанию, возле автовокзала, рано утром, выгрузился из автобуса.
Потом стал искать запланированный отель, из «букинга».
В уже открывшейся продуктовой лавке, куда зашел купить попутно минералки, сигарет, спросил, где тот адрес.
Хозяин лавки подсказал, даже отправил со мной парнишку провожатого, разумеется, за чаевые обоим.
Адрес отеля «Пассаж» был правильный, открыл калитку ворот, зашёл внутрь дворика с зеленью.
Оглядываясь по сторонам, взбирался по крутым степеням крыльца.
Тут услышал:
— О ля ля!
— Пардон, сорри, плиз!
Сразу стал извиняться.
Понимая, что задел своим неуклюжим рюкзаком, вышедшего человека из дверей.
Скинул рюкзак с усталых плеч вниз, быстро осмотрел его.
Это был молодой мужчина, лет тридцати, с открытым лицом европейского типа, чуть покрытым светлым загаром, длинные волосы со лба убраны назад, собраны в косичку.
Странный он, сразу почувствовал, не такой как остальные.
Видно он тоже что-то такое ощутил во мне, легко улыбнулся, присаживаясь на кресло, стоящее тут на крыльце, открывая толстую книгу.
Стараясь подавить волнение, непринуждённо завел разговор, состоящим наполовину из французского и английского:
— Отель «пассаж»?
— Да.
— Есть свободные номера?
— Не знаю, я постоялец здесь.
— А у кого узнать, как заселиться?
— Окей, покажу.
— Пойдем амигос, — почему-то проникся к нему симпатией, сразу стал его так называть, подхватил тяжелый рюкзак, двинулся за ним.
Амигос прошел по коридору, зашел в невзрачную дверь, где, оказывается, таилась каморка. Оттуда послышался грубый голос на арабском, разбуженный видно ото сна. И точно, вскоре оттуда вышел колоритный молодой араб, весь заросший густой щетиной, чистая помесь джигито-кацо.
Как выяснилось, он работал тут вроде портье, понимал только пару слов, сказанные мной: гутен морген, гуд бай, гуд лайк, так далее.
На остальные вопросы он мотал курчавой головой, что-то твердил на арабском наречии про Аллаха, иншаллу.
Амигос же стоял рядом, с улыбкой смотрел на нас.
Потом он вмешался в наше косноязычное общение, стал что-то спрашивать у портье, объяснять мне.
Удивился, что он понимает арабский язык, разговаривает на нём.
Так с горем пополам оформился: отдал деньги, показал швейцарский паспорт.
Это было плюсом к конспирации, портье не стал меня записывать ни в компьютерную базу, ни в журнал постояльцев.
Лишь отдал мне ключ от комнаты, назвал её номер.
Амигос повел наверх по лестнице на второй этаж, где находилась моя комната.
По пути объясняя, что этот отель для людей мусульман, изъясняющихся только по-арабски, поэтому так.
В комнате без особых изысков, без телевизора, кондиционера, даже без электрочайника чтобы заварить чаёк по-домашнему, но просторной, чистой, скинул рюкзак, спросил амиго:
— Где можно помыться с дороги?
— Окей, идем.
Мы спустились вниз, где он провел в сторону от входа.
В углу была дверь, как понял, в общую душевую, на четыре места.
Горячая вода, хотя скорее текла тепленькая, когда испытал на себе, нагревалась проточной газовой колонкой.
— Вот тут, тут надо крутить ручки, вот тут нажимать на кнопку.
— Понятно, разберемся.
Мы вышли из душевой. На его губах играла улыбка, он обратился:
— Как тебе? Что скажешь?
Понял, что он имеет в виду спартанские условия, на его взгляд.
Ха!— напугаешь ежа голой задницей.
Хотя туалет с раковиной, где можно умыться, почистить зубы, был в двух шагах от моей комнаты.
Пришлось признаться:
— Нормально, ведь я же из России, на самом деле.
— О, ля ля! — только смог он протянуть удивлённо.
— Слушай, где тут можно позавтракать?
— Окей, сходим.
Потом он стал заниматься своими делами, я же готовиться к походу в душ.
После помывки, почти холодной водой, автоматика колонки отключалась ради экономии газа, несмотря на это обстоятельство, почувствовал себя довольно свежим, и бодрым.
Амигос также сидел в кресле на крыльце, что-то изучал в своей книге, что-то записывал в тетрадь.
Через плечо заглянул в книгу, заинтересовавшись непонятными извилинами, спросил:
— Что за книга?
— Учебник по арабскому языку.
— Зачем тебе он? Ведь ты вроде так его знаешь, разговариваешь на нем?
Он улыбнулся:
— Я новичок в нем, разговорный знаю, а письменность очень сложна.
— Зачем тебе письменность?
— Хочу прочитать Коран, в подлиннике без перевода.
— Понятно. Идем что ли?
Амигос положил вещи в рюкзачок, надел его на плечи.
Мы вышли из дворика, отправились по тротуару, нагретому солнечным светом.
О чем-то переговариваясь, мы шли минут пять до означенного места, оказавшимся уличной кофейней.
При ней на тротуаре располагались столики со стульями, на которых чинно восседали старички аксакалы, с седыми бородками.
Они неторопливо отхлебывали кофе из крохотных чашек, похожих на фарфоровые рюмки, покуривали сигареты, иные беседовали.
О чем? Наверно о жизни, точнее они наслаждались утром, медлительностью движений, упиваясь своей жизненной мудростью, которой они не хотели ни с кем делиться.
Амигос открыл дверь кофейни, первым зашел он, я последовал за ним.
В маленьком зале было шумно, тесно, почти все места были заняты утренними посетителями. Но возле большого окна, отыскался свободный столик, ярко освещённый до слепоты лучами солнца.
Да, поэтому он был пуст.
Но выбирать не приходилось, мы уселись за ним.
Тотчас к нам подошел массивный араб, в коричневом халате, то ли в бурнусе, то ли в куфие, то ли в кандуре, трудно разобраться в названиях арабской одежды.
Его темное смуглое лицо почти равнялось по цвету с халатом.
Амигос сделал заказ ему за нас двоих: кофе, и лепёшки, араб удалился за прилавок.
— Кто это? — спросил.
— Хозяин Саид, — последовал ответ.
Потом наблюдал за ним, удивлялся, как он ловко крутится при его весе, габаритах между столиками, разнося заказы, тут же беря плату, ссыпая мелочь в большие карманы обширного халата.
Через минуту Саид принес нам густое кофе в маленьких чашках, круглые лепешки, стакан с водой и лаймом.
Попросил амиго, чтобы мне налили кофе в большую чашку, как привык пить ранее.
Он заговорил на арабском, Саид исполнил мою, или уже нашу просьбу, принеся большую чашку наполненную горячим кофе, пусть немного разбавленным кипятком.
— Как твоё имя?
— Джейн, из Каталонии.
— Рай, рашен тревелмен.
Представился так, хотя правильно надо говорить, тревелер (путешественник).
— Как тебя сюда занесло из Европы? Ведь ты не араб, не мусульманин.
Джейн помолчал, потом стал быстро говорить:
— Здесь скрываюсь. Ты прав, я по национальности баск, участвую в «сопротивлении». Недавно в Барселоне мы устроили акцию, произошла стычка с полицией. Кого-то из моих друзей сильно избили, посадили в тюрьму, а мне удалось бежать сюда.
(Имеется в виду радикальное движение за независимость Каталонии от Испании.)
— Ого, да ты герой активист!
— Кроме этого, еще преподавал в университете, я профессор.
Знаю хорошо: французский, английский, немецкий, итальянский языки.
Дополнил Джейн свой образ, но не остановился на этом:
— Ещё люблю путешествовать, мне бы хотелось побывать в твоей России, но там ведь плохо относятся к геям.
— К геям? — показалось, что ослышался.
— Ну да, к геям. Я гей, — ничуть не стесняясь признания, пояснил Джейн.
Теперь мне стало понятен его странный взгляд, каким смотрят женщины на мужчин, его длинная коса, манеры, жесты, почти женственная походка.
Мда, амиго оказался заднеприводным товарищем, вот ведь как бывает.
Баск, активист протестного движения, вдобавок профессор с изучением арабского языка.
Интересно, как это сочеталось в одном человеке?
Уже не стал его спрашивать, кто он там по масти: актив, или пассив.
Хотя его, глубоко личное дело, какой он половой ориентации.
С ним было любопытно беседовать о высоком искусстве, о культуре.
В уме невольно сравнивал наших русских типажей из ЛГБТ-сообщества с ним: образованный, воспитанный, почти образцовый гей европейского типа.
Конечно, сравнение выходило не в пользу родимых меньшинств.
Для себя решил, что не стану никогда рассказывать об этом знакомстве, иначе засмеют, или того хуже, станут причислять меня к ним, то есть к меньшинствам.
Хотя это чистой воды предрассудки, основанные на «рашен пропаганда»
В той же Индии, прототип героя Шантарама водил мужскую дружбу с геем Дидье.
Ничего зазорного, осуждения не было, даже со стороны общества.
(Имеется в виду одноимённый автобиографический роман «Шантарам»)
В итоге мы просидели около двух часов, выпили ещё по несколько чашек кофе. Он платил за меня, постоянно говоря при этом, что угощает как дорогого гостя.
Потом мы вернулись в отель. По дороге Джейн вызвал такси, оно подъехало к нашему возвращению.
— Куда теперь ты?
— В школу.
Он пояснил на немой вопрос, возникший на моем лице.
— Я волонтер, пока здесь живу, в ней бесплатно преподаю иностранные языки местным ребятам.
— Понятно, — снова удивился его разносторонности в жизни.
Я бы так не смог, симпатия к нему ничуть не уменьшилась, можно сказать даже возросла. Спросил его:
— Можно с тобой поеду в школу?
Он отказал, не так поймут.
— До встречи, учитель, — попрощался с ним.
Он сел в такси, уехал, учительствовать.
Я, было, хотел, чтобы он взял меня собой, хотя бы посмотреть на школу, но поздно спохватился, такси уже умчалось.
Наверно это круто: уроки, перемены, полный класс детей, ты стоишь у доски перед ними, несёшь им свет знаний, которые останутся в них даже после твоей смерти.
Пошел к себе в номер, где закрыл дверь на замок и на ключ, затворил окно, задернул плотно шторы.
Тут же завалился спать, не раздеваясь до следующего утра, что не особо удивительно. Было тихо, тепло, мягко, в общем комфортно.
Давно так хорошо не высыпался в настоящей постели.
Ведь в африканской жизни, спал на полу, на земле, или на песке, подстелив на него только тонкий матрасик.
Ещё навалилась усталость, и стресс.
Утром проснулся.
Хотя так не скажешь: четыре утра, темно, все спят глубоким сном до настоящего пробуждения.
Захотелось сильно есть к тому же, ведь провел уже пару суток без хорошего обеда.
В моем рюкзаке был НЗ питания: доширак, хлеб, салями, консервы, галеты, пакетики чая и кофе.
Кипяток не мог приготовить, из-за отсутствия кипятильника.
Поэтому открыл ножом мясную тушенку, стал её поедать с хлебом.
Чтобы запить всё, сходил в туалет, набрал воды из-под крана в походную кружку.
А что делать?
Больше не спалось, потихоньку вышел курить на тот балкончик, который выходил на улицу, где смотрел на город, наблюдал за его жизнью, как он просыпается.
Во время курения, созерцания, вдруг заметил странное шевеление возле моего плеча. Я отпрянул, зажег фонарик, чтобы разглядеть.
(Фонарь, часы, нож, кружка, навигатор или компас — части тела путешественника, которые всегда должны быть при себе даже когда спишь, или сидишь в туалете)
Это было насекомое в палец длиной, почти прозрачное с хвостиком с черной точкой, задирающимся к вверху.
Когда направил луч фонарика на него, оно затаилось на кромке кирпичной кладке стены балкончика.
Ого! Уже потом сообразил, то ли скалапендра, саламандра, или скорей всего скорпион. Я же не энтомолог.
— Тихо, тихо, успокойся, — говорю этому скорпиону.
— Ты скорпион, я рак. Мы одной крови. Мы же не будем кусать друг друга. Мы просто разойдемся в разные стороны.
Не стремился его убивать, наверно и он меня, только слегка куснуть, для пробы на знакомство.
Скорпион как бы подумал над моими словами, ушуршал куда-то.
Не поймешь куда, свети не свети, там листья, лианы.
Хоть так отделался, как говорится, легким испугом.
И то ладно.
Потом выходил курить снова, но скорпиона больше не встречал здесь на балкончике.
Понятно, что они водятся в пустынях.
Но всякое случается в жизни, поэтому так.
Утром, настоящим утром, когда люди просыпаются, сходил в душ.
Когда заходил к себе в номер, вдруг увидел Джейна.
Он осторожно, украдкой выходил из соседней двери напротив.
Хотел было приветствовать его, но он приложил палец к губам: потише, мол, быстро спустился вниз.
Понятно, половая жизнь кипит тут у кого-то.
Усмехнулся, потом пошел гулять по городу, пока было не слишком жарко. Заглянул в знакомую кофейню к Саиду, там подкрепился чашкой кофе, с лепешкой.
Стал бродить дальше, постигая город, между делом заходил в магазины, для покупки нужных предметов.
Потом нашел кафе, где готовили вкусную, недорогую еду.
Меня как притянуло к тому месту: шел по одной стороне улицы, потом перешел на другую, где наткнулся на уличную вывеску, а на ней большое меню кафешки, с фотками, с ценами.
Присмотрелся, вроде нормально по цене, виду блюд.
Я зашел. Обслужили меня как короля, может способствовало то, что сказанул сгоряча из России.
Ведь человек спросил меня, я ответил честно.
Заказал всего, и много, конечно сэндвичи с собой, минералку бесплатную. В подарок от заведения.
Хозяин, его звали Махмет, аж светился от радости, искренне, по-настоящему.
Широкая улыбка не исчезала с его губ, пока вкушал его блюда, которые он сам лично приносил на подносе, сидя в тени уличного шатра, потом покуривая сигарету.
Нет, таких улыбок не видел больше в кафе, или в кофейнях, где бы ни бывал.
Конечно, оставил ему чаевые, то есть когда расплачиваешься, даешь крупные деньги, говоришь без сдачи.
Таков приличный этикет.
Если швырнуть мелочь на столик, это может унизить достоинство человека.
А я не люблю так делать, руководствуясь правилом:
«не делай людям то, что противно тебе».
В общем, наелся от пуза, поплелся в отель.
По пути купил в лавке фруктов: бананы, мандарины, виноград.
Тоже недорого вышло на какие-то десять дирхамов.
Открыл калитку в дворик, на крыльце стоял Джейн.
— О, амиго. Я угощаю.
Потряс пакетом с фруктами.
— Окей.
Он подождал меня на крыльце, показал, чтобы следовал за ним.
Джейн жил на первом этаже, в комнате от входа в отель.
Честно говоря, мне казалось, он живет во всех номерах одновременно.
Его комната была просторной, как кровать.
Есть раковина с водой, вроде всё, из примечательной обстановки.
От бананов он отступился, виноград оказался немного порченый.
А от мандаринов Джейн не отказался
Между делом мы о чем-то говорили.
Стал очищать мандарины от кожуры, но она не поддавалась ни в какую.
У меня был нож с собой, принялся разрезать мандарины на дольки.
Джейн стоял совсем рядом.
От резкого реза ножом брызнул сок высоко мне на голую грудь
Джейн стал слизывать его языком, потом положил свою руку на мою, провел по ней, нежно-нежно, совсем как девушка.
Странная дрожь пробила.
Эй, это он затягивает в свою «голубизну», подумал в тот момент.
Очнись, тьфу, тьфу, скажи, все пройдет.
Но Джейн видимо тоже что-то понял, и осознал.
Он отошел, стал мыть руки как ни в чем ни бывало.
А потом улегся на постель.
Он смотрел на меня, как кошка смотрит на мышонка.
— Фиеста, надо спать.
Сказал он, прищурил глазки, в которых змеилась вожделение.
— Ага, фиеста, окей, — ответил сбивчиво, стал собирать фрукты со столика в пакет.
— Я, это, к себе пойду там поем, значит.
— Окей, иди.
Пошел в свой номер, где предался самоанализу.
Вот черт, ругал себя за слабость.
Пропадают натуралы, когда их вот так вербуют.
Ну ладно, мы ещё посмотрим, кто кого.
Так в муках самобичевания уснул, на пару часов.
Было еще светло, решил посмотреть на морские просторы.
Сказано — сделано.
Вот уже быстрым шагом, по улицам, направляюсь к проливу под названием Гибралтар.
Как сказать, ничего такого особенного.
Море как море, чайки, волны, постоянный ветер, дующий с Андалузии.
Пляж с желтым песком, по которому долго шел, увязая кроссовками по щиколотку.
Вдали, через двадцать километров, виднеется очертания горных мест Испании.
Зашел в пролив по колено, предварительно подвернув шорты.
Вода была холодная от течения, темная, грязная.
С чем-то растворенным, то ли разлитым топливом с танкеров, а цвет такой вроде от химикатов.
Стебли погибших водорослей колыхались на водной поверхности, замаранными венками. Ни рыбок, ни моллюсков не наблюдалось.
Сейчас во мне всколыхнулась мысль, может всё бросить.
С такими невеселыми думами, пошел назад к отелю.
После пляжа, надземного перехода через проспект, находилось вроде сквера без деревьев: лужайки, скамейки.
Открытое место сразу не понравилось.
Справа выстроилась в очередь свора бродяг, слева ошивалась стая крепких мужчин. Небрежно нагнулся вниз, стал делать озабоченный вид, что завязываю шнурки.
На мое счастье рядом проходила организованная группа туристов с гидом. Не привлекая внимания, исподволь присоединился к концу экскурсии.
Звучала речь, щелкали фотоаппараты, вспышки:
Все как обычно: мир гибнет — журналюга снимает.
Толпа туристов шла через толпу бродяг, они клянчили, клянчили, клянчили деньги.
Не выдержал, послал подальше, очередного просильщика.
Разумеется, чисто на русском, чересчур громко.
— Он здесь, он здесь! — заорал кто-то тоже на русском.
— Ловите его, эй ты, стоять, просто поговорим…
Как так подставился, не знаю.
ФБР или Интерпол, проверяйте!— они нормально сработали.
Хотя может, другие разведки открыли на меня сезон охоты.
Ага, «просто поговорим», мне уже вот как здесь достало.
Что делать? Каждые сорок секунд вон оттуда, почти с горы, спускается пассажирский автобус. Откуда узнал?
Когда шел к морю, смотрел по сторонам, невольно засекал время на всё.
Обычная наблюдательность, выработанная, опытом, и болью.
Кинулся туда, к тому повороту проспекту, где был тот крутой спуск в одну полосу движения. Уже чувствовал себя загнанным зверем, видел отчетливо громадный автобус.
Бежал, сбивал всех на бешеном пути к свободе: дети, коляски, старухи, прохожие, неважно, пусть не мешаются под ногами.
Понимая, что у меня один шанс из ста, да нет, из тысячи.
Учитывая мою удачливость во всем.
Автобус не стал тормозить на крутом спуске, ибо торможение угрожало ему переворотом, или врезанием сзади.
За ним двигался сплошной поток машин почти впритык, час пик наступил незамедлительно.
Автобус грозной тушей навис надо мной, но уже успел перекатиться на другую сторону улицы невредимым.
Это только в кино: перехват, вертолеты, мигалки.
Суровые, умные агенты ловят злодея.
На деле, оторваться нет проблем, особенно в мегаполисе, где можно затеряться, тебя не найдут никогда.
Агенты тупые, подневольные рабы системы.
Они только знают … не будем говорить что именно.
А я понял одно: нужно срочно валить из Танжера.
Действовать быстро, как можно тихо.
Проулками, переулками на своих двоих, вернулся в отель, где стал собирать рюкзак, зачищать следы пребывания.
То есть салфетку намочил хлоркой из туалета, стал протирать ручки, выбросил мусорный пакет.
А как же Джейн? Спросите вы.
Да ни как; мы поговорили вдвоем лишь минуту на крыльце, перекидываясь прощальными словами, остальное время с ним находился тот араб, из той комнаты наверху.
Араб вел себя как ревнивый муж.
Махал руками, кулаками перед моим носом.
Вот как вести с ними диалог?
Стукнул его немного. То есть нечаянно, чтобы он притих на время. Тихо — это не про меня!
Вылетел из отеля прочь, побежал по вечерним улицам, когда стали зажигаться первые фонари освещения.
Наверно оторвался от погони. Надолго ли — время покажет
Конечно, изучил карту города, наметил пути отхода, на всякий случай. Заранее. Работал головой на пределе возможностей, даже когда спал, мой мозг функционировал.
Кроме того снарядил сюрприз, не зря же по магазинам прохлаждался.
Вот что отличает профи от дилетантов.
Профи живут долго, а дилетант до первого срока в тюрьме.
Шутка. Это Индия брат, кто понимает меня.
Можно рассказать кучу секретов, но;
кто рассказывает, долго не живет.
Никому нахрен не нужно.
Вот представьте себе офисного, униженного клерка, которому вручили в руки остро заточенный карандаш, к тому же снабдили инструкциями, как этим убивать человеков.
Мда, тот офис будет залит кровью. Плохой пример.
Открыто, прямиком шел пешком к жд вокзалу.
Это было очень неудобно для всех разведок мира.
Что сделаю, что предприниму, им ведь неизвестно.
Они ведь как думают, что разносторонний специалист.
А ведь я просто незначительный бродяга.
Поэтому без затей иду по многолюдному проспекту.
Вообще без ничего. Имеется в виду без оружия.
Как знал, возле вокзала находятся, скоро покажутся загороженные площадки: игровая с аттракционами, прогулочная с парком, со скверами, развлекательная со стадионом, сценой для выступления артистов.
Вместе со мной шли красочные толпы людей в разноцветных нарядах, навстречу тоже толпы, что нельзя было протолкнуться.
Целое столпотворение, всё куда-то двигалось, безостановочно перемещалось. Недоумевал, в чем дело: вроде обычный вечер, не выходной, без праздника.
Скоро прояснилось: толпы ручьями вливались в эти площадки за развлечениями, отдыхом после тяжелого трудового дня.
В них гремела заводная музыка, светилась иллюминация, орали дети.
Там, узнал вчера, прогуливаясь в этой местности, после того как пройти эти площадки к вокзалу, есть переход, маленький такой мостик над бетонным акведуком со стоячей водой, от которой скверно пахло.
Одурев от шума, криков, оголтелого веселья, наконец, миновал площадки. Людей стало гораздо меньше.
Дойдя до акведука, незаметно отстегнул от себя пояс, закидывая его под опору мостика.
Тот самый сюрприз — имитация, собранная на коленке из деталей игрушек с помощью изоленты, отвертки: батарейки, светодиоды, лампочки с проводками.
Но главное с шашками: дымовой, и шумовой.
Его активировал с задержкой, когда на мостике никого не было, вокруг как можно меньше свидетелей.
Всё просто: тихо — так тихо.
Нужен отвлекающий маневр.
Ускорил шаг с тяжелым рюкзаком, почти срываясь на неуклюжий бег. Через несколько секунд, позади раздались громкие хлопки, наверно повалил черный дым, — не оглядывался.
А через минуту примерно откуда-то возле мостика донеслись звуки полицейских сирен.
Навстречу по тротуару, снова кинулся народ, дабы поглазеть на место преступления.
В сумятице без особых помех добрался до вокзала.
В кассе взял билет до самого конца дороги, в купейный вагон, но без постельного белья, благо ехать до следующего вечера.
В зале ожидания дождался отправления поезда, после объявления на посадку вместе с другими пассажирами, погрузился в вагон.
Ночной поезд плавно тронулся с перрона, покатил вдаль, покидая ярко освещённый вокзал Танжера.
Вот прощай, сказал ему.
Покидал его, чтобы снова очутиться на где-то краю.
На этот раз возле начала границ пустыни Сахары, где бродил,
когда-то Рембо, в поисках чего-то непостижимого.
Не тот самый Рембо из боевика, а другой: Артюр Рембо, французский поэт, скиталец по северной Африке.
Многое говорили про него: то ли бога искал, то ли дом, то ли свет, может солнце, а может что-то ещё.
Кто сейчас знает.
За окном опрятного, комфортного купе, вместо жестких сидений диваны и кресла, замелькали фонари, знаки, столбы, указатели.
Встал с дивана, принялся переодеваться, раскладывать вещи.
Тут в купе вошел сосед, мой попутчик.
Он оказался негром. Обычное дело, если пребываешь в Африке.
Высокий, плотного сложения, толстые губы, курчавые волосы, темное лицо, на котором выделяются лишь белки глаз, белые зубы.
Внешностью негр походил на Омара Си, хотя для меня они почти все на одно лицо.
Наверно он был уроженцем то ли из Кении, то ли из Сенегала, здесь таких много.
Даже очень. Сколько таких будет впереди?!
Вспомнил случай произошедший со мной недавно.
Как-то раз, неспешно прогуливаясь по Танжеру утром, ко мне обратился прохожий.
Это был негр, точнее сказать копия этого негра из купе: костюм, белая рубашка, только галстук другого цвета. Вообщем негр выглядел презентабельно.
Наверно здесь других не держат.
— Эй, мистер, мистер, постойте плиз.
— А что такое?
— Позвольте вручить вам маленький презент от нашей фирмы.
— Бесплатно?!
— Ес, ес, мистер. Очень бесплатно.
Далее понеслась словесная обработка!
Негр передал в руки замечательную черную коробочку, по его словам, потом всучил какой-то красочный буклет.
Коробку открыл аккуратно, там находился флакон мужских духов, или одеколона. Негр предложил подушиться из него, ведь это же бесплатно:
— Пробуйте лучший аромат мистер, плиз!
— Найс, найс, вери гуд! — нахваливал он тот одеколон.
На его черном лице светилась такая улыбка, что можно поверить раз и навсегда, что он твой друг.
Усмехнулся, прыскать одеколоном на себя не стал, а по-хозяйски принялся укладывать коробку в рюкзак, бесплатно же отдают.
— Стоп, стоп, мистер!
— Что опять?
— Мани, мани. Немного денег в счет уплаты налогов.
На наши деньги выходило около 5 тысяч рублей.
— Ноу мани! На, подавись негритос, — с этими словами сунул ему коробку обратно.
— Ищи других лохов!
— Гуд бай мистер.
Хотя тот негр отойдя, тоже послал меня подальше, проклял упрямого белого гринго, причем вслух.
Конечно, это был разводняк с самого начала, но мы уже проходили где-то там: одеколон подделка под известную марку, ладно, еще не стал прыскать, а то негр мог заявить, что пользовался товаром, обязан теперь платить по счетам.
Буклет оказался тоже поддельным, с рекламой какого-то музыкального фестиваля.
А этот негр кивнув мне в знак приветствия, тоже стал обустраиваться, на диване напротив.
Пристроил чемодан на колесиках, из него достал бутылочку воды, пакетик, водрузил на купейный столик. Потом утер лицо салфеткой от пота, той же салфеткой протер до блеска черные лакированные туфли, немножко замаравшиеся от пыли, наверняка модельной марки.
Что было неудивительно, учитывая то, во что он был одет: отлично сидящий на нём черный костюм с белоснежной рубашкой, разумеется, с галстуком темно-красного цвета.
По сравнению с ним, выглядел точно как африканский нищий: затрапезного вида футболка с олимпийкой, шорты со спортивными штанами.
Вспомнились забытые слова старика учителя из Индии:
«… сначала научись носить белые рубашки с галстуком, как черные люди…»
Видимо не научился, вряд ли уже научусь.
В купе было всё ещё жарко от неостывшего поезда днем, тогда не знал, что утром совсем похолодает, он стал снимать с себя одежду: пиджак, рубашку, галстук, аккуратно развесил по вешалкам, оставаясь в белой майке и брюках.
Потом из пакетика он вытащил большое яблоко, какой-то журнал.
В ответ тоже достал бутылку воды, и бананы.
Негр с жадностью посмотрел на них, а я на яблоко.
Оба усмехнувшись, что поняли друг друга без слов, мы обменялись фруктами.
Он смешно стал пожирать банан, я — яблоко.
Смешно в том смысле как происходило; солидный господин в галстуке опустился до уровня поедания банана.
Даже другое: негр действительно походил на большую обезьяну, где-то укравшую банан, вцепляясь в него пальцами.
Пальцы с ногтями были почти светлыми, они входили в разрез с общими представлениями о человеке.
Выглядело так, будто он их отмыл хлоркой, и с содой.
Обезьян видел в детстве в зоопарке, да в Индии тоже насмотрелся, правда, там маленькие обитают.
Когда мы насытились, спросил его
— Как ты живешь?
— Иззи. Легко.
Вагон качался в несложном такте, поддакивая моим мыслям, успокаивая нервные клетки.
Мысли текли ровно, неторопливо.
За прозрачной стенкой купе, где дверь, прошёл разносчик еды.
Это был пожилой мужчина европейской наружности, в униформе с ливреей, в форменной фуражке на голове, похожий на Бисмарка.
Затем заглянул в купе важный контролёр, заявил:
— Проверка билетов.
Протянул ему свой билет.
Он поднес его к сканеру, прокомпостировал с помощью специальных щипцов. Потом вернул обратно.
Негр тоже показал билет, заодно попросил, чтобы ему принесли постельное бельё для сна, после ухода контролера, завалился на диван, уткнулся в смартфон.
За окном купе уже проносились деревни, заправки, отдельные поселения.
Наверно в странствованиях по свету, довольно затяжных, долгих, не принадлежишь себе самому полностью.
Ты растворяешься по капле в других людях, в попутчиках, в транспорте, на котором ты передвигаешься, оставляя частичку себя в каждой дорожной трассе.
Эта мысль пришла мне в голову, когда разглядывал свое отражение на стекле окна, смотря на себя словно со стороны.
Оно не было обычное отражение в зеркале, или появившееся где-то ещё. Я не узнавал себя, в привычном смысле.
Это было мое отображение, но в тоже время, совсем чужого человека.
*
22 ноября.
Ветер, ветер, одинокий ветер арабских пустынь Эль-Магриба.
Он один знает, что со мной приключилось.
Наверно тоже стану ветром, разносчиком арабских песков.
Пустыня сама всё сделает за меня.
Наметёт курган могильный, не скупясь на заупокойный шатёр с высокой верхушкой, споёт вихревой завиток на поминках, что мало не покажется.
Зашипит певучей змеёй, завоет пасхальным самумом, под музыкальный напев звенящих монист из связок арр-рабатских дирхамов на невесомых нарядах полуобнажённых смуглых красавиц в изгибах сладостно-липкого танца живота.
Потом, через некоторое время, незваные, или приглашенные гости на поминальный пир сами станут истлевшими погребальными костями, а сначала обглоданными падальщиками.
Пустыня, она какая там…
А может спросить у неё напрямую?
Поинтересоваться от чистого сердца, спросить душой, что она думает сама об этом, только по-честному.
Возможно, она даже ответит, если попробует заговорить: ветерком, поднимающим вихрь песчинок, или обдаст дыханием тепла.
А можно прислушаться к шуму барханов, они сдвигаются по дюйму с места, точно куда-то ходят пойти, ожившими детьми.
Обжигающий жёлтый песок, словно усыпанный микроскопическими сланцами золота, переливается под солнцем, плавно уходящим в закат.
Он прельщает всех прощелыг мира желающих обогатиться на халяву, в поисках сказочных копий царя Соломона.
Тут же наказывает за такую поспешность.
Зыбучий песок карает или кто, это мне предстоит узнать.
Там, за горизонтом барханов, есть ли Дверь, в цветущий оазис жизни?
Природная жажда в пустыне, какая она на привкусе безумия, отчаяния в близком ожидании смерти?
Что там важнее в ней: ежеминутное желание пить обычную воду от испепеляющей жары, непоколебимая тяга к выживанию, или одно проистекает из другого?
Хватит сидеть, ныть. Снова пришла пора.
Чтобы заглянуть за ту грань страдания, понимания, где пропадает всякий смысл само осмысления жизненных процессов.
Уже пора собираться, чтобы наверняка узнать горечь золотых песков, насыпанных в Сахаре.
Да, снова готов пить собственную мочу, ловить полосатых змеек на ужин, голыми руками рыть дюны пустыни, чтобы узнать абсолютную истину, погрязшую в грехах.
Истину мудрецов, которые позабыли, что она есть, и существует.
Ибо она уже не истина, — «Просто жить».
Просто жить?! для чего, спрашивается.
Непонятно? Но что имеем в сухом остатке.
Надо помнить, что большие путешествия начинаются с одного маленького шага.
Нужно сделать первый шаг к мечте, в плане достижения цели.
Ведь если могу это в принципе сделать, то почему нет?!
Так какого чёрта разные преграды?!
Я хочу познать Мир.
Как маленький ребёнок взглянуть в усталые глаза араба проводника по пустыне, погонщика вьючных верблюдов.
Интересно, что увижу в них, а он, в моих.
Зелень берёзового леса страны белокожих людей, когда они источаются жизненным соком, синюю гладь рек, простор ковыльных степей, безбрежные дороги, горечи, утраты, луга полные нескошенной травы, поля, даль, очень бескрайная даль, раскинувшаяся там, за горизонтом.
Дожди, снег, морозы…
А взамен… взамен не знаю, как повезёт, ведь они прячут глаза,
закрывая их за платком чалмы или тюрбана, от песчаного ветра.
Поднимаю голову, смотрю ввысь, там небо усыпанное звездами, сияющего драгоценного жемчуга в чадре заневестившейся дочки мусульманского шейха.
То небо, или не то, как в России, но наверно не такое.
Да конечно, это самоубийство, в чистом виде.
Планировать путь, чтобы уйти в пустыню без проводника, без транспорта, без ничего.
Только с одним рюкзаком.
Но главное не жизнь, а отношение к ней.
Эй, вы слышите, там наверху! — я буду искать Путь.
Дорога, сама жизнь, пинает меня, чтобы шёл по ней.
Боги появляются, затем уходят, а я остаюсь на планете…
*
Декабрь. Вроде.
Отмерянный срок голосом с неба, наверно недавно миновал
Состояние здоровья, дерьмо.
В общем, самочувствие ниже нуля.
Не знаю, какой год, число, месяц.
Но все по барабану.
В одном укромном месте, под валуном, оставил больше ненужные вещи: документы, деньги, телефон.
Рюкзак, с тетрадью, после этой последней записи, тоже где-нибудь оставлю. Возможно кто-нибудь, да найдет их, со временем.
Декабрь, видимо настал в календаре.
Не уже знаю, какой год, число, месяц.
Наверняка подводит память, голова не работает как надо.
Голова толком не работает, путается память, сбиваются мысли, не видит больше глаз.
Поэтому повторяюсь.
Наверно как далекий акын из пустыни, пою, или танцую в соло, одинокий в песках, то есть пишу, что вижу, что чувствую.
Больше не преград, больше нет препятствий, нет ничего.
Кроме самого себя.
Но я то уже знаю, что там, будет дальше.
Почти нашел, что ищу.
Мне будет непросто, чтобы предъявить этому внеземному голосу, свои нищенские ничтожные доказательства, когда скитался по свету.
Мучения, испытания, поиск смысла, все давно осталось в прошлом.
А что в настоящем, или в будущем?
Я пока не знаю.
*
Любовь… Странное чувство, ты не находишь, Эм…
когда ты отдаешься, всему распутству?
— Конечно, нет, — вскричал Викрам, приподнимаясь с места.
Это были его друзья.
Любил их всех, вместе, или по одному.
Он любит мир, всех людей, которые в нем живут.
Но так не бывает в человеческом обществе, чтобы кто-то любил всех. Так не бывает, скажут. Будут правы.
Но ведь он сумасшедший русский, по прозвищу Рай, который скоро сам по себе станет выстраданным, вновь выстроенным раем для всех страждущих, непонятых, и отринутых.


******

Что для меня важно? Возник вопрос, в голове.
В данный момент, в секунду?
Я не знаю. Правду не знаю.
Наверно ничего.
Телки, деньги, яхты, просто пыль под моими ногами.
Которыми спускался сейчас по лестнице.
— О, вот он!
— Искандер, рад тебя снова видеть.
— Как ты, дорогой друг? Все нормально?
Он оперся на стойку ресепшена, на шее висела золотая цепь.
Его широкое лицо улыбалось.
Вполне искренне, добродушно.
Пальцами рук непринужденно поигрывал телефоном.
— Телевизора не хватает, на нижней полочке. Что хочешь?
— Может пройдешь в казино, или в бордель? За мой счет? угощаю.
— Нет, сорри, сыт по горло.
— Тогда пройдем в мой офис. Или ты боишься?
— Нет.
— Вот, сразу видно делового человека. Иди за мной, белый брат.
На первом этаже было несколько дверей в кабинеты.
На них висели разные вывески.
Искандер открыл одну из них.
— Заходи, чувствуй себя как дома.
Пришлось зайти.
— Присаживайся, да, вот сюда.
Придвинул ко мне кресло, чтобы присел удобней.
Потом сел сам, напротив, за круглым столом, на котором раскрытый ноутбук.
Телефон со многими кнопками.
Предложил:
— Сигару? Виски? Или виски со льдом? Да ты не отказывайся, если наливают от чистого сердца.
— Кофе простой, если можно
— Что ж, кофе, так кофе.
Он нажал кнопку интеркома.
— Принесите нам два кофе. Один простой, а другой с сахаром.
Пока нам готовили, несли кофе, Искандер, переводил взгляд то на потолок, то на меня. Потом закурил сигару.
Черное лицо покрывалось капельками пота.
Приятный табачный запах окутал его фигуру.
Наконец, он включил настольный вентилятор.
Приятный ветерок задул в комнате.
Затем он задал вопрос, над которым случалось долго подумать
— Так что ты ищешь, именно здесь? Пришелец.
*
Интермедия первая.
У меня рак, точнее глиобластома, злокачественная опухоль внутри головы.
Последняя терминальная стадия.
Она диагностирована еще ранее, до прилета сюда.
Болезнь, уже не лечится, знал об этом.
Когда покупал билеты, сюда.
Любимые питомцы, кошки или собаки, предчувствуя свою смерть, уходят из дома. Навсегда. В поисках своего лучшего места для отхода.
На этой планете.
Видимо, я тоже, также, как они.
Ищу своё личное место, для перехода в лучший мир.
Наверно поэтому, одновременно, все так просто, и сложно.
Даже самый умный, продвинутый чел, может лохануться.
По полной программе. Хоть один раз в жизни.
Наверно им выделяется отдельный шанс.
Опуститься на дно, дотронуться до него, затем всплыть обратно.
Дико, дико. Дико звучит, но это вдохновение.
От бога, или отчего-то другого: от голода, от недоедания, или от недосыпа.
Бог накормит, так говорят, некоторые люди.
У которых прошу денег.
Хотя мир всегда бывает жесток.
Слова смешиваются, наверно теряют всякий смысл.
Но отсутствие денег, в современном обществе является одно из самых нелепых и одновременно страшных проявлений, точнее проклятий, доставшимся в наследство от предков.
Когда денег нет совсем.
Люди зарабатывают себе на жизнь работой.
И не только. Множеством форм.
Например, честным трудом,
Работой, которая требует здоровье.
Хоть какое-то.
Еще нужны навыки, умения, сноровка.
Даже мести двор метлой, тоже требуются способности.
Проблемы, преграды, препятствия.
Ведь кто на самом деле, тоже не знаю.
Клоун, шут гороховый, паяц из театра теней.
Молодой Вертинский, со сломанным профилем.
Когда по лицу прилетел враждебный кулак, навсегда ломая носовую перегородку.
Она как целка у девочек, если ее сломали, то больше не восстановишь.
У жизни нет смыслов, или смысла.
Наверно поэтому так.
Кушать, пить чай, ходить в туалет.
Работать работу, если она тут есть под рукой.
Наверно люди не хотят видеть других людей.
Утыкаются в смартфоны, засовывают в уши наушники.
Там хорошо, там приятно и мило, в том вымышленном пространстве.
Свой уединенный мирок, где комфортно, или по-другому, «лакшери».
Сорта: люкс, черри, «All inclusive».
Разум нужен для того — чтобы делать табуретки.
Для серьезных вещей, есть другие инструменты.
Так говорят некоторые.
Вспоминаю, как было тогда:
Она раздевается, делает селфи, оставаясь в одних джинсовых шортиках.
Крым, пешеходная тропа, она похожа на каменистую террасу, к тому же отвесную, по которой взбираться очень опасно. Обрушение, или покатятся камни по обрыву, соскользнет нога, тогда пиши привет своим богам.
Но она ничего не боится.
Потом передает камеру мне, снимаю ее тоже.
Камешки сыплются, хочу не упасть вниз, там, где пропасть.
Кадр за кадром, стараясь запечатлеть ее прекрасное молодое тело, в различных позах. Наверно мы никогда не постареем на этих снимках.
Природа, состоящая из обрюзглой травы, деревьев, листья которых трепещут от жажды, желают постоянного дождика, каменистая терраса, и она.
Но теперь остался только один.
*
Интерлюдия вторая.
Солнце пекло будь здоров.
Погода точно сошла с ума, истекая летним зноем.
Даже тень мало спасало от напасти, спустившийся откуда-то сверху.
Капля влаги, точно слеза, скатилась вниз по стеклу.
Острая несправедливость; почему одним всё, а другим ничего.
Лихорадит душу, как всегда.
Мне бы затянуться табачком, почувствовать себя человеком.
Хотя бы на пару мгновений.
Что я человек, а не бездомное существо, валяющее возле забора.
Там, где проложены теплотрассы.
Колодец с чугунной крышкой, закрывающий небо, теперь мой дом.
Мой дом; беспризорный, совсем не ухоженный.
Так правильно, кто будет прибираться в канализации.
Закашлялся.
Кашель, мое второе я.
Мокрота с кровяными сгустками вылетала изо рта.
Надо принять таблетки.
Только где их взять.
Рыба, даже самая дорогая, в неправильном приготовлении, она разваливается на кусочки. Это очень некрасиво выглядит.
Может виновато масло, сковорода, медленный или слишком жаркий огонь на плите.
Причин множество.
Одна из них, когда пойдет дождь.
Заехать на Красную площадь.
Перейти восемь полос движения, на выездной трассе из мегаполиса, в час пик.
Беспрерывное движение транспорта.
Где на ней нет знаков, светофоров.
Но перейти, то надо.
Надо, так надо, говорю себе, перешагивая через бетонное ограждение, делая первый шаг навстречу всему.
Не было страшно: «майбахи», «порши», «мерсы», проносились сквозь меня.
Молился ли богам? вряд ли.
Они не успеют, никто не успеет.
Чтобы взять душу, раздавленную под колесами.
Растертую шипами на асфальте.
Еще шаг, шаг, почти шажочек.
Среди них, балансируя на тонкой нити, словно невесомый циркач, исполняющий сложный трюк.
Очередной «мерседес» с тонированными стеклами, не сбавляя скорости, проносится рядом со мной.
Едва не задевая мою левую руку, и тело.
Ветер свистит в ушах, от его скорости, проносящейся мощи, заложенной в турбо-моторе.
Мне хорошо, не страшно.
Наверно это адреналин, выделяющийся в кровь.
Шаг, еще, и еще…
Вскарабкиваюсь на бетонный парапет, ограждающий встречные полосы, дорожной трассы.
Отряхиваюсь, поднимаю руки наверх.
Будто поверх всего, говоря всем на свете:
— Я сдаюсь!!
Нечего предъявить этому миру, кроме себя самого.
Наверно он прав, как и я.
Только доказывать надо мне, как всегда.
Вздымая руки, крича об этом.
Шаг, еще, иду с поднятыми руками напролом, через минные поля.
Ведь сдаюсь в плен, словно очутился на какой-то забытой войне.
Только кому сдаваться?
Варварам-завоевателям, тачкам, людям, или богам.
Странный вопрос, адресованный тоже не мне.
Автомашины останавливаются, находящиеся люди в них, отчаянно сигналят, скрипят колесами, матерятся, кричат в спину, разные слова.
Не столь пристойные.
Несколько железных тушек проносятся чуть позади, чуть спереди, оставляя малюсенькое пространство для жизни.
Воздушные вихри сдувают головной убор.
Он улетает, куда-то туда.
Твою мать, ведь недавно купил.
Хотя наверно нужно пожертвовать чем-то.
Чтобы не гневить каких-то странных богов.
Дорога или трасса, ведь вроде капища.
Не жаль, поэтому оставить на ней кепку.
Мятую, издавленную под колесами авто.
Шаг, еще шаг, почти шажочек.
Стоп! Приказываю себе.
Туша из стали, стекла, китайского пластика не сбавит скорости.
Думаю заранее. Так и вышло.
Останавливая тело буквально в сантиметре от нее.
Она проноситься, тут же делаю длинный прыжок.
Отталкиваясь ногами от земли, которая уже порядком надоела.
Асфальт называется, видимо.
Прыжок в метра в два, или три, словно олимпийский скакун, на играх в дерби.
Обдает позади воздух, с оглушительным матом, из открытого ветрового стекла.
Стремительно удаляющегося авто.
Мне пофиг, мне все до лампочки.
Наконец, достиг травы.
Она у дорожной обочины растет, кустики обычной полыни.
Сладкая, или не очень, с гарью, пылью.
Попробовал на вкус, зажевав несколько отростков.
Горечь, она возникла чуть погодя, связывая мой язык и рот, чтобы не мог громко голосом кричать в ответ.
Хотя зачем: глупые тачки, глупые люди, глупый мир.
Вот почему он не может обойтись без меня.
Наверно, это судьба, быть бессмертным.
Или оставаться наказанным без меры.
*
Интермедия третья.
Почти перестал видеть глаз, из-за той опухоли.
Скоро он полностью откажет.
Его придется удалять, из-за инфекций, заражения.
Интубировать, вырезать из лица, так говорят врачи в белых халатах.
Наверно это последствия прошлой жизни.
Потому стал пить.
Чем больше пью, тем больше не видит глаз.
Тем поганее становиться настроение на душе.
Странная вещь, замкнутый круг, какой-то получается.
Пятно, пьянство, слепота, снова пьянство, еще большая слепота, еще больше пьянства, странного, то ли загула, то ли разгула по всей моей жизни.
Больше пьешь, больше не видишь, несмотря на все таблетки и глазные капли.
Которые прописал глазной врач, поэтому капаешь каждый день, каждый час, почти каждую прожитую минуту.
Через боль и мучения, хотя они все равно мало чем помогают.
А если не пьешь, то душа ноет и ноет от бесконечной тоски, ей нет конца и начала, она истекает содрогательной кровью от ужаса, от того, что не видит один глаз.
Ей, почему-то надо чтобы она смотрела двумя глазами, как раньше.
Но раньше, это раньше, так не бывает.
Я пытаюсь ее успокоить, но ей все равно.
Тогда я выпиваю стакан водки, разом.
Закусывая лишь одним воздухом.
Воздух, он еще бесплатный, а все остальное стало уже дорого.
Глазной протез, тоже будет, стоит дорого.
Только зачем он мне, больше не хочу выглядеть как все, обычные тела. Поэтому обойдусь повязкой.
Черного цвета, наверно украду эту материю.
Из одного модного магазина, торгующего швейными изделиями на заказ. Заглядывал в него ранее, приценивался, хотел заказать себе крутое пальто, на вырост.
Зайду, там украду у всех на виду, мне-то нужен только маленький отрез, в полметра длиной, или чуть поменьше.
Зачем платить за бесполезное, всем остальным?
Все равно он излишний длиннющий отбросок, его отрежут от выкройки дамского платья, выкинут в мусорное ведро, а он мне еще пригодится.
Может в открытую попрошу, у одной молоденькой швеи-консультантки, тот никчемный отрезок материи.
Хотя нет, не так будет, лучше украду, по-тихому, пока никто не видит.
— Красть нехорошо.
— Не по-христиански. Не по заповедям, из евангелия.
Кто-то говорит в ухо, наверно моя проснувшаяся совесть.
Она хочет оставаться чистой и безгрешной, как вот эти все люди вокруг.
— А украсть мой глаз? Это как? нормально по заповедям?
— Тогда умываю руки. Бумеранг жизни, в действии, что заработал, то получил
— Да, да, да, ты только и умеешь это делать: нудеть и спать, нудеть и спать.
Пью, снова, чтобы заглушить то чувство, когда ты становишься никому ненужный, заснула навсегда рассыпанная по крупицам совесть.
Душа успокаивается, потом начнет зачем-то бредить, или вспоминать забытые симфонии, сыгранные где-то на улицах.
Ей потребуется, чтобы пошевелил пальцами, пробегаясь по бесшумным кнопкам, возможно, когда нибудь, кто нибудь, да услышит.
В мире, где никто никого не слышит.
Да наверно не видит, тоже.
Иногда я спрашиваю самого себя, пытаясь сдержать, чуть было не сорвавшийся крик с моих губ, эту всепрощающую душу, но только не меня;
— Почему эти разные такие слова не пришли раньше.
— Ведь они приходят к другим людям, но только не ко мне.
— Зачем, они тебе?
— Наверно чтобы рассказать, как было бы тогда.
*
Интерлюдия четвертая.
Это мой расстрельный коридор.
Только с пятой попытки написал правильно.
Это расстрельный коридор.
Почти как у Булгакова, дом, подвальчик с мезонином.
В который он спускался вниз, потом описал, в том романе.
Наверно тоже не хотел жить, не хотел писать на потеху всем.
Его заставляли, как и меня.
Не хочется жить, но надо.
Зачем? Для чего?
Абсолютно непонятно.
Ведь еще не создал свой шедевр.
А без этого, туда не пускают.
Он длинный, по сторонам топорщатся двери.
Коридор молчаливый, иногда.
Дверь железная слева, это комната «Витька».
Не знаю что сказать. А сказал он вот что:
— Да чего ты стоишь столбом, иди баб трахай!...
Вскоре он помер, через два месяца.
Въехали другие, сделали ремонт. Не суть.
Они тоже съехали. Двери справа, их несколько.
Когда тайком, по ночам иду по этому коридору, они смотрят, оборачиваются на меня.
— Что ты сделал?
— Да, что ты сделал придурок, важного у себя в жизни?
Я не знаю, я не могу им ничего ответить.
Там были Саня, его мать, его отец.
Лет семидесяти.
Он до последнего дня что-то мычал, как-то ходил.
В основном посрать и поссать.
Это было при мне: он ссал и срал в коридоре.
Да, он ходил в туалет, туда-сюда, но не доходил до цели.
Деменция, или инсульт, это дорога в никуда.
Шлепая ногой, держась за стены.
Саня, его мать, они тоже прожили недолго.
Дольше всех держалась пожившая женщина.
До последнего мыла посуду на кухне, о чем-то спрашивала соседок.
( я говорил спасибо или привет при встрече, уходил прочь)
Потом она плакала.
Проходя мимо той двери, я слышал этот плач.
Каждый день, каждую ночь.
Молил, молил, говоря в себе:
— Боже, возьми ее к себе. Ведь она так хочет…
Похоронили их тоже рядом, как семью.
Я на похороны дал деньги попу, чтобы от души, за молебны, они здорово повеселились на том свете.
Хотя куда там, это коридор.
Длинный, очень длинный, в котором есть много дверей.
Но все они сейчас закрыты, бесчисленными замками.
Я бы мог рассказать, о них о каждом, по отдельности
Вот под номером сорок: там жила женщина, религиозная.
Амина, да вроде ее так звали.
Раздавала газеты и журналы, за спасибо.
Хотя эти газеты и журналы, сами знаете, пошли на что.
Туалет, чтобы было ими подтирать труханы.
С зарисовками и статьями об Иисусе Христе.
Она съехала, или уехала, это уже неважно
Теперь я иду послушно, сложив руки на затылок.
Чтобы никто не промахнулся.
Это все, или еще нет.
Убей меня жизнь, без жалости, без сожаления, ты же этого хочешь.
Теперь моя очередь, пройти по этому коридору, в последний раз.
Избавиться, прочесть над вырытой ямой «быть, или быть».
Наверно так, не иначе.
Ведь бога больше нет, для меня.
А потом смогу ходить по воде тоже, как он.
*
Интермедия пятая.
Люди, люди… Они ходят, ходят, ходят, они ходят везде.
Снуют как спорые муравьи, которые тащат в свой закуток добытый ужин. Это исчисляется ящиками, если не вагонами и цистернами.
Я стою в очереди, после всех, с одной банкой пива, только.
Было бы смешно, но мне нет.
Люди общаются, разговаривают между собой
Вполне вежливо, вполне культурно.
Но не понимаю их языка напрочь, не знаю такого, не имею понятия.
Забыл, за отсутствием речевой тренировки, или информации.
Это птичий язык, или какая-то тарабарщина, переведенная со слов туземца. Почему-то мне хочется освоиться в этом нелегком деле.
— Здарсте!
— Здраст.
Обронила пожилая женщина, в шубейке, в шапочке.
Я прошел мимо, и дальше
— Здорово друг!
Обратился к темному силуэту фигуры.
Она не отвечала, проходя мимо, никак не реагируя.
— Здорово! сукин ты сын!
Крикнул ему вслед.
Потом еще, и еще, вроде такого:
— Слышь ты, урод, или не услышал!
Тогда смогу повторить.
Тело все же обернулось, приблизилось, доставая огромные кулаки из карманов черного пальто. Но почему-то не страшно, совсем.
— Ну чего ты хочешь? Че здоровкаешься? Че друга нашел?!
— А тебе впадлу поздороваться со мной?!
— Здорово. А теперь отвали от меня!
— И сам иди туда же.
Он обернулся, пошел по своим делам.
Это произошло во дворе, там, где темно.
Нет ментов, нет фонарей, нет свидетелей, нашей разыгравшейся ситуации.
— А че ты такой агрессивный?! Че жизнь, или баба довела?
— Да пошел ты нахер, психолог!
— Удачи, тебе.
Проговорил про себя.
Что мне еще делать.
Так хотя бы научусь разговаривать.
Не со всем миром, только со всеми, кто попадается в дороге.
*
Интермедия шестая.
Зачем я живу.
Когда выхожу из дома по всяким делам, запирая комнату на ключ, отворяя входную дверь на улицу, то потом оказывается двор.
Как всегда, его подметает по утрам, тетя Глаша.
Наш прикрепленный к месту дворник.
В оранжевой жилетке, низенькая, грузноватая женщина, в очках, в косынке.
Иногда она приветливая, а иногда нет.
Наверно она чем-то болеет, но не сдается.
Поэтому работает всёму назло.
Далее прохожу через выход, ведь пространство огорожено забором.
Перехожу маленькую двухполосную дорогу, она с тротуарами с деревьями, с опаской оглядываясь по сторонам.
На всякий случай.
Ведь на ней поджидает неожиданность.
Уже сколько раз на ней, мог быть сбитым, попасть под автомашину.
Но благодаря быстрой реакции, или наглости, когда борзо пер на мчавшуюся машину с поднятыми руками, мечтая о том, чтобы всё закончилось, или может какому-то богу, с ангелами хранителями, — пока всё обходилось.
Разве что маты, проклятия, с обеих сторон.
Идем дальше: девятиэтажный дом, там по тротуару весной, осенью всегда скользко. Снова междомовой проезд, дальше.
Летом здесь расходится цветник: мальвы, еще что-то очень пахучее пряным.
Может астры, или октябрины.
По окончании домового цветника, снова проезд, для заезда автомобилей.
Он небольшой, можно не оглядываться.
Но я всегда оглядываюсь.
Виной причиной — кот.
Он почему-то постоянно здесь ошивается, на бетонных ступеньках, после проезда, как наступила весна.
Летом ему наверно было хорошо, тепло, свежий воздух, птички поют.
Кто-то подкармливает, дают еду, «вискас», или что-то еще, купленное по этой дороге, в магазинах.
А вот сейчас, осенью, коту, наверно уже не до смеха.
Утром, вечером, он сидит на одном месте, возле ступенек.
Когда мимо прохожу, то подзываю его к себе.
Или хорошее настроение, нагибаюсь, глажу его по шерсти.
Она серая, с какими-то рыжеватыми переливами.
Иногда он мурчит, иногда нет.
— Пойдешь ко мне жить?
Спрашиваю его.
Наверно он хочет, но что-то держит его на одном месте.
Котейка ни разу не мяукнул, на что-то жалуясь.
Может раньше он был домашним питомцем, а хозяин внезапно уехал, вот он его дожидается.
Осень, дожди, холода….
Кто-то, наверно из местных детишек, поставил картонную коробку, на бетонных ступеньках. Сверху покрыто непромыкайкой, внутри подстилка, из использованных полотенчиков.
Чтобы кот мог спрятаться от дождя и ветра.
Все равно он глядит своими глазками, когда прохожу мимо него, будто спрашивая, когда его подзываю «кис-кис»:
— Зачем я живу на свете?
— Без дома, без хозяина, без ничего?
По этой дорожке, по этому тротуару, по этим ступенькам, проходят сотни людей, каждый день.
Но почему-то кот смотрит на меня, когда замечаю его фигурку, сжавшуюся от холода.
У кота, выражение глаз человека, умудрённого жизнью.
Жалобный, сгорбленный вид.
Наверно он понимает, неизбежность судьбы, тоже.
Ее нельзя избежать, неминуемость, как она есть.
Ведь близко окончание. Ему, и мне.
Близится зима, стукнет мороз -20, здесь не Африка.
А на тротуаре, даже в картонной коробке, долго так не протянешь.
Зачем тогда я живу на свете?
Стать кормом для бродячих псов?
Или просто сдохнуть, уже скоро…
У меня не ответов.
Ни для себя, ни для него.
Мы заботимся о себе, о своем благополучие, чтобы жопа не мерзла ночами, было что-то пожрать из двухстороннего холодильника.
Крутые тачки, красивые телки, дорогие хаты в Москва-Сити, комфорт от и до.
Только зачем это все.
Вопрос хотя надо поставить конкретней:
— Что я делаю здесь в пустыне?
Где-то на краю миров.
Зачем?... Я не знаю. Просто что-то ищу, именно для себя.
Наверно мой поиск окажется никчемным делом.
Но разве это отменяет прежнее приключение.
Что про кота, не знаю.
Попробую его уговорить пойти со мной.
*
Интермедия седьмая.
Дети подземелья.
Наверно когда-то был такой роман, с таким названием.
Но не суть, не главное..
90-е года, прошлого века, или столетия.
Получается, мы все дети, не спорю, ведь был тогда подростком, парнем, юношей.
Он ни черта не соображает в жизни.
Моя мечта была, вступить в группировку.
Которая крышевала весь наш город
Там телки, там красивая жизнь, там работа, за которую платят наличные деньги.
Так и получилось, в итоге.
Ничего сложного: приехать на тачке в киоск, пообщаться с барыгой, взять бабло, уехать в закат.
Красиво? Возможно.
Но на деле не так: грызня, подколы, подставы.
Постоянно проверки на «вшивость».
Твердил сам себе, лишь бы не замараться, лишь бы не замараться в текущих водах той красной реки.
Босс захотел, чтобы сделался «чистильщиком».
Работал с СВД по-тихому.
Мне пришлось все бросить, срочно бежать оттуда, из родного города. Уйти, исчезнуть. Иначе…
Иначе, я не знаю.
Да, теперь вот такие мы, — дети.
Уже взрослые, но все равно Дети.
Взращенные тем временем.
Да, это тоже, взаимоотношения в семье.
Нас было три брата, одна мать, но разные отцы.
Вырастая, мы ненавидели друг друга.
Снова и снова, ведь у нас разные папы.
Значит, мировоззрение, совершенно отличалось в корне.
Со всей ненавистью: дрались сами с собой, избивали без пощады.
До крови, до синяков, до больницы, до всего тяжкого….
Соседи, родственники говорили нам с укором:
— Вы что творите?! Вы же братья.
Я только плевал им вслед, какие мы братья.
Одно название: Лешка, Сашка.
Прошло время, жизнь раскидала всех по разным углам.
По разным сторонам.
Наверно не справляюсь с этими отголосками, до этого времени.
Никак.
Да и зачем, что было, то было.
Прошлого не вернуть.
Но все равно щемить сердце и душу.
Что как-то всё прожито неправильно.
*
Интермедия восьмая.
Требуются, по объявлению.
Когда не было работы, там, в ЦЗН, предложили:
— Пойдешь работать?
— Конечно пойду.
— Есть одна вакансия свободная.
— Что такое с ней неладно?
— Рабочий по отлову животных. Так она называется.
Посмотрел. Вниз. В пол того заведения. Вспоминая.
Наступили двухтысячные года.
Можно сказать, что жил, работал на помойке.
Наверно было так.
Время такое было, или жизненный момент, чтобы опустится до самого-самого-самого дна.
Которое, вы сами не можете себе представить.
Да, работал на городской свалке с бомжами.
Собирал бутылки, сортировал вторсырье, медь, железо.
Жил в отбросах, в каком-то вагончике.
Все это, было со мной.
С одной стороны интересно, познавательно.
А с другой, ну, ее к черту.
Его звали Снайпер, в наших босяцких кругах.
Наверно не просто так.
Наверно подработка для души, а так он, «рабочий по отлову животных».
Работает в паре с водителем пикапа, «пирожок».
Так они назывались раньше.
Обычный «москвич»: в салоне два места, сзади грузовой кузов.
Он был серого цвета, с опознавательным зеленым значком на борту: «Спецэкотранс».
Обычно он сидит у нас в бытовке, сделанной, из списанного вагона.
Курит едкие сигареты без фильтра, постоянно молчит.
Даже когда к нему обращаются, о чем-то спрашивают.
Он отмахивается, либо цыркает на всех злобно, потом выходит на свежий воздух.
Натура у него такая, одиночная.
Никто не знал, как его зовут по-настоящему, как его имя.
Снайпер и Снайпер.
Когда мороз, он чистит винтовку, от нагара.
Ведь стреляет настоящими боевыми патронами.
Между делом поправляя лохматую шапку на запотевшем лбу.
Шапка из собачьих шкур сделана.
— Сколько сегодня зарядил на тот свет?
Спрашивает Толик, его водитель, того «пирожка».
— Пятерых.
Хмуро отвечает Снайпер.
— Угу. Нормально.
— С хера ли. Это мало для нормы.
— Для нормы, надо завалить десять.
Стал объяснять Снайпер.
Плевать, сколько там, ему до нормы убитых собак.
Мне плевать, на все.
Как Снайперу тоже: болонки. Дворняги. Овчарки. Да без разницы.
Я видел как они, выгружают из кузова спецмашины, трупы мертвых собак. Для утилизации.
Зимой, они мерзлые.
А летом начинают издавать запах.
Блевал давно от тошнотворной вони.
Уже давно, когда был нормальным.
А сейчас нет. Привыкаю.
Снайпер чистит винтовку СВД, в гражданском исполнении, марки «Тигр». Детали разложены на столе.
Она без прицела, сделана под латунный патрон.
Латунный патрон, он обладает малой убойной силой, особенно на приличном расстоянии.
Но для собак, чтобы усмирить, пробить шкуру, или кости головы вблизи, вполне хватает.
От нее приятно пахнет оружейным маслом, чем-то еще.
Забытым. Казалось навсегда.
Снайпер стреляет пойманным собакам в голову.
Происходит в отдельном помещении, вроде расстрельного помещения на свалке.
Он приставляет ствол к башке.
Стреляет в голову, чтобы не испортить шкуру.
Вскоре полученную из собачьего трупа.
Жертвы даже не скулят перед смертью, наверно понимают, что бесполезно.
Там рык, щелчок затвора, спуск, БАМ, и все.
Уноси готовенького. Механика, конвейер.
Когда не надо рассуждать, а только делать.
Словно робот.
Снайпер, как на войне, делает зарубки на деревянном прикладе винтовки. Только там было по число убитых фрицев, а здесь по числу убитых собак.
— А что будешь делать, когда места не хватит?
Подначил его как-то раз Толик.
— На тебе нарисую.
Снайпер, он странный.
Можно сказать, ебанутый на всю голову.
Наверно поэтому с ним никто не хочет связываться, вступать в разборки. Пить с ним кофе, или пиво в баре.
Он ебнутый Снайпер, которому доставляет удовольствие убивать собак. Ему, кроме винтовки, было без разницы, чем это делать: молотком, отверткой, ножом.
Но не людей же, с одной стороны.
Наверно так, рассуждали люди в погонах, которые выдавали разрешения, на применения огнестрельного оружия.
Снайпер любит убивать животных. Наверно тоже людей.
Люди они тоже как животные.
Я не интересовался. Так лучше спать по ночам, даже где-то на свалке.
— Ты. Ты, и ты, завтра на сбор «пета».
Говорит наш Смотрящий, Аслан. Горец, выходец из гор. Чечен.
Для нас, он царь и бог.
После него идет уже всякая шушера, вроде городского начальства.
— А ты Рай, пойдешь завтра со Снайпером. Его напарник Толик, шайтан его возьми, ушел в «бухару».
— Норму нам еще удвоили в мерии. Говорят, много по городу бродячих собак стало.
— Не пойду со Снайпером. Не хочу. Лучше на «пэте» буду.
— Не пойдешь?
— Да, не пойду. Не хочу, никого убивать!
— Это бродячие животные. Они очень опасные, для людей.
Не надо никого убивать, ты просто подержишь, присмотришь.
Потом отвезем их в приют.
— В приют?!
— Конечно в приют, хороший, отличный, собачачий приют.
Понимаешь, да?
Я согласился.
Тогда, на мусорном полигоне «Спецэкотранса», это уже не стало выбором.
Ни для меня, ни для кого-нибудь.
Все это было предопределенно заранее.
Да, в одном мегаполисе, мы убивали бродячих, беспризорных животных.
Зачем? Почему?
Нам платили деньги, за план по отлову мохнатых и хвостатых тварей.
Собаки, кошки, коты, без разницы.
Наверно мы тогда превратились в «шариковых».
Не спрашивая больше никого.
В итоге, не желаю об этом вспоминать, думать.
Поэтому не знаю, что с ним потом стало; может жив, может повесился по пьяни, или приставил заряженный ствол, с латунным патроном, к своей башке.
— Ну как? Пойдете работать туда?
Спрашивают меня в очередной раз в ЦЗН.
— Да как-то не хочется. Мне лучше хормейстером подходит.
Да, еще совет: не стоить заводить собак в наше время.
Собаки слишком доверчивы и глупы, как люди.
Лучше кошку. Или лучше вообще ничего.
Ведь за ними не придет «Рабочий по отлову животных».
По прозвищу Снайпер.
*****
Большой босс.
— Так кто ты есть? Пришелец.
— Я?! Просто Рай, обычный путешественник. У меня, даже видеокамера есть с собой.
— Показать? Правда, она в номере осталась.
Искандер покачал головой.
— Видеокамера, хорошо. Пригодиться.
Но ты не тот человек, за которого сейчас выдаешь.
— Это допрос?
— Нет, предложение, от которого, ты не откажешься.
— А если откажусь?
Он засмеялся, низким утробным смехом.
Наверно мой ответ нехило развеселил его.
— Тогда ничего.
— Ничего?!
— Да, ничего. Решай сам. Всё, уходи.
— Даже без кофе?
Но Искандер махнул рукой, словно отгоняя несуществующую муху.
— Пока, мистер босс.
Вернулся в номер.
Пока другие люди, разрешают так сделать.
Посмотрел, оглядел вещи.
Все было на месте.
Можно было не переживать за их сохранность.
А вот за жизнь?
Да к черту! Хватит комплексовать, страшно, не страшно, днем позже, днем раньше.
Никакой разницы. Лишь бы это случилось, как можно быстрее.
Быстрее удара молнии.
Разделся, зашел в душевую.
Оказывается, тут окно есть, вроде форточки.
Открыл, наполовину вылез, чтобы проверить могу ли вылезти через нее.
В случае непредвиденных обстоятельств.
Оказывается вполне можно.
Рюкзак придется сбросить, а потом самому, спускаться по карнизам.
Что я хочу? Не знаю.
Пока жить, дальше будет видно.

Декабрь. Вроде.
Отмерянный срок голосом с неба, наверно недавно миновал
Состояние здоровья, дерьмо.
В общем, самочувствие ниже нуля.
Не знаю, какой год, число, месяц.
Но все по барабану.
В одном укромном месте, под валуном, оставил больше ненужные вещи: документы, деньги, телефон.
Рюкзак, с тетрадью, после этой последней записи, тоже где-нибудь оставлю. Возможно кто-нибудь, да найдет их, со временем.
Декабрь, видимо настал в календаре.
Не уже знаю, какой год, число, месяц.
Наверняка подводит память, голова не работает как надо.
Голова толком не работает, путается память, сбиваются мысли, не видит больше глаз.
Поэтому повторяюсь.
Наверно как далекий акын из пустыни, пою, или танцую в соло, одинокий в песках, то есть пишу, что вижу, что чувствую.
Больше не преград, больше нет препятствий, нет ничего.
Кроме самого себя.
Но я то уже знаю, что там, будет дальше.
Почти нашел, что ищу.
Мне будет непросто, чтобы предъявить этому внеземному голосу, свои нищенские ничтожные доказательства, когда скитался по свету.
Мучения, испытания, поиск смысла, все давно осталось в прошлом.
А что в настоящем, или в будущем?
Я пока не знаю.
Еще получил письмо, оно пока неотправленное на мой неузнаваемый адрес лично мне, но все равно, ясно читаемо, ведь оно посланное от друга. Будет, вскоре, посланное чуть позднее.
Знаю заранее.
«Мой дорогой друг Рай. У меня все хорошо. Устроился в Париже, нашел отличную работу, в одном баре. Здесь очень хорошо.
Много денег, много работы, много девушек.
Если ты приедешь сюда, то ни о чем не пожалеешь.
Приезжай. Я буду очень ждать.
Твой навсегда, друг Смаил…»
Послание можно сложить простым бумажным конвертиком, засунуть себе в кармашек над грудью, где пока еще бьется мое сердце нечастым стуком. Ведь оно будет греть мою душу в последние мгновения.
Что и сделал, ведь совсем нетрудно такое представить
Но увы, мне пора со всеми прощаться. Уже давным-давно.
Я не знаю, что ему ответить.
Наверно, как можно выразить в непонятных словах, что у меня, тоже все хорошо. Почти нашел то, что искал.
Поэтому отвечу примерно так.
«Мой дорогой друг Смаил. У меня, тоже, все хорошо.
Будь счастлив, всегда»
Эта прощальная телеграмма потом полетит-полетит почему-то белой голубицей, черной птицей пропадет где-то в синих заоблачных небесах, куда-то туда, чтобы пересечь океаны, континенты, песчаные материки, далекие моря, озера, леса, поля.
Уже будет не нужен вай-фай, «фейсбук», «инстаграмм», «телеграмм».
Эта мысленная телеграмма должна донестись до своего единственного получателя на свете, невзирая на все преграды, даже после всего.
Будто горным эхом влиться ему в уши, превращаясь из стучания дождя каплями по стеклу, в какие-то буквы и слова, открываясь в разуме несущественными образами, а затем погибнуть на полях всеобьемной мечты, когда люди, вновь станут людьми.
Простыми, нормальными.
Подумал, почему бы нам не встретиться? Снова, с Смаилом.
В других жизнях, возможно, это произойдет.
Заказать ужин, или завтрак по-французски, чашечку горячего кофе с круассанами.
Было бы так здорово, обменяться впечатлениями возле Триумфальной Арки, потом зайти в кафе, выпивать по стакану кавальдоса, в ночную пору, гоняя таксистов, за диковинными сигарами.
А потом, просто сидеть, мечтать о чем-то своем, где-то на берегу, глядя в высокое небо над нашими головами.
Наверно без прощаний, без воспоминаний о прошлом.
*
Любовь… Странное чувство, ты не находишь, Эм…
когда ты предаешься, всему распутству?
— Конечно, нет, — вскричал Викрам, приподнимаясь с места.
Это были его друзья.
Любил их всех, вместе, или по одному.
Он любит мир, всех людей, которые в нем живут.
Но так не бывает в человеческом обществе, чтобы кто-то любил всех. Так не бывает, скажут. Будут правы.
И не правы: в истории, существовал еще, по слухам, однако, человек, назаретянин, тот самый, сын плотника Иосифа.
Он тоже любил всех, за это и пострадал.
Наверно не стоит их сравнивать навскидку, выглядит, будто это мышь и гора в сравнении.
Тогда кто бы это посмел оспорить, прочувствовать на своей шкуре, как оно там бывает на крестах, в пустынях, под водой, или на воде.
Бывает, бывает, снова скажут некоторые.
Но ведь он сумасшедший русский, по прозвищу Рай, который скоро сам по себе станет выстраданным, вновь выстроенным раем для всех страждущих, непонятых, и отринутых.
******
Постскриптум.

из непечатного нигде.
Сборник всего неизданного: мои ранние тексты, «миньки», рассказы, зарисовки из жизни, новеллы, эссе, рецензии на фильмы, наброски нового, что-то незаконченное, или не пошло далее. Наверно это будет как бы подводимый итог моего творчества за несколько лет, писания в стол.

Джонни.
Я проходил по улице.
Жаркий день клонился к вечеру.
Это будет потом, а сейчас его звали Маратом.
Марат, мимо него не пройдёшь.
В школе он был всегда двоечником.
Иначе не был бы кормом для него, стряхивая завтраки и мелочь на проезд до «художки».
Ведь Марат, пуля в глаз, точнее, кулак.
Он был гораздо здоровее меня. Тогда.
А сейчас меня окликнул какой-то смурной, безрадостного вида, тип в замурзанной одежде:
— Угости сигаретой, уважаемый.
— Нету с собой, а это ты, что ли, Марат?!
— Ну я. Не узнал сразу? Короче: есть сотка, взаймы?
— Нет, всё на карте.
— Да пошёл ты!
Мы бы с ним поговорили дальше, вспоминая школьные деньки.
Я бы купил ему целую пачку дорогих сигарет, раз он так хочет.
Но обстановка, требовала иных действий.
Я проходил по улице, а в том магазине делался ремонт, производились отделочные работы. В том числе, отделка на улице.
Марат скребком что-то делал возле окна.
Поэтому мы заметили друг друга: я проходил мимо, а Марат скреб стену.
— Э-э, рабатай, рабатай давай.
Окликнул его человек явно не русской национальности:
— Рабатай!
Ещё прихлопнул руками, словно подгоняя овец.
—Цоб!
Сначала он стоял возле машины; крепкий, уверенный в себе мужчина.
Чистый, выбритый, наверно принял душ с утра, но все равно от него исходил терпкий запах самца.
В красивой рубашке, он двинулся к Марату.
Теперь мы стояли треугольником: Марат, я, и, ...
Джонни, пусть будет так, называться тот мужчина.
Почему Джонни: музыка из припаркованной машины, по радио играла песню про Джонни.
Так вот, Джонни, подошел к Марату, отобрал скребок.
Стал показывать, как надо правильно работать.
Я стоял, смотрел на всю сцену.
Марат угрюмо покосился на меня: понятно, встретит, — убьет.
Почему так: да потому что, Марат отбил, у меня, мою любимую девчонку, Вику.
На выпускном вечере он пригласил её, на медленный танец под эту мелодию.
Она стала потом его женой. А не моей.
— Джонни, о-о, е-е, — снова донесся томный припев из тонированной «десятки».
Я ухмыльнулся, прошёл дальше.
Где мог наслаждаться своёй песней, и личной свободой.
«Джонни, о-о-о, е-е……»
***
Сто балерин.
Он шел по улице.
Стоял приятный весенний вечер.
Шёл, и шёл, никого не трогая, изредка посматривая по сторонам.
Издали, ведь улица длинная, он приметил двух молодых девчонок.
Они сидели на железной изгороди, напротив каких-то офисов.
Почему нет, вот подойду к ним, и познакомлюсь, — подумал он.
И, правда, почему нет, ведь он молодой, холост.
Пускай разведен после первого брака, что же такого?
Он затаил дыхание, стал проходить мимо девушек.
Тех самых. Которых он приметил.
Но какие же они страшненькие, оказались вблизи.
У одной ноги вообще кривые.
Другая усмехается.
Просто шаболды в возрасте, лет по тридцать.
Нет, точно им по 35 годков.
Он размышлял уже после, того как прошёл их.
Свернул на другую улицу, затем просто ушёл.
А что же они?
Одна подумала, с крашеными волосами в рыжий цвет, которая приветливо улыбнулась ему, когда проходил мимо молодой человек:
«Вот, ещё один нищеброд шляется, хотя, я бы с ним, возможно, закрутила.
Его бы приодеть, побрить, причесать как надо.
Но, нет, нет…»
Другая, блондинка, ее незамужняя подружка, тоже подумала.
А о чём, неизвестно.
«Салон-парикмахерская», так написано на рекламной вывеске, тех офисов, расположенных на улице
А в его голове почему-то заиграла песня:
«Сто балерин, сто балерин…»
Точнее ему казалось, да хоть одна из тех ста балерин, окажется нормальной девушкой, с которой можно познакомиться.
*
Новый год.
На дворе был зимний вечер с небольшим снежком в преддверии уже, первого января.
Находился возле остановки, там, где останавливаются «бусики» разные.
Такси, для простого народа.
Стою, никого не трогаю, тут подваливает один, с ходу заводит разговор.
— Узнал меня, али нет?!
— Ну как, не признаешь, ты, — Дед Мороз.
Конечно, решил тоже пошутить, немного.
Над каким-то незнакомцем.
— Он самый и есть.
При этом он гордо стукнул об землю покрытую коркою льда, тряхнул бороденкой, запорошенной снежком и инеем, от морозца.
— Это-то начится, не так просто, вот был случай: захожу недавно, начится в автобус. Ниче так, теплынь, светлынь, благодать.
Знаешь ль, скидываю мешок, заодно плюхаюсь, да нет, добротно усаживаюсь на свое законное место, где не дует, вообще можно ноги раскинуть, да и посох присунуть в уголке.
Лепота, одним словом.
Тут глядь, девица одна ходит туда-сюда, туда-сюда.
Хорошенькая, аки бля,…. Как моя внученька Снегурочка.
Губки алые, брови влетные, косы золотые да подвязанные лентою несусветную.
Но молчком.
А людишки те залетные, в автобусе, тоже молчком, все какие-то смурные.
Она проходит к ним, сует ящик презабавный, коробочку, а те, прикладывают к ней какую-то картонку.
Чик, из той коробочки, вылазиет бумажка.
Проездной билет, называется, это потом узнал.
Слушай дальше: короче, эта девица подходит ко мне, сует под нос ту коробочку.
Ну я не будь дураком, стукнул посохом, подобрал мешок, да вывалился в дверцы, благо они были открытыми…
— Угости сигареткой, братка, Новый Год ведь!
Я дал ему сигарету, немного денег.
Чтобы он ездил в автобусе по-людски.
Дед мороз еще называется, седая борода, только не из ваты, мешок: вроде не с подарками, а в которых вещи носят с обжитого места на другое.
Да вообще не сказочная история.
Ни разу и никак, я хотел бы, забыть всё это, больше не вспоминать.
Это было тогда.
«Мама», моя жена в то время, поручила одно дело: свозить ребенка на городскую елку. Это такое мероприятие для детишек.
Власти организовали, бесплатно, для школьников.
С коробками подарков, игрушек, сладостей, и прочими угощениями.
Но тоже разных: кто из родителей сдавал деньги, то такому ребенку полагался подарок, гораздо больше и гораздо красивей, чем у того чьи родители не сдали денег в кассу.
Так пояснила нам, родителям, «классная» учительница на родительском собрании.
А денег нет, у нас вообще, в семье.
Время случилось такое незавидное: я без работы, она без работы, только на пособии каком-то существовали.
Поэтому мы и не сдали, понадеявшись получить бесплатный подарок из бюджета.
Сынишка был так рад, что получит его, хоть какой-то подарок или игрушку, из рук лично, самого Деда Мороза.
В тот день, или утро, мы сильно опаздывали, на тот утренник.
Видимо из-за меня, я был с жуткого похмелья, ну правильно: вчера пребывал у тещи, там налили, ну и нахерачились, как всегда.
Оделись, вышли на улицу, побрели по снегу.
Я тогда подумал что мы, пешком, ну никак ни успеем к началу утренника, и это будет вообще жопа, нет, не с маленькой буквы, а так — ЖОПА.
Сын готовился за две недели назад, учил стишок про Деда Мороза, разучивал песенку про «бедную елочку, которая росла зимой», «мама» готовилась, а что я?
Я как всегда просрал. Всё на свете.
Подошли к автобусной остановке.
В тот же момент подъехал автобус.
Дверцы распахнулись, мы вошли.
Автобус был просторный, мы забились где-то позади, стоя, хотя ехать было далеко, до «Дворца», огромного здания, где проводится новогодний утренник.
Я сказал сыну, чтобы он стоял, не привлекая лишнего внимания, пошел вперед по салону, там, где маячила плотная женская фигура кондукторши.
Это были последние копейки, на которые хотел взять пиво, но без сожаления отдал в руку той самой кондукторше, дабы взять по-честному билет.
— За одного?
Недоверчиво спросила кондукторша, оглядывая салон автобуса и конечно примечая моего сына.
— Да, за взрослого. А это мой сын, ему всего четыре года
(тут соврал, ему тогда было семь, или восемь лет)
— Им же бесплатно, полагается, так ведь?!
— Разберемся с вами.
Кондукторша ссыпала мою мелочь в кондукторскую сумку, отдала пару желтых монеток на сдачу, оторвала билет и протянула мне.
После поднялась с насиженного высокого сиденья, затопала к месту, где стоял сын, я за ней, сжимая в руке оплаченный билет.
— Ему уже нет четырех годов, это уже взрослый.
Платите еще за одного человека.
Тут вывалил все, что у меня на душе.
— Послушай, тетя: у меня, правда, нет денег.
Да он почти взрослый, у нас утренник с Дедом Морозом, там будет елка и подарки.
Но у меня нет денег, заплатить за него.
— Я же заплатил за свой проезд, вам какая разница, ну пожалуйста!
— Михалыч. Тут у нас безбилетники. Тормози.
Кондукторша своей тушей в меховой шубе шла от нас, цепляясь за поручни, крича водителю грозное требование.
Автобус послушно остановился, посреди улицы.
Задняя дверь, где мы с сыном стояли, открылась.
— Плати, или оба выметайтесь.
Снова перла кондукторша на нас.
Люди, немногочисленные пассажиры, которые были в тот момент автобусе:
Они все смотрели на нас с каким-то недоумением, или с осуждением, мол, вот пошли люди, даже не могут заплатить за проезд, зачем тогда плодили детей, или я тут ни причем, моя хата с краю, короче с полным безразличием.
Новый год, что поделаешь, у всех дела, у всех проблемы.
Сын заплакал и потянул за рукав куртки.
— Пойдем пап.
Если бы не это, видимо я бы сотворил нечто «тяжкое».
Но тогда послушался сына, вылез из автобуса, вместе с ним.
Конечно, прокричал пару матерных выражений.
Этой кондукторше, автобусу и водителю.
Никого не стесняясь, ни сына, ни безразличных прохожих, просто орал на улице проклятья, им вслед.
Потом шли пешком, долго.
Конечно, мы опоздали.
Поспели к закрытию той самой «елки».
Когда радостные детишки выбегали уже на улицу одетые, обутые к мамам-папам, которые грели тачки, или к дедушкам-бабушкам, с подарками наперевес и хвастаясь, друг перед другом.
Мы кое-как прошли внутрь сквозь эту набегающую толпу детворы.
Возле гардероба находилась наша учительница, то есть не моя, а сына, «классная» называется.
— Что ж вы опоздали?
— Так получилось.
— Понятно, так. Вот твой подарок, бери.
Учительница дала сыну в руки неказистую картонную упаковку, перевязанную узеньким бантом.
— С новым годом вас.
— Ага.
Ответил училке, мы молча ушли обратно домой, продираясь через толпу радостных и веселых людей.
Сын плакал, утирая слезы рукавом курточки, он растоптал возле выхода маленькими ботиночками эту картонную упаковку, где были возможно конфеты, шоколадки, и сладости.
— Я больше не верю в Деда Мороза, пап.
— Я тоже, сынок. Я тоже.
Снова повторил, меся пропотевший горький черный снег, от песка, под ногами.
Ах да, не становитесь пожалста, такими, как та кондукторша.
Да и вообще: хотя чудес не бывает на свете, как и нет никакого Деда Мороза, просто будьте людьми, нормальными, хорошими, радушными.
Всегда. А не только под Новый Год.
*
«У меня не было никогда хорошей обуви».
А хотите историю, из жизни, моей.
Конечно, совершенно бесплатно.
К чему мне это. Нет, ну да. Хотя, мне без разницы.
Она называется, к примеру;
«У меня не было никогда хорошей обуви».
Это было тогда.
Конец перестройки, дефицит продуктов, вещей.
Начало свободного рынка.
Я тогда учился в обычном ПТУ, после всех передряг, связанных с не поступлением в «художку».
Поэтому в начале сентября выбрал первое попавшееся заведение, куда принимали всех, почти всех. Без разбору.
Отдал документы, меня приняли.
Там учили худо-бедно, кормили завтрак-обед, бесплатно.
Давали стипендию еще, рублей пять, или десять.
Выдавали вещи из склада, каждый год, в начале каждого курса: форменную одежду, пиджак с брюками, плащ на весну, ватник на зиму.
Кирзовые ботинки, тоже на каждый год.
Они были крепкими, из кирзы, со шнурками, подошва, подбитая латунными гвоздиками. Если их намазать гуталином, то их можно не отличить от обуви из натуральной кожи.
Я их носил осенью и зимой, за неимением ничего лучшего из обувного ассортимента, который у меня отсутствовал: кроссовок, ботинок, или сапожек.
Наступила весна, обувь всё же стала промокать от весеннего снега и луж.
Несколько раз простудился и болел, наконец, пожаловался маме, о никудышной обуви на такой сезон.
Она тогда в месяц март, получила зарплату, конечно копеечную, учительскую, на которую особо не разгуляешься.
Плюсом получил деньги от своей стипендии.
Часть денег, частично «стипуху», удерживала бухгалтерия и начальство.
(Об этом другой разговор, не сейчас)
То есть где-то рубля два или три, всего.
Но ничего, отдал их маме, и вот.
— Завтра мы идем на базар, покупать тебе обувь.
Заявила она безапелляционно.
У меня выбора не было, поэтому утром мы пошли на базар.
Базар, или рынок, раньше в 90-ых, он не был таким как сейчас: с торговыми центрами, с магазинами, с бутиками.
Он был попроще, гораздо проще.
Торговые палатки, торговые точки из столиков, или просто ящики на снегу.
В тот момент наш рынок заняли южане, «даги» по-моему, со своим привозным товаром: от одежды и разных вещей.
Ширпотреб называется.
Нет, вьетнамцы-китайцы придут потом, годом позже, закладывая торговые ряды из металла.
Нам нужна была обувь, сапожки или ботинки, которые не промокают.
— Эй, эй, сюда иди, дарагой.
— Мэрэй, абувька, слюшай, по дешевка атдам.
— Любой розмер, кажаный, натуральный мэх. Падхади близко, выбарай.
Мы обошли несколько раз те торговые точки, где нужно мерить обувь, стоя одной ногой на картонке.
Мать приценивалась, южане восхищенно цокали языками, глядя на нее и огорченно на меня. Ведь я стоял рядом с ней, куда мне деваться. От всего, от унижения тоже, от которого краснеют уши и лицо, несмотря на весенний мороз.
Это был типичный южанин.
Молодой, лет двадцати-тридцати, смуглое лицо, немного небритый, с норковой шапкой формовкой, которая лихо сидела на его голове, придавая ему вид эдакого диковинного купца из Персии.
— Падхади, дарагай. Всё харашее, натуралька как есть.
Мать купилась на его комплименты, на цену, на обещание скидок, взамен…
Тут купец многозначительно пощелкал пальцами с золотыми колечками.
— Какой розмер? Что нраватся, выбарай.
Мать купила у него сапожки с «молнией» на боку, как положено.
Но мне нравились другие, почти как у дяди, он давал мне их померить, кожаные сапожки, подбитые белым мехом, германской фирмы «Саламандра».
Но они были дороже, на добрых десяток рублей.
Хотя и за эти сапожки, мать отдала треть зарплаты, со всеми скидками, обещаниями согласиться на ужин в ресторане, как нибудь.
Сапожки были очень красивыми, на вид.
Я их проносил неделю. Всего, если не меньше.
Через дня два, стала отклеиваться «кожа» с кожаной поверхности, покрываясь пузырями, безжалостно обнажая обычный желтоватый картон, даже не дерматин или кожзаменитель.
Через три, отклеились подошвы, из дешевой пластмассы.
Даже не «китайской», а сделанной из какой-то херни.
Клей «момент», подклеивание подошв, мало помогали.
Сапожки от весенних луж и таяния снега, разваливались на глазах, превращаясь в нечто бесформенное и уродливое.
Мне надо было только протянуть до лета, там уже будет сухо и тепло, можно ходить хоть в тапочках.
Что делать? Не жалиться ведь снова маме, у нее были свои проблемы, как не было снова и денег на новую обувь.
Хотя, она потом сходила на рынок, дабы устроить скандал и вернуть деньги, но того южанина давно уже след простыл.
Тогда я решился: после выкидывания в мусорку этих злосчастных сапожек, от ушедшего отчима, как бы в наследство, достались резиновые болотные сапоги, черного цвета.
Они бесполезно хранились в кладовке.
Отрезал их ножницами по щиколотку, чуть выше.
Так и носил это самодельное изделие, до лета.
Представляя себе в уме, что они обычные туфли.
Хотя они выглядели как простецкие галоши.
Размер был великоват, приходилось одевать шерстяные носки.
В тепле всё потело и прело, на морозе скользило, как на коньках.
А летом я надел, родные кирзовые ботиночки.
Со шнурками, с латунными гвоздиками на подошве.
Которые вскоре стали малы.
*
Третье желание.
Он сломал окурок об пепельницу, которая ему служила опустошённая сигаретная пачка.
— И как тебе это? Последняя? — осведомился откуда-то невидимый голос.
Он снова почему-то окутался дымом, на этот раз от потушенной сигареты.
Она действительно оказалась последней в той пачке.
Во рту появился жесткий привкус, как от выпущенной пули в цель.
— Зачем?
— Так надо.
— Всё идёт на меня войной.
— Всё?
— Да, абсолютно всё. Я в этом уверен.
— Тогда хочешь сесть на электрический стул?
— Мне все равно.
— А ты вспомни; может три желания?
— Они помогут?
— Не знаю, только спросил. Так положено.
— Я хочу умереть, прямо и сейчас.
— Так-с, секундочку….
Пред его глазами промелькнула жизнь: когда кто-то приставил к виску ствол револьвера, как много не сделанного.
— Стойте! да подождите! мое второе желание — не умереть, сейчас.
— Так-так, что ж. Выполнено.
— А третье?
— Ничего. Пусть всё остается как есть.
— Как есть?
— Именно, как есть. Пускай оно всё остается.
— Что ж исполнено. Иди, гуляй, смотри: все как ты захотел, в третьем желании. Только немного изменил, для тебя.
*
— Наташа?!.. ты?
Девушка в нарядном сарафане шла ему навстречу.
— Это я. А что? Не узнал?
Она смешно сморщила носик, как умеют только делать одни женщины.
— Но я, ведь ты… кладбище, морг, поминки….
— Дурачок, но это же я! Ты что ли забыл, что мы женаты?
— Да, да, извини, наверно последствие той старой травмы.
Авто авария, помнишь…
— Ну да, помню, ведь ты попал в больницу с переломом ноги, тебе вкололи наркоз, поэтому дальше ты сам ничего не помнишь.
Уходя под руку с мужчиной, Наташа едва кивнула, кому-то из прохожих.
Третье желание, — оно такое…….
Сбывается раз, и навсегда.
Или загадывается кем-то другим.
С кем идешь, потом под руку.
*
«У вас не будет сигаретки».
— У вас не будет сигаретки?
Это вопрос меня застал неожиданно, в тот же момент врасплох, заставляя очнутся, прийти в себя от размышлений.
Хотя, какие тут могут быть размышления, когда стоишь на светофоре, возле пешеходного перехода через улицу, через которую льется многочисленный поток разного автотранспорта в утренний час пик.
Вопрос повторился, именно для меня:
— Может сигарета найдется? Курить очень охота.
Он исходил от женской фигурки, немного стоявшей впереди меня, ожидая вместе со мной, когда погаснет красный свет светофора.
Ее с легкостью можно было принять за девчонку малолетку, одетую в черное обтягивающее трико, да в бесформенную толстовку с накинутым капюшоном на голову, которая выбежала утром из каких-то ближайших студенческих общаг. Возможно перехватить сигаретку, выгнал парень, или надо идти на пары, или домой к предкам, или же всё это накладывается вместе, в одну бедовую головушку по молодости.
Но голосок, который я бы хотел подсознательно услышать, на деле, прозвучал голосом, слишком прокуренным и грубым, для юной особы.
А когда фигурка обернулась с вопросом, в мелькнувшем проеме капюшона, показался образ той: одутловатое женское лицо, лет за сорок, конечно с морщинами. Небрежно подкрашенные плоские рыбьи губы, глазницы в протухшем макияже.
Не найдя ничего лучшего, я пожал плечами, заодно проговорил, что нету.
Загорелся зеленый свет светофора, она резко устремилась вперед, переходя улицу перед остановленным потоком.
Мне пришлось пойти за ней.
Закапал дождик, заморосил, неприятный, холодный и злой, словно клейкая слюна от божьего промысла.
Едва перейдя улицу, она пристала к парнишке: то ли студенту, то ли айтишнику, который торопился на работу, а из ушей торчали наушники.
Из-за этого он не услышал ее вопроса, — «а у вас не найдется сигаретки».
Она повторила, и нервно дернула его за рукав куртки.
Ему пришлось остановиться, вытащить один наушник из уха, чтобы поинтересоваться, к чему такие приставания.
Она снова повторила, он что-то ответил, засунул наушник, прошагал уже мимо меня, повторяя вслух, — «ну что за херня!»
Видимо он, как и я, тоже был погружен в размышления.
Хотя они могут быть разными.
Пять минут назад стал свидетелем драки.
Она произошла прямо дороге, опять же через которую переходил.
Два долбодятла водилы, не поделили четырехполосную улицу на повороте.
Он другому показал «фак», или подрезал, не знаю точно, что до этого произошло.
Но они остановились на красный свет светофора, возле которого в тот момент проходил я.
Мужчина вылез из тачки, открыл дверцу другой машины, вытащил за шкирку обидчика. Похоже он был таксист, которых еще по объявлениям набирают, на одном известном сайте.
Сначала они говорили, потом тот от слов перешел к действиям.
Раз, раз, раз, — кулаками по голове, по лицу.
Рукой в печень, коленом в живот.
Потом припечатал тело к дверце машины, так что посыпалось осколками боковое стекло, отломилось зеркало.
Затем они переместились на тротуар, бросив открытые машины прямо на светофоре.
Я не буду тут приводить маты, крики, проклятия.
Представьте картинку: светофор, перекресток, две машины перегородившие путь, а позади куча машин стоявших после них.
Но никто.
Никто из них не вылез, не просигналил, ничего.
Все молча, стояли и ждали, чем окончится избиение бедняги таксиста.
Я тоже стоял и ждал, хотя никто не держал на месте.
У меня был выбор: непосредственно вмешаться в драку, или вызвать ментов.
Как и у сидевших людей в тачках, тоже.
Я же, как бы со стороны, оценивал ситуацию, — наверно, как и те люди, сидевшие в тачках, — угрозы жизни, вроде бы нет.
Пару фингалов получит, ну зуб упадет, или почка будет отбита, но это не совсем не критично. Так зачем вмешиваться?!
Поэтому поступил, да ничего я не поступил, как и те люди, сидевшие в тачках.
Я не сделал ни-че-го. Как и они.
Отомщенный водила уехал, резко дав по газам.
За ним потянулись другие тачки, ведь проезд освободился для них.
Избитый таксист утер кровавые сопли, смахнул стекло, тоже куда-то уехал.
Дорога опустела, наверно тоже без меня, ведь торопился к перекрестку, где будет ожидать вопрос, — «а у вас не будет сигаретки».
Девочка-женщина, меж тем, подошла к молодому мужчине, который только вылез из маршрутки. Видимо он был на позитиве, так, как он ответил ей что-то с широкой улыбкой.
Потом он прошел мимо неё, мимо меня.
Она спрашивала еще, еще и еще: да почти у всех прохожих, кто проходил мимо нас по тротуару.
Разве что не окликала молодых мамаш, с колясками, спешащими в детскую клинику, или в детсад.
Угрюмый дождь не переставал сочиться гноем судьбы.
Женщина в бесформенной толстовке, она зябко сжималась от холода, обнимая саму себя руками, пытаясь спрятаться, свернуться калачиком как в детстве, или же, уже теперь залезть в свою крохотную уютную конуру от пронизывающей непогоды.
С каждым вопросом «а у вас не будет сигаретки», обращенному к каждому человеку, а с полученным нулевым результатом, она все больше уменьшалась, принижалась в размерах, сжимаясь в толстовке, будто побитая собачонка.
Наверно для нее это тоже являлось совершать унизительное действо, — попросить одну сигарету.
Я, шел, следуя за ней. Так получается.
Иногда притормаживая шаг, иногда убыстряя, чтобы не потерять ее из вида.
Мне было интересно и непонятно: что с ней не так, вообще в жизни.
Ведь она еще молодая, может ей всего тридцатьник стукнул, отмыть, причесать, нормальную одежду взять.
Вот почему в обыденное утро, когда все спешат на работу, она тут с идиотским вопросом. Может у нее нет работы? Выгнал муж из дома?
Кто его, черт возьми, знает.
Нет, хотя не так: стало интересно, произошедшая драка пока вышла из головы, так кто-то из прохожих, ответит на вопрос утвердительно, хоть кивком головы, или нет.
Она спрашивала еще и еще, она подходила ко многим.
Задавала потребным вопрос к другим людям, показавшимся ей, и мне, такими жизнерадостными и веселыми.
Возможно у неё имелись какие-то копейки, чтобы купить сигареты, но магазины стояли еще закрытыми
На каждый отрицательный ответ, она всё больше сжимала плечики руками, словно защищаясь от удара плетью, походившая всё больше на собачку, выгнанную злым хозяином из дома, защищавшая свою свободу.
Кстати вот и он. Или нет.
Высокий молодой красавец мужчина, хорошо одетый, выгуливающий своего упитанного барбоса среди промежутка с кустарниками и деревьями, между тротуаром и асфальтом.
Красавец курил, понукая пса.
Она подошла к нему, что-то спросила.
Он ответил, как-то ехидно посмеиваясь.
Она почему-то удалилась, точнее, почти убежала от него.
Хотя было понятно без слов, но не выдержал, подошел к красавцу, он также смачно курил сигарету, выпуская дым.
— Здоров.
— Здорово.
— Что за порода?
— Мальтийский бульдог.
— Ясно. Слушай: а что сигарету не дал, той девушке?
Я рукой показал на убегающую фигурку.
— Тебе что, жалко?
— А тебе какая хрен разница. Пусть сначала отсосет, сначала у меня, а потом у Джеки. Да Джеки?
Пес радостно заворчал, откидывая задними лапами землю и желтые листья.
— Тогда дам, даже не одну, может целую пачку, пусть курит, мне жалко что ли…
Красавец нагло засмеялся своей шутке, одновременно затягиваясь, выпуская мне дым в лицо.
— Ты тоже кури братиш, ведь бесплатно. Дыши, дыши глубже.
И снова у меня был выбор.
Как же всегда это надо делать.
Видимо со временем и возрастом уже надоедает.
Я повернулся, зашагал прочь, потом бросил:
— Да пошел ты нахер!
— Э, стопе, подошел сюда быстро.
Не оборачиваясь, показал ему «фак».
— Джеки — взять гандона!
Донеслось позади меня, с глухим тявканьем.
Накрапывал дождик, взбрызгивая кадилом серое утро.
Мне было всё равно.
Хотелось прийти домой, после ночной смены, завалится спать, больше никогда не просыпаться, забывая всё дерьмо на свете.
Я устал уже делать свой выбор, пусть кто-то сделает за меня.
Ну хотя один раз. Один маленький раз.
Конечно, женщину потерял из виду.
Поэтому мой очередной опыт над людишками, можно сказать, был завершен.
Теперь надо отойти в укромное место, вроде как поссать в кустиках.
Я вознамерился это сделать, зашел в подъезд дома, расстегнул молнии на одежде, чтобы не слишком мешались, достал…
Но тут появилась бабушка, или бабуля, я не разбираюсь, в их сортах особо.
Может пожилая женщина, но это была точно старуха.
Она вышла из квартиры, по лестничному проему спускала коляску, до верха чем-то набитой, чем-то нагруженной.
Колеса лязгали, бабушка кряхтела, лифта в доме не было.
А я стоял на пролете, приготовившись, отвернувшийся к стенке, украшенной граффити, грязными разводами от потекшей штукатурки с потолка.
Было уже поздно прятаться, когда я уже всё достал.
Старуха, наверно оказалась не настолько слепа, как понадеялся, вжавшись в стеку.
— Ишь ты окаянный, удумал срать, я тебе покажу как ссать в чужих подъездах.
— Да я не писаю, вы только не кричите, а то инфаркт хряпнет.
— Я — ангел.
— Понимаете?
— Ангел?
Переспросила бабушка
— Ну да. Я обычный простой ангел. Только проштрафился немного.
Сослали на Землю, для сбора информации.
Миссия окончена, теперь мне надо расправить крылья, чтобы никто не видел.
— А потом улететь.
Я показал знаком наверх.
— Хосподи прости мня грешную…
Закрестилась бабуля
— Нешто за мной пришел?
— Да нет, совсем не за вами. Лучше ответь на один вопрос: зачем ты тягаешь коляску каждый день?
Немного упомяну, что это бабулю я видел каждый раз утром, невзирая на непогоду и жару, когда она плелась к рынку.
Перед собой она толкала полную коляску с какими-то коробками, двигалась она со скарбом не по тротуару, а именно по проезжей части.
Ей было лет восемьдесят, если не сто.
— Так пенсии не наскребу милок. У меня «гробовые» исчезли, сыновья гадюки пропили, ни дна им, ни покрышки.
Она погрозила клюкой.
— Вот, приходиться по новой себе на гроб, деньгу добывать.
— Херов... херувим тебе в помощь, бабушка тогда.
— Слушай, слушай сынок ты мой ангелочек, может мне бог поможет?
— Вряд ли. Наш босс тут ни чем не может помочь. Кроме…
— Неужто над богом есть кто еще?
— Люди, бабуль, люди.
— Эх нехристи, есть нехристи, — пробормотала старуха.
Потом мне пришлось быстро вернуть свой облик без крыльев, помочь ей вытащить коляску. А затем вернуться домой, с докладом, что и как, там.
Верховный простил меня, отправил в покои.
Где потом спал и спал, нежась в эдемских садах.
Приходя в себя от сознания и тела странного существа, который остался там, на богом забытой планете, в каком-то подъезде, валяющегося возле стены, украшенной граффити, с потекшими разводами, от дешевой меловой побелки.
****
Пы сы.
Памятка.
Будьте особенно вежливы и аккуратны, при общении с незнакомцами, которые заходят к вам подъезд, якобы поссать.
При виде вас, которые пытаются снять штаны или куртку.
Не пугайтесь сами и не пугайте их, это обычные ангелы.
Им же надо привыкнуть к обстановке, мимикрироваться под бытовые условия, а где, как не в подъезде дома расправить крылья, чтобы об этом никто не узнал. С ангельским приветом.
Ведь мы же когда нибудь свидимся.
*
Из Мастера.
Я хочу. Чтобы меня запомнили таким.
Как вы знаете, мы смертны иногда.
Смертны, вполне внезапно.
По вроде не совсем предвидимым и не зависимым от нас, причинам, чтобы лишний раз умереть.
Лунное затмение, магнитные бури, вспышки на Солнце.
Кто его знает, на что это влияет.
Но я-то знаю, вполне уверен в этом.
Как и в своем последнем желание.
Окно закрыто, на кухне газовые форсунки включены на полную мощность.
Расстеленный диван, на котором прилег.
Немного отдохнуть, перед долгой дорогой.
— Человек смертен…
То ли говорит, то ли утверждает, откуда-то появившийся передо мной кот по имени Бегемот. Я его глажу по черной гладкой шерстке, он мурчит от удовольствия.
— Погладь, погладь, еще, еще. Да, да, вот здесь, почеши, плиз!
— Может не надо, — шепчу ему в ушко. — Я буду всегда тебя чесать за ухом.
— Мяу, не давите на больную мозоль. Понимаешь: надо, Федя, надо.
Перед смертью вы все говорите: может не надо, может не надо.
Талдычите одно и то же. Даже неинтересно стало с вами в последнее время.
Развелись графоманы, вот был бы ты котоманом, я бы подумал.
Промурлыкал говорящий Кот.
— Да не, тут я согласен.
Забирайте меня, мое тело и душу.
Только одно условие имеется, к вам, или вашим работодателям, или кто там еще у вас.
— И какое же, позвольте полюбопытствовать, что у вас за последнее желание.
Хотя сначала можешь покурить, напоследок.
Это еще безопаснее всего, что ты натворил.
— И что же я натворил? — спрашиваю.
А рядом с говорящим котом, неожиданно материализовался буквально из воздуха субъект, в клетчатом костюме и в пенсне: одна линза треснута, а его пальцы мелко дрожали, как от похмельного тремора.
— Как же-с: вот, извольте: мастурбировал на Наталью Варлей, в ванной.
— Ну и что, мне тогда было 16 лет, а у неё такая попа, была.
Из фильма «кавказская пленница».
Да вообще, все мужики о ней только и мечтали. Что это, грех?
— Ладно, ладно, не кипишуй тут. Не гони волну, не любит этого наш мессир.
— Че, Бегемот, тоже лапка-то чесалась поди?
Субъект, с разбитым пенсне обратился к коту.
— Сам тоже хотел полапать ее за задницу?
— Мяу! — фыркнул говорящий кот, утирая морду той самой лапой.
Потом субъект продолжил:
—Фаготом меня звать. Один грешок, так и быть, по старой дружбе, с тебя списывается. Но остаются другие….
Ты пытался их замолить: ходил в церковь, крестился, ставил свечки, целовал нарисованные доски…
— Прекрати! Я сам знаю и помню.
— Может ты помнишь и знаешь, только бессонница от этого знания.
Тебя не возьмут никуда: ни в рай, ни в ад.
Будешь как гав.., как субстанция в проруби бултыхаться.
— И что теперь?
— «И что теперь», странный вопрос, вьюноша.
Передо мной возник старик, в темной комнате со свечами.
Раньше они назывались, канделябрами.
Это помнил и знал.
Я находился перед ним, а говорящий кот оказался на столе, покрытый зеленым бархатом, у завешенного окна, за которым ничего не видать.
Хотя раньше, почему говорили, про такое обстоятельство, — «ни зги не узреть».
Старикан сидел в старинном кресле, с подлокотниками, одетый в красный мохеровый халат, почему-то очень подозрительно выглядел.
Со своей длинной тростью, рукояткой из желтой слоновой кости, с кольцом на указательном пальце, почти обнаженной склоненной девушкой, которая ему втирала мазь в голое колено.
Его левая нога открыта от одежд.
Запах от едкой мази сбивал напрочь мои чувства, от какой-то реальности, в которую трудно поверить, но можно пощупать руками.
Что и сделал, — ущипнул.
Самого себя. Стало больно. Получается это не сон.
Тут почему-то захотелось ущипнуть ту девушку, за неприкрытую соблазнительную попу, точно выставленную напоказ.
— Не стоит так делать.
Старец покачал седоватой головой, будто читая мои мысли.
— Ее зовут Гелла. Она ведьма, поэтому может превратить тебя в жабу, ну или в паука, в любой момент.
Я отдернул, протянутую было руку к упругим ягодицам.
— Благословленное колено, оно, иногда так ноет, что хоть плачь. С того дня, 14 числа, месяца нисана. Только эта мазь от Геллы спасает, в такое время.
Старикан развел руки в стороны, словно показывая, что ничего не в силах поделать с этой незавидной привычкой.
— Можешь, не стеснятся, и говорить, что хочешь. Или спрашивать.
— Я просто хочу…
Старик сделал знак, заставив меня замолчать, блеснул перстень на пальце, когда он такое сотворил.
— Я больше не желаю слышать, об этом.
Один раз произвел такое деяние, о чем уже сожалею.
Ведь я не желаю больше спорить с Самим.
Но ладно: раз уж зашел об этом разговор — как там было, Бегемот, поведаешь нам?
— Да мессир, это было так: «В белом плаще с кровавым подбоем…»
— Да нет мессир, там тогда всё было не так, — вклинился в разговор Фагот, в клетчатой рубашке с белоснежной манишкой, до этого стоявший молча, позади кресла, на котором восседал старик, протирая линзы пенсне прозрачным платочком.
Я еще подумал, что он накрахмаленный.
С 19 века.
И это мне всё видится будто во сне, только во много раз ощутимом.
— Дело было на Патриарших прудах, вы тогда подсели на скамейку к двум молодым людям, литераторам, которые спорили: был ли на самом деле Иисус на свете…
Старец поморщился: то ли от воспоминаний, то ли от злобно манящей вонючей мази, которую, втирала ему в колено обнаженная молчаливая помощница, Гелла.
— Что же я тогда ответил? Мой добрый подсказчик Фагот.
— Так и ответили, как в той гениальной книжке написано: мол, всё правда, так, и было тогда. Но, а в других, в тех книгах, совсем немного правды. Как их еще, в библиях, что ли, они называются.
— Что есть, то есть: ложь, она и есть ложь.
Даже в Африке.
Проговорил старик величаво, с какой-то печалью.
— Теперь о тебе речь пойдет: ты кто такой, вообще?
Тексты твои дерьмо, книжки дерьмо. И сам ты дерьмо.
Хотя ладно. Черт с тобой.
Старик нехотя махнул рукой.
— Проснись, встань, перекрой газ, я разрешаю.
Можешь пожить еще. На этот раз. Только немного, и недолго. А если напишешь бестселлер, то конечно заберу тебя к себе, обещаю. Там всё будет, как ты любишь… бесконечное одиночество, тоска, и грусть.
Хотя до Мастера, которого я уже взял до этого, тебе еще, как до Пекина раком, и пешочком. Ты мог бы ему составить компанию. Если так пожелаешь, но пока решил дать тебе последний шанс. Мы еще встретимся, где-то там, в другом месте.
Старец немного задумался и продолжил:
— Это будет свет, идущий от лунной дорожки.
Там и произойдет наша встреча.
— Но я просто…
— Вставай уже, писатель хренов!
Кричит мне Кот во весь голос.
— Вставай, блядина! — вторит ему Фагот.
Он снял пенсне, ласково так, стал твердить в ухо:
— Напиши свой последний роман. Да чтобы нормальный он стал, безо лжи и фальши, который не стыдно будет показать нашему мессиру. А рукописи не горят, как ты уже знаешь. Удаляй, не удаляй, они всё равно хранятся, вот здесь.
Фагот постучал по своей прилизанной голове пальцем.
— Я, я вообще не хотел... вы не так поняли меня.
Не превращайте меня в паука, пожалуйста!
Ведьмочка Гелла, прости, за пошлые мысли….
— Я больше никогда не стану этого делать!
Кричу в голос, просыпаюсь из забвения, открывая, наконец, глаза.
В уши долбиться долгий звонок, исходящий от телефона.
Пришлось очнуться, для начала встать с постели.
Первым делом сходить на кухню, закрыть газовые форсунки.
Открыть окно настежь, для проветривания.
Выругался немного с примесью мата, даже помереть от отравления, спокойно не дадут. Затем взял телефон, посмотрел на экран.
Пропущенный звонок, от абонента, который записан у меня как «издатель Гадский», это его фамилия.
Хотя надо, так надо, думаю, снова усаживаясь перед клавишами, на которых набивают тексты.
Ведь еще пока живой, уже не боюсь обещанной встречи с Мессиром.
*
Разговор в поликлинике.
Недавно, пришлось пообщаться с одним человеком на тему бога и веры.
Он мужчина, лет 60, мы случайно встретились в поликлинике.
Упёртый оказался верующий в христианскую церковь, цитировал мне библию и евангелие наизусть, приводил доказательства существование господа бога, с какими чудесами он сталкивался лично, и прочее, и прочее. Говорили мы много.
В поликлинике, рядом со мной сиденье оказалось незанятым.
Через некоторое время аккуратный мужчина в синей рубашке и темных брюках, выглядевшим довольно ещё не старым, подошёл и подсел на то свободное место. Мы разговорились, в ожидание приёма нашего врача: про погоду, про жизнь.
Как это обычно бывает у людей, которым некуда девать время.
Почему-то он затем спросил, подняв голову с седыми висками вверх:
— Веришь в бога?
— Нет, — коротко ответил.
— Безумный ты получается человек, — грустно покачал он головой. — Нет у тебя ума.
— Это почему же? — сразу завёлся я.
— Только безумцы отказываются верить в господа бога.
— А зачем мне верит в то, чего не существует?
И тут началось. Он придвинулся ближе, повернулся лицом, его кроткие глазки засверкали, верующий начал сыпать цитатами, приводить факты, а у меня голова вообще занята другими проблемами, и не было никакого желания с ним дискутировать.
А он мягко и настойчиво принялся меня убеждать:
— Вот смотри: ты в гараж закинешь металлолом, появится в итоге «тойота»?
— Нет.
— Правильно. Так и это дело рук Господа, сперва он создал Землю, а потом человека. Сначала Адама, затем Еву, которые проживали в райском Эдеме, до того как познали грех.
— Сказки всё это, для детей.
— Безумец ты! Я тебе не сказки говорю, а то, что было на самом деле. В библии написано так, после потопа, Ной построил ковчег…
Ту он привёл длиннущую цитату, потом стал говорить о христианских заповедях и нравоучениях: не убий, не воруй, не лги. Будь вежлив, почитай мать и отца.
В ответ, я ему сказал, что это обычная психология существования человека в обществе. В любом обществе.
Он разозлился, немного:
— Вот я уже двадцать лет не пью, не курю, не ругаюсь матом.
Как отрезало, в один миг. А всё от чего?! С чьей помощью так сделалось?!
— Да само по себе. Самовнушение.
— Э-э нет, это дело рук Господа бога нашего. Какая тут психология?! Это он меня надоумил и наставил на путь истинный!
— Наставил, так наставил. Что ты ко мне привязался папаша со своим богом?
— Да как ты не поймешь, что это всё дело рук Господа бога!
Вот взять болезни, ту же онкологию. Это не просто рак, а дух, злой дух, захвативший твоё тело. Лечение тут бесполезно. Понимаешь?
— Может быть. И что делать с ним?
— Молится. Помогут только молитвы, обращённые к господу. Когда у меня жена заболела онкологией, то я молился день и ночь так, что ко мне сошёл сам господь бог, исцелил её полностью от духа болезни!
— Какая стадия рака была: четвертая, третья?
— Я не помню.
— Какая онкология была конкретно?
— Да я не помню. Сколько лет уже прошло, сам посуди.
— Понятно.
Конечно, мне стало понятно, что верующий просто чешет по ушам.
— Есть мир, есть общество, есть моральные правила, выработанные за тысячи лет.
— Мир… Сынок, а что это такое, мир? вот скажи мне дураку неученому.
— Мир это мир, или общее мироздание.
— Ладно. А как же мир воспитывает людей?
Возьмём вот улицу и подростков. Она может научить их чему-нибудь хорошему? Нет! Только господь бог и его церковь может вложить в их греховный разум что-то стоящее.
— Тут всё зависит от человека, разных обстоятельств.
— Вот! Опять же, — это решает только бог!
— Да причём тут бог? Ты, папаша заладил одно и то же: бог, бог…
А как же выбор самого человека, поступки, судьба?
— Ерунда. Всё решается только с божьей помощью, — повторил он упрямо. — Я ведь на себе понял, когда в молодости, меня улица воспитала хулиганом. И потом долгое время был дурным человеком.
— Ничего. Такое бывает не только у тебя.
— Тогда расскажу пару случаев, — он продолжал дальше говорить про чудеса:
— А ещё, люди рассказывают, которые в коме, были или при смерти, как они побывали в небесах.
Туннель, говорят, и свет такой яркий, потом туннель пролетают и оказываются на лестнице, а она вся такая красивая, резная, что нельзя пером описать, ни словами сказать. Вот значиться, прибыла душа. Архангелы ее берут и ведут под руки к апостолу Павлу, на суд. А он говорит, значит: что мол, рано тебе ещё сюда. Иди-ка, мол, домой. И, душа, значит, летит к себе в тело. Во как бывает!
Да ты сам, вон, в интернетах посмотри. Если не веришь.
— Обычные глюки. Галлюцинации умирающего мозга. Ничего больше. Туннель, свет, — просто бред.
— Что тогда скажешь на это: я был в паломничестве в одном монастыре. Так вот, туда привезли одного героинового наркомана, молодого паренька. И святой отец в храме, принялся его отчитывать с иконой и молитвами. А из него как полезли бесы, как началась тут свистопляска. Но батюшка справился, отпустило парня, убежали бесы вон из его души и тела. Больше парень не был наркоманом, перестал колоться.
— Обычный гипноз. С начальной регрессией.
— Эхх, да ты погляди каков бесовской безумец.
Он стал читать молитву, вслух. Правда вполголоса, и никого не стесняясь из других людей, стоящих в очереди в кабинеты.
Наверно пытаясь изгнать из меня тоже каких-то бесов.
Он читал, я улыбался, больше ничего не происходило.
Потом, как завершил молитву, он спросил раздражённо, видимо от того, что экзорцизм не получается:
— Ты кому служишь: сатане, или богу?
— А есть третий вариант?
— Нет. Тут одно. Или так, или эдак: дьяволу, или господу богу.
— Всё же я никому не служу, — ответил. — Я сам по себе.
— Так не бывает, — хотя он тут же успокоился, и вновь стал пересказывать евангелие. Его голос стал сладкоречивым и убаюкивающе масляным, словно мама читала сказку на ночь сынишке. Почему-то мне запомнились две фразы:
«… когда господь создал Землю, то сказал, — зело есть хорошо…»
Другая была такой: «…. Господь сказал: если бы люди знали, что я приготовил им на небесах, то вряд ли бы они стали грешить…»
Я чуть было не заснул под его бормотание.
— Ну как, понял?
— А, что? — встрепенулся от начавшегося сна, так как встал рано, и недоспал от бессонницы ночью.
— Что-что, воскресенье, от чего называется «воскресеньем»?
— День недели такой. Как то надо было его назвать, вот и назвали.
— Темнота. Иисус Христос, воскрес в тот день. А до этого он страдал на кресте. Вот за что, спрашивается, он висел?
За искупление твоих грехов, чтобы ты сейчас жил и радовался.
Понимаешь теперь?
— Нет. Зачем ему висеть за меня? Если я, допустим, ничего не нагрешил в своей жизни?
— Грешил, грешил. Человек грешен от роду. Сам знаю. Я вот что-нибудь нагрешу, даже мысленно, сразу же, поклоны бью, молитвы читаю во имя искупление. Ведь я дитя бога.
— Матери ты дитя. Тебя мать родила.
— И что? Да, родила. А душу то кто вдохнул в бренное тело ребёнка, а? Душа есть? Она бессмертна? Тебе бог жизнь даровал, душу вложил в тебя! А ты не веришь всё.
— Может быть и так, — ответил уклончиво. — Хотя это просто судьба быть рождённым.
— Вот! Это всё один господь бог ведает, когда и как.
— Да хрень полная. Твой господь пешка перед другими богами!
Ты хоть имеешь понятия, кто такие Хаос, или Хронос?
Он возбудился, почувствовав себя уязвлённым до глубины души.
Мы стали обсуждать других богов, которым поклоняются люди: индийские, китайские, японские, скандинавские. Этих богов было великое множество, среди которых совсем потерялся иудейский божок Саваоф, или Яхве, с сыном Христосом.
— Значит, ты не веришь в господа бога?
— Я верю в бога, в виде вселенского разума, только не в иерусалимского господа.
— Это всё одно и то же,— отмахнулся он от меня. — Слушай, вот ты когда помирать будешь, зассышь ведь смерти.
Батюшку позовёшь, исповедоваться захочешь, покреститься, или причаститься там. Ты же наверняка струсишь самой смерти, что там потом настанет. Божий суд, далее ад или рай. Вот скажи, — так, или нет?
— Вряд ли, — ответил я. — Мне уже не страшно ничего.
Дверь кабинета открылась, медсестра пригласила к врачу.
Я зашёл туда, дальше диалог прекратился.
Больше его не видел.
Признаться, сам не знаю, испугаюсь ли я умирать.
Когда настанет время по настоящему это сделать, испытать на собственной шкуре уход в небытиё.
Извечный вопрос, стоящей пред человечеством: что будет потом.
Тут не стоит принимать примитивные условия игры: нет бога, или есть, кто его знает. Может и есть. Есть ад и рай, там, на небесах, архангелы и ключник Павел.
Но не стоит безоговорочно ударяться в религию и слепо верить библейским сказаниям, но и не стоит безоговорочно всё отвергать.
Это фанатизм, с одной и с другой стороны.
Я сохраняю нейтралитет, ведь я человек ищущий истину.
И, наверно, мы с ним верим одинаково, только по-разному: он в своего Христа, а я в нечто иное.
Где не надо произносить замусоленные слова из писаний, не надо кланяться в пол как рабу перед господином и делать зомбированные жесты перед собой, не нужно ходить в здание с крестом и яйцеобразным куполом. Не нужно целовать руку человеку в халатной одежде, и странную доску.
Всего-то требуется жить правильно, и мыслить.
Тоже правильно.
Неизвестность, вот больше всего страшит людей, таких как он.
Поэтому они впадают в крайности своего безумия и боязни смерти, как таковой. Для таких как он, — религия, последнее убежище от страха. А ведь в молодости, в советское время, конечно, был комсомольцем, намеревался вступить в партию, выписывал идеологические журналы, под названиями «физкультура и спорт», «религия и жизнь», а может «крестьянку» и «работницу».
Удобная ведь позиция: сделал что-то гадкое другое человеку, помолился, свечку поставил, и вроде как искупление пришло свыше. Можно дальше гадить другим.
Ведь грех замолен, а может даже наперёд.
Самое главное, что перед смертью он, да-да, тот самый праведник, наверняка прозреет: «вот я дурак был, — молился всё время, в церковь ходил, попам деньги давал из зарплаты и пенсии, не грешил. А что толку то…»
*
«Новогодний пассажир».
В минуты горя и отчаяния, всегда пересматриваю сериал «КиШ».
В нем много всего находится, иносказательного.
Почти поучительного, что, мол, так бывает.
Бывает, еще иной раз покруче.
Ага, вот ты первый раз посмотрел, затем второй, потом третий, еще и еще.
Но каждый раз удивляет что-то новое, понятное этому моменту, тому времени, доселе скрывающееся под слоями.
Много всего спрятанного.
Таинственности что ли, или непонятности.
Казалось бы, покрывало сдернуто, всё открыто, но нет.
Так не бывает, ручками надо доходить, всё ручками.
Волею судьбы, оказался в предновогоднем вокзале мегаполиса.
Еще с утра, 31 декабря.
Подошел к одной из касс.
— Нет билетов, нет мест, нет автобусов.
Раздалось оттуда сухо и почти без эмоций.
— Почему так?
— Время такое.
Ответила умудренная опытом и жизнью кассирша.
— А на какое тогда есть?
— Сегодня, на только вечернее, на 18-30, отправление вашего рейса.
— Ладно, давайте, на что есть. Будем ждать, у моря погоды.
Я передал деньги, отсчитанные в окошко кассы.
Кассирша тоже их пересчитала внимательно.
— Тут не хватает.
— Как так?! Раньше хватало ведь.
— Время такое.
Уклончиво ответила кассирша.
— Понятно.
Ответил, доставая из кошеля дополнительных три «сотки», дабы оплатить все-таки долгожданный билетик на удачу.
Ведь это как лотерея.
Вон Пореченков по ТВ снова «миллиард» обещает каждому.
Новый год, что возьмешь с людей.
Но это по-любому дешевле обойдется в несколько раз, чем садиться в авто у барыг-таксистов, наваривающихся на бедах и невзгодах обычного пассажира, спешащего на новый год к своей семье и дому.
Передал деньги, проговорил, — «вас с наступающим», кассирша в ответ улыбнулась, а ее улыбка сама собой превратила стареющую женщину снова в молодую девушку, когда она встречала новый год с парнем.
Наверно это был тогда 1988 год.
Она протянула билет, сказала:
— Счастливо доехать домой.
Я кое-как отыскал свободное местечко, зал ожидания был забит полностью, на него и присел, озираясь по сторонам, немного с боязнью, что меня кто-то отсюда прогонит. Но ничего, обошлось. Все было молчком, потеснившись, соседи по скамейке, подтянули свой багаж ближе к себе.
Мы тоже покорно молчим, не требуя ничего.
Ни стабильных цен за проезд, ни за регулярность маршрутов.
Да вообще, ни за чего.
Какие перемены? Вы о чем?
Кругом ведь «стабильность».
Яйца в дефиците, топливо дорожает, цены растут, — Стабильность!
«Красную площадь», в столице, снова закрыли для посещения и народных гуляний, почему-то уже в четвертый раз.
Проезды перегорожены, рамки досмотров, стоят наряды полиции и ОМОНа.
А хотя да, наш вокзал, тоже набит людьми битком и полностью.
Сидячие места в залах ожидания? о чем это я?
Жопу поднял — место потерял. Как-то так.
Мне иногда приходилось отлучаться со своего насиженного места, в туалет.
И тут же на него слетались другие жаждущие присесть, только присесть.
Хотя «туалеты» все-таки снизили цену на свои услуги, но тоже если бы не так весь перрон вокруг этого вокзала был бы зассан, засран, заблеван, в ту же минуту.
Ну да, еще «сотку» отдал за туалет, в результате ожидания и пяти хождений по мукам стыда и совести.
Это получается 20 рублей за раз, вполне божески.
Если стакан чая или кофе стоит под пятьдесят рублей.
В той же вокзальной забегаловке, в которой попил кофе утром, как пришел на вокзал и узнал об этой новости.
Нормально? Нормально, сам себе же отвечаю.
Не ссы прорвемся, тоже мое, мне как бы соответствует.
Но что тут прорываться всего-то стоит подождать всего девять или десять часов.
Убить время, так это называется.
Хотя нет тут ни какой вечной жизни.
Есть только здесь и сейчас.
Есть я и бомж, сидящий рядом со мной на скамейке:
голосистый армянин, звонящий всем подряд, при этом разговаривающий на своем гортанном языке; транспортный «безопасник», шныряющий как служебный пес, среди людей, на предмет распития спиртных напитков в неподобающих местах; далее наряд полиции, вызванным им по тревоге.
Солнечный лучик, проникший сквозь белесые стекла крыши, заставляет зажмуриться и отвернуться в сторону, чтобы не видеть всей наводимой суеты, среди толчеи людей.
Лучик заставляет бомжа тоже отвернуться.
В мою сторону.
Мы встречаемся на миг взглядами, оба усмехаемся.
Сидя рядом, на одной скамейке, правда, она была со спинкой.
Он довольно чист, опрятен, почти не воняет, может небрит, со своей бородкой и усами. Его можно вполне принять за нормального человека, если бы это было так.
Но есть такие люди на свете, а их немало, на которых достаточно одного взгляда.
Я говорю вообще про людей: вот чинуша, вот ярый коммунист, а это уголовник убийца отсидевший срок, вот мент не при форме и не при погонах, вот бывший военный, А это бомж, мне тоже хватило одного кивка головой.
Бомж может выглядеть не как бомж, но всё равно.
Одного мига достаточно.
— Раб, жиль, нуж те?
Задал кто-то вопрос бомжу.
Это был молодой парень, в черной длинной распахнутой куртке, походившей на плащ. Он давно уже метался по территории вокзала.
— Не понял, скажи четко.
Ответил бомж.
— Работа, жильё, интересует тебя?
Повторил громче тот парень, но явно стесняясь меня, как невольного слушателя.
— Нет, не интересует.
Он презрительно сплюнул на пол, который пять минут назад при нем же протерла уборщица. Я хмыкнул, недовольно.
Бомж всё без слов понял, убрался восвояси от меня подальше.
Правда свой плевок подтер ногой, перед уходом.
Наверно ждал, что он скажет, как все, — «с новым годом», и уйдет прочь.
Но это лучше чем ничего, как осознать ошибку.
Возможность исправиться в дальнейшем времени, хотя не стоит этого ожидать от этакого персонажа, кардинального изменения.
Ничего лучшего судьба, или кто ей заведует там наверху, не придумало, как подсунуть мне одного. Со сложными поворотами.
Его еще менты утром задержали, увезли на «уазике», для составления всяких протоколов. А теперь он вернулся обратно, как бумеранг, направленный в мою голову.
Севший рядом со мной, и с какой-то женщиной в годах, он, мужчина в годах, прилично одетый, лет под шестьдесят, непринужденно завел разговор о том, о сем.
Выяснилось, из подслушанного разговора, что он отсидел срок в столичной колонии, месяц или два, за «хулиганку», оскорбил главу сельсовета: послал подальше, и в морду дал.
Сейчас направляется домой, в Киги.
Правда, не понял в какие именно.
Ведь у нас есть Верхние Киги, Средние Киги, есть Нижние.
Между этими разговорами он звонил по телефону кому-то, жаловался, что билетов нет, а такси очень дорогое, под «десятку».
Если он сегодня не уедет, то придется праздновать новый год на вокзале.
Потом он стал кашлять и чихать.
— Видимо срочно выпить надо.
Проговорил, вставая с места.
Он взял сумку, направился в сторону вокзального кафе-ресторана.
Там наливали чай, и водку и коньяк с кофе, всё что угодно-с клиенту, были бы деньги на кармане. Я думаю, он там и остался, на все праздники.
На том вокзале. Почти «Белорусском».
Может кто-то в этом бардаке виноват? Я не знаю.
Может кассирши? Может водители? Может администрация вокзала?
А может железные автобусы, проявляют норов, сами не хотят наотрез заводиться под новый год?
Только мне кажется, что они все, тут вовсе ни причем.
Тогда кто, тут виновен, в этом творящемся бардаке.
Из-за чего вынужден безвозвратно потерять многие часы, своей и так короткой жизни, что осталась в загашнике, только на черный день.
А ведь мог бы потратить их с пользой.
(дописать роман, или хотя бы часть новой главы)
Как и другие, люди-человеки, томящиеся на вокзале.
Они тоже могли сделать что-то хорошее.
На это, наверно нет разумного ответа, видимо уже не будет.
Никогда.

Я не хочу быть пацаном!
«Слово пацана. Кровь на асфальте»
Сериал, вышедший в ноябре 2023.
Что тут сказать. Очередной шедевр, почти.
Сопоставим с «король и шут».
«Казанский феномен», странно, но так и было.
Странно, что на это, только сейчас обратили внимание.
Имею в виду кино, сценарии, книги, ролики.
Видимо слишком страшно для общества обсуждать ту ситуацию в то время.
Хотя да, сняли несколько программ для ЦТ, «до 16 и старше», «взгляд».
В журнале «ровесник» за 1989 год печатали статьи.
1988 год, после 8 классов, поехал в Уфу, поступать в училище.
Абитуриент, или «абитура», так тогда это называлось.
Кровать, матрас с клопами, неработающий унитаз в комнате, опять же в общаге. Которую нам четверым, предоставили.
Например вот я: поступал на художественное отделение.
Ничего интересного: краски, акварель, ватман, свернутый в трубочку, носимый в футляре под названием «тобус», потом развернутый на мольберте.
Второй был парень бас-гитарист 18 лет.
Он приехал издалека, из Янаула, со своей электро бас-гитарой, какой фирмы не знаю. Но гитара была крутой, на то время: покрытая лаком, красные вставки по грифу, звукосниматели, это выглядело очень красиво.
Я не знаю, зачем он приехал поступать на эстрадное отделение.
Он итак прекрасно играл на гитаре, знал ноты или нет, кто его знает, но любую музыку подбирал на слух, своя рок-группа «Апрель».
В минуты отдыха, он начинал меня учить играть на гитаре «турецкий марш», Моцарта, по-моему.
Гитара была тяжелой, кожаный ремень от нее сдавливал шею, металлические струны резали пальцы, да ну её, говорю ему, бери свою гитару назад, я лучше кисточкой буду водить по холсту.
Третьим соседом по комнате оказался дембель, лет 23.
Парнем, только сейчас пришедшим с армии, а мне было 14 лет.
Он был здоровый и самый пьющий, — дембель, в одном слове всё сказано.
В батальоне служил запевалой, замполит выдал ему направление на учебу, а потом он приехал сюда, поступать на вокальное отделение.
Трезвым, я его никогда не видел. Он всегда с похмелья, пьяный, сильно пьяный, или перепоя, когда начинал блевать в унитаз.
Ну правильно: график у него был таков;
Днем построение всей общаги на уши, вплоть до всего, изъятия из карманов абитуры всякой мелочишки на винишко, то есть на портвейн, в бутылках по 0,7.
Вечером концерт, добровольно-принудительно даваемый студентами второкурсниками, которые задержались в лето, в той общаге, балалаечниками и аккордеонистами. (Аккордеон это вроде баяна)
— Яблоки на снегу…
Запевал дембель голосиной песню Муромова, на то время топовый певец он был, без микрофона, без усилителей, его голос бас смешанным с баритоном разносился по всему строению общежития. Сверху, до низу.
Концерт устраивался либо в кухне, либо в коридоре, возле пролетов, ведущих вниз на первый этаж (мы жили на 5-ом этаже).
Балалайки бренчали, аккордеоны пищали, всё было не в лад и в разнобой.
Но публике, парням и девушкам из разных комнат, нравилось.
Еще бы, не так посмотришь, придет дембель.
Между собой мы все его боялись и звали Дембель, то ли уважительно, то ли пренебрежительно.
После двух-трех песен обязательно поднималась бабушка вахтер, разгоняла нас по углам. Нарушение правил общественного порядка грозило отчислением, или не допущением к экзаменам.
Потом наступала ночь, дембель утихомиривал всех, потом уходил прочь.
Возле подъезда общаги его ждало такси.
Утром он вламывался в дверь нашей комнаты, кое-как доползал до своей кровати.
По его словам, когда менял тазик с блевотиной, он был в фирменном кабаке, пел песни под аккомпанемент инструментального ансамбля, работал ртом, чтобы заиметь деньгу на будущее. Он бы взял бы меня с собой, где есть крутые дяди и красивые тети, но мне мало лет, пока.
А так он меня уважает и… и вообще, мы как братья, ну почти.
Так прошли две недели до момента подготовительных и приемных экзаменов
Последний раз мы с ним увиделись, тогда.
Мы стояли в сторонке, от всех.
То было утро, вступительных экзаменов, где надо уже конкретно набирать баллы.
Перед зданием «альма-матер», образовалась толпа молодежи, человек пятьсот или триста. Я не стал лезть в середину толпы, где были всевозможные ораторы, а увидел дембеля, подошел к нему.
Он был трезв и хмур, курил сигарету, возле оградки.
Мы поздоровались, почти как взрослые, ведь мне исполнилось на днях 15 лет.
Экзамены для него были тоже: из московской консерватории приехали «покупатели», которые ищут будущих звезд оперной сцены.
— Боишься? — Спросил он меня как-то хрипло.
— Угумм.
— Да не ссы. Поступишь. Не в этот раз, так в другой. Понимаешь?
— Мда. Мамка только опять заругает.
— Наплюй.
Он закашлялся навзрыд.
— Братан, у меня что-то с голосом случилось.
Сипло проговорил он.
— Слышишь?
— Ну да.
— Походу связки надорвал. Да херня. Живи парень. Просто живи. Ничего больше. Будь человеком, пацан. Понял?
Он повернулся, ушел прочь оттуда.
Я ничего ему не сказал в ответ, пошел на экзамены.
Нас завели в большую аудиторию, сказали рисовать.
Не прошел по мастерству, когда тридцать человек на одно место, все-таки тоже это решает.
Вечером, после всего, экзаменов и плотного обеда в заводской столовой на окраине города, куда обычно ездил из-за экономии денег, я вернулся в общагу.
Дембеля уже не было, мне сказали, он собрал вещи и уехал, куда непонятно.
На следующий день, как повесили результаты на стену, тоже пришлось паковать вещи, собираться домой.
(наверно я пока жив, следуя совету того дембеля)
Четвертым был парнишка из Казани, из той самой Казани.
16 лет, поступает на вокал, поет тенором.
Он был немножко того, с прибабахом.
Всего чего-то боялся, особенно на улицах, даже на многолюдных.
Когда мы шли вместе куда-то в магазин за едой, я это замечал.
— Как ты идешь? — изумлялся он.
— Нормально, как все ходят.
— Нельзя. У нас так медленно нельзя. Надо быстро ходить.
— Вот смотри.
Он показал, как он ходит; быстрая ходьба, почти бег, руки плотно прижаты к бедрам.
— Почему?
— Не знаю. Я не хочу быть пацаном!
Выкрикнул он мне в лицо.
— Я не пришитый. А кто не пацан, того бьют, и унижают, всегда. Понимаешь?
— Нет, не понимаю.
Для меня это было дико немного: ходить прямо по улицам, по проспектам, почти бежать.
Меня разбирал смех, а ему, как понимаю, было не до смеха.
Стычки на улицах, унижения в школе, макание головой в унитаз.
Я тоже через это проходил, но как бы на минимальном уровне.
Группировки, да, конечно имелись: «зеленовские», «иковские», «фонтановские», «центральные».
Всё это есть и было в каждом городишке.
Но отходило на второй план: пацан уходил в армию, служил, дембель, жизнь, работа, встретил вторую половинку, свадьба и семья.
Конечно, бесплатная квартира, должность, работа, зарплата.
Образование, медицина.
Тут уже не детских игр, играть в разбойников.
Они превращались в нормальных людей, в солидных дядей и тетей.
В Казани, получается, оказался провал работы обкома, райкома, горкома.
Вот и все.
Своего рода — провал социальной политики, полностью.
Как сейчас говорит один бывший чинуша из ментов в интервью.
— А что мы могли сделать тогда? Доказательств нет, ничего нет.
Батальоны согнать?
И я отвечаю ему, уже за кадром, как зритель,
Да, именно, согнать три, да хоть пять, батальонов ВВ, поставить по два человечка на каждом перекрестке, по улицам круглосуточный патруль пустить. Объявить по городу военное положение.
И всё. Проблема решена. В корне и кардинально.
А сейчас вытащили проблему как гнойник, наружу, без анестезии.
Хотя уже сколько лет прошло.
Я не знаю, как этому относиться: «цеплялка», ну да, цепляет. До сих пор.
Правильно-хорошо поступали те пацаны, кто его знает.
Время было такое.
Насилие, всегда в ответ порождает насилие, в том, или ином виде.
Почему? Кто его знает. Так заведено изначально.
«Хади такташ», «тяп-ляп», — молодежные ОПГ из Казани, выросшие из детей, которые всколыхнули весь мир. Уже не по-детски.
Эпилог.
Когда попрощался с парнями из нашей комнаты на 5 этаже, то каждый пошёл своей дорогой. Они поступили на первый курс, а я и дембель, нет.
Наверно судьба.
Бас-гитарист отучился, я его потом иногда видел на телеэкране.
Он подыгрывает разным звездам, в сольных проектах, так по мелочи.
Звучание его гитары, это никогда не забываемо.
Иногда кажется, что он как бы сигналит, именно мне о спасении, передавая своим ритмом сигналы «сос» из саундтреков разных фильмов и сериалов.
Бред, но мне кажется, что его надо иногда спасти.
Парнишка из Казани, кто его знает. Сгинул куда-то.
Тенор был, ха, Басков уныло вытирает подметки.
Поговорочка: — «родина ждет героев, а пизда рожает дураков».
А если посмотреть наоборот.
Герои-то народились, только Родина осталась в Пизде…….
*
Юра.
Что было потом после провала в уфимское училище?
Не знаю. Я относился ко всему пофигистски.
Поступил или нет, какая разница.
Мамка снова нашла где-то деньги, вот на эти последние гроши, отправила поступать в училище, на педагогическое отделение с художественном уклоном.
Куда? Вы слышали о таком местечке под названием Лениногорск.
Нет? это в провинции.
Там есть такое училище педагогическое, где учат на учителей первоклашек.
В том числе и на художников.
Я правда желал стать им, художником, стать известным на весь мир.
Мамка мне все уши прожужжала, о том, каков мой отец.
— Иди по его стопам, — говорила она.
— Ладно, — отвечаю.
— Ты поедешь?
— Да, только брюки надо новые и рубашку глаженую.
— И тобус еще новый. А картины, сегодня нарисую, заново.
Тот старый тобус, ведь со злости на весь мир выкинул в окно из общаги, когда выселялся.
Ночью рисовал вступительные наброски, а мать стирала и гладила рубашку и брюки.
Утром отправился в путь, с чемоданом, с новым тобусом зажатым под мышкой, в белой рубашке и в отглаженных брючках.
Было наступление конца лета, начало августа, тепло и беззаботно, когда ни о чем не охота задумываться.
Автобус, «пазик», яичного цвета послушно вез меня по маршруту, до указанной остановки в билете, в то место, откуда я должен был вылезти, как говориться, действовать по обстановке.
Я, когда только слез с подножки автобуса, который завез меня на конечную остановку, сразу понял, — я в жопе.
В жопе мира, и всего остального.
Ладно, мне не привыкать.
Поэтому бодро подобрал свои вещи, чемодан и тобус, пошагал по адресу, поступать на художника, по улочкам, по которым важно расхаживали коровы с телятами.
Встречались по пути рогатые бычки, нагло вздевающие рога, козы и даже курочки.
Как находил дорогу?
Так примерно: подходил к какому-нибудь гражданину, мол, как пройти к училищу?
Тот не спеша, возле калитки в частный дом с сараем и баней, объясняет:
— Видишь бурую корову, ее Зорькой зовут, видишь недоенная, счас замычит, значит, но ты не нашенский, то-то я гляжу футляр учительский.
— А, ты это, студен, значится, тогда, последуй вон за той молодкой курой, звать Маруся однакося. Вишь пузатая и несется, десяток приплода будет точно.
— Маря, Маря, проводи студена.
Говорит тот, местный житель:
— Она всех приезжих провожает, вроде гида. Служит у нас. На полставки.
Он поднял указательный палец важно.
— Иди за ней.
Маруся, значит Маруся.
Кура услыхала свое имя, сразу прибодчинилась, выронила червяка из клювика, искоса глянула на меня.
Взмахнула крыльями, куда-то побежала.
Я поплелся с вещами за курицей, в бело-коричневой окраске, в перьях и в пухе на гузне, она сердито квохтала и припрыгивала на ходу, словно ругалась на своем языке: экий ты дурачок, что приехал сюда.
И отвлекаешь меня от важных дел. Вот снесу яйца на дороге, что мне делать тогда?
Маруся, курица несушка, вела меня как «навигатор», которого тогда не было, по тесным асфальтовым дорожкам, спрямляя путь между улицами.
Точнее улочками, ибо улицами их было назвать, не поворачивается язык.
Новая «альма-матер» оказалось зданием в два этажа, временем постройки, эдак примерно до революции.
Нет, не той, а вообще до неё.
Да что тут гадать, короче времен пугачевского бунта, вот не ошибусь.
В здание угадывалось крыльцо, с дверью и вывеской, где было написано, что здесь то самое, училище находиться.
Видимо это вход, подумал я.
Видимо тоже самое подумала Маруся, она запрокинула шейку, заквохтала быстро-быстро, взмахнула крыльями, потом убежала прочь.
От меня и от здания.
Наверно по своим куриным делам. Оставляя мне на память комок помета и немного перьев.
— Пока Маря, — сказал ей, пошел отдавать документы в приемную комиссию, с нелегкой душой и думками на сердце.
Ведь сейчас курица, а что будет потом….
На деле, на деле оказалось совсем не страшно.
«Местные», говорят, отпетые, поэтому лучше, вечером не ходить.
Одна девушка отвела меня в общежитие для студентов и абитуры.
Мне даже предоставили отдельную комнату, с замком и ключом, на первом этаже и с окном. В ней было две кровати с постельными принадлежностями, стол, табурет, стенной шкаф, наверно для вещей, подумал, разгребая оттуда мусор и хлам, оставшийся от старых жильцов.
Почему две кровати имелось?
Да потому что через некоторое время в мою комнату, заявился парень, открывая ключом закрытый замок;
— Здорово.
— Здорово.
— Я Юра.
Говорит он, широко улыбаясь во весь рот и всеми зубами.
— Райбан.
Говорю ему в ответ.
А он протягивает руку, я тоже, он жмет ее сильно-сильно.
— Эй-эй, осторожней, не сломай, ведь мне еще рисовать.
— Прости, не рассчитал силенки.
Юра, парень моего возраста, он «местный», почему-то решил поступить в «педагогичку», на учителя начальных классов.
Мы с ним сразу подружились, с первого взгляда или слова.
— Тут говорят, местные, лютуют.
Сказал ему между делом.
— Есть такое, но ты не бойся, я всем скажу, чтобы тебя никто не трогал.
Если докопаются, то скажи — Юра отвечает.
Поэтому я ходил везде без препятствий, днем и даже вечером.
Конечно, местные пацаны и парни подходили поначалу, интересовались, что за птица залетела сюда.
— Ты кто? Иди сюда, есть мелочь на кармане?
— Я с Юрой. Знаешь такого?
Говорил им.
— Ну-ну, иди отсюда, гуляй, пока.
Хотя ходил по одной тропке, это было двухэтажное здание «универмага», на первом этаже была столовая, где можно было покушать вкусно и дешево, закупить пирожков с капустой, или украсть пару ломтей хлеба на ужин.
На этаже были разные отделы с промтоварами.
Но меня привлекал отдел «почта»; газеты и журналы.
Особенно меня интересовал свежий выпуск «советский воин», где на последней странице, на внутренней стороне обложки, был постер.
Красивой эротичной девушки, к тому же полуобнаженной.
Конечно, платил за эти журналы двойную, тройную цену, даже для старых выпусков. Иногда, даже экономил на еде для того чтобы выкупить журнал с симпатичной красоткой.
Нет, не то, о чем подумали.
Я их срисовывал с фотографии, перенося на белый лист ватмана, ведь как художник, должен обладать натурщицей женского типа.
Но их нет, вот приходиться так.
Юра жил своей жизнью, я своей, его отсутствия почти не замечал.
Однажды он притащил в комнату магнитофон.
Это была большая коричневая коробка под названием «романтик».
— Это что?
— Магнитофон.
— Откуда он? Только не говори что купил.
— Украл, у одного. Да не ссы.
— Вот смотри, и кассета есть, давай вместе послушаем.
— Давай, а как включать знаешь?
— Тут всё просто. Нажимаешь сюда и сюда….
Мы просто балдели, забывая о том, что вокруг нас; барак, с общими туалетами, с отсутствием воды, кухни, душа, ванной.
С туалетами, где рядом присела, рядом с тобой тоже, одна девчонка, которая тебя нравилась.
Но уже не понравится никак, ибо она писала, или какала рядом с тобой.
Та кассета была с записью первого магнитоальбома группы «ласкового мая». Записанного тогда, в условиях детского дома.
А этот Юра тоже был чрезвычайно музыкальным, он даже пробовал петь в нашей комнате, под кассету, голос был сильно похож, почти неотличим; от этого Юры, и другого, чей голос звучал на той кассете.
Мы переглянулись.
— Я тоже могу так.
— Здорово. Можно сделать группу как они.
— Ништяк. Давай встретимся в Уфе через неделю?
— Давай.
Я забрал документы, из «педагогички».
Потом поехал в Уфу, но Юру так и не встретил в условленном месте.
Больше никогда, почему-то.
Кассета с фонограммой, конечно, осталась у него, и магнитофоном.
Конечно, это был Юра, из «ласкового мая»
Особенно когда появились снимки, в газетах и журналах.
Я опознал его, в то время.
Что мог сделать? Ну прикололись пацаны. Вот и всё.
Особенно прикалывала его улыбка, широкая, как у Юрия Гагарина.
Широкая и открытая, всегда кажется, что улыбается именно мне.
Конечно Юра, не был чисто «местным», в том местечке.
Приехал на побывку из детдома, где записал альбом, после захотел поступить куда-то, чтобы получить хоть какое-то образование, как обычные люди.
Какие-то родственники, дальних кровей.
С помощью их он немного обжился в том городишке.
Да он был крепким парнишкой в то время.
Все время мне говорил про какую-то тетю.
А я в шутку говорил, что это его теща, где еще есть женушка с ребенком, да еще с двоими. Он почему-то смущался и краснел, потом переводил разговор на другое, как живу, что делаю, что пишу акварелью.
Доставал ему из шкафа мольберт, расставлял ножки, крепил ватмана кнопки, это были девушки из »советского воина», только во весь рост, ну и с преувеличением чуть молочных желез.
Ему нравилось, мне тоже.
— Айда на крышу.
— А можно?
— Не ссы, нам можно всё.
Мы вышли из барака, Юра указал путь, по лесенке, она была приставлена к скосу крыши. Он первый взобрался как кошка. Следом за ним я.
Светило солнце, уходя в красноватый закат, он розовел перед вечером.
Потом из холщовой сумки Юра доставал принесенные вещи, раскладывая на подстеленной газете, это были пирожки, еще очень теплые.
— Это от тети, покушать нам.
— Ладно свистеть, от тещи, так и скажи.
— Да нет, от тети, ты попробуй только.
— Ага.
Целая сумка пирожков улетела за пять минут, в наши прожорливые желудки. Без чая, без ничего, так просто.
Потом мы опьянели от еды, разлеглись на крыше: он на одном месте, я на другом, стали говорить о жизни.
— У тебя какая мечта?
— Стать известным художником.
— А вот я не знаю, зачем вот поступаю (в «педагогичку»), тоже не знаю
— Понятно.
— А как тебе здесь?
— Плохо.
Стал рассказывать, что у меня на душе: про школу, про одноклассников и одноклассниц.
Точнее про одну, от которой у меня мурашки по коже бегают, есть добытый всеми неправдами её телефонный номер.
По которому всегда стесняюсь позвонить ей, чтобы спросить, пойдет ли она свидание... со мной.
Юра хмурился и морщил лоб, стараясь понять мои переживания.
— Че, так правда бывает?
— Ну да.
Потом Юра притащил наверх магнитофон, поставил кассету, с демо-версией первого магнитоальбома.
Ему нравилось такое слушать, мне тоже.
— Зачем тебе это? — спросил он, когда мы прослушивали ритмы из «романтика», имея в виду мое художество.
— Не знаю.
— Может что-то лучше найдешь в жизни. Может в музыке.
— Пойдешь в группу вокальную?
— Пойду. Только я петь не умею.
— Не бойся, я научу.
Юра с широкой улыбкой, так произносит.
— Приезжай в Уфу, такого-то числа августа, там встретимся.
— Хорошо, я приеду.
На ночь Юра всегда уходил, чтобы не мешать мне, как я сейчас понял, предаваться своему юношескому максимализму, то ли к тете, то ли к теще.
Хотя какая теща в 15 лет…
На следующее утро пошел в деканат, забрал документы.
После всех экзаменов.
Меня зачисляли, на первый курс, как студента, со стипендией в 29 рублей.
Мне это было по барабану, ведь в таких условиях, даже тараканы не живут, или поменять это всё на иллюзорную надежду, выбраться из этого гавна и жопы мира.
«Розовый вечер», наверно оттуда, от меня, у Юры.
Хотя мне абсолютно не жалко. Пускай, поет.
Хотя, правда стыдно, признаваться в том, что вот, так и было.
Стыдно признаваться в том, не поступил, не оправдал надежд родителей, наверно общества, которое возлагало на меня великую, тоже надежду.
Пирожки были очень вкусными, вроде с мясной начинкой, даже непонятно из чего они сделаны. Только осталось в памяти, что они были такие, очень вкусными и натуральными и домашними………
Юра не был таким, изначально мажором, что ли сказать.
Обычным детдомовским пацаном.
В детдом, куда я попал в 90-е, там быстро понимают кто ты, и что за человек.
*
Иноагент.
Когда приходишь в гости в старенькую квартирку, там теща и тесть.
— Привет.
— Привет.
Подаю руку тестю и говорю
— А я теперь иноагент.
— Иноагент??!
В их глазах искреннее удивление, будто я совершил каминг-аут, в присутствие посторонних лиц. Прямо тут.
Хотя как это можно так сделать, признаться, будто я человек с нетрадиционной сексуальной ориентации, по-простому гомосексуалист.
— Иноагент, значит, ну-ну. Тьфу на тебя!
Тесть, Федор Иваныч, сплюнул и тщательно обтер руку об штанину, которой пожимал мою руку.
Словно я заразный, или чумной.
Наверно если бы признался что я пиздолиз, или куколд, едва ли их взбудоражила больше.
— А почему ты стал иноагентом?
Задала вопрос теща, Марья Николаевна, так просто: словно у меня был выбор: становиться иноагентом или пидарасом.
— Ну как, вот стал и стал.
— Не знаю, так получилось.
Я развел руки, ведь у меня нет двойного гражданства, нет счетов в иностранных банках, нет недвижимости за рубежом.
Нет ничего. Кроме родного с золотым гербом паспорта СССР, на который я поменял, меня заставили, на паспорт с двуглавым петухом.
— Не знаю, сейчас многие так.
— Садись, вот жрать подам. Только кайся, проси прощения, и не касайся ничего.
— Ведь ты же иноагент.
Тогда задумался:
Может я правда иноагент?
Может делаю что-то не то.
Думаю, пишу, говорю, не то.
Иноагент, как иностранный агент.
Работающий в пользу других лиц.
Но я же ничего не делал: просто писал, просто говорил.
В кругу, знакомых. Как мне теперь представляться:
— Я иноагент Игорь.
А не « добрый день, я менеджер Игорь…»
Так что ли?
Иноагент звучит сейчас более грязно и ругательнее, чем слово «пидарас».
Пидарас и пидарас, ничего такого.
Они всегда были, тогда и сейчас.
А вот с легкой руки одного чувака, иноагент это иноагент.
Это новое.
А новое всегда запоминается.
Меня отвлекла от мыслей теща.
Она рассказывала последние новости:
— Ну вот, Саша там.
— Что Саша?
— Там, воюет.
— Как?
— Нормально, пишет всё хорошо. Медаль получил и премию.
Скоро в отпуск поедет.
Саша, это бывший муж сестры моей бывшей жены.
Не нашел себя в жизни, заделал трех детей, развелся.
Любитель пострелять и побегать с оружием, видно это в крови.
— Боря вот он звонил, тоже нормально.
Боря, Борис, нынешний муж, моей бывшей жены.
Пошел добровольцем, подписал контракт (убивать других людей)
— А вот Юра, тоже хочет пойти туда…, — пристала с вопросами теща.
— Как думаешь, стоит? Ведь работы больше нету.
Юра, 35 лет, сын тёщи, нефтяник, работает на Севере по вахтам.
Но вскоре месторождение прикроют, и что тогда.
— Не знаю, пусть идет, ведь он не иноагент.
— Там стреляют, — уныло говорит теща, утирает мокрые глаза.
Ведь Юра их последний сын.
Если он погибнет, то кто их похоронит, всё такое.
Собес, дом интернат для престарелых?
Вряд ли.
Хотя они не ждут другой перспективы.
Как стать иноагентами, в будущем.
Но пока они этого не подозревают, и тихо, по вечерам смотрят телевизоры.
Кстати, не прикол.
Когда приходил к тёще, так в гости, то спрашивал, то ли в шутку или как-то еще:
— Как там, смотришь «жить здорово»?
А теща офигенный фанат Малышевой, той ведущей.
То записывает рецепты, то делает упражнения, то ли лекарства покупает дорогущие по ее совету. В общем такое
В тот день, когда пришел в гости, будучи иноагентом, задал вопрос:
— Смотришь «жить здорово»?
— Да уже нет, ведь программы больше нет, да и Малышевой тоже.
— А знаешь где эта Малышева сейчас?
— Где?
— В Америке живет.
— Да ну?
— Ну да. На твои деньги купила виллу в Майями, живёт припеваючи. Вот и скажи; кто иноагент на самом деле: я, или Малышева?
Теща подумала и сказала:
— Ты.
— А если у тебя скоро сына не станет? Убьют его, там…
— Все равно — ты.
Кстати, у Малышевой, оказалась вторая вилла под Нью-Йорком, стоимостью в сто миллионов долларов.
*
По Чехову.
Федор Иваныч обвел комнату просветленным взглядом после недели беспробудной пьянки. По комнате валялись лишь пустые бутылки, стеклянные из-под водки, или пластиковые от пива.
— Хорош бухать, — думал он, — надо делом заняться.
— О!! — а что если я, то есть сам я, объявлю себя независимым государством?
Пришла в голову здравая мысль.
Что ж, сказано — сделано.
Федор Иваныч убрался в комнате, даже помыл пол.
Перед гостями. А они не заставили себя долго ждать.
— Ты?
— Я. Только я не я, отныне я — Федоровская народная республика.
— Усекли?!
В руках у Федора Иваныча был нож, такой, небольшой.
Им еще можно свинью зарезать, ну или бычка, молодого.
Коллекторы, попятились.
— Простите, простеете, мы же не знали.
— Ух, недоумки! Вот теперь знайте!
Коллекторы сбежали вниз по лестнице.
А у Федора Иваныча стала новая жизнь.
Да какая жизнь, одни проблемы:
Вот валюту надо новую придумать, вроде долларов.
А это будут «федьки».
Или министерство иностранных дел, МИД, короче.
Телевизоры, конференции, брифинги, — вся суета и пиздеж на камеру.
Вот где бы мне таких найти?
Чела с лошадиной мордой?
Или ту профурсетку, ах как она плясала.
Мне что самому, твою мать, теперь плясать?!
Но ведь я глава Федоровской народной республики.
Президент и царь всего и всея!
После этого столь возвышенного волеизъявления президент и царь удалился во двор, в нужник, справлять естественные потребности.
Но не будем думать, что и как он там делал.
Федор Иваныч проживал в общаге, построенной еще в 20-ых годах, прошлого века.
Поэтому так: туалет на улице, вода из колодца.
Свет? электричество? — да когда оно было.
Керосин, и керосиновая лампа, это наше все.
На днях он взял кредит, в одной конторе под паспорт.
Паспорт оставил им, а деньги взял, вот и бухал, как в последний раз.
Да шиш им! — Федор Иваныч покряхтел в нужнике, над дыркой.
Подавай, теперича мне новый паспорт, где я такой-то, проживаю здесь и здесь, имею право находиться в Федоровской Народной Республике, и точка.
С этим мыслями он подтер задницу сорванным лопухом, вышел во двор, раскинул руки. Закричал во весь голос:
— Эх, хорошо!
После направился к себе домой, то есть уже в Республику, в комнатуху в 12 квадратных метров.
Прошла неделя.
Федор Иваныч уволился с работы.
Не желая горбатить спину за копейки, у одного местного барыги.
Денег у него не стало; нарисованные от руки «федьки», которые предлагал всем, и пытался расплачиваться в местном магазине, почему-то никто не принимал.
Участковый мент косился, пока. На это безобразие.
Но Федор Иваныч стоял на своем:
— Я отдельное государство! Не имеешь право сука меня вязать!
У меня законы! У меня конституция!
Федор Иваныч понятия не имел что этакое, хули, три класса образования, в сельской школе, но наслушавшись по деревенскому телевизору Скабееву, Соловьева, и Мардана, — решил, что так оно и есть.
— Я есть конституция, и я есть право, — где-то сбоку пискнула мышь, или сурок.
— Сдрисни.
— Я окей, я сдриснула, — отрапортовал Сурок.
— А я, а я тут написала, то есть я просто пописала, в уголке, но тут ни при делах, — радостно он пропел и куда-то удалялся.
Наверно на новую должность.
Прошел месяц. Со дня самопровозглашенной Республики.
Отключать воду, газ, электричество именно для него было бессмысленно,
их и так уже не было.
Поэтому царь, то есть настоящий царь, да блин местный царек: постановил: не трогать его. Пока.
Главу республики, по слухам, неоднократно, замечали на местной помойке, куда жители выкидывают всякие отходы.
Он там копошился, роясь среди мешков с мусором, выискивая съестное, или ценности.
Или с ножом в руках возле темного подъезда, где он просил сиплым голосом подать еды или денежек.
Также, по слухам, он собирался устроить, большую телеконференцию на весь мир.
— Знамени! Знамени!— вещал он на весь двор общежития.
Он махал простыней, на которой виднелись пятна спермы, мочи и кала.
Простынь, была похожа, при внимательном рассмотрении, издалека на один флаг, из одной недружественной страны:
белая сперма, это понятно, моча, это желтое.
Ну а кал, зачем все мазать дерьмом...
Приехали люди, сначала в черной форме, а потом люди в белых халатах.
Забрали его с собой. Туда, откуда не возвращаются.
Концлагерь, крематорий, или газовая печь,— нет.
Пока нет. По слухам, он живой, только по ночам орет на всё отделение психиатрической больницы:
— Знамени! Мне не хватает своего флага!
*
Евгений Леонов. Последнее интервью.
— Как вы прожили жизнь?
— То есть, по каким правилам вы жили? — спрашивает молодой журналист.
Леонов отвечает:
— Выше закона — любовь.
Конечно, вся такая, нетронутая.
— Может справедливость?
— Да пошла она к черту, когда есть — Прощение.
Прощение недругам, прощение родителям, да всем подряд.
А выше правды — милость.
Нет, не милостыня, когда дают деньги на улице.
И не милостыня врагам, мол, я тебя сейчас помилую от смерти.
Нет. Когда прав, это она сама приходит.
Милость, наверно от слова милый.
Вот такие три правила, дорогой друг…
Журналистом был Парфёнов. Тогда ещё никому неизвестный.
*
1 апреля.
Это было так давно.
Я любил читать книги, поэтому перечитал их все.
Сначала у себя дома, потом в школе.
Потом в местной библиотеке, но мне не хватило.
Мне казалось, что если я перечитаю все книги на свете, тогда обрету что-то такое. Поэтому записался в городскую библиотеку.
Вот там, она попалась книга моей мечты, «три мушкетера» Александра Дюма. Потрепанный томик, пожелтевшие страницы…
— Извини мальчик, но это не тебе, — раздался голос женщины библиотекарши.
К столу, где выдавали книги, записывали в формуляры и оформляли, за которым сидела та женщина библиотекарь, подошла девочка.
Худенькая, невзрачная, обычная девочка.
— Но я же…
— Нет, она первая стоит в очереди на эту книгу, — сказала женщина.
— Поэтому я отдаю ей, а после этого как она прочитает и вернет книгу в библиотеку, то возможно тебе мальчик.
Дюма уплывал у меня из рук, как пол под ногами.
Руки тряслись, ноги подкашивались, — я не хотел отдавать томик.
Я желал сам прочитать, эту славную книжку Дюма.
Но…. Но слезы покатились из глаз, когда я протянул книгу женщине библиотекарю.
Я отвернулся, поэтому их никто не заметил: ни девочка, которая теперь уносила эту книгу домой, ни женщина библиотекарь, которая равнодушно записывала название книги в формуляр.
Девочка ушла с радостным видом, читать книжку.
Я стоял перед женщиной библиотекарем, пол качался под ногами, в глазах всё расплывалось.
Может это розыгрыш?
Или первоапрельская шутка?
Вроде той когда тебе говорят, — а у тебя спина белая!
Это было все как в дурмане, но я не верил никому.
Ни даже той реальности, когда вышел за дверь библиотеки, записав на себя первое что попалось под руку, это были дерьмовые книжки ни о чем, — снег, талые лужи, в которых сразу промокли мои валенки.
Светило солнце, пели грачи, было первое апреля.
Я не прочитал «три мушкетера», с тех пор, по сей день.
Хотя «дюма» сейчас навалом: в интернете, и так, магазинах, в библиотеках…
Первого апреля бабушка всегда говорила мне:
— Какой ты большой! Как ты вырос.
Я смущенно улыбался и кивал.
Потом мы с бабушкой ели блины с чаем, он был очень сладким, из-за четырех ложек сахара. Так повторялось каждый год, пока вырастал, переходя из в класса в класс.
Неизменно. Каждый год, в один и тот же день первого апреля.
Своего рода стало традицией, нашим ритуалом, когда мы ели на первое апреля блины, пили сладкий чай, а бабушка говорила:
— Как же ты вырос.
А я также застенчиво улыбался и кивал, уминая за щеки вкусные блинчики, пожаренные на сковородке, на сливочном масле.
Теперь я вырос, бабушки не стало.
Но первого апреля, сам пеку блинчики, в сковороде, на сливочном масле.
Первое апреля, странный день в моей жизни.
Вроде он объявлен как «день смеха».
Но лично, для меня, — нет.
Этот день, когда я вспоминаю бабушку, ее блины, какие-то разговоры, «как ты вырос»… И мне почему-то становится не по себе…
*
Вебкам.
Сходил тут в магазин, который у меня рядом под боком.
Схожу, думаю, прогуляюсь заодно, подумаю над темами.
Вообщем стою на кассе, а в магазине две продавщицы, сегодня: одна молоденькая, другая моих лет. Они что-то сплетничают, между собой.
Я прислушался к их бабской болтовне: нет денег, мало платят, работа ярмо, и никакой личной жизни.
И тут, опять же встрял между ними:
— А ты что не пойдешь в вебкам?
— Вебкам…
— Да, в вебкам.
Сначала она, то ли не услышала, то ли ещё что-то, мне пришлось повторять раз разом:
— Вебкам.
Ведь это обычное слово, ничего такого в нем нет.
Та девушка даже поперхнулась, наверно от моих слов, когда она поняла этот смысл.
Кстати, та девушка красивая: стройная брюнеточка с длинными волосами до упругой задницы.
— Вебкам? — переспросила девушка, стоя за кассой.
— Да в вебкам, ты знаешь, я бы платил тебе донаты, золотыми токенами.
У тебя есть талант.
— Что, что он говорит?
Пристала к ней вторая продавщица, моих лет.
Они, зашушукались между собой, стали перешептываться.
Что такое вебкам, как с этим бороться.
Молодая, стала объяснять той пожилой; что вебкам, такое дело, когда надо на камеру показывать свою писю и попу, всё остальное.
Тут добавил, пару слов в их разговор.
— За деньги, за очень большие деньги.
Ну как: согласны пойти в вебкам?
Милая девушка была смущена, стыдливо опустила глаза с длинными ресницами.
— Я подумаю, — прошептала она желанными губками.
— У тебя прирожденный талант, — произнес.
А та пожилая: все махала руками: уф какая мерзость, какая мерзость делается…
Я расплатился, вышел из магазина,
Ничего, уже на горизонте, скоро будет новая «вебкамщища».
*
Недетский дом.
Конечно, я смотрел этот фильм, не один раз
Вспоминая себя, воспитанников своего детдома.
Детдом сгорел, все сгорело дотла, как в жизни.
Остался лишь мой детдом, только в моей книге, в моих воспоминаниях.
Петрушин, есть такой человечек.
По его книге снят этот фильм «недетский дом».
Он здесь есть на сайте, я даже вступал с ним в переписку.
Просил объяснить мне непостижимые вещи, которые до сих пор, мне, кажутся непонятными.
Хотя ладно: сняли и сняли кино про детдом.
Как объяснить всем: фильм это фильм, книга это книга, а жизнь это жизнь.
Ее нельзя передать ничем, ни кадрами кино, ни словами из текста.
Я, правда, пытался, но увы, ничего не вышло.
Читатели не понимали, что и как происходило на самом деле.
Ту реальную обстановку, в столовой, в «берлоге», в столярке, в комнатах, в спортзале, да и вообще во всем детдоме.
Ту реальную жизнь в 90-ых годах.
Наверно это невозможно.
Только как, оказавшись в ней самому, вариться в ней, в той жизни детдома.
Тогда можно понять, как это было.
Но даже я, уже не могу прочувствовать прошедшую реальность.
Хотелось бы вернуться назад и все исправить…
Но машины времени нет.
Если была бы возможность, меня бы спросили:
— Что вы изменили в своей жизни, если вернулись в прошлое?
То я бы ответил:
— Все, почти всё… лишь бы этого не происходило, со мной и со всеми.
Твою мать, это лучшая роль Охлобыстина в кино и на сцене…
Которому отношусь не очень.
Короче: фильм, который стоит смотреть.
Но не стоит относиться к нему как нечто такому, документальному, что ли.
Это художественный вымысел, дальнейшая пошлятина сценаристов и режиссера М. Расходникова. В детдоме все было не так, уж поверьте мне.
*
Человек с бульвара Капуцинов.
Фильм, вышедший на заре перестройки.
Я сам, лично ходил в кино, покупал билет, смотрел на большом экране, в нашем стареньком кинотеатре.
Еще тогда без попкорна и без всего.
Даже без туалетов: он был один и для мальчиков и для девочек, с двумя кабинками.
Что еще?
Конечно неподражаемый Андрей Миронов, Николай Караченцов.
Видимо с детства он занимался карате, а иначе как бы он крутился в том фильме; прыжок — захват шеи двумя ногами, и бросок (это не монтаж): удар двумя ногами на столе, тоже не так просто.
Конечно, сегодня диванные аналитики спорят, а что это было то?
Да ничего, постанова человека с бульвара капуцинов (то бишь «картошки»)
Ну как: пришел человек из бульвара капуцинов, собрал банду из ребятишек, постреляли трошки, захватили пару городков, убито человек двадцать по ходу, ну комедия же!
Все идет по плану, или по сюжету.
Только когда каскадеров заменяют живые люди, только уже не до смеха.
*
КШП.
Сцена на крыше в первой серии.
Не знаю, как относиться к ней.
Это очень личное.
Реал историю? Так нужно? Хотя, да.
Короче: жил я, жил…
Но почему-то задумал слетать в Китай (это ещё было до всего ковида, 2019 год)
Авиарейс, все дела.
Самолет терпел крушение, но всё обошлось.
У всех, кроме меня.
От быстрого снижения высоты, получилась баротравма.
Я ослеп, постепенно и полностью.
И это я стоял на крыше китайского высотного отеля.
Выбирая, что мне делать: жить или умереть прямо сейчас…
не знаю.
Честно говоря, не знаю: что особо больнее: жить вот так как сёйчас, или прыгнуть с крыши, или пойти под пули, когда захотел ограбить банк.
И очень понятно, со смертью Горшка
Один укол и всё.
Я бы тоже так сделал, но кто же тогда будет тексты за меня.
И высказывать эту хрень.
Сцена 2 серии. Там конец.
Когда горшок смотрит в окно, то ли автобуса, то ли поезда.
Это очень мне знакомо.
Я тоже так делал в Африке.
Автобус, как «икарус», только современный, выписывает немыслимые пируэты, чтобы не сорваться в пропасть.
Темнеет, хотя уже очень темно, в автобусе арабская речь.
Она чужая, как я, — здесь, в этом пространстве.
Что я, как я, — совершенно непонятно, для меня.
Наверно и для всех окружающих людей, тоже.
Тогда смотрю в окно автобуса: там мое отражение, и странный пейзаж, который я никогда не больше не увижу….
И да, были киоски.
Они торговали разным-разным товаром.
От презервативов, до всего остального.
В основном народ брал сигареты, водку, и кассеты.
Кассеты «киша», стоили почему-то дороже остальных.
Я спрашивал почему.
Но киоскер ничего не отвечал.
Потом мы с другом купили кассету «киша», внутри оказался порошок, похожий на муку.
Я не стал пробовать и слушать. Меня устраивало и пиво.
Это были 90-е.
Я не знаю, «киш», это делал специально, или как.
Развал «киша», конфликт между человеками.
Да дело не в том деле…
Я встретил одного человека, чисто случайно.
Хотя не случайно, был готов убить его.
Вообще, убить или прирезать в темном углу.
Но прошло время, встретил его.
Я обнял его, и сказал, — прости.
Он тоже обнял, и сказал — прощаю.
Не знаю, было ли искренне, не знаю.
Дело в том, что только время расставляет всё по местам.
Поэтому конфликт «киша» как понимаю, был как-то надуман.
Нет, на тот момент был конфликт, и …
Но прошло время, весь конфликт оказался пустышкой.
От горшка осталось одно творчество, песни, дочка.
«Я ведь не из робких, всё мне по плечу…»
Андрей Князев, решил снять сериал о друге горшке.
Там нет денег, нет хайпа. Там одна боль…
Послушайте: Чтобы рассказать на всю страну, каким был горшок в жизни… Это надо иметь мужество. На его месте я бы спасовал.
*
Басист, или выбор басиста.
На самом деле, мало кто знает, что такое «басист» в группе.
Басист, это человек, который умеет играть на бас-гитаре.
У нее всего четыре струны, она очень тяжелая, хотя сделана из деревяшки.
Был 1989 год, мне 14 лет, и я приехал в Уфу, поступать в училище искусств, по классу художественной мастерской. Поселили в общаге, в комнате…
Хотя не так: мест не было, меня определи спать в одной комнате, «в красном уголке».
Она очень большая: там стояли кровати, матрасы.
Я заселился, мне было всё равно.
Минут через десять, когда стал раскладывать вещи, пришел парень, лет двадцати.
Приехал с Нефтекамска, поступать по классу «эстрады».
Своя бас-гитара, своя рок-группа в городе, под названием «Апрель»
Бас-гитара была в чехле, но потом когда вещи уложены и все такое, стал играть на ней.
Это что-то…
Марш турецкого, болеро, бах, Моцарт, Бетховен.
Это всё рождалось при мне под его пальцами над струнами.
Он мне дал попробовать, но ничего получилось.
Стоимость электрогитары в то время, как автомобиль «жигули».
А еще через час пришел еще один парень, в наш «красный уголок».
Он был очень высокий, и очень здоровый.
Он так и заявил:
— Я после армии, дайте поспать….
Завалился на койку с матрасом, тут же уснул.
Я не помню имен, ничего; осталось в памяти, что он после армии, решил поступить в училище, по классу вокала.
Потом вечером проспался, началось, бесплатное представление:
Бас-гитара и голосина.
Голос у него был … ну такой.
Как объяснить; «яблоки на снегу», Муромов пел.
А этот человек пел песню и текст лучше, в миллион раз лучше. Понимаете?
Что стало с ними, не знаю.
Училище, общага, мне как-то влом выдумывать.
Наверно первый раз говорю об этом, эпизоде, из моей жизни.
Нас, нашу троицу, переселили из «красного уголка» в обычную комнату в общаге.
Но потом опять же хотели выселить за «аморальное поведение».
Портвейн, анаша, девочки студентки.
А мне всего 15 лет……
Ладно, училище искусств. Пусть так и будет.
Я рисовал акварелью, затем размахнулся, выплеснул в окно, содержимое литровой банки из-под огурцов, в которой споласкивал кисточки.
Послышался шум, крики.
Закрыл окно, никого не было, гитарист, как и дембель ушли по делам, поэтому трусливо спрятался в туалете. Но, но. Тот человек нашел меня, в общаге.
— Это ты?
Затем посмотрел на мой рисунок, стоящий возле окна на мольберте.
—Понятно.
Хотя было совсем непонятно.
Мне очень было стыдно, и я сидел в туалете, когда он вошел в нашу комнату.
Его лицо было испачкано, одежда, светлая рубашка и брюки тоже, в грязном содержимом из той банки.
— Понятно, — проговорил он снова, вышел прочь.
Мне, даже сейчас, очень стыдно. За тот поступок.
Что потом … суп с котом.
Я кушал один раз в день, в рабочей столовой.
На один рубль.
Горчица, соль бесплатно, а вот хлеб приходилось воровать.
Чтобы попить чай вечером.
*
За полчаса до весны.
Кастинг видимо сошел с ума.
1 ляп, дочь, которая родилась в 1961 году, уже 1973 году предстает перед нами 20-летней девушкой. А ей всего 12 лет.
Дальше: Мулявин едет в тур по стране, то ли вправду, то ли якобы, берет свою дочь на гастроли.
Там, якобы будет круто, интересно и познавательно.
Что интересно, конкретные даты не показали.
Ладно, допустим, прошло пару-тройку лет с 1973 года: и что?
Школьница должна учиться, нет, согласен, есть вариант с летними каникулами.
Нет, но возраст этой дочки в кино за 20 лет!
Актер Мулявина тоже старый, хотя ему только 30 лет с небольшим.
На самом деле, он вообще молодой: родился в 1941, умер в 2002.
(не считая комы. Официально умер в 2003 году)
Всего 61 год было.
Сейчас на пенсию мужики выходят только в 65 лет.
А жена Кармальская, выглядит совсем престарелой дамой, на фоне молодой любовницы.
Бабские разработки, вообще выглядят не убедительными.
Типа: одна баба простила, а другая готова на всё.
Нет, я всё понимаю: какие-то образы, герои, персонажи…
А нельзя сделать так чтобы всё было по настоящему, а не лубок.
Ау, это же «Первый канал», все-таки.
Нет, в сериале что-то есть, некоторые моменты в нём познавательны.
Типа показали в моменте: почему филармонии и артисты в них, так сказать, эволюционировали.
От советской пропаганды, до настоящей эстрады.
Потом на гастрольную жизнь.
*
В 2023 году в тренде истории про людей артистического толка, называемым словом «байопики».
Вышли истории про: «Шаляпина», «Раневскую», ранее «Вертинский».
Уже сейчас про Мулявина.
Неохота их обсуждать, не зацепило.
Да, съемки норм, актеры норм, но как-то пресно.
Вот, — КиШ. Это да.
Большая удача для Мосафира, что он такой сделал проект.
Высказаться, в своем творчестве, можно было всем подряд!
Понимаете?
Сценаристам, художникам, титровщикам, костюмерам.
Вплоть до парикмахеров гримеров и до массовки.
Цепляет, очень цепляет.
Уход Горшка был закономерен, так или иначе.
Диагноз — дистрофия мозга.
И вот как с этим жить дальше, до старости?
Видимо сделано так, что поэты, писатели, композиторы, артисты, не могут достичь того времени, по разным причинам.
«Истина в похмельном сушняке».
Михаил горшок.
Хотя мне больше нравится:
«Я ведь не из робких, всё мне по плечу…»
Я не фанат панк-рока, вообще не фанат всего.
Но сериал не про это: ни про панк-рок, ни про музыку.
А вообще про другое…
Говорят, скоро будет сериал про Юрия Клинских.
Юра тоже писал сказки про Кащея.
Типа идея такая, что герой Юры попадает в сказку.
Не знаю, посмотрим.
*
«Сансара».
Что сказать?
Великолепная задумка, опять же из нашей жизни.
Отличный кастинг актеров.
Идея в том, что герой находится в «дне сурка», но по новым правилам.
Вроде того что герой оказывается на день раньше всех важных событий.
Признаться, мой начальный текст «сторожа», тоже как бы задумывался быть таким же.
Но опередили…
Поэтому, поэтому «сторож» будет мной переписываться.
Наверно неоднократно.
Сюжет в сериале неоднозначен и не так прост, на первый взгляд.
Заставляет задуматься, а всё ли так правильно идет у нас?
*
Здоровый человек.
Фильм «здоровый человек».
Работа сыновей Ефремова и Тодоровского.
Сюжет кино поднимает важные вопросы о жизни, о ценности жизни.
Не всё так просто.
В молодости я был, мне пришлось поработать волонтером.
Это очень, и очень непросто, для психики.
Когда приходишь к одинокой бабушке с продуктами, а потом выслушиваешь ее истории про жизнь, про судьбу, про военное время, про всё остальное.
Потом понимаешь, что она умирает, вот-вот за столиком, с чайными чашечками, «скорая» уже не успевает поспеть вовремя… но она успела рассказать о себе — вот в чем вопрос.
Это пиздец. Для всего: для осознания, для понимания происходящего
Сюжет строится из-того, что успешный чувак, теряет смысл в жизни, как-то получается, что он идет в волонтеры, в детскую онко-больницу.
Многое теряет, многое находит.
Нет, не то.
Понимаете, что означает понятие «здоровый человек», на самом деле?
Как объяснить…
Вот я прохожу медкомиссию.
Зачем она мне нужна непонятно, но так положено.
Врач психиатр-нарколог открыл дверь кабинета, пригласил пройти, присесть на кресло.
— Приступим?
— Приступим. Только к чему?
— Что любишь пить? Водку? Давай признавайся, не стесняйся, мы тут одни, скажи по-честному. Любишь пить?
— Люблю, чай, пить,— ответил.
— Чай?!
— Да, чай.
— А может кофе с коньяком?
— Не, чай.
— А куришь?
— Курю, — признался.
— Плохо. Надо бросать.
— А как?
— Хочешь, научу?
— Давай, научи док. Если так нужно сторожу и дворнику.
— Короче; слушай; утром встал, сделал дела, потом берешь, наливаешь стакан воды, говоришь «я больше не хочу курить», и выпиваешь.
— Ну хорошо, допустим, всё так, но зачем такое надо сторожу или дворнику?
Может пускай он себе курит себе, или выпивает по праздникам?
Зачем это ему сдалось? Это его личный выбор.
— Надо быть здоровым человеком, — ответил врач.
— Это понятно. А зачем это нужно сторожу или дворнику?
— Чтобы жить дольше, работать дольше, понимаешь?
Всё, вали отсюда, печати в санкнижку тебе поставил…
Тот врач психиатр-нарколог, так и не ответил на вопросы:
Что такое «здоровый человек», как это вообще, зачем, и к чему.
Для того врача это понятие видимо, чтобы человек не пил алкоголь, не курил, не употреблял вещества.
Но это совсем не так.
Там, в кино, человек, был на самом деле здоровым человеком.
От всего переживает катарсис, в итоге становиться здоровым человеком, в кавычках. Как все.
Ничем ни примечательной особью, — «здоровым человеком».
Знаете, как это бывает, когда хочется напиться и забыться, или «уколоться и упасть на дно колодца». Чтобы не видеть, не замечать все происходящее вокруг.
*
Сериал «жить жизнь».
Немного странное название, примитивное, почти как «жизненная жизнь».
Я писал текст под названием «жажда жизни», но посоветовавшись, с внутренним голосом, отказался. Текст вышел в свет под другим названием.
Съемки норм, кастинг отличный, ведь там играет Любовь Аксенова.
Она мне очень нравится как человек, и как девушка.
Она очень похожа на ту девочку из детдома, со стрижкой каре.
По началу мне не заходило, — жить жизнь, говорит героиня, все такое, жизнь столичной богемы.
Но потом, потом, рак, онкология.
Наверно это женские проблемы, всё такое
Но всё равно мне очень близко.
Что ещё?
Действия неторопливые, но немного чудаковатые, когда в одной сцене героиня приходит домой, там живет с мужчиной призраком.
Наверное, надо это понять, осознать.
Думаю, стоит смотреть и наслаждаться, пусть не шедевром, но все-таки…
*
Сериал «актрисы».
Проект Федора Бондарчука.
Эх, бонбарчук, бондарчук.
И швец, и на дуде игрец.
Кидается на всё что возможно: и писатель, и ведущий...
Только не знаю, пишет ли он музыку, или еще поёт.
От блокбастеров скатился, решил, нам, показать изнанку актерской кухни.
Ну ладно, смотрим.
Съемки норм, кастинг норм.
Ну, то, се... актерское, — интриги, сплетни, расследования.
Обычная жизнь, как у всех людей, с привкусом славы и известности.
*
Кино «внутри».
«Люди исчезают, кошки умирают, музыка стихает, а искусство остается навсегда…»
Герой вор домушник, — Уильям Дефо.
Дефо, мне всегда нравился, с начальных ролей.
Такой, брутальный, немногословный, с мимикой (эндриан броуди конечно лучше его в этом плане, но лучше его это хоакин феникс)
Странное название, — внутри.
Внутри чего?
Себя? Пространства?
Авторы кино сделали концепцию, что герой находиться взаперти.
Такое, камерное кино.
Помните фильм «изгой», с томом хенксом.
Только сейчас не остров в океане, а какой-то мудреный пентхаус.
Жаль, и увы, но фильм даже не дотягивает до «изгоя».
Я не знаю, Дефо отыгрывает на 100 %.
Стоит посмотреть его сцену в холодильнике, — это ОСКАР!
За игру и талант.
Всё норм, но что- то не то.
А что если, мы, то есть мы все, заперты в своих клетках рабства?
Как объяснить.
Вот смотрите; все мы, люди, что-то делаем, где-то работаем, с восьми утра до пяти вечера.
Своего рода, мы тоже находимся взаперти, можно сказать в клетке рабства.
Какие-то обязанности, долг перед родиной.
Дом, семья, работа, дети, школа.
Снова муж, или жена, приезды тещи или родственников.
Вот зачем это всё?
Зачем это надо?
Если я умру, так или иначе.
Нет, в фильме что-то есть, такое.
Заставляет подумать.
Когда лежишь, в больничной палате, несколько дней, это тоже такое, заставляет задуматься.
Ощущение что вот, оно вот, пришло.
То самое творческое озарение или муза.
Хотя на самом деле всё не так.
Я также сижу за клавиатурой, как раньше джек лондон, или габриель маркес, что-то пью, что-то курю, да неважно.
Понимаете?
Писатели, они все рабы своих пишущих машинок и клавиатур.
Или мы, они, и я, марионетки?
В невидимых руках, некоего Карабаса? Который правит бал.
Страшно думать, но так оно и есть.
По большому счету. Всё происходит не просто так.
*
Гавно кино.
Фильмы «быть», »клипмейкеры».
«быть», — задумка хорошая, но всё остальное гавно.
Я дождался не «экранки», а нормального качества.
Можно было сделать конфетку.
Но увы, этого не произошло.
«клипмейкеры», также.
Вот зачем Епифанцева каждый раз бить насмерть?
Ну один раз вроде достаточно же было.
Хотели показать 90-е?
Видимо так заведено, в крови у русских режиссеров, чтобы из конфетки сценария, сделать такое гавнище, чтобы люди потом блевались до усрачки.
*
Дни козла.
Людям смешно, когда другому человеку вдруг становится больно.
Ранее, это понял великий комик Чарли Чаплин, воплощая мысль, претворяя эпизоды из жизни, в черно-белых зарисовках немого кино.
Которая уже стала классикой комедийного жанра.
На это раз кино из Индии, можно сказать Болливуда.
Кино из Индии, в советское время, почему-то всегда ценилось.
Наверно за искренность, заграничный колорит.
Правды в них ноль: танцы, постановочные драки, сюжет, как брат ищет младшего брата, а тот вдруг становиться властным махараджей, который угнетает любимую девушку того брата.
«Танцор диско», «бродяга», детективы, боевики, мелодрамы, — в кинотеатрах оставалось мало билетов, мало пустых мест на сеансах, которые длились больше трех часов. Зато кайф: зашел светлым вечером, а вышел на улицу, когда уже полная ночь.
Время летело незаметно, забывая на эти 3-4 часа о разных подростковых проблемах.
«Козья жизнь» (дни козла), снятый Блесси по роману Беньямина.
Он тоже почти на 3 часа.
Незамысловатый сюжет, камерные съемки, пейзажи, музыка, кастинг.
Настоящие Актеры, это животные: козы, верблюды, и козлы.
Всё великолепно.
Хотя фильм почти индийский, но в нем нет: драк, пения, танцев, поисков брата, или сестры.
Конечно, чуть есть, придавая самобытность.
Фильм рождался на свет больше 15 лет.
Именно поэтому так появляются шедевры большого кино.
Шантарам, снятый тоже по книге, создавался лет 5-6, если не ошибаюсь.
Но вышло не очень, конфетка не получилась.
Наверно поторопились, или что-то еще.
Эпизод с козлом, это очень смешно.
Я смеялся, над человеком, которому вдруг сделалось очень больно.
Главный герой по неопытности, вмешался в схватку двух альфа-козлов в отаре, один из них поднял его на рога, сбил с ног. Потом еще раз, лоб в лоб.
Ну смешно же, прямо до слез, прокручивая этот момент много раз.
Человеку больно, мне смешно.
Так устроена жизнь. Всегда кто-то над кем-то смеется.
Бог, если он есть, наверно тоже смеется над нами: над нашей болью, условиями жизни, неустроенностью судеб, многим другим.
Видимо я, тоже, как этот странный бог: забавно глядеть со стороны, когда человек мучается.
Схватка с грифонами, которые разрывали труп, тоже символична: человек, это человек, а грифы, это демоны, внутренние, или внешние.
Которые всегда побеждают бренную плоть.
Сцена с козами, когда человек пьет воду из бадьи, поилки для коз.
Он пьет воду от жажды, а рядом с ним пьют животные.
Тоже, навевает некоторые мысли: человек тоже животное.
Причем бывает очень гнусное.
В фильме таких моментов, трогающих за душу, встречается немало, вместе с проникновенным музыкальным сопровождением.
Ну что же, смотрите, наслаждайтесь шедевром: видеорядом, диалогами, монологом героя, съемками, музыкой. Всем, чем можно.
Смейтесь, плачьте, улыбайтесь, ведь это искусство.
Захотелось почитать книгу, по которой сняли фильм, но в переводе она только на английском языке.
Я в нем не особо силен.
Наверно поэтому придется написать свою.
С примерно таким же направлением.
Мой сюжет нового текста «путник(и)», сам собой возник, когда не имел понятия, ни о об этом фильме, ни о романе того писателя из Индии.
Да и то: фильм не досмотрел, в середине остановил на паузе, печатая этот текст, поэтому не знаю, что будет в финале.
Слоган; я должен идти, я должен вернуться, даже если умру.
Жизнь человечка, это большое приключение, из *** (ну вы поняли), в могилу.
Хочется немного добавить к цитате Раневской: для большинства людей в мире, это херовое приключение, состоящее из гавна, в образном смысле.
Честно говоря, не могу описать это приключение, по полной программе.
Ведь для кого-то оно слишком ласковое и милое: деньги, карьера, богатые родичи, телки, пляжи, закат на море, ПМЖ в Европе, роскошная вилла в Майями за сто миллионов долларов.
А для других это нищета в русской провинции, безработица, из меню только самогон с ацетоном, когда нет денег на виски с кусочками льда.
Протест… не в том смысле протест, когда бунт и баррикады, а тот, совсем незаметный и тихий.
Протест, нарастающий в душе человека, против всего.
Восстающий наверно против великих богов и властей.
Хотя тут возникают вопросы: сбежит он из рабства, вернется на родину, что дальше то ему делать? Опять такая жизнь, в нищете, и в убожестве.
Этого уже не изменишь.
Если не изменишь себя.
Наверно такое происходит только в сказках, или в кино со счастливым финалом: он вернулся на родину известным героем, как Синдбад-мореход.
Я не мог толком досмотреть, прерываясь, то на обдумывание, то еще на что-то.
Наверно на переживания.
История, выводящая на эмоции, она всегда почему-то такая.
Потом будет не страшно умирать, думая, ведь кое-что останется после ухода.
Наверно это простая аллегория:
Горстка людей остается в пустыне.
Она сравнима с тем, что тупо нет многих врачей в поликлинике в полумиллионном городе. Кто-то в отпуске, кто-то уехал по делам, кто-то уволился, кто-то подался в «платники». Это пустыня, или вымирающий город?
А если мне плохо? Если умираю? Если ослеп?
Отказали печень, почки, желудок?
Нужна узконаправленная срочная операция.
А ведь без направления от профильного врача ее тупо не сделают в больнице по бесплатному полису. Что тогда…
Поэтому я прав, как и создатели фильма: человек проживает в натуральной пустыне, только без песка, с водой, с интернетом, с канализацией, с отоплением, с электричеством, с блядями и шлюхами, в бетонном мегаполисе, но никого нет рядом, кто бы ему захотел помочь, в случае экстренной необходимости.
В фильме четко показано; ты идешь, и идешь по пустыне, (точнее живешь и живешь), без воды, без еды, без всего.
Что мы знаем о жизни? Наверно ничего.
Простая история о жизни, о смерти, о предательстве.
Поэтому в ней, по большому счету, — Ты, никому, не нужен, всем насрать на тебя…
Когда остаешься без ничего, с разбитым корытом, возле сарая, как в сказке у Пушкина.
Бхай, ведь так звучит по-индийски, брат.
*
Тур с «Иванушками».
Фильм такой. Снятый. Кем-то недавно.
В молодости сам угорал над ними.
90-е, картинка.
Поле, бараки, стройка, возведенные коттеджи.
Крутые тачки; «аудио», «пежо», «рено», «бумер».
Из них одновременно доносятся песня, и слова:
— Ты ругаешь дождь
Лужи на асфальте
Ты стоишь и ждёшь
И намокло платье
Друг твой не пришёл….
Тачки бандитов.
Кругом всё бандитское.
Оранжевые пиджаки, зеленые штаны, золотые цепи на шеях.
Быки, с бритыми затылками.
Почти обритые налысо, с наколками.
Это разборка, между нами.
Городскими, и Комбинатовскими.
Стрелка. По понятиям.
Все серьезно, главари сходятся один на один.
Вдруг один дятел в тачке включает кассету с новой песней «Тучи», на полную громкость. Динамики в авто голосят про тучи.
Тут натурально полил дождь, собрались тучи.
Что дальше…
Обсудили боссы, без стрельбы.
Быки включили тоже на полную громкость эту песню.
Она теперь пелась чуть в разнобой, чуть с замедлением или с ускорением, на всю округу.
Что про фильм:
Могли бы вспомнить Игоря Сорина.
Который дал старт этому «всему».
Игорь Сорин…
Я помню его по клипу.
Там метался расхристанный паренек.
Еще подумал он отбитый на всю голову.
Он был с обесцвеченными волосами.
Они были белые, воздушные, как пух.
Умалишенной, что с него взять.
Хотя, что взять ребятам, вернувшимся с войны?
Без ног? Без рук?
Заибись?
— Заибца!!
Кто-то так орет, потом вот снимаются такие фильмы.
Где все «хоккей».
У «иванушек» все норм, гастроли, туры.
Эти три телки (больше никак не могу назвать).
Отправляются в тур за группой.
Самое главное: возникает несколько реальностей:
реальность — где эти все придуманные телки живут.
Или группа бросила солиста, когда нет другого выбора, взяла нового.
Незаменимых ведь нет.
Реальность новая, война: там, где кровь и боль.
Что-то незаметно на фронте «иванушек».
Плохо поют, однако.
Да и фильм дерьмо.
*
22.03.24.
Группа «Пикник», та самая, которая должна была выступить в Крокус-Холле, незадолго этого трагического события, записала новую песню.
Выступала на недавних концертах с ней.
Есть с песней клип на канале ютуба.
Вот она;
Ничего, ничего не бойся
Ни огня, ни звенящую тень
Утром кровью своей умойся,
И встряхни расцветающий день
Так живешь, не поняв, чего ради
Каждый вечер восходит звезда
И в свинцовое зеркало глядя,
Сам себе говоришь иногда
Говоришь иногда
Ничего, ничего не бойся, а-а.
Утром кровью своей умойся, а-а.
Довольно пророческий текст: про огонь, про кровь, всё такое.
Вот что меня волнует больше всего: люди на том концерте, смеялись, шутили, веселились как могли, снимали на телефоны, махали руками, танцевали, — откровенно публика вела себя беспечно и радостно.
Никто не верил из них, из людей, что это когда-нибудь произойдет на самом деле. Именно с ним.
Сгореть в огне, умереть от потери крови, задохнуться в дыму, или быть задавленным под обломками…
Но это произошло, в реальности.
Ирония злая, что не успел начаться роковой концерт, на котором, обязательно должна была исполняться эта песня.
Наверно, кто-то скажет, это мол, стихотворные метафоры…
Но время метафор, уже давно закончилось, всем, в открытую, прямо в лицо говорят из микрофона, что так и будет. Но никто не поверил.
Хотел бы поставить звездочки, по числу погибших людей, но их получилось бы слишком много.
*

Казино.
У нас когда-то, в городской газетенке, печатались объявления, о найме работников на работу в 20-ых годах.
Одно из них, где требовались слесаря, дворники, электрики, повара, выглядело примерно так:
«В самое крутое и современное круглосуточное казино на свете, под названием «777», требуются юноши и девушки, обладающие симпатичной внешностью.
Зарплата, только зависит от вас!
Харизма, — это только вы!
Ну а деньги, — не проблема.
Обучение и униформа бесплатно.
Звоните в рабочее время с 09-00 по 23-00.
Телефон 89***********….»
Таких, подобным им объявлениям, напечатаны сотни тысяч призывов присоединяться к игровому сообществу.
К обслуге (эскорт), к под-обслуге, (официанты), к высшей касте, — карточному крупье, стоящему за игровым столом.
Только мне кажется, что как бы ничего не изменилось с тех времен.
Да, прошли года, вышел закон о запрете казино в маленьких городах.
Хотя о чем это я, есть же Сочи сейчас и Кенигсберг, куда можно слетать на самолете, простым россиянинам, поиграть пару часов в покер, спустить пару миллионов рублей, вернуться обратно домой, на дачу, где потом и с потом пропалывать грядки с картошкой.
Только куда подевались эти десятки, тысячи, миллионы, этих улыбчивых юношей и девушек, готовых на всё ради денег, одетых в одинаковую бесплатную униформу: галстук бабочка с белой рубашкой, или просто черный укороченный галстук посреди девичьих грудей, обтягивающих белою блузку.
— Сыграем, может в игру?
Предлагает мне власть сегодня, как бы честно.
В «три наперстка», или в «три короля», как на рынках, или на придорожном вокзале в 90-е.
Угадаешь где, — выигрыш твой, а нет, так нет.
Только выигрыша здесь нет никакого: «четыре короля» так и исчезнут под столиком, или где-то в карманах новоявленного крупье.
Всё подставное в жизни, как в настоящем казино.
*
ХХХ.
Давно не писал отзывов на кино.
Точнее он будет на сериал, от «нетфликс», на тему очередного Супермена.
Но это совсем не так.
Как уже говорил, всё не то, чем кажется на первый взгляд: оно намного глубже, или совсем по-другому выглядит на самом деле.
Или цитата: «люди видят, только то, что хотят видеть…»
Даже взять это явление как современное порно, (вебкам, онлифанс, сайты, видео), но благодаря этому, сотни миллионов, а возможно даже пара миллиардов, обычных людей по всему миру, зарабатывает на этом деле, деньги себе на жизнь.
Драматический байопик о биографии порноактера, по имени Рокко Сиффреди.
Да все его знают в эпоху интернета, в той, или иной степени.
Всегда интересно, а порой нравоучительно, узнать в подробностях, как добился успеха в жизни, человек и личность, столь нетрадиционным способом.
Нефть не качал, бизнесом не занимался, не надрывал связки на сцене, в кино не снимался, кроме фильмов, обозначенных тремя иксами или звездочками, и вообще.
На этот раз «нетфликс» сотворил конкретную вещь, уж получше сраного «ведьмака».
Сценарий великолепен: начиная от детства, сцен из зрелой жизни, эпизоды восхождения к известности, детальные случаи становления героя на пути к настоящему порно деятелю.
Музыка, диалоги, съемки, актеры, образы, драматургия, закадровый текст, — просто отпад! Нашим, местным российским снимателям, доходить до такого уровня, «как до Пекина раком».
Конечно, в сериале присутствует много таких, так сказать, непотребных сцен, например, когда герой занимается сексом прямо в грязных трущобах, с одним трансвеститом: мужиком в платье и с длинными волосами.
Ну а что, вся наша жизнь, что она есть, если не одно сплошное безумие, от которого можно запросто сойти с ума?
Это настоящее безумие в чистом виде, от нее не спасут никакие психологи, когда строго нравственное католичество в душе, взращенное с детства и потребность плоти с другой стороны, будто страстный огонь, вырывающейся наружу, как прорвавшийся гнойник на теле прокаженного.
Наверно Жизнь, она как многоголовый безумный зверь, она требует и требует, выхода энергии, отдачи силы, взаимодействие плоти со всеми подряд, будь то конфликты, драка, разборки, секс.
Она никогда не успокоится, пока не добьется своего, покуда бьется его сердце без остановки, или же пока человек не умирает.
Трахаешь ли ты сам жизнь, или потом жизнь трахает тебя в ответ (это называется кармой): в чем этот смысл, или в чем разница?
Когда границы между этими суждениями давно стерты в человеческом понимании.
Мы такие, какими нас сотворила природа с богом, или наоборот: сначала бог, а потом свое дело доделала естество.
Некоторые люди, чувствуют и понимают свое изначальное предназначение в музыке, в науке, в искусстве, ничего с этим поделать нельзя.
А некоторые, например как прообраз героя, предвидел себя только в порно.
Когда-то он был без дома, без денег, без работы…
Но теперь, уже при жизни, он стал поистине легендой, его имя навсегда войдет в историю. А этого очень непросто добиться в нашем мире.
Кстати, сериал, так и называется, «Суперсекс».
На этот счет возникает много аллюзий: от подобранного на дороге в детстве, потрепанного эротического журнала с одноименным названием, до победного клича, во время оргазма, издаваемый его старшим коллегой по цеху, Габриэлом Понти.
Не просто так, всё это делается;
Иногда, а очень часто, режиссер в съемках, требует от актера, дать в сцене больше секса, — «дай секса, больше секса в кадре!», — кричит он в мегафон.
Хотя в сцене, да и в самом кино, нет ничего такого, обычная мелодрама про любовь-морковь.
Или же редактор требует от автора, придать тексту больше секса.
Ведь Вы, уважаемые зрители и читатели, любите же на самом деле, когда в жизни, имеется больше секса, чем в самой жизни. И что секс, видимо это и есть одно из проявлений самой жизни.
Но за всё нужно платить, в том числе за возможность стать Суперлегендой.
Наверно, у каждого из нас, осталась в памяти детская считалка.
К примеру: один, два, три, четыре, пять — зайчик вышел погулять…
Или же другая, как эта;
«Сейчас я досчитаю до десяти мам, как тогда в детстве, ты снова искоса тайком посмотришь на меня: раз, два, три, четыре….»
*
Истина.
Я когда-то был молодым.
Был пионером в школе, комсомольцем в ПТУ.
Тогда был Советский Союз еще.
Я пошел на работу, до призыва.
Работал, вкалывал как все трудяги на заводе.
Пришло время зарплаты, раздали «портянки».
В них было написано: сколько, куда, зачем.
Налог на бездетность (мужики так и его называли «налог на яйца»).
И 13% процентов туда же…
Мне было обидно, что часть моего честного заработка уходит непонятно куда-то.
Мне налили технического спирта, я выпил.
Потом уж разговорился с одним, работягой,
Ему уж было больше 60 лет, уже на пенсии, но всё одно, работал на токарном станке, благо здоровье позволяло.
— Вот ты малец, всё жуешь и жуешь эту тему.
Ну так я поведаю сию тайну.
Короче: на твои копейки содержаться три пенсионера.
В том числе и я. А как ты хотел?
Эти три пенсионера: они воевали, они строили, вот это все.
Они жили за Родину.
— Понимаешь?
Когда придет твое время, ты сам будешь уже далеко немолодым и старым, тебя тоже будут содержать.
Такой же обалдуй, как ты сейчас….
Прошло много-много времени с того разговора.
Вот пришло теперь время вроде бы честного взаиморасчета, с родным государством.
Которое меня отправило в армию.
Потом на войну.
Потом на работы.
Теперь по статистике: на одного работающего молодого гражданина, приходиться десять пенсионеров.
Десять, вы только вдумайтесь.
На шее у одного — десять человек.
Кто виноват в этом?
Риторический вопрос.
И уж не тогда выступать с речами с трибуны.
Раздавая миллиарды рублей направо и налево.
*
Дым.
Вот закопали, человека, в землю.
Обычного, что уж там говорить.
Обычный блогер, обычный стример, обычный политик.
Что тут еще сказать.
Только дым.
Он вьется над толпами людей, может сигаретный, и не только.
Пар жаркий, будто на морозе, хотя так и есть, он вырывается из многих ртов, которые скандируют словно на площади, — «не забудем, не простим».
Дым, он не видимый.
Он обтекает лица, руки, опечаленные глаза.
Которые размышляют, как теперь нам всем жить дальше.
Наверно это течение времени, снова думаю.
Невидимость дыма объясняется многими причинами; первое, дым, он просто не видим обычным зрением.
Или второе, дым, как неосознанное мышление, старается быть таким: быть незаметным, быть ненавязчивым, быть как можно скромнее, вести себя тише травы, и ниже ветра.
Я атеист, но готов поверит в бога, в триединую церковь, да хоть в ад или рай, ведь за гробом идут толпы людей, окутанными облаками невидимого дыма.
Ведь дым — это наше время.
Когда приходит время затухать яркому костру, он постепенно тухнет.
Оставляя после себя золу, искры, и дым.
Он тогда стелется над полянкой, сизый, такой навязчивый, когда вдыхаешь его полной грудью, то от него хочется почему-то чихнуть.
Дым, посеревший, от криков, заслонов, ругательств ментов.
Он стелется над толпами людей, печальных, очень расстроенных.
Наверно поэтому он выделяется в громадных количествах.
Именно сейчас.
Дым, почерневший.
От горя и слез, вдовы, матери, родственников.
Он черный, но всё равно невидимый.
Но это не тот дым над рекой от костра угасшего, на котором варили уху рыбаки, где-то на бережку.
Дым, будет.
Над Расеей матушкой, когда-нибудь встанет.
Белый дымок, белый, и пушистый как первый выпавший снежок на альпийской лужайке
Я в это надеюсь и верю.
А иначе, зачем всё это….
«не нужно бояться. Их не нужно бояться, надо брать власть в свои руки и действовать…» (с)
Я молю бога, или кто там, на небесах, хотя я всё равно атеист, чтобы так и случилось.
Жертва принесена на алтаре?
Принесена.
Его чуть ли не распяли на кресте.
Возможно, так и происходило, по нашей дурости, по нашему недоразумению.
Что Вам еще нужно, ебанные боги.
Сделайте что-нибудь, блять.
Сделайте что-то со мной, сделайте с соседями,
Сделайте в мире…! Хоть что-то!
Дым, почти черный, как знак траура, теперь он исходит от меня, как от источника тепла. Вряд ли угаснет. Пока не превращусь в горстку пепла, оставленном на этой грешной земле.
*
Крещение.
К Богу приходят разными дорогами.
Так же уходят от него, разными путями.
Написание картин, чтения евангельских текстов (подлинных), сочинением музыки. Уж никак не поверю, что Моцарт был заядлым католиком до конца смерти.
Или через себя. Через себя протащить всё.
Видимо это снова у Мела Гибсона, который снял кино «страсти христовы», фильм 2004 года, где всё не однозначно показывается.
В евангелие одно, в кино другое, кому верить, непонятно.
Ну был такой персонаж, исторический факт.
Проповедовал, бродяжничал, тоже
Судилище, приговор, казнь на кресте, все так, ваша правда.
Только после этого одни обрывки и фантазии.
Евреи, умный народ на все времена, ещё с Египта.
Уже тогда они придумали несколько религий:
Старый завет, новый завет, и другие.
Которые противоречили сами себе.
Конечно в мааааленьких подробностях, но об этом кто знает.
Только смешно выглядит в 21 веке.
Вот было крещение 19 января 2024 года.
Народу нагнали цистерны с водой, над которой якобы сделал таинство «батюшко». Может он поплевал туда, может поссал незаметно, пока другие не смотрят.
Пословица, хоть ссы в глаза, всё равно божья роса.
Поэтому батюшкина моча, она во благо госпада.
Только народ построился в очередях, просто за водой.
Попить, сготовить пожрать, и всё.
У людей не было элементарно воды в городе, не было отопления; трубы прорвало, коммунальная авария.
Ничего, надо потерпеть, уверяют власти.
Окунемся в прорубь, — и всё будет хоккей.
То есть они окунаются в прорубь, на камеру.
Потом стоят, где-то в церкви, со свечечкой в ручках.
Бог поможет, или бог от бессилия запил…
Неужели, Они все, вправду думают, что только бог поможет:
В наладке теплотрасс, в уборке снега, в коммунальных услугах.
Но все равно выходит баш на баш.
Да сейчас у нас кап.страна, поэтому мы все оказываем друг другу услуги.
Как бы за деньги.
Обслуживание, было только при Союзе…
Прямая связь прослеживается, прямая…
Уж не подумайте лишнего, «прямая связь» это святое.
Вам, привести сводки, за те дни, или как?
Или уж, как бы сами информированы.
Тут вот возникает связь, почти незаметная, но очень наглядная.
Междусобойчик чиновников.
— Поднимем мы на всё цены, да без дотаций; на транспорт общественный, на ЖКХ. Рубанем с плеча, как есть.
— А народ то вывезет?
— Вывезет, вывезет. Куда он денется с подводной лодки.
— А если не вывезет?
— Ну а чего, пускай в бога верует, в посмертную жизнь да на чудо.
— Мда-с, крещение сегодня. В прорубь надо бы окунаться, на камеру.
А так неохота: холодная вода, зрители, глубинный народ, раздеваться еще.
— Да забей. Фотомонтаж сделаем, да и все. Уже сто раз так делал, народ лох, всему верит. Полетели в сауну?
— Давай, полетим. У меня там, на Чукотке есть одна на примете.
— И славненько. А то я, в Майями, продал свою.
Связь есть.
Она прощупывается. Самой жизнью.
Раньше билетик стоил 5 копеек. При союзе.
В перестройку, вроде так же.
Вначале 90-ых, общественный транспорт по городу сделали бесплатным.
Так как вообще у народа, денег не было.
В конце 90-ых, бусики сделали таксу в 1 рубль.
Уже понеслось; 2 рубля, 3 рубля, 5 рублей.
Еще в прошлом году 2023 летом была цена 28 рублей.
Под новый год – 30 рублей.
После, уже в январе — 35 рублей.
Как вам такое? Стабильность ощущается?
Раньше мог всегда себе позволить сигареты «парламент», «мальборо», «винстон».
С коньячком, дешевым.
Теперь все, лафа кончилась.
С 1 февраля цены подняли на всё: на бухло, и на курево.
То, что сейчас, по старым ценам, это остатки.
Будет новый привоз товара, будут новые цены.
Ах, как заботятся власти о здоровье моем, и всех граждан.
Бросай курить. Бросай пить. А может тогда сразу сказать:
— Бросай жить. Такой ебаной жизнью.
Дражайший, усё в норме.
Сижу, ностальжирую, никого не трогаю, починяю примуса.
Что насчет языка, пардоньте за мой плохой французский.
Я ведь из «простых», из черни, так сказать.
Смокингов не одеваем с бабочками.
Наверно, позволительно, иногда-с.
И живу на три твердых «Д».
Доживаю. Доедаю. Донашиваю.
К чему? Да к тому, »заботиться».
А почему нет? Еще раз повторяю: почему нет?
Я этой гребаной Родине, под названием СССР, потом РФ, молодость отдал так просто, со здоровьем.
Мне сказали надо — я пошел служить.
Мне сказали надо — я пошел работать.
Ведь я же не прятался за спины других, не отсиживался в кабаках с телками.
И вот пришло время, взаиморасчета.
Со страной, с родиной, с государством.
Вот тебе пенсия, иди отсюда, не мешай работать.
Сказали в пенсионном фонде.
Поэтому так: когда ты отдал молодость и здоровье на разных фронтах.
То возникает закономерный вопрос:
А кто? А почему?
Почему бы, государству не позаботится в конце жизни о них?
О ветеранах, о пожилых, об инвалидах.
Дать пенсию нормальную, дать туалет, дать нормальную работу.
Медицинское обслуживание, как в платных клиниках, но только бесплатно.
Ответьте, плиз, на вопрос.
Только предвижу, нету приемлемого ответа.
Потому, не старайтесь.
*
Апокалипсис.
Реж Мел Гибсон, тот самый.
Австралийцы, похоже, они все такие.
Но речь не об этом, о фильме 2006 года, да и не только.
Вот сейчас снова пришлось его пересмотреть за неимением лучшего.
Кажется, что Мел, не мелстрой, блогерок ютубовский, как бы заглянул в будущее. Поэтому это про нас, про нынешнее время.
Пускай мы одеты в модельные шмотки, ездим в метро, на тачках, живем в бетонных коробках, но суть одна и та же, всех, впереди ждет Апокалипсис.
Ибо мы живем неправильно.
Да дело не в том молимся ли богам каждый день по несколько раз, приносим жертву им на плахе, отрубая головы и вырывая сердца, — дело не в этом.
Название фильма «Апокалипсис», апокалипсис, что обозначает, в обычном смысле?
Правильно.
Ядерный удар, катастрофу в планетарном масштабе; падение метеоритов, извержение вулканов, и так далее.
Не будем углубляться дальше, вплоть до того что ожидается пришествие сатаны, воскресение мертвых.
Но, как бывает в жизни, апокалипсис бывает разный.
Он бывает глобальный, как вторая мировая война.
Как и локальный.
В небольших размерах, не в пример как для планеты и для всего человечества, а просто для одного человечка.
Это всё равно будет выглядеть апокалипсисом.
Именно для него лично.
Когда убивают племя, близких, родичей.
Мел всё-таки был прав, когда выбрал такое название.
Да сам того не зная, он снял кино про сегодняшние нравы, царящие в обществе; убей чтобы выжить, обмани другого, сделай насилие чтобы почувствовать власть.
И да, кстати, апокалипсис приходит в отечественный кинематограф.
Свежий пример — «мастер и маргарита».
Миллиард вбухано из фед. Бюджета
(1 000 000 000 рублей), — во что?!
Вот в это всё?
Где картинка, где сценарий, где сюжет?
Где кино, сравнимое с Бортко и Карой?
Я могу только выражаться на плохом французском.
Разберем сценарий Кантора.
Он сделал основной упор на московскую жизнь (не будем обсуждать вид фантастической Москвы, парада, полиции/милиции, всего остального.
Только зачем он смешал автора и мастера в одной кастрюле?
Такая каша не очень съедобная бывает.
Имеется в виду эпизод, когда автору сиречь мастеру, колют укол в психбольнице.
И так везде. Сплошная мешанина.
Хотя это делается элементарно на раз-два.
Булгаков на самом деле лежал в психбольнице, по открытым недавно докам, из-за передоза, из-за наркотических ломок.
С этим потерял зрение, почти ослеп.
В то время начал писать тот роман.
Как он сам говорил, автобиографический.
Так и надо было сделать кино — Автобиографическое!
Вот это надо было прописать четко, разграничить героев: мастера, и самого Булгакова.
Хотя бы сделать грим на лицо разный у Цыганова.
Буду его, кино Кантора, пересматривать?
Ни за что!
Лучше Каро посмотреть, и то больше пользы будет.
Диль,… Воланд.
Вот смешно, а не страшно, даже испанский стыд возникает за настоящего Дьявола.
Мелкие зубки, ужимки, гримаски клоунские, повадки геев.
Радует одно: что из этого миллиарда, кто-то из наших, половину увел и положил себе на счет, по-любому.
Предчувствуя, что этот «шедевр» (в кавычках) обернется полным гавном.
Вы скажете, всё придумал из своего личного просмотра?
По работе, связан с кинотеатром в нашем городе.
Поэтому приходиться наблюдать с каким настроением выходят после сего киношного сеанса местные зрители, а билет дорогой, 500 рублей за место, это без попкорна. Разочарование, грусть, тоска.
Поэтому ни хрена не понимается: откуда берутся положительные отзывы, хвалебные рецензии. Видимо, чтобы снова одурачить народ.
«Людей, испортил не квартирный вопрос, а сама жизнь…»
*
Потерялись яйца.
Как-то раз проснулся поутру, а чувствую, яиц-то нет.
Да нет яйца родимые, как раз на месте, как у любого мужчины в возрасте, да и не в возрасте.
Как у кота, когда ему нечего делать он начинает….
Не будем говорить что именно.
Встал, а где яйца?
Туда-сюда, нет их.
Привык я к ним: то по молодости выпью прямо из горла, то есть из скорлупы (но как-то отравился сальмонеллой)
Утром яйца можно сварить на скорую руку в кастрюльке, а на ужин можно на сковородке пожарить.
С подсолнечным маслом, с нарезанным лучком.
Ух, круто, чем не жизнь, дарованная тем, кого каждый день воспевают по телевизору.
И так было, много-много лет.
Яйца есть яйца, хорошая примета в доме.
Или вот в магазинчик захожу.
Это было давно, хотя как давно, с годик назад.
—Мужчина, у вас яйца есть?
Кричит мне одна молоденькая продавщица.
— Конечно. Вроде как.
Между тем ощупывая себя и ширинку брюк, что яйца то на месте, а не потерялись по дороге.
— Не-не, я не то имела виду! Ах, простите-извините.
— Просто купите яйца. По 50 рублей!! за упаковку
— Возьмите, не пожалеете.
— Ну-ну, раз так, то давайте, парочку.
Ответил смущенной девушке, и купил куриные яйца.
Конечно, я не пожалел об этом нисколько.
Кушать-то надо, иногда.
Да и привык к ним.
Прошло время.
В том магазине яиц не стало больше.
— Куда они делись? — спрашивал у всех.
Никто не мог ответить внятно и рассудительно.
Уж потом, наш Гарант, и бессменный, ответил как-то на днях, уж после новогодних праздников, где-то на Чукотке, посреди вояжа.
— Яиц нет, патамушта, все вы живете слишком хорошо, денег много, покупаете много яиц и кушаете, тоже много.
За кадром, рассуждения «бункерного» вслух:
— Вы все слишком много живете, поэтому я поднял для вас пенсионный возраст. Ну и, заодно, переписал конституцию, под себя.
Конституция, она же ведь не проституция, не девочка в конце то концов.
Что я? Должен за ней бегать что ли.
Я уже дед как бы, вон у меня уже внучата бегают.
Но их я в животик не целую.
Стыдно-с. Или заражусь, непонятно чем.
Короче, как говорят у нас в Питере, — стрёмно-с.
Жить без яиц.
Я же вон только что в интервью признался, что лопал яйца за обе щеки.
Но это было, когда был беден, не мог позволить фуагра на завтрак.
Так и мой народ, когда он, наконец, нажрется яйцами, бройлерами на химозе, начнет кушать фуагра, на завтрак, на обед, и на ужин.
*
Время Героев.

Друзья, или не друзья, тут недавно на интернет-площадках, разгорелся спор не на шутку: какое нынче время на дворе стоит?
По телеку говорят: сейчас время героев, и все такое.
Я же думаю, это личное мнение, что наступило время долбоебов, сатанизма, и время холопов.
Может есть другие суждения?
Актуальные, как говорится, из первых уст.
— Элита, должна жить богато! — заявила М. Симомьян.
— Общество наше, обязано вернуться, к старым имперским порядкам...
— Надо возвратить православное дворянство. Вернуться к доброму, русскому образу жизни. Как при царе батюшке.
Так ей вторит Михалков Н.С., тот самый, у которого на днях будет «днюха».
Который снимался в фильмах, хороших, кстати, сам снимал тоже. Нет, творчество есть творчество. Тут претензий не имеется.
Ну допустим, допустим.
Вернули, и что дальше??!
Если уже сейчас между богатыми, называемой сейчас элитой, и бедными (быдлом) сегодня такая пропасть.
Ну правильно: где элита, а где ты сам: гавно и быдло.
Как и весь остальной народ.
Ранее об этом же, еще до войны, во время ковида, заявляла мадам пресс-алкаше:
— На самолетах, в разные страны, должны летать только богатые, обеспеченные господа....
Уже в открытую нам говорят:
Вы быдло, а мы элита.
Мы пишем для вас законы, которые вы должны исполнять.
пошлем куда надо, и будете за нас, подыхать в окопах.
Наверно кто-то скажет: вот в странах Запада, тоже есть разделение на касты.
Ладно, начнем с истории:
В странах Запада: Англия, Франция, Германия и других.
Всегда был и стоял капитализм, веками.
Не знаю, как это называется понятие по-научному,
«культура взаимоотношений между богатым и бедным человеком».
Так вот, она выработалась, за многие столетия, начиная от рабства, колониализма, принимая цивилизованные формы.
Там на Западе, или в Америке, богатый чувак вряд ли будет сейчас кидать простому рабочему:
— Ты быдло, иди отсюда.
Или думать о нем как о собаке.
Нет, никому это в голову не придет.
Кстати, есть рабочие (рабочие, потому что работают такие средства) профсоюзы.
Там, можно выйти на улицы, устроить митинги, стачки, забастовки, марши, мирные демонстрации, в борьбе за свои рабочие и социальные права.
И за это ничего не будет: ни тюрьмы, ни крутилова копами, ни штрафов, ни арестов.
Конечно, если все это, не наносит ущерба и разрушений.
Вернемся к нашим реалиям, или к предистории.
В 1914-1917 гг. рабоче-крестьянский народ воевал в «первую империалистическую», проливал кровь, умирал там за что-то там: за царя, отечество.
Конечно за дворянство и за помещиков, торгашей, всевозможных дельцов, которые делали деньги и карьеру на этой войне.
2022- 2024 гг: народ согнали как скот на мобилизацию, подыхать на фронтах, по факту: за дворцы П., за яхты олигархов, за виллы банкиров.
Уговаривают заключить контракт, за бешеные деньги.
Но там же выжить и обогатиться ниже, чем в лотерее «столото», где каждый раз разыгрываться миллиард.
Как по мне, здесь просматриваться прямая аналогия с
«первой империалистической», где люди гибнут за долбанный металл, за золотые мешки капиталистов.
Личные интересы в бизнесах.
Период Горбачева – Ельцина, еще тогда в нем было пять лет демократии. Настоящей демократии и парламента.
Ведь что у нас было до 1917 года: царское правление, крепостничество, почти как рабство, которое отменили лишь в 1861 году, бесправие, отсутствие профсоюзов, угнетение рабочего класса, который работал на заводах и фабриках по 12-14 часов.
Революция, гражданская война.
Времена НЭПа, спекуляции, бизнесов, наверно так потребовало то время.
Наверно тогда стало многим понятно что «нэпмамство» и социализм, когда все для народа и для него, понятия несовместимые.
Благодаря этому мы победили в войне, запустили человека в космос, и многое, многое другое.
70 лет СССР, наверно это кое-что значит.
Когда с букваря читаешь:
«Мы не рабы, рабы не мы».
Наше время.
Конечно, богатый чувак наверно побоится, сказать так, в открытую:
— Эй, быдло, отойди в сторону.
Но обязательно посигналит из дорогущего джипа на «зебре», когда ты переходишь дорогу, ведь ты задерживаешь его элитное величие.
Окинет презрительным взглядом, когда столкнешься с ним случайно на тротуаре.
Пошлет «нахер» из кабинетов чиновников в мерии.
Если работаешь у такого в услужении, то это означает:
Помыть машину, открыть ворота коттеджа, поклонится, отдать честь, закрыть ворота, ожидая дальнейших распоряжений.
Нет у нас культуры, той самой, о взаимоотношениях богатым с бедным. Нету.
Она была уничтожена советской властью, за те самые 70 лет власти.
Поэтому сейчас и идет насаждение, вот этими медийными высказываниями, цитатами, — «давайте возвратим».
Уже комедии сняли «холоп», холоп-2», дабы общество привыкало по немножку.
Ну возвратили, и что дальше? что измениться?
Вернете везде 8-часовой день?
Или чтобы господин тебе кланялся тоже? (шутка)
Уже сейчас люди впахивают как рабы, чтобы заплатить за ипотеки, закрыть кабальные кредиты, итд.
З0 лет дикого капитализма, позади.
Единицы олигархи, десятки банкиров миллиардеров, сотни богачей, тысячи бизнесменов.
Ну а народу то у нас миллионы.
Которые нынче стали холопами, при элитах.
В одно тяжкое время.
В 90-ых, время бежало резво, все вращалось быстро и стремительно.
Дремучий российский народ не успевал опомниться на сотую доли %.
Вот тебе здесь референдумы, вот голосования, вот приватизация, вот залоговые аукционы, вот рыночные отношения.
А вот уже капитализм, братан.
Да, да, вот тут подпиши.
А потом мы уж как нибудь сами, без тебя обойдемся.
Ведь мы же будущая элита России.
Кинем тебе подачку, и загоним в окопы.
Ничего хорошего, мы тебе не можем предложить.
Ведь ты холоп, подыхай за нас, знать такая у тебя судьба.
Вот и всё.
*
Это Россия.
Это Россия! — вы не поняли?!
(Долго думал как же преподнести, эти слова.
Наверно в форме стендапа. Только с чего начать.
Я, как и все, в детстве, когда тебя ставят на табуретку, в возрасте пяти лети, просят спеть песенку, или рассказать стишок, перед подгулявшими гостями. Хотя вместо стишка выпалил:
— Бля буду! Еби меня раком! Сильнее! Давай!
Эти выражения услышал, когда к нам домой приходил усатый сантехник дядя Юра. Мама осталась с ним спальне, закрылись, когда папы не было, а я играл в игрушки. Они почему-то кричали и стонали.
Наверно от боли. Хотя краны в ванной потом были заменены.
Как и папа. Он ушел от мамы. Куда-то.)
Это Россия, где заурядный инженер-конструктор, превращается в великого дворника.
Это Россия, где кипящий асфальт кладут на землю.
В минус 20 градусов. Зимой.
Это Россия, где каждый пенсионер имеет шанс дожить до пенсии.
Имеет шанс порыться в помойках.
Кстати, маленькие баки сделали.
Специально для таких людей.
Это Россия, где для бездомных котов и собак делаются гостиницы, а для человеков нет местов и смысла.
Это Россия, где теперь в телевизорах одни «якубовичи», «малаховы», «малышевы».
Это Россия, когда нет работы совсем.
В то же время завозятся миллионы мигрантов.
Из южных республик.
В связи нехваткой трудовых рук.
— а у меня что?! руки не трудовые?!
Но как же не догадался, — они растут из жопы.
Получаются жопные руки, не трудовые.
Как жаль, что жопорук.
Ну про СВО, тут вообще, грусть печаль.
Наверно ни один комик в здравом уме, не будет шутить про это.
Хотя, был один такой. Дошутился.
Под юбку спрятался.
Ушел человеком, вернулся самоваром.
Отрастил усы, сиди в камере, не пизди!
Особенно перед камерой.
Это Россия, где сын может спросить отца:
— А почему нас везут в теплушках по рельсам?
— Это мобилизация сынок.
— А почему так случилось?!
— Я не занимался политикой.
— И что теперь?
— Как что? Ну ты даешь.
— Каждому по два миллиона дают.
Вот вернемся, сразу 4 миллиона получим.
— Эх заживем. Вои мамка обрадуется.
Прошла неделя.
Черные пакеты, гробы, все дела.
Мамка обрадовалась, ведь 14 миллионов получит.
За двоих. Белая «лада гранта», даже две, монако, коктейли, суши-бары.
Только перевода на карту, все нет и нет.
Но ведь это Россия.
Тут могло затеряться, там могло затеряться.
— Не мешайте дамочка. Еще нарожаете.
Ответили в военкомате.
Это Россия, где женщины, (вообще все: от 15 до 60 лет)
Обязаны рожать. По новому закону.
Тебе 50 лет, климакс, нет мужа, нет полового партнера, один хуй рожай.
Ты, сука, обязана.
Это Россия, где долбоеб, называется так не причине скудоумства ума.
Хотя, долбоебизм, это идеология наша.
Был капитализм, был царизм, был социализм.
А сейчас долбоебизм.
Это Россия. Не поняли?…
Это Россия, когда нацпатриоты, имеют счета в заграничных банках, виллы в Майями. А иноагент именно ты.
Это Россия, когда поют «за родину».
А сами сьебались. Куда-то, туда, где тепло и хорошо.
Там не стреляют.
Это Россия, где перелетные птицы, больше не желают возвращаться на родину.
Это Россия, где рыжий кот с усами поел сметаны.
Устроил приватизацию, роснано, веерные отключения.
Наделал делов, сьебался, куда-то туда.
Это Россия, когда каждый человек может стать никем.
Это Россия, где зима не хочет приходить неожиданно.
Она отстрачивает, предупреждает вот я приду, вот я приду.
С морозами в минус 40.
Но люди, (власти) почему-то всегда не готовы.
Это Россия, когда нужно принуждать к миру, другую страну, то проявляется в военной агрессией.
Бей своих, чтоб чужие боялись.
Это Россия, чтобы устроить зимнюю олимпиаду «Сочи 2014».
(даже как-то не сочетается Сочи, и зимняя.
Хотя грузовики мусоровозы завозили туда снег из Севера)
Это ладно, сколько завоевали медалей?..
Они все дискваливицированны, в итоге.
ЧМ по футболу, ну построили стадион в Саранске.
И что теперь. Гол!
Пенсионеры уйдут на пенсию в 65 лет.
Пусть тоже гоняют мячик на пенсии, если доживут.
Это Россия, когда бабки пенсионерки создают «отряды путины», голосуют за него и проклинают загнивающую Америку.
Где загнивающие пенсионеры ездят на теслах, и мерсах.
Это Россия, когда на улицах теперь китайский автопром.
Это россия, мать вашу…
Это Россия, где выборы, превратились в дни голосования на пеньках, или тайно, по интернету.
Когда никто не сможет подсчитать сколько голосов.
Хотя незачем, ведь кандидатов неугодных властям, давно уже нет на свете.
Но почему так все делается??
Правильно.
Они бояться.
Они бояться за свою жизнь, за свою жопу, за своих детишек которых пристроили на ПМЖ, в заграницах.
Они сука бояться, на публике показать свои лица.
Замазывая блюром, или надевая маски балаклавы.
Даже этот «олег николаич», потому что боится.
Он сам всё знает про свои преступления.
Поэтому толком не спит, даже где-то там, у себя дома.
Когда приезжает из «командировки», зарабатывая деньги, попутно убивая там других людей.
Они всё знают, потому боятся.
Потому что придется отвечать за всё сделанное.
Они теперь вынуждены спать дома по ночам с «калашами с оптическим прицелом в руках…»
Это цитата, не выдумал, из одного автора канала.
Кому интересно — «с юмором о политике».
Это клиника, палата номер шесть.
Но называется Россия.
Вот эти все ребятишки, решившиеся побегать с калашами.
Их много, сотни тысяч, они все теперь измазаны дерьмом.
От которого уже не отмыться.
Теперь оно внутри у них.
Полное заражение, так говорят врачи.
Нужна ампутация.
Это россия, когда есть врачи, ассоциации, симпозиумы, «голикова с арбидолом», но некому лечить по-настоящему.
Нет приема к хирургу, к окулисту, к зубному.
Хочешь на прием, иди к платному.
Россия, когда надо на родине жить быстро, а умереть на СВО героем.
Хотя героем, тоже громко сказано.
Родился в «нулевых», и умер, тоже в «нулевых».
Таких примеров предостаточно.
Хоть не надо будет тратиться на погребения.
Хотя о чем это, когда денег нет, то приходится залезать в долги и в кредиты.
*
Личный прием.
Был я у одного.
Но всё по порядку.
Я, как-то раз, ужо очень сильно приспичило от задолбанной жизни, от великой несправедливости, творящейся на белом свете, записался на личный прием к меру.
С говорящей фамилией, — Молчанов.
Ну всё равно: мер есть мер, должон ведь мелкие вопросы порешать в нашем маленьком местечке, раз шериф не помогает.
Точнее, отказывается.
Сходил в управу.
Записался, как положено, у секретаря.
Сказали, приходить через месяц.
Ладно, подождем, твою мать.
Вот наступил тот день.
Я оделся прилично, даже почистил ботиночки, с гуталином.
Пришел заранее, сел в приемной мера.
Была очередь, небольшая.
Состоящая из молодых оплывших жиром парней барыг ларечников, южан «дагов», какого-то чинуши.
Он был в пиджаке, в галстуке, с кожаным коричневым портфелем.
Получается, оказался после них, всех.
Секретарша мера, пофамильно, вызывала на прием.
Вот зашли барыги, потом они вышли из кабинета, очень улыбающиеся и довольные. После них зашли «даги», они также вышли оттуда, весьма удовлетворенные.
Зашел чинуша, после он выскочил оттуда, красный и распаренный, как после бани, уже без портфеля.
Вот уже захожу я, в кабинет, к меру.
Кабинет очень просторный: на полу ковры, длинный дубовый стол.
Во главе его сидит человек, очень здоровый, по габаритам.
По левую руку сидит на стуле пресс-секретарь, он что-то читает или диктует, пресс-машинистке, или стенографистке.
— Что у тебя?
Наконец спрашивает человек-гора за столом, я же ведь стою, как неприкаянный, возле начала длинного стола.
— Да вот, обидели-с…
Я готов кинуться ему в ноги, готов целовать его туфли, купленные в Италии, как раб и холоп. Готов прислуживать ему как никто другой, лишь бы, лишь бы меня выслушали и помогли в трудной жизненной ситуации.
А ведь это по силам только меру, или богу,
Ну или тому кто, висит в портрете на стенке.
Но до него достучаться немыслимое дело.
— Рассказывай.
Хмуро кидает мер мне, конечно чувствуя, что ничего для него интересного на этот раз ни светит: ни кожаного портфеля, ни конвертиков, ни предложений о взаимовыгодном бизнесе.
Я начинаю. Еще достал папку, раскладываю бумаги с данными.
— Хули ты пиздишь!
— Я!!
Мер повысил голос до громогласного рыка.
— Я — Глава города и администрации, — чем я тебе могу помочь?!
— Но ведь я же, я же, я же. Вот. Тут всё. Помогите, прошу.
— Нахуй иди!
— Но как?!
— Я глава города, говорю тебе, иди нахер.
— Охрана, — выкинуть отсюда этого мудака.
Охраны не потребовалось, я вышел сам, собирая бумажки в папку, подобострастно кланяясь, на прощание.
Что было потом, много чего.
Много чего. Шерифа посадили. Прокурора убили.
Конечно, прислали новых.
С того времени они менялись в нашем городке, как одноразовые перчатки.
Начальник службы судебных приставов.
Уж как он любил говорить про себя в интервью прессе; бессребреник, честный, добрый, справедливый.
Но нашлись грешки, но уж не маленькие: взятки, дачи, виллы за границей.
Посадили, всерьез и надолго.
Что про мера Молчанова, а он молчит!
Как у нас в народе говорят, — молчит, значит живет.
Его тогда сняли, но не посадили.
Отправили на повышение, в администрацию губернатора.
Так и живет, возле губера.
Домик у него был, в нашем городке.
Трехэтажный, из красного кирпича, с коваными оградой и воротами.
Почему был?
Так сгорел, однако.
Как-то раз по весне.
Пожарных вызывали, несколько экипажей.
Но ничего не помогло, слишком уж бензин хороший оказался в канистре.
Кем-то принесенной.
Сгорел дом и гараж вместительный, с несколькими дорогущими тачками: то ли ламборгини, то ли порш каенны.
Хотя какая в этом разница.
Всё это уже металлолом и прах. Как моя жизнь.
*

Маткапитал.
С 1 февраля 2024 года материнский капитал будет проиндексирован и составит 630,4 тыс. руб. на первого ребенка, и 834 тыс. руб. — на второго, сообщил глава Минтруда Антон Котяков.
Это тот самый, который, (можете погуглить) не влазиет в кадр объектива, с жирной оплывшей мордой.
Антоша Котяков, ну что же ты так, опрометчиво.
630 тысяч обещаешь народу
А где роддома?
А где детсады?
А где школы, больницы, детские игровые площадки?
Где это всё?
А, я понял, — это за границей,
В Америках там, или в Дубаях.
Куда наши, посконные россияне, каждый день, чуть ли не завтрак, или на обед летают
Вот давали маткапитал только за второго ребенка.
Но никак ни за первого.
То есть, родил одного, тебе нихера не полагается.
Кроме каких-то субсидий и все.
И вот, недавно, такие новостя.
Неужели у нас с демографией, совсем швах дело.
Что даже за «первого» стали предлагать деньги?
А ведь люди не знают……
(из рекламы пиво толстяка)
Представьте ситуацию:
Люди кинутся делать детей, пытаясь заработать хоть какие-то деньги.
Погасить кредиты, купить еду, или вещи первой необходимости: трусы, или носки.
*
Русская идея.
А что это?
Именно что, отчетливо кто-то может сказать?
В чем она состоит, или как-то обуславливается теми, или иными причинами?
По мнению одного человечка, который явно начитался Ильина-Дугина:
Русская идея, это сотворение Дома для всех народов.
Типа Россия, ее обширные земли, пускай будут прибежищем для всех.
Нет, ну это понятно: красиво, щедро, Россия широкая душа, всё такое.
Места всем вроде хватит.
Но, есть одно «но», никто не желает жить в такой «коммуналке народов».
Это утопия, это фантастика.
Чтобы кто-то из соседних народов, например казахи, киргизы, армяне, или туркмены, так с нами проживали.
Поэтому, «русской идеи», как таковой, попросту НЕТ.
Нет, и не имеется. И не будет существовать.
Это фантом, или «идея фикс», на которой ещё будут играть и петь, разные прощелыги.
На деле же, это не осуществимо, по многим причинам.
Но выгодно пропаганде.
А может это скрепность.
Единение, как любит, повторять наш один волшебник с экрана.
Не знаю, поищите.
Выйдете на улицу, реально.
Там поищите, где тут единение. Где тут скрепность.
Может искать среди нищих, воров, алкашей, попрошаек, бомжей, мигрантов, гопников? Из чего состоит русский народ, в большинстве.
Не знаете? Не нашли? То-то и оно…
*
РОИ. Русская общественная инициатива.
Так значится, проверим на практике.
Что оно, как действует.
1 — моя личная инициатива:
Просрок (любой — продуктовый, промтоварный) выдавать бесплатно.
Не знаю, делайте в магазинах тележки, пункты, специальные столики.
Только зачем уничтожать продукты, когда у нас так много голодных людей.
Это абсурд!
Мы выкидываем на свалку продукты, когда можно накормить людей.
Отвозите в ночлежки, в приюты. Дайте собакам, пусть едят.
Или как тогда, когда «санкционку» пускали под гусеницы бульдозеров.
Ведь это же лучше, чем ее раздать голодным и нищим людям…
2 — отменить правило ТС об обязательной маркировки продуктов.
Ибо это накладно. Для всех, наверно объяснять не нужно.
3 — самое главное: запрет на съемку в общественных местах.
Далее выкладывания в сети интернет, для получения денег и контента.
Предлагаю дополнить статью 152.1 ГК РФ (Охрана изображения и частной жизни гражданина) в подпункте 2.
А именно;
2) изображение гражданина получено при съемке, которая проводится в местах, открытых для свободного посещения, или на публичных мероприятиях (собраниях, съездах, конференциях, концертах, представлениях, спортивных соревнованиях и подобных мероприятиях), за исключением случаев, когда такое изображение является основным объектом использования;
Я предлагаю, кто может это делать: СНИМАТЬ И ВЫКЛАДЫВАТЬ — только источники ПРЕССЫ.
Или причисленные к ним.
Имеющие пресс-карту, иной документ разрешающий видеосъемку.
Только так, иначе суд и штраф.
В общем такое.
Голосуй, — или проиграешь. Сайт РОИ.
*
Когда я курю то, то почему-то запрокидываю голову к небу.
Что могу с собой поделать, ведь хочу что-то там увидеть.
Но ничего, не видеться, кроме самого темного неба, или хлопьев снежинок, парящих над землёй.
А может там летает душа того парнишки?
Никто не знает о чем будет следующий текст.
Выдуман, или придуман.
Это не важно. Я не виляю хвостом.
*
Срок годности.
Я бы мог приставить ствол, к непутевой башке.
Хотя так и сделал.
Но только зачем?
Зачем…
Я позвонил, всем кто меня знает, наградной ствол был приставлен к голове.
Жене, бывшей.
Сыну, он вроде не бывший, а как бы сын, которому жопу подтирал, иногда.
Друзьям, бывшим, которые меня подставили.
Зачем?
Зачем всё это?
Никак не могу понять, для чего это всё.
Пришло время, нажимаю курок пистолета.
Треск, бам, ничего не происходит; ни рая, ни ада.
— Осечка-с, вышла господин глубокоуважаемый доктор.
Патрон вышел из строя, из-за сроков давности.
Порох испортился….
Говорит кто-то непонятный, сверху, спрятанный как бы за ширмой.
— Я не доктор, я только доцент.
Кричу ему в ответ.
— Исправьте, пожалуйста, там. Где-то там, без сроков давности.
Наверняка у вас есть пули, которыми можно при случае убить себя.
И меня не волнует, что у вас есть срок давности!
Даже застрелиться, по-человечески невозможно!
— Эй, ты чего? берешь или нет?
— Если не берешь, так подвинься
— Беру. Я всё беру.
— Сколько с меня?
— У вас не хватает, — сказала брюнетка молоденькая, даже когда ссыпал всю накопленную мелочь на прилавок.
— Десять рублей. Наверно вы отдадите. Будете должны 10 рублей.
— Конечно.
Я отдам. Всё отдам, даже до последней капли моей крови, ведь не люблю «оставаться должен», ведь это не имеет сроков давности.
Просроченный хлеб, просроченная колбаса, сыр, мясная нарезка, да всё что угодно. Это как бы наши реалии, ничего не попишешь.
Но не в моем случае.
Деньги вернул позднее, и это факт.
Не люблю, когда кто-то говорит, ты мне оставаться должен.
*
Накануне Рождества.
Исповедь мэра, пришедшего к попу РПЦ.
Чтобы покаяться в насущных грехах.
— Жизнь, — ее надо не ложками черпать.
Не нужно смаковать.
А брать руками сильными, полными горстями, да пригоршнями, в полный рост.
(в полный рост экономики)
Берешь, и ешь, во весь рот.
Потом поешь в караоке «про душу», «про скрепы».
Затираешь про патритизм (патриотизм), про патрициев в римских банях.
Затираешь, затираешь, а людишки то все то, все одно, не слухают.
ЖКХ им видишь, не нравится.
ПАТП подняло проезд на автобусы.
Магазины, заправки, задрали цены на хлеб, на бензин.
— Снимите с меня грехи, батюшка! Немедля!…
Мне нужно в сауну отбыть, там встреча с девчон… с деловыми партнерами, все дела.
Поп в рясе, огорченно:
— Ну вы же сами подписали такие бумаги: о повышение цен. Эх, Николай, Николай.
— Ну подписывал, ну и что….
— Да ничего. С вас, Николай, божий раб, мер города, в настоящем времени, извольте заплатить пятьсот тысяч рублей.
— С хера ли? — мер возмущенно.
— Так вы ж цены подняли, так и божья церковь тоже.
Тем более за исповедь в грехах.
— А у меня тут все записано, на флешке.
Поп постучал пальцем себе по лбу.
Мер заплатил сполна, куда деваться.
Перевел на карту тут же, с помощью СБП.
Ведь на божьей флешке, уже все записаны его грехи.
Удаляй, не удаляй, все одно останется.
Пока не ….
*
День поминания.
Недавно помянул, одного.
В ноябре, тогда еще праздник какой-то был: то ли день единения, то ли благодарения. Водкой, как положено. Не чокаясь.
Ведь еще пять лет тому назад поклялся самому себе, что обязательно выпью за его помин, да станцую лезгинку, от неслыханной радости.
Кто он такой? Да все его знают не понаслышке на Руси матушке, еще у него отчество такое: то ли Вадимыч, то ли Васильич, то ли Владимирович.
А жизнь идет, продолжается.
С утра был в поликлинике нашей городской, по своим делам.
Народу — море. Все кабинеты забиты, не протолкнуться.
Через час освободился, мне еще повезло.
Выхожу на крыльцо, чтобы застегнуть, поправить одежду, а там один болезный поднимается, постукивая пластиковыми костылями по бетону ступенек, ведь пандусов нет, не было, уже не будет.
А там три пролета ступеней подъема, для того чтобы взойти, попасть на крыльцо, с него открыть пару дверей, зайти внутрь.
Поначалу подумал, что тот болезный, попросту сломал ногу, или вроде того.
Но, приглядевшись, понял — у молодого парня 20-30 лет нет одной ноги, оказывается: штанина брюк была подвязана и завернута к началу обрубка.
У него еще был провожатый, вроде младшего брата, они двое чем-то похожи, как две капли воды. Только тот старший, повыше и потолще.
Что тут еще понимать? — вариантов тут нет особо, парень служивый, видимо мобик, или контрактник, по большому счету нет разницы, поехал в чужую страну убивать других людей за огромную деньгу, по приказу того, которого помянул и упомянул выше.
Там, так сказать, он потерял часть самого себя.
Подлечили, комиссовали, вернули домой, на родину, в провинцию.
Может дали дюралевую железку за подвиги на грудь и на память, наверно еще сказали, на прощание:
— Живи дальше, не падай духом. Мы своих не бросаем!
Теперь вот, приперся сюда, стуча костылями.
Возможно оформлять инвалидность, или просить врачей, чтобы поставили какой-нибудь биопротез.
Я стоял на крыльце, возле двери, оправляя одежду, так как в людской толчее, этого было невозможно сделать.
Тут взбирается он, с костылями, по ступенькам пролета, я его оглядываю, теперь же он шагает по крыльцу к двери, она захлопывается автоматически за входящими и выходящими посетителями.
Инвалид, молча смотрит на меня, взглядом, полным ненависти и просьбы, чтобы я ему открыл дверь, так как руки у него были заняты костылями.
Я отворачиваю лицо и отхожу от двери.
Всё же помогает ему провожатый, младший брат, он шел позади, видимо чего-то стесняясь.
Он подоспел через несколько мгновений, раскрывает дверь перед ним, и они кое-как друг за другом заходят внутрь.
Внутрь чего? Внутрь ада. Внутрь всего такого, чему этому молодому парню, предстоит еще пережить в искалеченной жизни
Ему кто-то уступит место в очередь, в толпе желающих попасть в кабинет на прием?
Или дадут место на сиденье на кушетке, среди пенсионеров и других немощных?
Врачи поставят биопротез последней модели?
Вряд ли.
Таких больных и без него хватает, по горло.
В лучшем случае оформят инвалидность бессрочную, на копеечную пенсию, дадут протез из пластмассы, муляж ножной стопы.
И всё. Мы, ведь своих не бросаем.
Только как ему и другим сотням тысяч молодым парням, а их около миллиона по стране, тоже инвалидами, сделавшимися недавно такими, жить дальше? Хрен его знает.
Шли то они в атаку по приказу, того самого.
С него теперь какой спрос?
Можно сказать как с недееспособного или умалишенного, к тому же.
Я не знаю, почему перед ним не открыл дверь.
Может мы все разом очерствели душой, словно тупоголовое быдло, как было тогда с «афганцами», — мы тебя туда не посылали, или на это были другие причины.
Кто его знает.
Уступят ли ему место в автобусе?
Откроят ли кто-нибудь дверь перед ним, куда нибудь, когда не окажется под рукой младшего брата?
Подадут ли руку в приветствие, или мелочь, как подаяние?
Когда он, как заведено у нас, сопьется в конец.
Будут ли ему плевать в лицо, измажут ли дверь гавном, подожгут или проколют колеса его личного или родни, автомобиля…
Меня всё это пугает, и я чувствую заранее, что если всё будет известно, в скором времени, то ничего в корне не поменяется.
В обществе, в стране, и в государстве.
Ну умер и умер, назначат молодого преемника. И всё.
Пошли дальше воротить великие дела.
Стиль жизни, образ мышления, останется.
Уже надолго, в умах глубинного народа.
Человек ко всему привыкает, как сказал мне один тут экземпляр человеческий, тот самый, из глубинного народа, изрядно насмотревшись телевизора, «с соловьем» и Малышевой.
Ага, говорю в ответ, ко всему, даже лежать в сырой земле.
Только это прокатывает один раз и навсегда.
Да, кстати, почему Немчинова и другие известные российские порноактрисы снялись в рекламных роликах для букмекеров?
Может власти хотят вернуть казино, как в 90-е?
Или вернуть крепостное право, как в 19 веке?
Возвратить холопство и дворянство?
*
— А я несчастный человек.
— Как будто несчастный человек не может быть проходимцем.
— А можно я сьем что-нибудь.
— Ну ешьте. Сколько всего не выбрасывать же.
— А у вас вкусная еда
Конец пятьдесят первой серии.
Блять, почему же так все херово.
— Лукашин!
Иногда доносятся во спину.
— Эй, подожди! С легким паром!.
Чего тут ждать,
Ну да, я Лукашин, внешность моя такая, от природы.
Я же не виноват, что какой-то там Рязанов снимет «иронию судьбы», в главной роли с Андреем Мягковым, с кем похож как брат близнец, в тридцатилетнем возрасте. Особенно когда надену очки, в роговой оправе.
Все наверно думают так просто, но «лукашин» всегда остается один.
Видимо такая роль, на роду написана.
2007-08 год,
Я тогда познакомился с девушками.
Они говорят, приезжай к нам, будет жарко.
А они звали в другой город.
У меня денег до хера и больше, не жаль потратить на веселье.
И вот представьте ситуацию: 31 декабря, вечерь, снег чуть падает, чутка мороз.
Люди торопятся домой, парни к телкам, мужики в семьи.
Я пошел на вокзал, раздумывая ехать ли к тем безбашенным девчонкам на такси, или же на автобусе.
Отстоял очередь, осведомился в справочной, что и как.
Она, женщина в справочной, спросила, будете билет брать.
Я ответил, что подумаю.
После вышел на улицу, на морозный воздух, глубоко дыша.
Позвонил снова девчонкам, они также ждали меня, мурлыкая своими голосками.
Да понятно дело, что они либо «клофелинщищы», либо телки со стриптиза, или другой разводняк на бабки доверчивого лоха.
Короче, не поехал, вернулся домой на такси.
По пути мы заехали в магазинчик, где взял бутылку водку с йогуртом, сдачи не было на кассе.
Водку выпил в машине, из горла, а йогуртом то ли запил, то ли закусил. Уже было пол-двенадцатого ночи.
Потом на следующий НГ, тоже была история..
Не, не буду .
Другой НГ, похожей, тоже не стану.
Другой и другой, описывать нет смысла.
Конечно, звали на «корпараты».
— О, да ты лукашин, давай к нам. Заплатим.
Как ты там пел «по зеленым морям, бескрайнее море тайги»..
Вот тебе бабки, приходи, порадуй людей.
Я бросался от них наутек, натягивал шапку на голову, чтобы меня больше никто не узнавал в это новогоднее время.
Зовите деда мороза со снегурочкой.
Зачем только я вам нужен, бурчал про себя…
Приколоться, как я голым пою «зеленое море тайги», или посадить меня в самолет, набухать в бане.
А после насмехаться над всем этим, выкладывая видосы куда-нибудь, вроде социальных сетей, только они закачиваются на ресурс «порнохаба».
Это мы уже проходили, мемы, — «голый лукашин», или «лукашин ищет воду по сушняку».
Наверно это тот случай, когда внешность похожая на новогоднего героя сыграла злую шутку над моей жизнью
— Пить надо меньше, — сказал веселый таксист.
Куда попросил отвезти меня по какому-то адресу.
Не унывай лукашин, найдешь ты еще свою надежду…
Не знаю, мне всю жизнь попадались Нади, Гали, и все другие обрисованные персонажи из фильма.
Конечно «Ипполиты» тоже.
*
Девяностые.
Текст навеян от просмотра фильма Велединского «1993».
Тогда в 90-ых, живые деньги можно было заработать несколькими способами:
Заняться бизнесом, то есть спекуляцией, проституцией, это для девочек, криминалом, различные банды постоянно рекрутировали молодых спортивных парней готовых на всё.
Или же копаться в дерьме.
У меня был выбор, поэтому некоторое время проработал слесарем-сантехником в одном из ЖЭУ, обслуживающей дома и малосемейки.
Там платили живые деньги, за то, что лазаешь по подвалам, спускаешься в канализационные колодца, в общем, за то дерьмо, которое имеется на свете.
Кстати, элитное место на то время.
У нас работал сварщиком чемпион мира по боксу, слесарем работал кандидат наук, потом чемпион запил, на его место взяли другого, он стал бизнесменом, открыл свою крупную торговую сеть.
Саня Кецкало, потомственный хохол, сантехник от бога, алиментщик, и запойный алкоголик.
Когда пришел в коллектив, то он относился ко мне не очень дружелюбно.
Потом произошла авария зимой, пробило основную задвижку на отоплении.
Я, Кецкало, наша начальница, оказались в подвале того дома.
Кецкало был уже готовым, или с похмелья, но у него с собой была бутылка паленой водки. Сняли неисправную задвижку.
Потом он предложил выпить, я не отказался.
Через некоторое время нам доставили новую задвижку.
Кецкало стал слишком пьян, поэтому мне пришлось работать самому, по его подсказкам.
Задвижка была поставлена и запущена в строй, так мы подружились.
Саня, он бросал пить, иногда надолго.
В тот раз он почему-то решил попробовать наркотик, внутривенно.
Передоз, не откачали, ему было чуть за сорок лет.
Юрий Колесников, усатый дед, с которым я постоянно в обеденный перерыв спорил насчет политики: он голосовал за Зюганова, а я топил за Ельцина.
Доходило до ссор и до драк. Правда, конечно, небольших.
У него жена работала табельщицей в нашей конторе.
Поэтому он сюда тоже устроился.
Ездил на белой «пятерке», с работы и домой.
Как-то раз поехал один, его сбил «камаз», насмерть.
Юрий Антонов, тезка того, кто поет песни на эстраде.
Я еще его подначивал, мол, ты родственник этого Антонова.
Где твои миллионы алых роз.
Он вскоре уволится, поступит в одну фирму с бандитами, потом его убьют на разборках. У него останется жена и четверо детей.
Андрей Авзаков, житель малосемейки, это у него взорвался унитаз на маленькие осколки, потом возник пожар, из-за этого сгорело почти вся комната, вместе с туалетом. Он грешил на нас, может что-то случилось с перепадом давления, воды, или электричества. Но потом выяснилось, что во время сидения на унитазе, он читал газету, курил сигарету.
Газету скомкал, бросил в мусорное ведро, а туда же полетел окурок, видимо непогашенный.
Ему все равно бесплатно заменили унитаз, не новый, на какой-то беушный.
Сделали электропроводку, тоже бесплатно.
Судьба нас снова столкнет через несколько лет.
Он погибнет весной, по пьяни поскользнувшись на обледеневших ступеньках, в той самой малосемейке, расшибая голову.
Останется двое детей и жена, хотя она вскоре выйдет замуж, получит новую бюджетную квартиру, как учитель.
А когда наступил сезон отопления, в начале октября, то прорвался радиатор.
Я пошел на заявку, взял с собой школьный портфель.
Кстати, удобная вещь, в него можно класть не только учебники с тетрадками, а разные нужные штуки: ключи, железняки, вентиля, прокладки, резину, льняную подмотку и прочее.
Пришел, снял потекший радиатор, конечно отключив перед этим стояк, но заглушек не оказалось при мне, да вообще они были дефицитом.
Пришел в контору, сделал заказ, на сварку, и ремонт радиатора.
А какой-то долбоеб слесарь, не помню уже кто именно, залез в подвал, взял и запустил по-новому стояк.
Что-что,,, затопило всё кипятком к чертовой матери.
Пока туда-сюда, все нижние этажи залило горячей водой, под этой малосемейкой, находящейся на девятом этаже.
Долбоеб этот, был недалёким парнем, приехавший из деревни.
Один раз мы с ним вдвоем пошли на заявку, засорилась канализация.
С собой взяли короткий трос.
Парень залез рукой в унитаз, достал крупный кусок мыла, оказывается, он просто туда упал. Потом он меня еще долго подначивал насчет брезгливости, во время всеобщей пьянки.
Замечая мою слабость.
— Че, сунешь в руку в унитаз?
— На хера?
— Ну так просто, сможешь?
— Да смогу. Если надо будет.
— Не, пошли в туалет, сделай это. Сунь руку в наш унитаз.
— А на хера? Так просто не катит, миллион ставишь на спор, тогда да!
— Давай, ставь лям!
Миллион рублей, это сейчас как десять тысяч рублей, примерно.
Конечно, деревенский обалдуй не поставил на кон миллион, хотя все равно изредка подначивал, за брезгливость.
Один раз, приехали журналисты с фотографом, сделали репортаж про нас.
Его напечатали в городской газете, вместе с черно-белой фотографией.
Где в центре, находился я, держа в руках разводной ключ.
Это можно вспоминать бесконечно, то время.
Оно было очень странным и необычным: забастовки, когда шахтеры выходили из шахты на трассы, и стучали касками.
Ельцин, клянущийся положить руку на рельсы, раздающий суверенитета, сколько сможете заглотать.
Камера, на улице, когда можно было зайти и сказать о чем ты думаешь.
Которую показали в начале фильма.
Бесконечные выборы, голосования, референдумы, они происходили почти каждый месяц. Наверно из-за этого как бы чувствую свою причастность к тем историческим и трагическим событиям, которые тесно происходили при моей жизни.
Голосование, под лозунгом «да-да-нет-да».
Перелом поколений, смена эпохальных систем, развитого социализма на дичайший капитализм.
Все это было как в жутком сне.
Рок, поп, панк, бит, хип-хоп, реп, всё менялось словно в калейдоскопе ушедших дней. Радиостанции УКВ, вдруг все стали ФМ.
Кабельное ТВ появилось.
Хотя нет: сначала было эфирное.
Приходилось покупать специальную приставку, вносить абонентскую плату.
За просмотр иностранных, эротических каналов, конечно наших ОРТ тоже.
Находились народные умельцы, которые перепаивали одну микросхему, потом даже появились антенны с модулем, они уже ловили бесплатно.
Или можно было завести провод от телевизора, подключится с помощью иголки и паяльника в домовом распределительном щите.
Это была студия СКАТ, она обанкротилась, тихо закрылась.
Потому уже появились квартирные студии СТС, НТВ, ТНТ.
Которые уже вовсю рубили бабло на рекламе, просмотрах, заказах музыки.
Влияла ли политика на общество, и на людей?
Конечно да.
Люди сами плотно занимались политикой в той, или иной мере.
Кто-то выходил на митинги, махать флагами, кто-то избирался и собирал подписи, кто-то во время пьянок, на обеденных перекурах обсуждал горячие новости из парламента.
Народная масса бурлила, как в закипающем котле каша без крышки.
Вот тут Велединский как режиссер, малость схитрил.
Из книги, как прототипа, он убрал, или вырезал все жесткие сцены.
Уж понятно, цензура не даст проката.
Нет сцены мятежа на Болотной, нет сцены расстрела танками Белого Дома, нет, как герой мастерит самодельное оружие, чтобы выйти на баррикады, нет изнасилования дочки на пляже, как и нет смерти героя.
Вроде всё в кино кончается хеппи-эндом.
Но я ненавижу фальшивые концовки.
Так не бывает в жизни.
Хотя на фоне «клипмейкеров», это выглядит, ну не шедевром, пусть смотрибельной вещью.
— Я очень боялся жить.
Говорит Янсон в одной сцене, пророческие слова, сжимая в руке револьвер.
А ведь правда, мы все тогда боялись жить……
До, и после.
Впрочем, как и сейчас тоже.
Зло, борется со злом, а добро уже давно истребили, говорит другой главный герой.
Ну хватит о политике.
Что тут у нас, эзотерика, «путешествие в элевсин» пелевина.
Разрекламированное чудо мыслей и всяких цитат.
Читается трудно, но не только из-за вставок с иностранщиной, отсылок, разной белиберды.
Сюжет, довольно предсказуем, типо хорошие пока победили.
А потом, потом хрен его знает.
Штампы, штампы, повторения самого же себя в других текстах.
Порфирий с героем наелся лепешек с веществом, как всегда.
Ничего нового, никаких острых моментов, никакой актуалки, никаких инсайдов в тексте не обнаружено.
Унылая писанина, никак не стоящая тысячу рублей, даже сотки.
Увы, и жаль.
А что про меня?
Я как все, голосовал за Ельцина.
Пропаганда, ошибки молодости.
Да не было другой альтернативы на то время.
Не было настоящего лидера повести молодежь.
Цой, Тальков, погибли.
Зюганов, Ельцин, выбирают всегда из двух зол.
А потом случилась Чечня.
Через которую прошли сотни тысяч ребят.
В Чечню влили триллионы бюджетного бабла.
Грозный заново отстроили, теперь он выглядит как второй Дубаи.
Это будет уже потом.
Велединский, как режиссер, точно подметил, как в двух противоборствующих станах горят костры, молодежь поет одну песню «кукушка» Цоя.
*
Девять жизней Нестора Махно.
Что сказать… тяжко, особенно в наше времечко.
Гуляй-поле, Волноваха, Бердянск, Мариуполь.
Дебальцево, Харьков. Не говоря уже о Бахмуте.
Гражданская война: белые-красные, черные-зелёные, всё убивают всех, своих же.
История сегодня, почему-то вновь возвратилась к этому времени.
Когда есть военные сводки оттуда.
Что раньше, что сейчас: люди бьются за власть, за земли, за свободу.
Снова мне кажется, что фильм не о том времени, или герое Махно, а совсем о другом. То есть о нашей гребаной жизни.
Кстати, вот почему Кличко стал мером и политиком?
Не знаете? То то и оно.
Тогда в 90-х, в украинской Раде, такие битвы были.
Прямо на кулаках.
Депутат депутата бил прямо в зале заседаний.
А теперь что?
Какой депутат, в здравом уме пойдет биться с чемпионом мира по драке?
Тогда мир и спокойствие воцарилось в Раде.
Драк больше не стало, почему-то.
По аналогии с нами в Думе сидели: Карелин и Валуев.
Борцы амбалы.
По большому счету, они долбоебы, нихера не делали.
Даже драк не было с их участием, или предотвращением их.
Теперь по фактам:
Анархизм, по сути, совсем не то, что вдалбливают по тиви, анархия мать беспорядков. Не то.
Анархизм, когда нет царей, правителей, тиранов, королей; нет единоначалия в корне. А всё остальное есть, так сказать самоуправление обществом: депутаты, совет, парламент.
Поэтому не надо обобщать страшные байки об анархии.
Конечно, к ним потом подтянулись фанаты, панки, радикалы.
Но это совсем не то, политическое движение «анархизм», совсем не про это.
Или вот эти; ФБК, иноагенты.
Хорошо, допустим на минуту, к власти пришел Навальный.
Так у них нет никакой доктрины, ни программы, нет партии, нет ничего, кроме как грабь награбленное.
Конечно, он этого не позволит, установив в стране военную диктатуру.
И что, снова, приехали? Туда, откуда начинали.
Прекрасная Россия будущего, так они говорят в эфирах.
Так сделайте, что нибудь, Нормального.
А не показного.
Выборы 2018 — дерьмо, митинги — дерьмо, умное голосование — снова дерьмо. Прилет, посадка в тюрьму, единственное, что его оправдывает, на самом деле. В его грехах.
Илья Яшин: я ему говорил, давай сделаем так, по нормальному, по хорошему. Так нет же.
Хочу всё себе, я преемник, всё такое прочее, когда чел заболел звездецом.
(не хочу я властью делиться)
И что получилось? Посадили Яшина, всерьез и надолго.
(нет, я тут не при делах)
Как говорил Ленин; был попутчиком, стал врагом.
Я не об том, и вообще не этом. (я политикой не интересуюсь)
Да дело вообще не так.
Конец, всего, жизни Махно, меня раздосадовал:
Как же так, эта Кузьменко.
Льстилась как кошка, когда он владел сотнями тысяч людей, потом в Париже, оставшись в нищете, бросила его как… нет слов.
Таких примеров сотня, тысяча, или миллионы случаев.
Нет, понятно, женщины бросали, бросают, и будут бросать мужиков.
Ничего плохого, суды, дележки имущества.
Кузьменко, после смерти Махно, возвратилась на родину, где её посадили в ГУЛАГ.
Отсидела десятку, потом где-то тихо скончалась.
Ее дети, также были застрелены. Полный мрак и безумие.
Меня всегда мучает один вопрос, надеюсь задать «Золкину».
(канал «золкин», где один, или два хохла берут интервью у пленного россиянина)
Так вот, это не пропаганда ничего, если всё так плохо и ни к черту, — так разхерачьте три основных газопровода, идущих по вашей украинской территории.
Не можете? Зачем, вы не можете расхерачить газопроводы?
Назовите причины, почему вы не можете так сделать.
Нет, но тогда это чистая (грязная) политика.
Но не будем о грустном.
Когда есть фильм «служили два товарища».
Там вроде всё ясно и понятно; тут белые, тут красные.
А тут Володя Высоцкий, в сцене с конем.
Тогда возникает новая реальность, и вопросы: зачем? А почему?
*
«Волны».
Фильм, где всего понемногу: артхаус, выживание, поиск, фантазия.
Фильм притча и сказка, дающая какую-то надежду.
Начинал смотреть несколько раз, но не заходило по настроению.
Кастинг актеров отличный, игра нормальная, съемки хороши, сюжет более-менее, о поиски себя самого здесь и сейчас, когда не хочется прыгать с крыши, или резать себе вены от жизненных обстоятельств.
Затронуто несколько актуальных тем: магические волны, секта, одиночество, взаимоотношения полов.
Александр Шепс, главный маг РФ, как бы должен был стать ключевым украшением сюжета.
Но увы, он не даже вытянул свою роль Проводника.
Да где его харизма, где роковой взгляд из-под челки, где волшебные жесты с ножом?
Этого здесь нет, жаль.
Флешбек не нов: герой бежит от себя, от жизни в загадочное место, где попадает в секту отшельников.
Фильм не даёт ответы, только вопросы: что есть человек, и что есть жизнь.
Полу документальные интервью сектантов.
Если б не знал заранее что это актеры, ни в жизнь не догадался.
Концовка фильма решает.
То есть там получается три финала, кому какой нравится:
1 герой после аварии впадает в кому, там ему видится странный сон
2 жена героя попадает в кому. Герой попадает в ее сон, спасает ее.
3 они оба вернулись в прошлое, как-то решают свои проблемы в жизни, вдвоем.
Послевкусие для ума обеспечено.
Зато есть песня;
— Я возьму этот большой мир,
Каждый день, каждый его час,
Если что-то я забуду,
Вряд ли звезды примут нас.
*
— Минздрав СССР, в последний раз предупреждает,,.
Это было тогда, в 80-е.
А я, молодым подростком, или уже парнем, входил на проходную огромного завода.
Стоял в очереди, показывал пропуск, или совал его в компьютерный терминал.
Уже тогда у нас были электронные пропуска, вроде нынешних карточек.
Но не суть. (ведь кроме галош, у нас тогда ничего не было)
Многотысячная толпа людей вливалась на территорию.
Растекалась по рабочим местам.
После проходной надо было пройти по коридорам: вперед, назад, вбок, вниз, и вот уже цеха.
Пол бетонной у них.
Хотя нет, не так было, пол бетонный, но вместо мраморной плитки, что наверху, железные квадратики, отполированные до блеска. Временем, и ногами, проходящих.
Гул станков и прессов сразу оглушал.
Поэтому мне приходилось включать музыку.
Наушники, айподсы, мп3-плейр, нет.
Тогда этого еще не было.
Включал музыку в голове, или она сама по себе включалась, как рефлекс.
— Бухгалтер.
Милый мой бухгалтер.
Вот он какой. Такой простой…
Песня «бухгалтер», группы «комбинация».
Клип тогда крутили по телеку бесконечно.
Тупо? Конечно тупо, но в этом и был заложен какой-то смысл.
Завод, это деньги, вместе с бухгалтерией.
Директор завода незаконно построил на эти деньги коттедж, точнее дворец.
И я мечтал украсть эти деньги, может ограбить, и улететь на другую планету, как в клипе.
Будет кровь, смерти, но меня это нисколько не волновало.
Тупо работать до пенсии здесь?!
За нищенскую зарплату, среди гула прессов, смрада от плавильных печей, темноты.
Страна разваливалась на глазах.
Когда профсоюзы стали раком, вместе с парторгом, подлизывая задницы директору, начальникам.
Ищите дураков получше!
С каждым днем, точнее утром, когда входил в цеха, это песня звучала все громче и громче.
Я подпевал ей, словно в караоке, правда негромко.
А то сочтут за сумасшедшего.
Ведь был один у нас: работал, работал, стоял за станком, а потом раз, сошел с ума.
Кидаться на всех начал, железяками бросаться.
Кое-как скрутили. Вызвали «скорую», отвезли в «психушку».
Но опять же, не о том.
Хотя сойти с ума может каждый, были бы подходящие условия.
Поэтому просто тихонько подпевал, почти про себя.
Ну или так, когда человек в душе моется.
Наверно чтобы заглушить в себе: тупость, бесправие, унижения, даже со стороны коллег, таких же рабочих как и ты. Ведь у них тоже крыша едет, понемногу, от всего происходящего.
Можно сказать, в то время, весь народ сошел с ума.
Вместе со мной.
Менял квартиры на машины, клал деньги в Сбербанк.
От отчима досталось пальто.
Черное, из шерсти, «москвичка», классика.
Приходилось его надевать, но оно мне не нравилось.
Пришлось переделать, отрезать полы на полметра.
Ножницами, когда дома никого не было.
Пальто превратилось почти, в совсем другое.
Ведь мне хотелось короткую куртку, а еще кожанку.
Но не было денег, на это, или в тот момент их еще не было в свободной продаже.
Ножницами уже приловчился так делать, когда отрезал рукава от школьного пиджачка, превращая его в безрукавку.
Подсмотренного из обложки пластинки.
Наверное, я бы стал вторым «юдашкиным».
Но опять же, не суть.
Кстати, такие безрукавочки, полгорода носило, в то время.
Кстати тоже: такое же пальто, как было тогда, пришлось купить, но уже задорого. Ведь это же классика.
Сериал «комбинация».
Каст: никита, настя, другие девчонки.
Цепляет, всё: сцены шпаны, кипеша, братвы.
Особенно бытовуха, конкретно снята.
Может, а наверно всем, показаться дикостью, но так и жили. В дерьме, в пьянстве, ссоры, скандалы.
Пьяные завывания матери, вместе с приходящими собутыльниками.
Наверно мне, поэтому хотелось вырваться из этого ада.
Уехать в Америку, или куда-то еще.
Где мог быть свободным, от всего.
Жизнь, почему-то не любит живых, противодействуя этому любыми способами.
Ведь после смерти, ты, или твое имя, может стать «заслуженным артистом», ветераном труда, красоваться на городской доске почете, где пионеры, тьфу, юноармейцы, будут отдавать честь, принимать присягу, и все такое.
Только зачем это уже тебе?
Висящему портрету на доске почета.
Слава, известность, популярность, короче медийность, как выражаются нынче.
Наверно чтобы не забыли.
Наверно еще, у каждого человека, в жизни, есть такие моменты, которые нельзя забывать.
Или от которых можно отправиться в «психушку».
*
Скам.
Скам, это стыд, он бывает разных видов.
Стыд за себя, стыд за кого-то, который что-то сделал неправильное, или неудачное действие. «Испанский стыд», так называлось ранее.
Когда стыдно за других.
Блондинчик, который возомнил себя голосом нации, на днях устроил «перфоменс».
Беру в кавычки, так как, нельзя называть представлением по-настоящему.
Значит, сижу вечером дома, никого не трогаю, листаю ютуб-каналы в поисках интересностей.
Тут, бац, стрим! Да не абы какой, а про Самого, голоса нации.
Прошло время пока врубался в тему чужого стрима, а его снимал на камеру какой-то бородатый московский блогеришко, с мелочной подписотой.
— … сейчас мы находимся на празднике патриотизма!
Кто присоседился к нам, это митинг, одновременно концерт. Возле американского посольства.
— И на нем скоро выступит Сам…
Вещал тот московский блогер.
Его камера выхватила ограждения, полицаев, «депсов», которые проверяли проезжавшие тачки. На предмет теракта.
А как вы хотели: это будет выступать Сам.
Потом здание: на нем лазерной пушкой нанесен голографический триколор.
Внизу здания, напротив посольства США, это через проспект, с 4-мя полосами движения, поставлена небольшая сцена.
На ней точно угорелый метался один чувак.
Он изображал из себя, то стендап-комика, то массовика-затейника, то певца, вроде Газманова, или Расторгуева, то артиста какого-нибудь, правда, под «фанеру».
Внизу сцены бесновалась толпа.
Больше никак не могу выразить словом.
Ну как толпа: человек сто, может двести, вместе с прохожими.
Подогретая алкоголем, «экстази», или бюджетными деньгами, что вполне вероятно.
Наверно до этого происходило так:
К случайному парню, или к девушке подкатывали серьезные люди, спрашивали:
— Тебе сколько заплатить, что ты подрыгался сейчас, поорал, часа два, или четыре, махая флажком?
Это тебе не «озон», не яндекс-маркет», где надо вкалывать с утра до вечера.
Нормальные, живые бабки налом.
Конечно, те парни и девушки соглашались.
(Ну не верю, что это было так просто. По велению сердца и души.
Если кто смотрел этот цирк вживую полностью, а не краткий репортаж по ТВ, то должен понять…)
Толпа из молодежи, состоящая в основном из: озабоченных телок, безработных блядей, скучающих студенток без дела.
Еще шлюх, из телевидения, порноблогеров, всякой шушеры, которую постоянно отгоняла чоповская охрана, или полицаи с дубинаторами.
Тем временем массовик-затейник принялся изображать физрука: по его командам, толпа послушно то наклонялась, то крутила руками, делая вид утренней производственной гимнастики.
Потом в унисон, энергично махая ручками с триколором.
Ну а что? Нормальная тема: автопати, прямо на улице, почти ночной клуб, только без кондера, и вип-кабинок.
Шабаш, или стрим, продолжался уже часа три, пока по людям не пробежался слушок, кем-то переданный из доверенных людей, — Он едет!
Будьте готовы! (всегда готовы, ответила толпа.)
Этот блогер пробирался среди всех новостных порношлюх, стараясь быть тоже в гуще событий.
— Прибыл! Прибыл! Я русский!!!
Заскандировала наученная надсмотрщиками толпа.
Блогер шустро оказался возле подъехавшей машины, марки «победа», перепрыгивая через ограждения.
Из нее вальяжно вылез тот самый, певчик, или певичек.
По-другому его не поворачивается язык, даже по именитому прозвищу, состоящему из заглавных английских букв. Он стал давать интервью, в подставленные микрофоны, камеры, и айфоны.
— …. Это исторический момент! И я делаю историю!
Заявил певчик.
И гордо пошагал прямо по проезжей части дороги, которую любезно перегородила полиция.
Он шагал, сверкая глазками, неся в руках знамя триколорное, при этих молодечных выкриках, все старые лозунги меркли.
Миру – мир, земля крестьянам, а заводы рабочим.
За ним неслась толпа шлюх: репортеры, блогеры, охранники, просто бляди, которые тупо за деньги предлагают секс, но еще нарисовали помадами на щечках триколор.
Что я чувствовал, смотря вживую эту трансляцию?
Скам…. тупо скам.
Кто не в курсе, объясняю, в чем суть всего происходящего: певчику, забанили канал на ютубе. Вот и все.
Поэтому он решил кинуть предьяву самому США, и непосредственно самой дипломатической миссии Америки.
Нахера вы забанили мой акк в ютубе?!!
Вот я теперь вам задам! Мало не покажется.
Сначала мне стало смешно, а потом…
А потом скам, полный и беспощадный.
От которого, мне хочется провалиться под землю, чтобы никто не видел.
Объясню по порядку, почему так, как должен вести себя нормальный человек.
Первое: забанили акк в ютубе?
Так обращайся к заморским админам. Выясняй там, что, зачем. Может у тебя плагиат, обнаженка, или другое.
Попал под санкции?
Так ты работаешь на власть, поэтому смирись с этим тогда.
Навсегда. Переходи на «рутуб», где у тебя 400 просмотров, и ни одного лайка.
Второе. Если «ты русский», яро топишь за это, то зачем тогда у тебя погоняло из английских букв?
Сделай себе кличку, например, Волгодятел, Вносокнасрал.
Это же круто, по-людски, как мы любим, и скрепно.
Третье. Оно же выходит из первого:
При чем здесь посольство США?
Это они что ли тебе акк в ютубе забанили?
Лично сам консул, атташе, или какой-нибудь второсортный дипломат?
Они здесь причем?
Они делают свою нелегкую работу.
Им пофиг на тебя, на твои песенки, на твой канал в ютубе.
Но только, глядя, из-за штор, на действо с противоположной стороны, наверно они все, долго крутили пальцами у виска, тихо приговаривая:
— Долбаные русские, что мы им сделали в этот раз?
Видно они точно сошли с ума….
Скам, он такой.
Скам, тьфу, стыд: это когда мимо проехала ржавая «лада», с муляжом ядерной ракеты на верхнем багажнике, с надписью: «на Вашингтон».
Стыд, за молодежь, что они все такие: инфантильные.
Которые не видали в своем жизни ничего, кроме сладкой морковки, еще обещанной при царе Горохе.
Стыд: это когда, певчик, дошагал, погрозил кулачком в сторону посольства, повернулся.
Попиздел обратно. За ним как свора собак, кинулись все остальные, шлюхи.
Как говориться: бляди, они хоть за деньги, а эти.
Готовые, и так….
Стыд за толпу, которая кричала «я русский», сама не зная о чем это.
Человек узбекской национальности, в нормальном состоянии будет ли он кричать на улицах Узбекистана и РФ, — «я узбек»?
Таджик, будет ли он, хоть самый певец и медийная личность, кричать всем, — «я таджик»?
А китаец? а марокканец? Сингапурец? Малаец?
Бербер из Африки?
Будут ли они кричат громогласно, и во всёуслышивание.
Вряд ли.
Даже французы и немцы, тоже вряд ли.
Тогда зачем это мы кричим?!
Для чего?
Вспомнить себя, что мы какие-то русские, на самом деле?
Мне это напоминает Германию 30-ых годов прошлого века.
Обертка новая, только начинка старая, с национализмом.
Кстати, Олимпиада проводилась тоже в третьем рейхе.
Певчик залез на сцену, на стене включили видеоряд нового хита, под названием «я живу в России».
Смысл хитяры, я типа живу в России, мне хорошо (заибись).
Как и всем остальным, руссиянам.
Под конец клипа, певчик достал бутылку с чем-то: коньяк или шампанское.
Вроде хочет сделать тост за Победу, выпить за нее.
Стал бухать прямо на сцене, правда, из стакана.
Только за какую «победу» тоже непонятно.
Машину, на которой его привезли?
Или та, которой, нам в 90-е, везли гуманитарную помощь, в виде «ножек буша»?
Просранная Чечня?
Или что-то новое?
Только «Киев за три дня», как бы, уже не победа.
Выпив стакан певчик, заголосил под фанеру, «яь русский»
(хотел «ять» поставить, для скрепности)
Наливая снова в стакан и бухая, между припевами.
Ну а чё?
На халяву зачем горло драть, пипл так схавает.
Здесь бесплатно, не концертный зал, никто не платить особо. За пузырь коньяка и шампанского, нахер надо надрываться.
— Я русскииииий!!
Доорал певчик, быстро-быстро-быстро, упиздел со сцены,
садясь в свою «победу», махая всем прощально ручкой.
Десять минут, за глаза. Пипл схавает.
Молодежь, простоявшая четыре часа, рассосалась меньше чем за пять минут, оставляя пустой проезд, пешеходный тротуар, с мусором, выкидывая ненужные флажки с триколором на асфальт.
Мусор потом будут вынужденно убирать уличные уборщики, они бесплатно, за зарплату.
Узбеки, или таджики, флажки с триколором они поднимут, соберут, отмоют, потом продадут на рынке.
А некоторые размалеванные шлюхи остались, делали селфи, давали интервью, делились впечатлениями, конечно, за отдельную плату.
Тут возникает вопрос, насущный: за чей счет сей банкет?
Менты, чопы, депсы, журналисты, блокировка улицы, установка сцены, и прочее, и прочее, и прочее.
Конечно, за счет Бюджета.
Видимо, в Лавровском Миде, под порошком порешили так:
Нашего обидели, голоса нации. Как вовремя, однако.
А мы им фигу покажем. Из кармана. С денюжками.
Мне все равно, бюджет страны есть бюджет.
Мне только стыдно. Сейчас.
Стыдно за Бу**, стыдно за малазийский «боинг».
За «Охмадед», да за многое другое тоже, не относящееся к большой политики. Наверно потом будет страшно. И в ужасе.
А по федеральному ТВ сказали в репортаже, что прошел многочисленный митинг, где побывало свыше двадцати тысяч человек.
Показали кадры бесноватой толпы, фотомонтажные.
Смотрите и любуйтесь вражьи враги, какая она огромная.
«Часовой митинг голоса нации прошел на ура… молодежь в едином порыве… мы победим…»
Это тоже скам.
Наверно, в наше современное время, теперь можно выразиться примерно так:
Родина, — это то, за то, что не скам.
А по-русски, не стыдно.
В конце, московский блогер, шагающий по пустой улице с мусором, развернул камеру на себя:
— Ну вот друзья. Вы сами все видели.
Подписывайтесь на канал, ставьте лайки, если понравилось.
Мы победим! Не прощаюсь. Ждите новых стримов…
Напоследок показывая два растопыренных пальца.
Надеясь на то, что у него немного прибавиться подписоты, на том самом, враждебном американском ютуб-канале.
*
Последний герой нашего времени.
Сейчас у меня не находиться нужных слов.
Поэтому буду прост и краток.
Так кем же он был, именно для меня в частности, в тоже время для всех, попробуем разобраться.
А самое главное, как его называть теперь правильно: без пафоса, без лести, по-честному, без прикрас.
Оппозиционер, не то, исходя из слова «оппозиция».
Оно не подходит ни к герою, ни к нашей реальности.
Политик, тоже не то; человек имеющий судимость, не имеет права заниматься политикой. Таковы законы РФ.
Активист, почти верно.
Конечно, помню, все его «активности».
Общественный деятель, тоже правильно.
Были дела, и неоднократно: помощь врачам, ковид, мероприятия для малышей. Всё так. Если это правда.
Всё же запомнил его как блогера канала, названным своим именем.
Обычно Алексей запускал трансляцию на ютубе, отпивал глоток воды из стакана, подправлял воротник рубашки, видимо он ему немного терся, придвигал микрофон, начинал говорить.
— Привет, я Алексей Навальный, сегодня мы поговорим о…..
Говорил он обо всем, что творилось в стране.
Речь его была (уже была) правильной, интеллектуальной.
Сыпал поговорками, цитатами, афоризмами.
С ним было нескучно никогда, поэтому онлайн в некоторых стримах достигал 200 000 зрителей.
И резал правду-матку напропалую.
Обличал чинуш, власть, олигархов, политиканов.
Приводил факты и аргументы.
Я уже тогда понял, недолго ему осталось по земле ходить, да стримы проводить. Вряд ли радовать себя внуками.
Конечно, это заказное убийство человека, наконец исполненное.
Последнее желание обгадившегося диктатора, чтобы там ни пела власть на брифингах, в пресс-конференциях, в твиттере: нам невыгодно, нам не выгодно.
А кому тогда выгодно?...............
Я пророчить не берусь
Но точно знаю, что вернусь
Пусть даже через сто веков
В страну не дураков, а гениев.
И, поверженный в бою
Я воскресну и спою.
На первом дне рождения
Страны, вернувшейся с войны.
*
Горизонты. Часть первая.
Режиссер Кевин Костнер.
Тот самый актер, на пике известности в 90-ых годах.
Про него тогда вышло большое интервью в газете.
Там он рассказывал про себя, немного упомянул, что он консерватор.
То есть человек старомодных взглядов на современную жизнь.
Наверно, он, как и я, тоже, старомоден.
В этом мы схожи.
Видимо, я ждал, больше двадцати лет, когда же он, возьмется за свое дело.
За настоящее дело.
Снять кино самому, натуральное, про Дикий Запад, в качестве режиссера.
Хотя он тоже там выступает как актер, почти в главной роли.
Интересно, платит ли он сам себе зарплату, как продюсер данного фильма.
Отзывов, рецензий много.
Одним нравится, другим нет.
Дело вкуса, и ценителя натуральности.
Часть первая, названа так не случайно.
Наверно у него запланирована часть вторая, далее третья.
Если позволит судьба.
Уже года не те, и денег нет на продолжение съемок.
Когда сам писал цикл повестей, то указывал, это будет «часть первая».
Но это совсем непросто, загадывать на будущее.
Повезет, так повезет, а нет, так нет.
Конечно, есть другие вестерны, соперничающие в этом плане.
«1883», и «1923», за авторством Тейлора Шеридана.
«Убийцы цветочной луны», Мартина Скорсезе.
Они тоже по-своему сделаны очень круто.
Что их объединяет?
Выживание. Одно простое выживание.
Когда у человека есть одна лошадь, костер в холодную ночь, шестизарядный «кольт». Ну и всё.
В дикой природе, в каменных джунглях, в индийских резервациях.
Да неважно где.
Перестрелки, убийства, насилие.
Буду ли я ждать «горизонты. Часть вторая»?
Конечно, да.
Наверно, человек создан именно для того, чтобы выживать в этом мире.
Камни падают с горы, чтобы вызвать лавину, сметающую всё на своем пути.
Это неизбежно.
Но камни падают с горы.
Это навсегда.
Поколением, за поколением.
Здесь, на планете, обитают лишь одни сплошные демоны.
Они создают земной ад.
Но если это ад, значит я тоже демон, в каком-то смысле.
И я уже мертвый. Почти.
«Обменяем Корвалана, на крутого хулигана…»
*
Кто он такой...
Не знаю, на самом деле.
Возможно, он собиратель моих вещей.
Я ему как-то показал мою коллекцию холодного оружия.
Он заинтересовался.
С деньгами было трудно у меня, в то время.
Пришлось продать ему несколько предметов, понятно, уступая в цене.
Потом, когда не было денег, на еду, то звонил ему.
Предлагая купить нож.
Он такой, нож как нож.
Вполне обычный, только острый очень.
И красивый.
— Давай за тысячу? — говорю ему.
— Нет, за пятьсот.
— За пятьсот, я его лучше в реке утоплю.
Попрощались. По-доброму.
Ведь так иногда бывает, когда тебе обещают: позвать на шашлык, напоить вином, чачей, или армянским коньяком. Привозным, в пластиковых «полторашках».
Конечно, конечно. Все наверно будет так.
— Салам.
— Привет.
— Нож твой хочу. Плачу тысячу.
— Тысячу?,,, зачем? Зачем тебе мой нож сейчас?
— Помочь тебе хотел с деньгами.
— Деньги у меня есть, пока. За предложение, «спасибо», но нож, уже не продается.
— Он мне самому нужен.
Выдохнул, в телефон.
— Как же так?! Ведь мы же друзья.
Предлагаю полторы тысячи. Согласен брат? Нож не новый, использованный.
— Но это нож от Райбана, ты его потом продашь за миллион.
На каком-нибудь аукционе.
«Салам», или «пока».
Они так же, по звучанию, похожи.
На гортанном языке.
Наверно, нож, как и друг, не продается.
*
Жизнь в дерьме.
Тогда, в 2003 году, ещё один нищеватый чувак, который имел в собственности автомашину «ниву» и прицеп к ней, этот миленький человечек в Кремле.
Решил собрать деньги, какой-то налог, помимо всех налогов.
Придумал такую штуку ЭКЛЗ.
Что? Не помните уже?
Я-то помню, поэтому-то участвовал во всёй афере.
Создали завод, под названием «Бризант», который выпускал эти ЭКЛЗ, под ведомством ФСБ, и налоговой инспекции.
Написали новые ФЗ, которые обязывали барыг ставит ЭКЛЗ в кассовые аппараты, которых опять-таки заставили иметь.
Соль в том что: ЭКЛЗ, одноразовая игрушка, которую надо менять каждые 12 месяцев.
Её себестоимость 100 рублей.
А мы, и я, продавали сначала за 6 тысяч рублей, потом за 8, потом за 10 тысяч.
Барыги стонали, плакали, ругались, но платили.
Деньги уходили Наверх.
Куда? Видимо туда в Кремль.
Это сотни, нет десятки тысяч, ЭКЛЗ которых лично подписывал, за несколько лет.
И это в одном малом городишке, не в крупняке, не в мегаполисе.
Нет, обычный городок.
Как оно? Это нормально: чтобы человек ограбил свою страну?
Посчитать на калькуляторе:
8 тысяч рублей стоимость ЭКЛЗ.
Заменил около 10 000, за многие годы работы.
Получается 80 миллионов рублей (ладно 10 миллионов сбрасываем на себестоимость и все остальное)
Но 70 миллионов то остается Навара.
Конкретного, такого, с душком, питерского.
С одного провинциального городка.
Понимаю, сумма пока смешная, но, инфляция, тогда один доллар стоил тридцать рублей.
Умножьте на 10: тогда что — 700 миллионов.
Это нормально будет?
Барыги, чтобы компенсировать убытки, поднимали цены на товары и продукты питания.
Всё дорожало, не по дням, а по часам.
Пришел Мельвед, такой презик был, отменил, на время ЭКЛЗ и ККМ.
Но, пришло сегодняшнее время, барыг снова обязали ввести ККМ и ФН с интернетом.
Это сейчас вместо ЭКЛЗ.
«фискалка» стоит где-то от 3000 рублей, от силы.
(на начало 2025 года фискальный накопитель стоит от 13 тысяч рублей)
Представляете какого мы напоили кровососа, своими кровными деньгами?
Откуда дворец и дачи.
Понимаете, масштаб деяний: ограбить барыг, заодно ограбить народ, чтобы построит дворец, или мост в Крым.
Я за каждое слово отвечу.
Каждая схема, каждая цена, налог, подпись, печать.
Это всё есть, и это мое тайное досье.
На каждого из пиздобратии.
Досье могу слить Байдену, ЦРУ, АНБ.
Вопрос кому, если заинтересованные лица, всё и так знают.
Володин, ура-патриот, а вы уверены, что у него нет счетов, нет виллы в Майами, или яхты? А таких «володиных», знаете сколько.
*
Биография.
Игорь Райбан.
Родился, как вспоминала бабушка, в очень неблагоприятных условиях, от этого роды прошли непростые.
По воспоминаниям бабушки:
— Младенца пришлось вытаскивать за уши из утробы матери…
от этого он родился уродцем с лопоухими ушами. Он был похож на злого чебурашку, поэтому никто из детей не хотел с ним играть в песочнице…
Ходил во многие садики… его отца не было по причине развода, поэтому рос при отчиме, который сильно избивал приемыша…»
В 1988 году окончил школу с неполным образованием.
В том же году поступает на курс художественных мастерских при Уфимском училище искусств.
Его постигает неудача, он в метаниях подает документы то в одно училище, то в другое.
Последним оказалось педагогическое училище в г. Лениногорске,
(Татарская Область) готовящий учителей черчения, и рисования.
Не дожидаясь итогов приемных экзаменов, он забирает документы.
В родном городе поступает в СПТУ, на курс электриков.
В 1991 году идет на службу по призыву в армию СССР, район Приднестровья.
После всего, в 1994 году он устраиваться в РОВД, оперуполномоченным.
В результате громких дел и отставок, в том числе конфликтов с начальством.
И в связи с травмой, был комиссован.
В 2015 году вынужден написать рапорт, об увольнении из рядов МВД.
Творчество.
После ухода на пенсию, в конце 2016 года занялся творчеством.
С того времени написано несколько книг, повлиявших на современное общество.
Побег в лето.
Удар на все стороны света.
Кассетный клуб.
Когда будет дом.
Кройщик.
Кройщик V.
В автобусе. (Порно в автобусе)
Сторож. (Период написания, сочинены лишь начальные отрывки)
В последствие, роман будет издан под другим именем, под другим названием.
«ТЦ мечта».
Это последняя изданная книга.
Рэд фростер (период написания, стиль апокалипсис.
Завершены лишь начальные главы)
Факты.
Известно о нем, что издаётся на сайтах.
Считает себя иноагентом, но официально по судебным материалам, пока нет.
Курит одну сигарету на два раза, объясняя этим, что надо экономить.
Питается только раз в сутки, соблюдая водный баланс, из-за онкологической болезни крови.
Перенес больше десятка сложнейших операций, на глазные, и внутренние органы.
Мечта, — жить на удалённом теплом островке, посреди океана, в дали от всех.
И от всего. Населенного, лишь кошками, и котами.
Блиц-опрос:
Любимые писатели? — наверно я сам.
Любимые фильмы и кино?— их много на самом деле.
Любимая музыка? — классика, хотя их тоже немало, почти всё…
*
Штат Калифорния, неприметный салун.
— Эй, бармен, мать твою. Проснись, долбанное дерьмо.
Налей-ка мне еще твое свинячье пойло: одно пиво с виски, со льдом, в счет твоего гребаного заведения.
— Да поживей, дьявольское отродье. А то горло пересохло, от долгого гребаного рассказа. Прямо сушняк долбит, маза фака бич.
А не то, — вышибу тебе мозги из «кольта», 38 калибра прямо на барную стойку, не будь я Гарри Смешным….
— С хера ли ты тут развалился, мистер?!
— А ну ответь, брателло: какой сегодня год?
— Год?
— Да год, твою обдолбанную мать. Отвечай, да поторапливайся, какой год на дворе?!
— Год?
— Да блятьский обрезанный хер: год, хули тупишь, ты слышишь, ублюдское семя, — какой год от рождества христово, иудейский христопродавец!
— Ты оглох, кусок дерьма? Тебе прочистить уши свинцом по самые помидоры из кольта тридцать восьмого калибра?!
— Я не спрашиваю, какой месяц, я даже не интересуюсь, какого ты вероисповедания, и какой нынче день недели; понедельник, или воскресенье. Прикидываешь?
— Я уже давно не встречал людей. Разных людей, поэтому мой кольт заржавел от безделья. Соображаешь?
— Так вот, но раз ты так желаешь, то будет по твоему, — сейчас я расскажу, как будет дальше, не будь я Гарри Смешным: я всажу тебе лекарство от глухоты из свинца, чтобы ты поумнел, у меня на глазах, прямо в череп. Смекаешь?
— Мне просто очень нужно чтобы ты назвал название года.
Это такие циферки, их ещё придумали арабы; один, два три.
Ответь разборчивей, помет грязного мула, и проваливай нахер к чертям собачьим, откуда тебя высрали на божий свет!
Иначе я вытащу «кольт» тридцать восьмого калибра, и снесу тебе напрочь тупую башку, набитую гнилым овсом, к такой-то гребаной матери. Но мне не хочется этого делать, ведь сегодня я праздную День Благодарения, поэтому отвечай, да побыстрей, ибо мое бесконечное терпение на исходе. Разве так сложно?
Скажи мне это пожалуйста, тупоголовый ублюдок.
— 1923 год, сэр.
— Ну вот, уважаемый. Ты славный малый, мистер, очень славный.
Не погрешу против истины, такое сказать.
Да и год славный — 1923.
— Нет мистер, не говорите спасибо, я этого не люблю.
Улыбок, слез, прощаний, как и фальшивых хеппи-эндов.
Прощайте, мистер, прощайте. Ты всё-таки чертовски славный парень.
Просто красавчик. И да хранит тебя бог.
Да не подсказывайте, какой бог, ведь это GPT-64.
*
— Конечно я пидорас и все пидорасы вокруг.
Я ругался, чтобы отвести душу.
— Почему ты пидорас?— Спросила Лола.
Да потому что вокруг нее пидорасы.
Они в костюмах от Хьюго Босс.
Он шил форму для фашистов тогда.
Я пидорас, потому что пидорас.
А может и нет.
Я у них спрашивал кто пидорас?
Я не стеснялся ВЦИОМ и леваду-центра.
Просто подходил и спрашивал.
Это был пранк, как у всех пранкеров, наверно как и у
пидорасов находящихся у власти.
Которые превратили наше нормальное общество, в общество пидорасов и долбоебов.
Может ты из комитета «Э»?
Она аж поперхнулась,
— как ты мог такое продумать про меня?
— а что такое старый человек, по-твоему?
*
Бедный человек — богатого человека, всегда будет ненавидеть.
Это получилась аксиома нашей сегодняшней жизни.
Исподволь укрывшись полой, да чтоб не видели слёз.
(Некрасов)
Услуживать — да, угождать — да.
Но не боготворить его, или иметь с ним близких отношений.
В тоже время богатый человек относиться к низшему звену, как к неграм, рабам на плантациях.
Я знаю, о чем говорю, это 12 часовой рабочий день, очень тяжелого , то есть физического, труда на частных заводах, без выходных дней.
Поспал, отмылся и на работу.
И снова: поспал, отмылся, работа.
Больше нет ничего, кроме водки и драк в барах.
Как Мария Захарова, сучка МИДа говорит в «сторис»: бедные должны сидеть дома и на огородах. А вот богатые люди, это элита, только они пусть летают на самолетах.
Возникнет бунт, или бунты, забастовки рабочих, как мы помним в царское время.
Это будет классовая борьба, уже в наше время.
И мы снова наступаем на старые грабли с вилами.
А знающие люди, то есть подготовленные к выживанию, готовят новые обрезы из ружей, и закупают впрок картечь в оружейных магазинах.
В провинциях, Север, Сибирь, тайга.
Не гречку, и туалетную бумагу.
Нет, картечь, или патроны крупного калибра.
Ну, пока оптовые цены не подняли.
А то вдруг снова адски подорожает свинец и порох.
Или зомби полезут, зараженные вирусом.
Лучше перестраховаться.
Ха, Росгострах, контора такая, он или она, тоже страховался, однако прогорела.
И денюшки народные тоже.
Так что лучше всего, свинец и порох.
Да что эти деньги: тьфу.
Зашел в банк, если приспичит, выстрел, и деньги в карман.
Ведь проще, и первобытный строй не за горами.
Так что,я только за.
Это Спарта (как говорит правитель) друзья, где выживают самые сильнейшие.
Ну или самые богатые и властные.
Конечно, спрашивается — а за что тогда воевали: деды и прадеды.
И я сам. За что.
—Так просто?!
— Наверно да, — отвечает государство, которое забрило меня в армию по призыву, а сначала деда и прадеда, по рекрутерскому набору на 25 лет.
— Так было нужно в то время, защитить родину
Понятно, я не спорю: хазары, печенёги, половцы, поляки, кавказцы, потом турки ..
С этим фактом не поспоришь.
Война всегда дело рук молодых.
Ну а когда жить то царь-батюшка России?
До пенсии мы не доживаем.
— Прости господи, нынешнего царя,– донеслось с паперти церквушки закрытой на карантин.
Я там долго стоял, думал и размышлял.
А собственно, что происходит?
Да ничего особенного
Вы, народ, хотели перемен (движухи) — так вот они,
перемены — получайте!
Наслаждайтесь в полном объеме: пропуска, чипирование, изоляция и карантин, покажутся вам детским садом, что будет потом.
*
Люби их всех.
Звучит почти как в библейской заповеди6
»возлюби ближнего своего».
Но конечно не так — возлюбить за деньги одна из крайностей нашего бытия.
Вот вы говорите друг другу: глянь «сторис» по утру.
Но кроме шлюх, там нет людей.
Да – шлюхи достойные. Так получается.
И больше нет людей на свете.
Как-то раз зашел, посмотрел, и с тех пор больше никогда не смотрю: ни утром, ни вечером.
Элитные проститутки, оказываются, по меркам нашего сумасшедшего общества — уважаемыми сексологами и бьюти-блогерами.
*
Да как-то так.
Новый фразеологизм нашей жизни.
Ты спрашиваешь:
— как дела друг?
А в ответ
— да как-то так.
— Как здоровье?
— Да как-то так.
Приходишь к работодателю, где вчера оставлял резюме;
Спрашиваешь на другой день:
— и что там?
Тот отвечает помявшись:
— да как-то так, мы другого взяли.
Так зачем ты мнешься, скажи прямо? И вчера.
Смотришь ТВ выступления Правителя:
— Да как-то так, мы сделали то-то, поступили так-то…
Зачем мямлить и разжевывать что последнему дураку в дурке понятнее.
Ненавижу.
Ненавижу, нашу жизнь в обществе: за необозначенность в делах властей, за неопределенность в диалогах, в общении.

*
Когда идешь по траве живой, а другой когда тебя закапывают под травой.
Объясняя это большой политической игрой
Тогда не знал Германию, как она превратилась в фашистов.
Теперь знаю, как было там.
И как у нас сейчас.
Нацизм начинается с малого
Полицаи хватают прессу и прессуют.
В пресс-хате, каламбур жизни.
Нацисты одевают форму от Хуго Босс.
Все в ажуре.
Наш великоскрепный вождь начинает войну.
Крым, Донбасс, Сирия, Ливия.
Пока с малого, пока он просто играет понарошку.
Война будет, она не за горами.
Очень много рождается, из-за подачек от власти.
Но что толку: нет детсадов, нет школ, нет больниц, нет жилья.
Нет ничего.
Зато есть ракеты, которые не летают.
Есть танки, которые не танки
Есть корабли, которые не могут плавать, то есть ходить, по воде
Есть чемпионат мира, которой никому не нужен.
И чемпионы Сочи, которых лишили наград из-за допинга.
*

Мне чужого не надо.
Наступивший новый день, с утра не предвещал ничего хорошего: ни для него лично, ни для всего мира.
Нет денег, нет работы, нет хороших новостей о чем-либо, возможно изменившие жизнь полностью, вследствие этого не появлялось никого позитивного настроения на душе. Даже сны, снившиеся в последнее время, приходили какими-то безрадостными, и совсем никчемными. Наверно еще влияло депрессивное состояние, обострившиеся, как обычно бывает в преддверии весны.
Вместе с усилившейся апатией, желанием ничего не делать, никуда не ходить, ничем не заниматься, тупо убивая время до глухой ночи, сидя в кресле перед компьютерным монитором, будто ожидая хорошей погоды на пустынном берегу целыми неделями.
В той душе осталась одна пустота, смешанная с замолчавшей тишиной, в ней нет ничего, точнее, уже не ни горечи, ни обид, ни беззвучных чувств.
Зачем существую дальше? спрашивает он себя.
Ведь даже для того чтобы свести счеты с жизнью, надо бы предпринять хоть какие-то телодвижения, а их делать, вообще нет желания.
Возможно, так происходит из детства, он не знал точно.
И нервы почему-то стали ни к черту; каждая мелочь, каждый пустяк выводит из равновесия, выбешивает донельзя.
Кровь бурлит, эмоции кипят, руки трясутся из-за натянутых нервов, рот готов изрыгать проклятия и мат, обычным людям наверно сложно находиться в такие моменты в его нелицеприятном обществе.
Есть люди, которым срывает голову из-за чрезмерного употребления алкоголя, а ему достаточно любой творящейся несправедливости на свете.
В один из дней случилась обычная ситуация, записался на прием к врачу, чтобы порешать проблемы, затем, как положено, явился к назначенному времени.
А там, возле кабинета, ожидает одна женщина.
Как понял, она без записи, без ничего, ведь сначала из вежливости поинтересовался:
— Вы сюда? А на какое время вам назначено?
— Мне только забрать направление, и всё. Можно я зайду на одну минутку?
Тут дверь кабинета открылась, оттуда вышла старушка.
Должен был заходить, но он молча махнул рукой, мол, пропускаю вперед, раз такое дело. Снял куртку, уселся на сиденья, принялся настороженно ждать, ведь особо никуда не торопился. Прошло пять минут, из кабинета никто не выходил.
Приходит седая бабуля, спрашивает:
— Вы сюда?
— Да.
— На какое время?
— На половину двенадцатого.
— Мне на 11:35, вот мое время подошло как раз.
— Ничего, будете за мной.
Она со вздохом нехотя согласилась, присела на сиденья неподалеку.
Чего-чего, а тут сидений хватает, сиди не хочу, пока бесплатно.
Прошло десять минут, как зашла та женщина, оттуда ноль движений.
Пришел еще один, так сказать, записанный на прием мужчина.
Он занимает очередь за бабулей, находит знакомого, тот ожидал прием в соседний кабинет. Поэтому они сразу принялись чесать языками, как базарные бабки.
Ему надоедает без толку сидеть, копаться в телефоне.
Встает, начинает целенаправленно расхаживать по коридору, вдоль дверей кабинетов, вперед-назад.
Обратился к бабуле, раздраженно объяснил ей, что пропустил одну женщину без очереди, которая обещалась зайти только «на минутку».
Внутри начинался просыпаться какой-то безумный зверек, толкающий на необдуманные поступки, сделанные в каком-то яростном порыве.
Но раньше он боялся людей, чуждался перепалок с прохожими, сторонился случайных встреч в общественных местах.
Страшился ходить в клубы, в кафе, никогда не посещал увеселительных заведений.
Никогда не имел ни друзей, ни знакомых, из-за боязни заводить новые отношения.
Избегал однокурсников, замыкаясь в своем запутанном мирке, прячась, словно черепаха в непробиваемый обидными словами, выкованный с большим трудом собственноручно панцирь.
Страх, в котором он стеснялся признаться даже самому себе, преследовал его по пятам с возраста взросления, на протяжении долгого времени.
Чтобы посметь заговорить с незнакомым человеком, ему требовалось приложить недюжинное немыслимое усилие, но часто перебороть себя не удавалось.
Поэтому он находил довольно простой способ, ускользать, сбегая от проблем.
От всего, и от всех.
Перелом в психическом плане произошел почему-то внезапно, уже в зрелом возрасте, для этого ему не потребовались никакие психологи, будто в темной комнате вдруг зажегся свет, или опробовав из старинного серебряного кубка алхимического зелья.
Теперь вместо того чтобы испытывать страх перед людьми, он стал презирать их, как ничтожных подопытных букашек.
Даже не за какие-то объективные недостатки, а накладывались все перенесенные переживания, впечатанные в его голову.
Суровая правда жизни, надолго оттолкнула от него всех людей, которых стал бояться, потом пренебрегать за то, что они такие, совсем не похожие на то, что он о них воображал: будто все люди были лучше его в сто кратном размере.
Всего лишь им позволить управлять им. Но теперь все по-другому, он сам позволяет быть себе, какой он есть на самом деле.
Еще через пять минут пришла девушка, она оглядела всех ожидающих перед кабинетом врача, без лишних слов заняла очередь, присела на сиденья, деловито уткнулась в телефон. Бабуля вопросительно посмотрела на него, что он намерен теперь сделать, ведь прошло уже полчаса.
— Может вы поторопите их, наконец?
Поинтересовался у бабули.
— А сам что? Боишься что ли спросить у них?!
Она будто знала о его слабостях, поэтому язвительно перенаправила вопрос обратно. Отрицательно покачал головой: он больше не боялся спрашивать, но опасался только одного, что сорвется, не удержит себя в рамках приличия, и тогда привет новые проблемы, новые разбирательства, которые снова намного усложнят ему жизнь. Да плевать на всё и на всех! Он коротко размахнулся, кулаком простучал несколько раз предупредительно по закрытой двери.
Затем приоткрыл, требовательно проговорил:
— Заканчивайте с ней! Она зашла без очереди! Сколько уже можно занимать чужое время!!
— Сколько надо, столько и будем.
— За мной уже пять человек стоит!!
— Будете так вести себя по-хамски, вообще никого не примем.
— Тогда получите жалобу за отказ в приеме, у главврача!
— Да пожалуста, жалуйтесь кому хотите.
Он с шумом выдохнул набранный воздух, со злостью рванул дверь на себя, с облезлых косяков посыпалась штукатурка.
Врачей не переспоришь, да управы на них не сыщешь, по большому счету.
Все очередники осуждающе уставились на него, кто это, мол, тут за герой отыскался, сцены устраивать.
— Никакой ответственности. Просто сидят, чай пьют.
Оправдался он, ища в глазах бабули понимание.
Но та тоже поглядела на него с неодобрением.
Да пошли вы все к черту! Мне что, больше всех надо!
Подумал он, резко отходя от двери, снова промеряя длинный коридор поликлиники шагами, успокаивая взвинченные нервы.
Наконец, через минуту, женщина вышла из кабинета.
Он развернулся, они столкнулись, наверно так сделал специально.
— Дай бог тебе здоровья! За эту минутку!
Прошипел ей с ядовитой желчью в довольное улыбающееся лицо.
По которому ему очень хотелось ударить, да так, чтобы стереть навсегда эту самодовольную ухмылочку, вкладывая в слова всю накопленную ненависть.
Подавив желание рукоприкладства, он сместил плечом препятствие в виде той женщины с пути, рывком открыл кабинета, в который было поспешно направлялась поднявшаяся с кряхтеньем бабуля с сиденья, грубо отстранил ее, зашел внутрь, также плотно за собой закрыл.
Потом за прикрытой дверью слышался недолгий разговор на повышенных тонах.
Вскоре он выскочил, с силой захлопывая бедную дверь, что затряслись стены, не говоря уже о хлипких косяках.
Бабуля аж закрестилась, потом поднялась с сиденья, с тревогой спросила:
— Ух ты, мать моя! Да чего ты такой нервный?! Можно заходить?
— Попробуй, зайди!
Все снова уставились на него, потом на бабулю, которая с извиняющим видом заглядывала в кабинет.
Он поставил ногу на освободившееся сиденье, трясущимися руками стянул целлофановый бахил. От резких движений он разорвался, превращаясь в нечто бесформенное, похожее на использованный презерватив.
Затем также проделал такую процедуру с другой ногой, сиденье осталось грязным, с отпечатками обуви.
После расшвырял бахилы по коридору, театрально поклонился ждущим очередникам, с пафосом воскликнул:
— Я дико извиняюсь господа!
Подхватил куртку, удалился, на ходу одеваясь, что-то насвистывая.
Ну и к чему это было?... Почему люди всегда такие, проблемные.
Почему они думают что «я лучше всех, а другие лохи».
Вот поэтому из-за такой эгоистичной особи, потом возникает великое недоверие к людям, которые говорят, «я только зайду и выйду».
Он также бывало, пользовался этим приемом, когда необходимо посетить врача по срочному вопросу, на самом деле, только на минутку.
От души просил людей стоящих в очереди, но очень часто его не пропускали, не веря никому. Приходилось уходить ни с чем, не будет же он драться с больными стариками и бабушками, стоять в очереди после всех, или официально записываться на прием по пустяковому вопросу.
Ему самому приходилось избегать это взаимно неприятное общество, или как можно меньше контактировать с ним.
Проснувшись, далее умывшись, тут же произведя ревизию на скорую руку, внезапно обнаружил в своих недалеких припасах, что закончился чай и кофе, кончился хлеб, нет сигарет, нет сахара, нет сладкого, нет фруктов и овощей, нет масла и молочного, нет колбасы, нет консервации, нет рыбы, нет яиц.
Да бог с ними, можно попрощаться из-за вредности, или с отсутствием покупательской способности, также с надеждой на лучшее завтра, но это уже не так важно.
А вот за всем остальным, все-таки придется выходить из дома.
Успокаивает себя, что это будет необходимая прогулка в пару километров, туда и обратно, просто надо пройтись по свежему воздуху до требуемой точки в существующей локации, ни с кем особо не соприкасаясь.
Еще мусор надо выкинуть, как-никак он скопился за несколько дней, в черном одноразовом пакете.
Сборы обошлись скорыми, когда надо одеть теплую одежду.
Погода так себе, пасмурно, небольшой морозец, да хоть без ветра.
Гололед на земле, вместе с насыпанным песочком, будто погребальным белым покрывалом, прикрыл выпавший недавно снежок.
Пакет с мусором выкинул в наш дворовый контейнер, направился в супермаркет.
Он не ближайший, но привык за двадцать лет ходить только в него.
В нем есть разные продукты, есть дорогие, без просрочки, есть по социальной цене, точнее сказать для нищих.
К ним относиться серый хлеб в упаковке, печенье в мешочке к чаю, банка зеленого горошка, пачка замороженных вареников с картофелем.
Женщина кассир споро прощелкала сканером взятый товар с полок.
— С вас 248 рублей.
Достал бумажник, в нем лежат без дела три сотки, как помнил.
Есть еще мелочь, только она где-то спрятана в другом кармане одежды, поэтому лень искать, да народ за ним стоит в очереди.
Протянул деньги кассирше.
Та стала отсчитывать принадлежавшую сдачу, говоря между делом:
— Вам чек нужен?
Промолчал, собирая пробитые покупки в пакет, наверно не следует отвечать на этот посредственный вопрос, потом лишь протянул ладонь за сдачей.
Мысли текли ровно и неторопливо, прямо, словно неукоснительно прочертанные каким-то небесным пером по одной прямолинейной линии:
По одной стороне находится правда, по другую обман.
Странное дело, будто время замедлилось, застоялось на месте, тоже замер возле прилавка, спрашивая себя, что делать: ведь женщина ошиблась в свою сторону, потом в свой карман, ведь за недостачу спрашивают с персонала.
За ним накопилась очередь в несколько человек, но почему-то не отходил от кассы, медлил и медлил, затем решился.
То есть это вышло уже помимо, его желаний, его потребностей;
— Посчитайте правильно: я только три сотки давал. Посмотрите сами по чеку.
Кассирша в ступоре взглянула на него, потом на ладонь, в которой зажата злополучная сдача, нажала кнопку, из принтера выскочил чек, осмотрела его, сконфузилась, взяла обратно сдачу, принялась считать.
— Спасибо вам. Вот, возьмите деньги, с чеком.
— Пожалуйста. Мне чужого не надо.
Произнес, отходя от кассы вместе с собранным пакетом.
Мог бы сразу взять и уйти, положив в карман чужие деньги.
Но так нечестно, не по правилам было бы.
Да и как ему с этим жить далее.
Полтинник вроде небольшие деньги, так, пустячок, один проезд на автобусе.
Хотя можно добавить мелочь, потом взять одну баночку пива.
Но все равно. «Мне чужого не надо», наверно такое тянется из детства.
Хочется забухать по-черному, залить себя до самых краев высокоградусной горючей отравой, до полного безумства, которое лишит остатка рассудка, чтобы забыться окончательно, или напротив, всё вспомнить как все было тогда. Но нет, не сейчас. Стискивает зубы и рот, удерживая в узде того, ненасытного зверька.
С трудом удается спрятать фобии, рвущиеся на волю, взращенные с самого раннего детства. Это они, словно гиря, привязанная на шею, не дают дышать полной грудью, мешают передвигаться с места на место.
Одна из них, когда он ненавидел людей, но не каждого по отдельности, а всех разом. Общество, или социум, для этого есть наверно определенные причины.
Отец Роберт Ахмадеевич, покинул их, когда ему не было еще месяца, от года рождения. Переехал в другой город, подальше от них с мамой, где завел другую семью. Потом случились с ним пару коротеньких встреч, он дарил какие-то дешевые игрушки, гладил по жиденьким волосам, платил матери минимальные алименты до 18 лет. После совершеннолетия отец пожелал встретиться, специально приехал в его город, но не захотел, уже сам, из горделивого принципа, посчитав это ненужным делом.
Да кто он, чужой дядька, который к дошкольному воспитанию, потом последующему, не имеет никакого отношения.
Тогда отец оставил прощальную записку, написанную впопыхах, наверно где-то стоя, упираясь одной рукой в холодильник, на скомканном тетрадном листе, каким-то неловко заточенным карандашом, у которого потом сломался грифель от грубого отжима, неразборчивым почерком.
В коротких словах он указал свое сожаление, что так случилось с ним, нежелательной обузой. Кем же стал?
Всю жизнь он чувствовал себя ненужным бастардом, будто несправедливо обвиненным судьбой, почти незаконнорожденным отпрыском, ставшим лично для отца. Плод романтической любви, названный Романом, с отчеством Робертович, судя по свидетельству о рождении оказался в результате ошибкой, не приносящий никому добра.
Из-за неприятия родителя, превратился в изгоя, отверженным обществом.
Больше отец не существовал для него в этом мире, после прочтения той записки он как бы умер для него, забывая о нем на долгие два десятилетия.
За это время многое изменилось: ушла из жизни бабушка, потом мать.
Многое произошло: не стало родительской квартиры, ее обманом отобрали риэлторы аферисты, не стало здоровья, не стало его семьи.
Жена после нескольких лет брака, не выдержав патологических отношений, развелась, по суду забрала сына, уехала в другой город, где потом вышла замуж.
Из однокомнатной квартиры, одолженной бывшей тещей, его выгнали и выписали по судебному решению в никуда.
Поэтому приходилось снимать жилье, чтобы не оказаться под забором.
Многое позабылось со временем. Но пришлось вспомнить об отце, послужил виной сон, тревожащий детские воспоминания.
После него в один из осенних ночей, заскучав один дома, он почему-то от тоски вбил в поисковый запрос отцовское «фио» полностью.
Поисковые строчки запестрели похожими именами и фамилиями.
Налил в чашку снова горячий кофе, прощелкнул несколько страничек вперед, на одной из них он заметил пост, размещенный на каком-то интернетовском ресурсе, нажатием кнопки раскрыл его.
Это оказалось статьей, точнее некрологом посвященному отцу.
Его сердце ёкнуло, что-то всколыхнулось в душе, будто сумрачная тень пролетела над головой. Глотнул кофе, но от волнения перехватило горло, он сильно до судорог закашлялся, нервозно пробегая глазами напечатанные строчки, по всей видимости, каким-то хорошим знакомым, или другом.
Он никому не говорил, но где-то в глубине его души, с каждым прожитым годом вырастало прощение к отцу, без обязательств, без упреков.
Планировал в мечтах увидеться, думал съездить в гости, там они выпьют немного водки за встречу, помирятся, поговорят как родные люди, начнут жить одной семьей, наверстывая упущенное время.
Отец больной и старый, ему уже под восемьдесят лет, он переедет в его город, станет ухаживать за ним с бесконечной благодарностью, когда никого из родных не осталось в живых. Будет при нем до самого последнего вздоха, умоляя бога продлить ему отпущенные дни.
А теперь отец умер, без него, уже вот по-настоящему.
Если судить по дате опубликованного некролога, как два года назад.
Странная штука получается, на протяжении этих двух последних лет, думал об отце как о живом человеке.
Пока не узнал о смерти, ему не было жаль, он не знал ни горя, ни сожаления.
Понимание утраты, ее осознание, что родного человека больше не стало на свете, настигло внезапно, в один-единственный миг.
Все планы разрушены, больше ничего не придется делать.
Наверно сердце сына тоже умеет страдать, хотя стало уже слишком поздно для всего остального.
Поэтому потом, спустя неделю, когда первые эмоции утихли, в голову пришла мысль, странная идея, попрощаться с отцом, увидеть собственными глазами его последнее пристанище на грешной земле. Что он, как он, где он?...
Хотя почему странное, вполне обычное желание, пусть даже через время принести последнюю дань памяти, будто сокровенную жертву на алтарь родительской любви.
Спонтанная идея поначалу оформилась в неразборчивый план, по поиску отца.
Ведь что у него имелось в наличии из данных: фамилия, год рождения, примерный город, где он проживал в последнее время, и что-то еще…
Роману захотелось освежить в памяти ту статью, посвященную отцу.

[url = [/url]

[url = [/url]

[url= [/url]

Полтинник вроде небольшие деньги, так, пустячок, один проезд на автобусе.
Хотя можно добавить мелочь, потом взять одну баночку пива.
Но все равно. «Мне чужого не надо», наверно такое тянется из детства.
Хочется забухать по-черному, залить себя до самых краев высокоградусной горючей отравой, до полного безумства, которое лишит остатка рассудка, чтобы забыться окончательно, или напротив, всё вспомнить как все было тогда. Но нет, не сейчас. Стискивает зубы и рот, удерживая в узде того, ненасытного зверька.
С трудом удается спрятать фобии, рвущиеся на волю, взращенные с самого раннего детства. Это они, словно гиря, привязанная на шею, не дает дышать полной грудью, мешает передвигаться с места на место.
Одна из них, когда он ненавидел людей, но не каждого по отдельности, а всех разом. Общество, или социум, для этого есть наверно определенные причины.
Отец Роберт Ахмадеевич, покинул их, когда ему не было еще месяца, от года рождения. Переехал в другой город, подальше от них с мамой, где завел другую семью. Потом случились с ним пару коротеньких встреч, он дарил какие-то дешевые игрушки, гладил по жиденьким волосам, платил матери минимальные алименты до 18 лет. После совершеннолетия отец пожелал встретиться, специально приехал в его город, но не захотел, уже сам, из горделивого принципа, посчитав это ненужным делом.
Да кто он, чужой дядька, который к дошкольному воспитанию, потом последующему, не имеет никакого отношения.
Тогда отец оставил прощальную записку, написанную впопыхах, наверно где-то стоя, упираясь одной рукой в холодильник, на скомканном тетрадном листе, каким-то неловко заточенным карандашом, у которого потом сломался грифель от грубого отжима, неразборчивым почерком.
В коротких словах он указал свое сожаление, что так случилось с ним, нежелательной обузой. Кем же стал?
Всю жизнь он чувствовал себя ненужным бастардом, будто несправедливо обвиненным судьбой, почти незаконнорожденным отпрыском, ставшим лично для отца. Плод романтической любви, названный Романом, с отчеством Робертович, судя по свидетельству о рождении, оказался в результате ошибкой, не приносящий никому добра.
Из-за неприятия родителя, превратился в изгоя, отверженным обществом.
Больше отец не существовал для него в этом мире, после прочтения той записки он вроде бы умер для него, забывая о нем на долгие два десятилетия.
За это время многое изменилось: ушла из жизни бабушка, потом мать.
Многое произошло: не стало родительской квартиры, ее обманом отобрали риэлторы аферисты, не стало здоровья, не стало его семьи.
Жена после нескольких лет брака, не выдержав патологических отношений, развелась, по суду забрала сына, уехала в другой город, где потом вышла замуж.
Из однокомнатной квартиры, одолженной бывшей тещей, его выгнали и выписали по судебному решению в никуда.
Поэтому приходилось снимать жилье, чтобы не оказаться под забором.
Многое позабылось со временем. Но пришлось вспомнить об отце, послужил виной сон, тревожащий детские воспоминания.
После него в один из осенних ночей, заскучав один дома, он почему-то от тоски вбил в поисковый запрос отцовское «фио» полностью.
Поисковые строчки запестрели похожими именами и фамилиями.
Налил в чашку снова горячий кофе, прощелкнул несколько страничек вперед, на одной из них он заметил пост, размещенный на каком-то интернетовском ресурсе, нажатием кнопки раскрыл его.
Это оказалось статьей, точнее некрологом посвященному отцу.
Его сердце ёкнуло, что-то всколыхнулось в душе, будто сумрачная тень пролетела над головой. Глотнул кофе, но от волнения перехватило горло, он сильно до судорог закашлялся, нервозно пробегая глазами напечатанные строчки, по всей видимости, каким-то хорошим знакомым, или другом.
Он никому не говорил, но где-то в глубине его души, с каждым прожитым годом вырастало прощение к отцу, без обязательств, без упреков.
Планировал увидеться, думал съездить в гости, там они выпьют немного водки за встречу, помирятся, поговорят как родные люди, начнут жить одной семьей, наверстывая упущенное время.
Отец больной и старый, ему уже под восемьдесят лет, он переедет в его город, станет ухаживать за ним с бесконечной благодарностью, когда никого из родных не осталось в живых. Будет при нем до самого последнего вздоха, умоляя бога продлить ему отпущенные дни.
А теперь отец умер, без него, уже вот по-настоящему.
Если судить по дате опубликованного некролога, как два года назад.
Странная штука получается, на протяжении этих двух последних лет, думал об отце как о живом человеке.
Пока не узнал о смерти, ему не было жаль, он не знал ни горя, ни сожаления.
Понимание утраты, ее осознание, что родного человека больше не стало на свете, настигло внезапно, в один-единственный миг.
Все планы разрушены, больше ничего не придется делать.
Наверно сердце сына тоже умеет страдать, хотя стало уже слишком поздно для всего остального.
Поэтому потом, спустя неделю, когда первые эмоции утихли, в голову пришла мысль, странная идея, попрощаться с отцом, увидеть собственными глазами его последнее пристанище на грешной земле. Что он, как он, где он?...
Хотя почему странное, вполне обычное желание, пусть даже через время принести последнюю дань памяти, будто сокровенную жертву на алтарь родительской любви.
Спонтанная идея поначалу оформилась в неразборчивый план, по поиску отца.
Ведь что у него имелось в наличии из данных: фамилия, год рождения, примерный город, где он проживал в последнее время, и что-то еще…
Роману захотелось освежить в памяти ту статью, посвященную отцу.
Также уселся в кресло, чуткий монитор осветился от прикосновений.
Покопался в интернете, обрыскал все поисковые странички.
Но увы, той статьи уже не было на месте.
Как же так, «интернет помнить все», так говорят сведущие люди.
Он в нем особо не разбирался.
Перезагрузил старенький компьютер, заново зашел в интернет.
Нету! Мошенники! Это точно они сотворили! Сначала написали, потом удалили.
Но одна зацепка осталась, электронный адрес того никнейма, кто написал тот пост.
Без особых причин, Роман запомнил его наизусть, те несколько букв и цифр.
В электронном ящике, он заполнил форму, не зная как выразиться яснее, написал неизвестному получателю.
— Здрасте. Вы недавно написали статью про Роберта Ахмадеевича…
Так вот, я из Вышегорского, я его сын.
Вы, получается, друг отца, можете рассказать о нем больше?
Ответ пришел через полчаса на почту, пока Роман пил кофе, разглядывал попутные картинки в интернете, в задумчивости курил, размышляя.
Конечно, он вбил в поисковик тот никнейм, тот выдал ответ на запрос;
Виктор Бриндатч, всемирно известный художник.
Родился в Союзе, жил, учился, творил, после распада СССР, эмигрировал с семьей в Израиль, где живет и работает поныне.
Жанр изобразительного искусства: иудаизм, еврейство.
Его отец, тоже был художником, правда, не таким уж знаменитым, но всё же.
Возможно, поэтому они пересекались, работали вместе, или где-то учились.
Выставлялись на выставках, или просто бухали на вечеринках по молодости.
Почему нет, если его отец, сбрендивший на всю голову.
А творцы они всегда, немного сумасшедшие, с прибабахом.
— Добрый привет, молодой человек. Рад, что вы, наконец, откликнулись.
Роберт, еще тогда, при случае рассказывал о вас, что есть такой шлемазл.
Простите уж за откровенность. Я тоже родом из Вышегорска, там вырос, закончил школу. Там были мои родители, и друзья.
Что про Роберта сказать, начинал работать в Доме Культуры Нефтяников, под его руководством. Так мы и познакомились. У него еще брат был футболист, играл за сборную. Если не трудно, пришлите нынешнее фото, Дома Нефтяников.
Он не дочитав письма, стал печатать ответ.
— Я не обижаюсь на правду. А еще, что еще, Роберт вам рассказывал?
Его как будто прорвало, воспоминания хлынули потоком.
Руки затряслись от нервов, от переполнявшего волнения, он принялся, не разбираясь писать «капсом».
— ПРО БРАТА РОБЕРТА ФУТБОЛИСТА СЛЫШАЛ.
ПОТОМ ОТ МАТЕРИ ПОКОЙНИЦЕ ПО ПЬЯНИ СЛЫШАЛ ПРО НЕКОЕГО ПИТПКИНА. БАБУЛЯ ПРО ОТЦА РАССКАЗЫВАЛА НЕМНОГО, КАК ПРИЕХАЛ ОН ОТКУДА ТО ВЕСЬ ГРЯЗНЫЙ, ОБРОСШИЙ, БЕЗ ДЕНЕГ., ПОЧЕМУ-ТО ЕХАЛ В ТОВАРНЯКАХ С УГЛЕМ.
ВРОДЕ В УФЕ УЧИЛСЯ, ПОТОМ В ВЫШЕГОРСКОМ РАБОТАЛ ПОСЛЕ РАЗВОДА В СВЕРДЛОВСКЕ. ФОТО ДК НЕФТЯНИКОВ ПОСТАРАЮСЬ ПРИСЛАТЬ. НЕ ПОМНИТЕ ЮРИЯ ХУДОЖНИКА ТОЖЕ ВАШИХ ЛЕТ ОН ЗНАЛ И РАБОТАЛ С МОИМ ОТЦОМ. ПО ФАМИЛИИ ВРОДЕ ВАЛЕЕВ ИЛИ ГАЛЕЕВ?...
Он отправил текст, не на что не надеясь, не рассчитывая на ответ.
Хотя письмо пришло быстро, не успевая допить остывший кофе.
В углу браузера загорелся красный тревожный огонек.
Открыл, стал с жадностью читать, слова налезали друг на друга от проступивших на глаза слез:
— В товарняках поездил. И я, и Роберт, было дело такое. И время тоже.
Про того Юрия вроде слышал, но точно не могу сказать за него.
А Роберт в последнее время работал в Доме Пионеров, учителем рисования и всего такого. Там, в Екатеринбурге, у него квартира трехкомнатная. выдали от Союза Художников, еще при советской власти.
Извини, мне нездоровится, видно давление подскочило. Давай потом.
Он стремился задать самый важный вопрос, предчувствуя, что уже никак не успевает.
— Остались ли у Роберта дети, или родственники? Дайте адрес его квартиры, ну пажалуста.
И откуда вы узнали о его смерти???:
Роман принялся ждать ответ, прошел час, два, три, потом ночная темнота истекла, наступило утро, он не ложился, не выключал компьютер, лихорадочно ожидая ответы, на жизненно важные вопросы.
Но абонент, собеседник по переписке, больше не отвечал, огонек почты безразлично мерцал синеватым цветком.
Принцип «мне чужого не надо», растаял в призрачном тумане.
Теперь его манила отцовская большая трехкомнатная квартира, расположенная в далеком Екатеринбурге.
Она получалась огромным плюсом, чтобы полностью окунуться в поиски пропавшего отца.
Хотя квартира, это хорошо, но не главное, рассуждал он.
Да, возможно родственники, может другие дети, но я прямой наследник.
Пускай поделятся тоже со мной.

Он отправил текст, не на что не надеясь, не рассчитывая на ответ.
Хотя письмо пришло быстро, не успевая допить остывший кофе.
В углу браузера загорелся красный тревожный огонек.
Открыл, стал с жадностью читать, слова налезали друг на друга от проступивших на глаза слез.
— В товарняках поездил. И я, и Роберт, было дело такое. И время тоже.
Про того Юрия вроде слышал, но точно не могу сказать за него.
А Роберт в последнее время работал в Доме Пионеров, учителем рисования и всего такого. Там, в Екатеринбурге, у него квартира трехкомнатная.
Выдали от Союза Художников, при советской власти.
Извини, мне нездоровится, видно давление подскочило. Давай потом.
Он стремился задать самый важный вопрос, предчувствуя, что уже никак не успевает.
— Остались ли у Роберта дети, или родственники? Дайте его адрес, ну пажалуста.
И откуда вы узнали о его смерти???:
Роман принялся ждать ответ, прошел час, два, три, потом ночная темнота истекла, наступило утро, он не ложился, не выключал компьютер, лихорадочно ожидая ответы, на жизненно важные вопросы.
Но абонент, собеседник по переписке, больше не отвечал, огонек почты безразлично мерцал синеватым цветком.
Принцип «мне чужого не надо», растаял в призрачном тумане.
Теперь его манила отцовская большая трехкомнатная квартира, расположенная в далеком Екатеринбурге.
Она получалась огромным плюсом, чтобы полностью окунуться в поиски на месте, пропавшего отца. Хотя квартира, это хорошо, но не главное, рассуждал он.
Да, возможно родственники, жены, супруги, может другие дети, но я прямой наследник. Пускай поделятся тоже со мной.
Странное дело, имелась какая-то сестра, взрослая дочка отца, судя по рассказам матери, по имени Майка, или Майя, только вроде бы она здесь живет, в Вышегорском. Или уже нет, кто его знает.
Еще не знал, она старше его, или младше, то есть, какого года она года рождения.
И спросить уже не у кого.
Да уж, вырисовывается наглядный сюжет, для телепередачи, «жди меня», с ведущим Игорем Квашой.
Туда он тоже хотел обратиться, написать письмо с заявкой, но постеснялся, ведь как, на все телекамеры придется рассказывать о своей жизни.
Папаша, тот еще ходок по женскому полу был, вытанцовывается, или получается.
Конечно, там найдут всех и всё, сценаристы пропишут нужные реплики, нарисуют грим на лице, найдут свидетелей, где надо наложат плач за кадром, где нужен смех тоже сделают, ведь это шоу для всех. Но шоу ему не хотелось устраивать.
Это семейное дело, семейный вопрос, который надо бы уладить по-тихому, когда мухлюют нотариусы и адвокаты.
Забрать себе квартиру по праву наследства.
Джаст бизнес, ничего личного, только бизнес.
На следующий день переписчик откликнулся с долгожданным ответом:
— Привет. Я Исаак, сын Виктора. Он попал в клинику, лежит в коме, под капельницами. Еще просил передать вам фотографию Роберта.
— Привет Исаак. Да узнаю. Постарел только сильно он.
Спасибо, а то у меня ничего от него не осталось. Еще можешь узнать у него остались дети адрес или телефоны, а то у меня совсем по нулям.
Но получатель замолчал, больше ничего не оставалось делать, как готовиться к неожиданному путешествию, ведущему, то ли в рай, то ли в ад. Как будто господь решил зажечь свечи, освещая извилистый путь в кромешной темноте, созданной из неправды и лжи.
*
Глава вторая.
То, что начиналась как путешествие, на самом деле было побегом.

Глава вторая.
То, что начиналось как путешествие, на самом деле выходило побегом от самого себя. Оно выливается в большое приключение, когда вся идея принадлежит самому главному в жизни, выжить всему назло.
Этому миру плевать на твою клекотворную смерть, мир всегда останется безучастным, смотря безропотно на твои раны, даже если ты прольешь кровь, земля это выпьет до дна, без остатка.
Ее не волнуют ни твои раны, ни переживания, ни смерть родителей.
— Что будет завтра?
— Завтра? Ты бы еще спросил, что будет потом.
— Ладно. А что будет потом?
— Угомонись сын художника. Об этом тоже никто не ведает.
Говорит странный голос, о котором пока он не ничего знает.
В нем слышатся непонятные нотки, вроде тех, когда не унять вселенскую тоску, ведь он знает о каждом. Но для этого надо смириться, быть как все.
Кто-то из мудрых давно изрек истину: война в жизни людей, словно лакмусовая бумажка, сразу проявляет человеческую натуру без ошибок, сдирая с них маскировочную шкуру то ли овечью, то ли волчью, уже невозможно запутаться кто друг, кто враг, а кто ни о чем. Для этого даже не надо находиться на фронтовой линии, лежать в окопах, ходить в атаку, надо просто жить в такое время. Наверно поиск отца, тоже будет сравним с таким военным временем, когда обнажаются спрятанные нервы под кожей.
Но скорее всего, путь превратится лишь в поиск себя самого.
Роман считал, не ошибается ли он, желая покинуть дом, хоть и временный, теперь с оставшейся навсегда болью, связанную с потерей отца, когда он умирал без него, в полном одиночестве.
В мечтаниях, ему казалось, что будто вот найдет отца, неважно в каком он уже будет состояние в мертвом, или в живом, после все станет хорошо, он наконец искупит свой долг, заслужит покой, избавление от психических неврозов.
Ведь так всегда заканчиваются книжки со счастливым финалом.
Но сначала надо объявить непримиримую войну, начинавшуюся с бесконечных переездов с места на место.
Войну своим заслуженным привычкам, старым представлениям, образу жизни, немного похожему на зону устоявшегося комфорта, чтобы потом неслышно закрыть за собой дверь в прошлые отношения.
Чтобы собраться, куда-то поехать, забыть дорогу назад, потом сгинуть в неизвестном направлении, как его отец, повторив его путь.
Только готов ли к таким переменам, в полной мере, спрашивал он себя
И отвечал, нет, не готов, что-то не то, чего-то не хватает.
Был прав, с одной стороны: да будет он трижды психически неуравновешенным, все равно это ничего не решает, найдутся другие, еще больше ненормальные.
Поэтому неделя за неделей, месяц за месяцем, поиск отца откладывался, переносился далее на потом, в общем, на неопределенный срок.
К тому же влияли разные ситуации, срочные проблемы, жизненная рутина, в коей угадывалось отголоски желания завести новые взаимоотношения.
Ведь все в этом мире лишь нарушенная цепь причин и следствий.
Шло время, будто текущая вода в реке, пока как-то ночью, он постигнул, что затягивать больше нельзя, как и невозможно оставаться здесь, топчась на одном месте, будто привязанный душегуб к позорному столбу.
Тогда стал готовиться к отъезду не в шутку, доделывал хлопотные дела, каждый раз откладываемые в долгий ящик, наверно предчувствуя, что больше обратно никогда не вернется. Ведь его здесь уже ничего не удерживало, нет ни прописки, ни дома, ни семьи, ни родных.
Выцарапал наследство, доставшееся от матери, уже спрятанное государством в банке, в виде пособия, хотя раньше оно было страховочным накоплением, откладываемым матерью с зарплаты, в размере тысячу рублей, советских, и полновесных. Конечно, в 90-ых, все сгорело прахом, осталось лишь это пособие, в шесть тысяч рублей, как компенсация, за причиненные неудобства, которую пришлось оформлять через нотариуса.
Пришлось побегать, срываться с работы, собирать справки, ставить подписи в документах. Через месяц он получит в банке шесть с половиной тысяч, еще накапали проценты, но пришлось сначала отдать около двух тысяч рублей: нотариусу за услуги, госпошлина, оформления справок и свидетельств в ЗАГСе.
Разумеется, это копейки по нынешним ценам, но всё же, на дороге они нигде не валяются.
Параллельно собирал справки с ЖЭУ, о составе семьи, задолжности по ЖКХ, делал свидетельство о рождении, на сына, взамен утерянного, дабы он смог наконец получить паспорт. Сыну ведь стукнуло на днях уже 15 лет, жена бывшая озадачила через тещу этим вопросом.
Забрал деньги с вклада, организованной финансовой пирамидой.
Правда никаких огромных процентов не получил, да хоть деньги не сгорели.
Вовремя успел, та пирамида вскоре обанкротилась, все вкладчики остались без средств, а деньги всегда лишними не бывают.
На работе, частном заводском предприятие, как положено, за две недели вперед, написал заявление «по собственному желанию», чтобы отработать до конца месяца, без всяких вычетов из увольнительных выплат.
О той работе он не кручинился нисколько, она была для него очень занудной, муторной, слишком получалось тягомотиной, чтобы о ней вспоминать с сожалением. Все было по расписанию: ходить на перекуры, в туалет, с проходной.
Хотя она была хорошей, оплачиваемой, и так далее, даже столовая, в которой кормили на обедах почти бесплатно и сытно.

На работе, частном заводском предприятие, как положено, за две недели вперед, написал заявление «по собственному желанию», чтобы отработать до конца месяца, без всяких вычетов из увольнительных выплат.
О той работе он не кручинился нисколько, она была для него очень занудной, муторной, слишком получалось тягомотиной, чтобы о ней вспоминать с сожалением. Все было по расписанию: ходить на перекуры, в туалет, с проходной.
Хотя она была хорошей, оплачиваемой, и так далее, даже столовая, в которой кормили на обедах почти бесплатно и сытно.
В снах, засыпая в ночь, на спальном месте, собранном из дощечек, реек, и ватного матраса, подобранного возле мусорного контейнера, мнил себя сыном художника.
А утром брел на работу, где на остановке подъезжала «вахтовка», где его окружали хмурые угрюмые лица, с которыми даже нельзя словом перекинуться.
Он так пробовал пару раз, но за это ему попадало морально, и психически.
С матом, «с предьявами».
Приходилось разбираться кулаками, оплачивая неожиданный концерт синяками и кровью. Набитый битком автобус, выплевывал тела работяг, подгоняя их пинком, злобно шипя воздухом из отверстий проточных шлангов, чтобы они шли к проходной завода, покорные как рабы.
Они и шли стадом, не понимая, где тут север, где запад, а где восток.
На крышах завода стояли психогенераторы, новейшая разработка «умников», подавляя всякую волю к сопротивлению.
Спасаясь от этого влияния, ему пришлось смастерить оберег из рябиновых бусинок, или поглощать алкоголь в ближайшем кафе.
Прогул? Без уважительной причины? нет проблем.
Уход с работы? Да пажалуста.
Конечно, все это не могло сказываться на «трудовой дисциплине».
Или могло, неважно.
Понимающие люди, у которых болтался «бейдж», мини карточка сделанная на обеззараживания психо-воздействия, понимали, что этот экземпляр, как бы не такой. С ним не так надо обращаться.
В общем он забил хер на всякую дисциплину.
Приходил когда хотел, обедал, когда хотел, устраивал перерыв, тоже, когда хотел.